Королевы и монстры. Шах
- -
- 100%
- +
– Поздравляю. Ты умеешь задерживать дыхание. Пригодится, когда мы наденем на тебя цементные ботинки и выбросим в гавань.
– Да нет же, глупыш, я дышу по квадрату! Этому меня папа научил.
– Отец научил тебя дышать? Я не удивлен. Жаль, что он не зажал тебе лицо подушкой перед этим.
Я шлепаю его по железобетонным бицепсам.
– Ты будешь слушать?
– Я слушаю. В этом и проблема.
– Дышать квадратами его научили на службе в военно-морских силах. Это отличный способ успокоить нервную систему и сфокусироваться. Попробуй. Можем сделать это вместе.
– Лучше меня сожгут заживо.
– Ой, да ладно! Клянусь, это работает.
Широко раскидываю руки и демонстрирую глубокий вдох. Деклан бормочет какие-то древние ругательства. Я задерживаю дыхание, выпучиваю на него глаза, слушая его ворчания. Выдохнув, опускаю руки, завершив мысленный счет. Он смотрит в потолок и вздыхает.
– Ты как раковая опухоль. Только веселья меньше.
Тыкаю его пальцем в грудь.
– Просто попробуй. У тебя вроде нет проблем с учащением дыхания, но я могу ошибаться.
Он опускает голову и долго на меня смотрит.
– К твоему сведению, я знаю, как дышать квадратами.
Это слегка сбивает с меня спесь.
– О.
Мы какое-то время друг на друга смотрим, но я оживляюсь:
– Вот видишь, это работает!
– Да что ты несешь?
– Ты больше не злишься. Ты успокоился.
– И как это сработало? Это не я тут стоял и пыхтел.
– Я знаю, но пока я дышала квадратами, ты наблюдал и поэтому успокоился! Вот насколько это эффективно! Действие может распространяться даже на других людей!
Его взгляд на секунду задерживается на мне, сверкая жаждой смертоубийства. Он очень медленно и тягуче произносит:
– Могу сказать честно, и это будет совершенно искреннее признание: я никогда не встречал людей типа тебя, подруга.
Моя улыбка способна ослепить.
– Всегда пожалуйста. Ой, кстати, я тут подумала.
– Было больно?
– Ой, ты стал остроумнее! Я хорошо на тебя влияю.
– Если это – хорошее влияние, то мне нужно срочно убить себя.
Я отмахиваюсь от этого комментария.
– Мне кажется, я понимаю, почему ты постоянно говоришь, что я начала войну. И ты ошибаешься.
Он снова задерживает на мне взгляд.
– Кажется, ради этого я должен присесть.
Я показываю на ближайший стул.
– Чувствуй себя как дома.
– Ты же помнишь, что это ты у меня в гостях? Это мой дом.
– Меня повысили из заложницы до гостьи? Круто.
Он закипает.
– Нет. Я не это хотел… *****, ладно. Неважно.
Он опускается на стул и сидит с таким выражением, будто попал в приемную к самой Смерти и с молитвой ждет своей очереди.
Сажусь напротив него и подбираю под себя ноги. Когда Деклан неодобрительно косится них, я только улыбаюсь.
– Так о чем я говорила. Эта война, в которой ты меня постоянно обвиняешь. Все это началось с ужина в «Ла Кантине» на озере Тахо, верно?
Он не отвечает.
– Ладно, может, ты этого не знал. Или знал, просто остаешься верен своим очаровательным галантным манерам. В любом случае я помню, как Ставрос говорил мне про назревающий конфликт. Ну, на самом деле он говорил это не мне; я просто случайно услышала чужой разговор. Хотя ладно, я специально подслушивала за ним и его командой, но суть в том, что это было всего через несколько дней после стрельбы в «Ла Кантине», когда убили несколько ирландских гангстеров. Последнее, очевидно, тебе известно.
Я обрываю рассказ, вглядываясь в его лицо.
– Почему ты молчишь?
– Я не планирую убийства вслух.
– Ха. Вернемся к мертвым ирландским гангстерам. Они подошли к нашему столу во время ужина и перекинулись со Ставросом парой слов. Не спрашивай, о чем шла речь, – все было на русском и на гэльском, но изначально весь этот переполох начался с того, что один из ирландцев шлепнул меня по заднице, когда мы под руку со Ставросом проходили к нашему столику. Ставрос чуть не полез на рожон, но мне удалось сдержать его. Но все полетело в тартарары, когда мистер Шлепок подошел к нашему столу посреди ужина.
