Королевы и монстры. Шах

6

Деклан

Удивительно, как такой говорливый, самонадеянный маленький демон может выглядеть так мило и невинно, но ей это удается.

Когда я опускаю ее на кровать в главной спальне, она сонно моргает, взглянув на меня. Ее веки отяжелели. Щеки покраснели. Волосы разбросаны по подушке – ворох шелковистых темных локонов, в которые хочется запустить пальцы… Нет. Господи. О чем я думаю?

Она же их откусит.

Поднимая взгляд на меня, она бормочет:

– Хотела кое-что сказать, но я с тобой не разговариваю. Спокойной ночи, гангстер.

А потом она переворачивается набок и мгновенно засыпает.

Не двигаясь с места, я пораженно смотрю на нее. Она даже не спросила, где мы. Или куда мы едем. Она и глазом не моргнула, когда мы проходили мимо кучи трупов, оставшихся после перестрелки.

Я никогда не встречал никого настолько стойкого. Настолько бесстрашного. Настолько…

Невыносимого.

И настолько подтянутого. У нее ноги танцовщицы – длинные и гибкие, а задница настолько упругая, что отпружинит тебя на метр. А ее сиськи…

Стоп.

Ругая себя, я закрываю глаза и глубоко вздыхаю.

Обычно меня это не интересует. Даже когда рядом женщина с таким миниатюрным крепким тельцем, как у нее. Особенно если рядом женщина с таким острым случаем словесного недержания.

Мне нравятся тихие. Сговорчивые. Из-за которых не хочется рвать на себе волосы или совершить акт самосожжения. С каждым часом, что я провожу в ее компании, мое сочувствие к ее бывшему парню Ставросу растет.

Бывшему любовнику. Бывшему неважно кому. Я начинаю думать, что этот мужчина святой.

Скидываю ботинки и отправляюсь на кухню, чтобы налить себе виски. Опустошаю стакан, наливаю еще. А потом иду к панорамному окну в гостиной, встаю перед ним, смотрю на невероятный вид сверкающего огнями Бостона и давлю в себе крик.

Мне никогда этого не хотелось.

Этой ответственности. Этой жизни.

Я всегда был человеком на заднем плане. Всегда прятался за кулисами, улаживал бардак, оставался в тылу.

Во мне нет тяги к славе. Мне нравится действовать в тени. А теперь глаза каждого лидера всей организованной преступности мира направлены на меня, твою мать.

Мне придется вести с ними переговоры. Заключать соглашения. Работать с ними, хотя единственное, чего я хочу – спалить дотла их отвратительные империи.

Но, как давным-давно сказал мне один мудрый человек: змеиное гнездо лучше всего уничтожать изнутри. Держи друзей близко, а врагов еще ближе, и тому подобное дерьмо.

Русские. Китайцы. Итальянцы. Армяне. Мексиканцы… Список можно продолжать бесконечно. Когда я взялся за это много лет назад, я хотел сделать мир лучше. Хотел сделать жизнь невинных людей безопаснее.

Но на своем горьком опыте я убедился – когда умирает одна змея, другая приходит ей на смену. В мире всегда найдутся плохие люди. У них налажено вечное, бесперебойное снабжение.

Поэтому я сомневаюсь, меняю ли я хоть что-то.

Провожу рукой по лицу, стряхиваю с себя эту хмарь и возвращаюсь на кухню, чтобы налить стакан воды. Я ставлю его на тумбочку рядом с тихо посапывающей Слоан и иду в душ.

После этого я переодеваюсь в свежий костюм и завариваю себе кофе покрепче.

Он мне понадобится.

Потому что как только взойдет солнце, со всего мира явится парад визитеров, чтобы выразить почтение новому королю.

7

Слоан

Проснувшись в незнакомой комнате, я несколько секунд пытаюсь сориентироваться.

Интерьер выполнен в серых и черных тонах. Мебель современная и по-мужски сдержанная. Одну из стен почти полностью занимает незажженный камин. У противоположной стены – диван и стол, вокруг которого небрежно расставлены стулья. Окна занавешены плотными черными портьерами, так что в комнате темно, но бледный свет из открытой двери напротив позволяет осмотреться.