Деклан подается вперед и упирает локти в колени. Он подпирает кулаком подбородок и тихо говорит:
– А тебе не приходило в голову, что я прекрасно знаю обо всем случившемся в том ресторане?
– Откуда тебе знать, если тебя там не было?
– Я все знаю.
Я фыркаю.
– То есть ты всезнающ? Тогда прошу.
– Мне и так прекрасно известно, что изначально именно из-за тебя все пошло наперекосяк. Это ты виляла задницей в том малюсеньком белом платье, которое напялила. Это ты расхаживала с таким видом, будто ресторан принадлежит тебе. Это ты зачем-то улыбнулась первому попавшемуся мужчине, хотя шла за руку с другим.
Гнев начинает распускать свои змеиные кольца у меня в груди. Откидываюсь в кресле и смотрю на него.
– Это мерзкая мелкая манипуляция под названием «возложение вины на жертву». Не то чтобы я была жертвой, но дела это не меняет, и это полная херня.
Его голос ожесточается.
– Погибшие люди – не херня.
– Да, не херня. Но не пытайся выставить их смерть как неизбежный результат того, что они увидели мою задницу и улыбку. То, что мужчины достали и наставили друг на друга стволы из-за женской улыбки, брошенной не в ту сторону, – это проблема их инфантильных эго, неконтролируемой агрессии и раздутого чувства собственной значимости, а не ее.
Мы буравим друг друга глазами. Где-то в комнате тикают часы.
Или, может, он подложил под меня бомбу.
Выдержав его взгляд, мягко добавляю:
– Ты знаешь, что я права. И я понимаю, что потеря людей могла даться тебе тяжело. Но люди сами отвечают за свои поступки. Это нечестно – не говоря уже о том, что неправильно – вешать эту войну на меня.
Он закрывает глаза. Кажется, его молчание длится бесконечно. Я понятия не имею, что в его голове, пока он не произносит:
– Ну да.
Я чуть со стула не падаю.
Открыв глаза и увидев мое лицо, он изображает кислую мину:
– Только не лопни от гордости.
– Скорее от шока. Но я попробую.
Деклан встает и начинает расхаживать взад-вперед. Я наблюдаю, как он взбудораженно меряет шагами комнату. Пусть он выпустит пар, приставать не буду. В его огромном котелке как будто бродит что-то очень важное.
Если повезет, смогу воспользоваться этим в своих целях.
Он резко останавливается и высокомерно смотрит на меня сверху вниз. Безжалостный диктатор не мог бы выглядеть таким властным.
– Расскажи все, что знаешь о Казимире Портнове, – приказывает он.
– Во-первых, нет. Во-вторых, зачем?
– Потому что он мой враг. А ты моя пленница. И ты знаешь его.
– Да, я его знаю. Мы друзья.
При этих словах глаза Деклана так чернеют, что я уточняю:
– Ну, не то чтобы друзья-друзья. У нас была всего одна официальная встреча на том проклятом ужине. Но моя подруга до безумия влюблена в этого парня, а она невероятно хороший человек. Она практически мать Тереза. Если он ей нравится, он не может быть совсем уж плохим.
– Влюбленные женщины известны ненадежностью своих суждений.
За этими мрачными словами скрывается такая ноющая и глубокая рана, что я не могу не задать вопрос:
– Есть опыт в этой области, да?
Он пропускает мои слова мимо ушей и спрашивает:
– Как твоя подружка с ним познакомилась?
Пару секунд я собираюсь с духом, понимая, что слова, которые я сейчас скажу, будут приняты не лучшим образом. И одному богу известно, как отреагирует Деклан, учитывая его текущее настроение. Но это надо сказать.
Просто не стоит переходить некоторые границы.
Глядя в его голубые ледяные глаза, произношу:
– Я говорю это не из неуважения к тебе, а из глубокой преданности и любви к своей подруге. Не твое собачье дело.
Когда он открывает рот – несомненно, чтобы изрыгнуть поток ругательств, – я прерываю его, повысив голос.
– Я никогда, никогда в жизни не предам Натали. Делай со мной что угодно. Бей, мори голодом, навсегда запри в комнате, мне все равно. Она – это лучшая часть меня, она такой человек, каким я и мечтать не смею быть, и я люблю ее как сестру. Нет, беру свои слова обратно. Я люблю ее больше, чем сестру. Нет, опережая твои подколы, не в том смысле – я просто люблю ее. А это значит, я обязана ее прикрывать. А это значит, что я ни хрена не расскажу тебе о ней или ее мужчине, как бы ты к этому ни относился.
Я встаю с твердым намерением отвернуться от него и выйти за дверь, но этот план вылетает в окно, когда комната начинает куда-то уезжать и бешено крутиться перед глазами.
Потом все чернеет, и я падаю.
12
Деклан
Все происходит очень быстро.
Вот она стоит передо мной на своих двоих, а в следующую секунду уже валится на пол – ее ноги подгибаются, будто из них вынули кости. В один миг выражение ее лица меняется с рассерженного на удивленное.
Не испуганное. Не изумленное. Просто удивленное, как будто она подумала: «А это что-то новенькое», прежде чем потерять сознание.
Инстинкт запускает мою реакцию без лишних мыслей. Подхватываю тело Слоан и аккуратно опускаю на ковер. Она обмякает у меня в руках. Рот съезжает набок. Кожа бледнеет.
Я еще пару минут назад заметил, что краска сошла с ее лица, но приписал это злости на меня. Но теперь кажется, что все гораздо серьезнее.
Мне надо было сообразить. Она не из тех женщин, которых выбивают из колеи споры. Или вообще что-либо. В дверь могла бы ворваться Годзилла, а она просто вежливо попросила бы ее свалить и продолжила заниматься своими делами.
Заключать договор с дьяволом по поводу неугодных ей душ или что-то такое.
– Подруга? Подруга, ты слышишь меня?
Я слышу, как хрипло и встревоженно звучит мой голос, но я слишком сосредоточен на ней, чтобы такое замечать. Я нависаю над ней, встав на колени и упершись на руки, и убираю прядь темных волос с ее лица. Она не реагирует. Я легонько похлопываю по ее бледной щеке.
Ее глаза лихорадочно двигаются под веками. Она со слабым стоном выдыхает. Веки дрожат, а потом она распахивает ресницы и смотрит на меня. Меня встречает ее туманный взгляд.
– О, вау, – говорит она впечатленным тоном. – Какие голубые.
Ее потерянное выражение запускает сигнал тревоги у меня в голове.
– Ты в порядке? Сесть можешь?
Она медленно моргает. А потом улыбается, протягивает руку и касается моего лица. Затем нежно проводит пальцами по моей щеке и подбородку и блаженно вздыхает. И снова с улыбкой закрывает глаза.
С ней что-то очень не так.
– Я тебя переложу, подруга.
Поднимаю ее, заношу в комнату и укладываю на кровать, подтыкая под голову подушки. Когда я провожу пальцами по ее затылку, она тихо и недовольно ворчит.
Черт возьми. Какая большая шишка. Я хмурюсь и аккуратно ощупываю распухшее место.
Она морщится, а потом открывает глаза и впивается в меня холодным взглядом.
– Я знаю, что неотразима, гангстер, но перестань меня гладить.
Тут она осекается:
– Почему у тебя такое испуганное лицо?
– Ты упала в обморок.
Это ее смешит.
– Я тебя умоляю. Со мной никогда такого не бывает.
– Что последнее ты помнишь?
Она снова замолкает и задумывается.
– Как я сказала тебе пососать мой член. Фигурально.
– А после этого? Как трогала мое лицо, помнишь?
Она морщит нос. Это почти очаровательно.
– Ты снова накачал меня, чтобы заткнуть, да?
– Как бы мне ни хотелось, но нет.
– Я точно не могла трогать твое лицо, если только не хотела выцарапать глаза.
Когда я ничего на это не отвечаю, ее глаза в ужасе округляются.
– Нет!
– Ага. Провела рукой по моей щеке, словно это норковая шубка.
Чтобы проверить, как она это проглотит, я прибавляю:
– А еще ты сказала, что я очень красив.
Улыбка снова возвращается на ее лицо.
– А вот теперь я знаю, что ты врешь.
Она не считает меня красивым? Обидно. Мне, разумеется, плевать на ее мнение, но женщины постоянно говорят мне, какой я симпатичный.
Минуточку. Совсем забыл. Она не женщина, а остервеневшая ведьма, которая ест мужское здравомыслие на ужин.
– Тогда объясни мне, как ты оказалась в этой кровати.