Выпрямляюсь и понимаю, что дрожу. Понятия не имею, сколько прошло времени, но я умираю от голода и мне надо пописать.

Стоящий на прикроватной тумбочке стакан с водой выглядит как вызов.

Не притронувшись к нему, потому что вода наверняка отравлена, я свешиваю ноги с края гигантской кровати и крадусь по плюшевому ковру в сторону двери. За ней я обнаруживаю огромную ванную. Когда я вхожу, автоматически включается свет, озаряя бескрайние поверхности мрамора и стекла.

Воспользовавшись туалетом, начинаю рыться в шкафчиках под раковинами, пока не нахожу тюбик зубной пасты. Я стараюсь максимально тщательно почистить зубы с помощью пальца, потом умываю лицо и предпринимаю попытку пригладить спутавшиеся волосы руками.

Это не срабатывает. Я выгляжу именно так, как должна: как жертва похищения.

Ненавижу это слово. Мне пришлось пройти долгий путь, чтобы оно ко мне не прилипло. Стоит один раз взять на себя клеймо жертвы, его не перестанут на тебя навешивать.

Соберись, Слоан. Сделай глубокий вздох и вспомни, кто ты.

Закрываю глаза, концентрируюсь и очищаю свой разум.

У меня нет чистых трусов.

Не знаю, почему эта мысль первой посетила мое сознание, но это так. Я выдыхаю, когда меня накрывает волной чистой ненависти к Деклану. Ни одежды, ни телефона, ни туалетных принадлежностей, ни противозачаточных таблеток…

Ох, черт. Без таблеток у меня в любой момент могут начаться месячные. И будь я проклята, если испачкаю эту юбку, измазав ее кровью. Она скомканная и помятая, но все еще можно исправить.

Мне нужна сменная одежда.

Выйдя из ванной, нахожу еще одну дверь, ведущую в просторный гардероб. Здесь свет тоже включается автоматически. Шкафы заполнены одинаковыми черными костюмами, висящими в ряд, и такими же рядами строгих белых сорочек. Этот набор дополняет еще несколько пар черных джинсов.

Открыв ящик квадратного деревянного комода посреди комнаты, я обнаруживаю идеально сложенные белые майки. Во втором лежат так же идеально сложенные хлопковые трусы – белые и черные. А в третьем – черные футболки, которые тоже сложены так, будто лежат на полках в магазине.

Похоже, Деклан крайне педантично относится к своей одежде.

Что делает еще более упоительной мысль о том, как я залью ее кровью.

Я стягиваю рубашку, куртку, майку и нижнее белье и надеваю его трусы. Они велики и сидят на мне как подгузник, но какая разница? Потом снимаю с вешалки белую рубашку. Она доходит мне до середины бедер, когда я накидываю ее на плечи. Закатываю рукава и как раз застегиваю последнюю пуговицу у самого подола, когда голос за моей спиной произносит:

– Ты что делаешь?

Я не поддаюсь инстинкту, не подскакиваю и не разворачиваюсь на месте. Вместо этого выдерживаю паузу, а потом смотрю на него через плечо.

Деклан в одном из своих неотличимых друга от друга черных костюмов стоит в дверях, прислонившись к косяку. Мускулистые руки сложены на груди. Выражение лица сдержанное. Прекрасные глаза бесконечно голубые.

– Понимаю, твоя память уже потеряла остроту, ведь человек ты немолодой, но напоминаю – я с тобой не разговариваю.

Он не отводит от меня глаз, и на эти мгновения мое сердце замирает. В ответ я слышу:

– А я напоминаю, что ты тут не главная.

Разве?

Он, должно быть, прочел мысли в моей голове, потому что его лицо мрачнеет. Опуская руки, он делает шаг ко мне.

Я не двигаюсь с места при его приближении. Не дам ему повода злорадствовать над моим страхом.

Он останавливается в полуметре от меня – настолько близко, что я чувствую его запах. А еще замечаю, что он не брился, у него покраснели глаза и выглядит он уставшим.

Хриплый голос произносит:

– Нет, не главная.

Так мы стоим несколько секунд, просто глядя друг на друга, но тут он хватает меня за плечо и резко разворачивает к себе. Его взгляд медленно скользит по моей фигуре, задерживается на педикюре, а потом ползет по голым бедрам, где заканчивается подол его белой рубашки.

Он облизывает губы.

Мое сердце замирает еще на секунду. Потом еще одну.

– Ты в моей рубашке.

Это утверждение, не вопрос, так что, полагаю, ответа тут не требуется.

В оглушающей тишине он берет подол рубашки двумя пальцами и задумчиво поглаживает ткань, играя желваками.

Кто-то снова повысил температуру. У меня вспотели руки и подмышки, а щеки наливаются таким румянцем, что горят.

Опустив голос еще на октаву, он спрашивает:

– Что у тебя под ней?

Дыши. Успокойся. Он просто пытается тебя запугать.

– Твои трусы.

– На тебе мое нижнее белье?

Его взгляд вспыхивает. Не думала, что голубые глаза могут так обжигать.

Теперь моя очередь облизывать губы. Он наблюдает за движениями моего языка острым взглядом хищника.

– Если ты не заметил, никакой другой одежды у меня нет.

Я хотела произнести это прохладно-отстраненным тоном, но с треском провалилась. Звучит так, будто я пробежала спринт.

Пальцы Деклана на моем плече сжимаются. Жилка у меня на шее судорожно бьется.

Мать твою, тут как в печи. Нужно выбираться из этого гардероба, пока я не сгорела дотла.

– Я отпущу тебя, когда буду готов, – тихо говорит он.

На одном выдохе отвечаю ему скороговоркой:

– Не надо сейчас читать мои мысли. Все равно ничего не получится, так что забудь об этом. Даже не пытайся.

– Ничего не могу поделать. Твое лицо – как открытая книга.

Раздраженная его интонацией, своим обильным потоотделением, а также моими вероломными яичниками, которые решили захватить власть над всей нервной системой, качаю головой.

– Нет, это неправда. Я спокойна как удав. Как кубик льда. Или как кошка.

– Кошка?

– Ну, знаешь. Отстраненная. Недосягаемая.

Он продолжает удерживать мой взгляд, а его рука соскальзывает с моего плеча и находит запястье. Он берет его в свою огромную лапу и большим пальцем ищет пульс. Немного ждет и мягко произносит:

– Для такой отстраненной маленькой кошечки у тебя удивительно ускоренное сердцебиение.

– Это наследственное.

Что за одышка? Откуда у тебя чертова одышка?! Ты дышишь как лабрадор!

Палец Деклана медленно двигается вверх и вниз по моей предательски пульсирующей вене. Его взгляд падает на мой рот.

– А хочешь узнать, что у меня наследственное, маленькая кошечка?

Голос между моих ног вовсю кричит: «Боже, еще бы!», но ценой героических усилий мне удается его проигнорировать.

Когда я ничего не отвечаю, Деклан наклоняется к моему уху и шепчет:

– Так я и думал.

– Я ничего не сказала.

– Да, подруга, сказала. Только не словами.

Мне хочется кричать. Мне хочется выбить ему кадык. Мне хочется переломать ему пальцы на ногах, расквасить его самовлюбленную рожу и разорвать все его дурацкие черные костюмы на кусочки.

Но вместо этого отвечаю, собрав остатки собственного достоинства:

– И не мечтай.

Он глубоко вдыхает, не отрываясь от моей шеи, и чуть касается носом чувствительной точки у меня под ухом. По рукам пробегает волна мурашек.

А затем он резко отстраняется и отпускает меня. Он делает шаг назад и смаргивает с таким видом, будто одновременно не понимает, что на него сейчас нашло, и хочет заехать себе в глаз.

Порывшись в кармане, достает мобильный телефон. Пихает его мне.

– Вот.

Он смущенно кашляет, пока я беру телефон у него из рук.

– Туда вбит мой номер. Если что-то нужно – пиши мне. Звонить ты можешь только по этому номеру. Выхода в интернет нет. Пытаться с кем-то связаться бесполезно.

Он разворачивается на каблуках и выходит из гардероба.

– Подожди! – кричу ему в спину. Он уже в середине комнаты. – Деклан!