Она оглядывается, пытаясь вспомнить. Когда я вижу ее глаза, они полны тревоги.
– Хренов асфальт.
– Чего-чего?
– Я стукнулась головой об пол на подземной стоянке, когда ты выволок меня из машины. Очень сильно стукнулась, на самом деле. Я могла вырубиться еще до того, как ты дал мне кетамин.
Мне не нравится, как это звучит, но насчет одного она точно ошибается. Мне почему-то кажется важным переубедить ее.
– Это не я выволок тебя из машины.
– Нет, ты, я видела… О. Теперь, когда ты об этом сказал, я понимаю, что не видела лица того человека.
– Это был не я.
– А кто тогда?
– Какая разница?
– Хочу знать, на кого злиться.
Это Киран вытащил ее из «Бентли» Казимира и уронил на пол, прежде чем швырнуть в наш внедорожник. Но я не собираюсь ей это рассказывать.
С другой стороны, она, может, освободит его от должности своего нового лучшего друга, и все снова встанет на свои места. Ему ведь правда хватило смелости попросить меня пустить ее на кухню, чтобы она приготовила еды. Как будто если я позволю ей накормить ребят своей кроличьей едой – это не вызовет бунт.
И все же последнее, что нам сейчас нужно, – это болтливая ведьма Динь-Динь, замыслившая против Кирана кровную месть. У нас и так проблем по горло.
– Забудь об этом. Но я позову доктора, чтобы он осмотрел тебя.
Помогаю ей присесть. Краска снова приливает к ее щекам, и это хорошо, но она все еще выглядит немного ослабевшей. Я подавляю нелепый импульс ободряюще приобнять ее и делаю шаг назад.
Она, прищурившись, смотрит на меня.
– Ты сказал «доктора»?
– Только не говори, что уши у тебя тоже не работают.
– Все у меня работает. Я просто удивлена.
– Чем?
– Что ты сделаешь это для меня.
Она как-то странно смотрит на меня. Как будто с благодарностью. Как будто…
Я ей нравлюсь.
Но это, конечно, чистая фантазия с моей стороны. Эта женщина меня презирает. Может, я тоже стукнулся головой об асфальт?
Сипло бурчу:
– Мертвая ты мне ни к чему.
– Какая разница, живая я или мертвая? Ты сказал, что постараешься отправить меня домой. Я тебе больше не нужна. Верно?
Она кажется заинтригованной. Или что-то подозревает? Сложно сказать.
– Я не говорил, что ты мне не нужна.
Когда у меня вырывается эта фраза, я прихожу в ужас. Становится очевидно, как плохо это звучит.
А если бы не понимал, то выражение ее лица красноречиво бы мне это подсказало.
Сверкая зелеными глазами как лезвием ножа, она спрашивает:
– То есть я тебе нужна? И для чего же именно?
– Тренироваться в стрельбе, – рычу в ответ.
Ее взгляд остается неподвижным. Немигающим. Пронизывающим.
Она тихо произносит:
– Гангстер… Ты в меня влюбился?
– Нет.
– Никто тебя не осудит, если это так.
– Господи. Да у тебя с головой не в порядке.
– А я предупреждала, что это случится.
Я взрываюсь:
– Этого не случилось!!! Ничего не случилось!!!
– Нет?
Она поднимается и идет ко мне. Я делаю шаг назад, а потом, выругавшись про себя, останавливаюсь: меня ее приближение не пугает.
Когда она останавливается, я чувствую запах шампуня, которым она вымыла волосы. Моего шампуня. А еще ее кожа источает аромат моего мыла. А еще на ней моя рубашка.
И мои трусы, если она их не сняла.
Черт, она их сняла? Она голая под рубашкой?
Глядя прямо мне в лицо, она произносит:
– А тут уже мне судить.
И вдруг встает на цыпочки и целует меня.
13
Слоан
Это как целовать кирпичную стену.
Хотя нет. Это как целовать ледяную злую стену, которая ненавидит тебя и все, что тебе дорого, всю жизнь таила на тебя страшную обиду и поклялась убить тебя, чтобы отомстить за смерть отца.
Рот Деклана жесткий, холодный и неподатливый. Каким-то образом его губы подсказывают мне, что лучше бы в них вкололи вирус Эбола, чем заставили претерпевать эту абсолютно омерзительную встречу с моими.
Он крепко берет меня за плечи и отстраняет от себя. Держа на расстоянии вытянутой руки, он смотрит на меня как на щенка, который только что накакал в его любимые ботинки.