Он останавливается у двери. Не поворачивая головы, недовольно спрашивает:

– Что?

– Сколько ты еще будешь меня здесь держать?

– Сколько понадобится.

– Сколько понадобится для чего?

На минуту он замолкает, явно внутренне споря с самим собой, но потом поворачивается и смотрит на меня. Его лицо стало еще мрачнее.

– Я не собирался тебе этого говорить, но те парни из МС‐13, которые стреляли в нас… Это не была попытка спасения.

– В смысле?

– В смысле они хотели убить нас. Обоих.

У меня по спине пробегает холодок.

– Но с чего им пытаться меня убить? Ты сказал, их послал Кейдж.

– Нет, я сказал, что твое похищение не пройдет мимо него. Так и произошло. Он действительно мобилизовал своих собственных солдат на операцию по спасению. Но каким-то образом другие синдикаты тоже узнали о характере моего груза.

Груза. Для этих людей я просто бандероль.

– И?

– Я уже сказал тебе. Идет война. Ты – ценный член Братвы…

– Воу. Минуточку. Я не состою в русской мафии.

Деклан смотрит на меня потемневшим, непроницаемым взглядом.

– Но те, кто любят тебя, – да.

Натали. Ставрос. О боже.

– Хочешь сказать, что я гангстер по умолчанию?

– Ты прежде всего цель. Из-за стрельбы на ежегодной рождественской встрече семей Казимир закрыл все порты, перерезал каналы снабжения, сорвал важные поставки, остановил денежный поток. Страдают все. Если до тебя доберутся другие семьи, ты станешь либо разменной монетой, либо…

Расплатой.

Ему не надо произносить это вслух. Я понимаю, к чему ведет эта история.

Глядя ему в глаза, я спрашиваю:

– И что ты решил со мной сделать?

– Если бы я хотел тебя убить, давно бы это сделал.

– Значит, будут переговоры.

– Я не веду переговоры с такими кусками дерьма.

В его тоне слышится настоящая ненависть, за которой стоят давние вендетты и еще более древние шрамы. Очевидно, Кейджа он презирает, и более того – считает себя выше.

Как будто один бандит, торговец наркотиками и мошенник может быть лучше другого.

– Если я для тебя не разменная монета и не средство возмездия, тогда кто? И зачем я здесь?

– Я уже сказал тебе, подруга. Сейчас тебе безопаснее со мной, чем где-либо еще.

И тут меня осеняет: Деклан спас мне жизнь.

Если сказанное им правда и МС‐13 добрались бы до меня… Нет, даже думать об этом не хочу.

А еще я не хочу думать, как, зачем и почему мой похититель вдруг стал моим спасителем. Сейчас моя голова не готова иметь дело с такого рода парадоксами.

Мне хочется сказать еще миллион разных вещей, в которых было бы гораздо больше смысла, но то, что мне удается выдавить, удивляет нас обоих:

– Спасибо.

Нет слова, способного описать выражение его лица. Наверное, огорошенное?

– Что?

– Я говорю спасибо. Если твой рассказ – правда, то ты спас мне жизнь. Я у тебя в долгу.

Он глядит на меня так, будто я – инопланетянин, только что высадившийся на его лужайку и сообщивший, что мне срочно нужна его почка, чтобы целая раса высокоразвитых существ из далекой галактики не погибла.

Я стараюсь говорить максимально убедительно:

– Я говорю это не для того, чтобы разозлить тебя.

– Я понимаю.

– А. Хорошо. Тогда…

– Тогда?

Мы глядим друг на друга. Я чувствую каждую клеточку своей кожи. Мой желудок пользуется возможностью издать громкое урчание в повисшей тишине.

– Тебе нужна еда, – недовольно качает головой Деклан, будто злится, что это осознание пришло к нему только сейчас.

– Да. Пожалуйста.

– Что-нибудь еще?

Я на секунду задумываюсь, и он добавляет:

– Я дам твоей подружке знать, что ты в порядке.

Мне непонятен этот вежливый, заботливый похититель. Что случилось с ворчливым мудаком?

– Спасибо еще раз. Но это не то, о чем я думала.

Он видит, что мне неловко, и в ожидании приподнимает бровь.

– Мне нужны гигиенические принадлежности. Всякие женские штуки.

– Просто составь список. Я пришлю все, что нужно.

Я настолько поражена, что даже не скрываю этого.

– Ты купишь мне тампоны?

С его ртом происходит нечто странное. Он что, пытается сдержать улыбку?

– Нет. Я пошлю Кирана.

– Только не Кирана.

– Почему нет?

– Мне нужно его задобрить.

– Зачем?

– Ничто не задевает гордость мужчины сильнее, чем показаться слабым перед друзьями. Не хочу опозорить его еще больше…

Деклан снова наклоняет голову так, как делает всегда, когда по-настоящему смотрит на меня. Его глаза пронизывают. Изучают. Понимают.

Это меня смущает.

– Мне нужно, чтобы он в меня влюбился и вытащил отсюда, понятно? Господи!

Он посмеивается и качает головой.

– Ладно.

Затем он глубоко вздыхает и проводит рукой по волосам, словно собирается с силами. Выпрямившись и пригладив рукой галстук, расправляет плечи и разминает челюсть.

Я понимаю, что ему не хочется уходить отсюда.

Не потому, что хочет остаться со мной, а потому, что кто бы или что бы ни ждало его снаружи, он этого боится.

Когда он собирается уходить, у меня случайно вырывается:

– Эй. Гангстер.

Он разворачивается и слабо улыбается.

– Что, подруга?

– Все получится.

Он слегка хмурится в недоумении.

– Ты меня слышал. Какие бы у тебя ни были дела, все будет отлично. Просто сделай глубокий вдох и помни, кто ты такой.

Он с ошарашенным видом тихо повторяет:

– Помни?..

– Я всегда говорю себе это, когда в чем-либо не уверена. Помни, кто ты такой.

Я вижу, что он не хочет спрашивать, но любопытство берет верх.

– И кто же ты?

– Одна-единственная, каких не было раньше и никогда не будет. Такая же, как ты. Одним словом – неповторимая.

У него открывается рот. Он молча смотрит на меня несколько долгих секунд.

– Тебя часто роняли головой в детстве, да? В этом же дело?

Я не могу не улыбнуться глубине его потрясения.

– Нет. Не роняли. Но я была средним ребенком, поэтому на меня в основном не обращали внимания. Но я научилась быть собственной группой поддержки, и знаешь что? Чем больше ты пытаешься поверить в себя, тем больше на самом деле веришь. Ментальное самовнушение очень важно. Нужно оставаться позитивным. Просто выходишь, говоришь: «Все получится» – и веришь в это. И порядок.

А вот теперь он, кажется, разозлен.

– Ты произносишь мотивационную речь?

– Кажется, тебе это нужно.

– Ты совсем отъехавшая, – без всякого выражения констатирует он.

– Спасибо.

Моя улыбка еще больше его раздражает, и «взгляд-способный-расплавить-сталь» возвращается. Что-то бормоча себе под нос, он разворачивается, дергает дверь и громко захлопывает ее за собой.

8

Деклан

Не проходит и десяти минут, как появляется первое сообщение.

Извини, что так тебя взбесила.

Когда я не отвечаю, она посылает следующее:

Ладно, «извини» было чересчур. Вот список того, что нужно.

Список оказывается таким длинным, что я уже жалею, что дал ей телефон. В него входят специфические предметы одежды, косметики, гигиены, а еще еда. Органическая еда, если быть точнее. В том числе экзотические штуки, названия которых я даже не знаю: рамбутан[3], черимойя[4], агава. Плюс четыре разных вида салата.

После паузы максимум в пять минут сообщения сыплются снова, причем с перерывами в несколько секунд.

Натали уже знает, что я в порядке? Я волнуюсь за нее.

Шон жив? Я не видела, как он выходил из лимузина. За него я тоже волнуюсь.

Почему у тебя в спальне нет телевизора?

Костюмы делает не только Армани, ты в курсе?

Помни: все получится.

В итоге мне приходится отключить звук, потому что все странно на меня посматривают. Я толплюсь в комнате с тридцатью ирландскими бандитами, пришедшими выразить уважение, а мой телефон разрывается так, будто я перевозбужденная девочка-подросток.