Над его головой собираются грозовые тучи, и он произносит:
– Больше. Никогда. Так. Не делай.
– Не буду. Я прошу прощения, – нервно и смущенно посмеиваюсь я. – Иногда моя самоуверенность немного переходит границы.
– Думаешь?
– Эм. Да. Но это не моя вина.
– Можешь не объяснять. Боже мой, просто не говори больше ни слова.
– Просто большинство мужчин такие… простые. Я так понимаю, не ты.
– Нет, – отрезает он, скривившись. – Не я.
Он держит меня подальше от себя, словно я заразная. Как будто он бы с удовольствием выкинул меня в окно, будь оно за моей спиной. Или в бездонную яму.
Что уж тут говорить – я раздавлена. Очевидно, я теряю сноровку. Или, может, разум? Я готова была поклясться, что он смотрел на меня с вожделением.
Отворачиваюсь от него и сажусь на край кровати, зажав руки между коленями и избегая его взгляда.
Не говоря больше ни слова, Деклан разворачивается на каблуках и уходит.
Когда через несколько долгих часов он возвращается, с ним входит еще один мужчина.
– Доктор, – объявляет он, а потом оставляет нас наедине.
Дверь за спиной Деклана захлопывается. Маленький человек в синем костюме снимает с головы шляпу и кладет на кофейный столик. Рядом со шляпой он ставит большой черный саквояж и достает оттуда стетоскоп.
– С легкими и сердцем у меня все нормально. Лучше проверьте мою голову.
Доктор выпрямляется и смотрит на меня. Ему около шестидесяти, у него седые волосы и добрая улыбка.
– Просто выполняю распоряжения осмотреть тебя как следует, милая. Уверен, ты понимаешь.
– А. Конечно. Куда мне лучше сесть?
Он указывает на стул, куда я и присаживаюсь.
– Значит, вы доктор для мафии? Наверное, интересная работа. Сколько пулевых ранений вы зашили за свою карьеру?
Доктор разворачивается и смешливо смотрит на меня, как будто вспомнил старую шутку.
– Что?
– Мистер О’Доннелл предупреждал меня о вашей разговорчивости, – тепло отвечает он. – А я ему сказал, что нет ничего хуже тихих женщин: это всегда значит, что они что-то замышляют. Но он, кажется, и так считает, что вы что-то замышляете.
Он надевает наушники стетоскопа.
– Только будьте осторожны и не будите его темную сторону, мисс. Он бывает довольно вспыльчив.
– Темную сторону? – сухо посмеиваюсь я. – Вы так говорите, будто у него есть светлая.
– Глубоко вдохните, пожалуйста.
Доктор прижимает конец стетоскопа к моей спине. Я вдыхаю, он слушает, а потом перемещается на другую половину моей спины. Делаю еще один вдох, и он снова слушает.
– Есть. Он один из лучших людей, кого я знаю.
– Видимо, вы нечасто общаетесь с людьми, – так же сухо говорю я.
Он переходит к груди и слушает сердце. Потом достает из сумки манжету для измерения давления и надевает мне на руку.
Когда манжета расслабляется, он спрашивает меня о менструации.
– Она регулярная. Как я и сказала, проблема в голове.
Хотя мои яичники вели себя странновато в последнее время, я не собираюсь сообщать об этом доктору Деклана.
Когда он убеждается, что мое артериальное давление в пределах нормы, то светит мне фонариком в оба глаза.
– Ай! Как ярко!
– Реакция зрачков у вас нормальная. Где эта шишка, о которой говорил мистер О’Доннелл?
– Вот, – показываю ему. Он дотрагивается до нее, и я морщусь.
Он тихо мычит с долей сочувствия.
– Да, представляю, насколько это больно. Она у вас серьезно распухла. У вас были головные боли?
– Да.
– Тошнота?
– Нет. Хотя да. Меня мутило в самолете, когда я проснулась. Но я решила, что это из-за кетамина, которым меня накачал Деклан.
Если доктор и посчитал странным, что Деклан сделал мне укол, из-за которого я вырубилась, то виду не подал. Наверное, это не самая большая странность, с которой он сталкивался, осматривая пациентов моего похитителя.
– В глазах не рябит? Проблем со слухом нет?
– Нет и нет.
– Кратковременные провалы в памяти?
– Да… А еще я упала в обморок. Но я этого не помню.
– В ушах звенит, в глазах двоится?
– И то и другое – нет. Я что, умираю?
– Умираете, но это займет еще лет сорок-пятьдесят.
По крайней мере у него есть чувство юмора.
Он собирается и снова надевает шляпу, собираясь уходить.
– А какой диагноз?
– Легкое сотрясение. Волноваться не о чем, но постарайтесь отдохнуть в ближайшие несколько дней. Если появятся дополнительные симптомы или головная боль усилится, нужно будет провести компьютерную томографию, чтобы исключить кровоизлияние в мозг. А пока – прикладывайте к шишке лед. Это снимет боль и воспаление.
– Кровоизлияние в мозг? Звучит паршиво.
– Так и есть. Так что сразу сообщайте мистеру О’Доннеллу, если снова почувствуете себя нехорошо.
– Так и сделаю. Спасибо.
Когда он уходит, на меня нападают тревога и беспокойство. Так что, естественно, я просто обязана написать Деклану.
Доктор сказал, что я умираю.
В ожидании ответа я меряю шагами комнату.
Значит, удача снова повернулась ко мне лицом.
Придурок. Не мог бы ты, пожалуйста, зайти и поговорить со мной?
Зачем?
Мне скучно.
Надеюсь, до смерти?
Хватит быть таким злыднем!
Назови мне хотя бы одну причину.
Я пожевываю губу, но потом отвечаю:
По-моему, мне страшно.
Он не отвечает. Не знаю, с чего я решила, что ответит. Я продолжаю ходить по кругу, кусать губы и представлять, как выглядит смерть от кровоизлияния в мозг, когда дверь открывается и в комнату заходит Деклан.
Все еще держась за ручку двери, он заявляет:
– Если это была ложь, я открою это окно и вытолкну тебя.
Зачем обязательно быть таким говнюком?! Таким симпатичным говнюком, отчего еще хуже.
– Я не болела ни одного дня в своей жизни, а теперь у меня кровь в мозгах, пропадает память, я падаю в обморок, как эти безмозглые козы, голова болит, будто кто-то колотит по ней отбойным молотком, и я, наверное, умру в этой комнате, а рядом будешь только ты. Разве можно винить меня за то, что я расстроена?
Он с сомнением прищуривает свои ледяные глаза.
Я всплескиваю руками.
– У меня тоже есть слабости!
– Значит, в твою сделку с дьяволом по поводу способности убивать говорливостью не включалось бессмертие?
Я пялюсь на него, а в это время мое сердце готово вырваться из груди, а к горлу подступает ярость.
– Знаешь что? Забудь. Возвращайся к своей насыщенной преступной жизни, продолжай похищать невинных людей, убивать врагов и делать мир еще более паршивым местом, и забудь, что я сейчас сказала.
Разворачиваюсь и удаляюсь на максимально далекое расстояние от него – к огромным окнам у противоположной стены. Я встаю к нему спиной, обнимаю себя за талию и впервые с тех пор, как была несчастным толстым ребенком, которого дразнили на детской площадке, пытаюсь сдержать слезы.
Ненавижу его за это. Никто не может заставить меня плакать.
Услышав звук захлопывающейся двери, я опускаю голову, прикрываю глаза и проклинаю себя за то, что дала слабину.
– Просто совсем не похоже, что в твоем организме имеются уязвимые места, подруга.
Его голос мягкий, теплый и звучит прямо у меня из-за спины. Этот негодяй подкрался ко мне, пока я упивалась жалостью к себе.
– Уходи.
– Две минуты назад ты не этого хотела.
– Две минуты назад я еще не так сильно тебя ненавидела.
– Нет? Не завидую тем, кого ты ненавидишь сильно, раз отсутствие сильной ненависти у тебя выглядит вот так.
Я рычу и несколько раз бьюсь лбом о стекло.
Он оттаскивает меня от окна и тихо говорит:
– Хватит. Голова заболит.
– Уже болит – спасибо большое.
– Я уже сказал, что это не я тебя уронил.
– Хватит болтать. От этого башка еще сильнее раскалывается.
Его руки лежали на моих бицепсах, но теперь скользят вверх и мягко опускаются мне на плечи. Он молча стоит за моей спиной, как будто что-то обдумывает.
– Если хочешь задушить меня, то вперед.
– Я уже думал об этом.
Я бы сказала тебе идти к черту, но ты там не сгоришь, ведь это твоя родина.