Рука Короля Солнца

© Дорош Е., 2025

© Оформление ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Посвящается городу, давшему мне так много

Неслучившийся подарок

Афанасий Федорович вбежал в приемные покои губернатора, задыхаясь. Секретарь тотчас вскочил и выпучил глаза.

– Господин коллежский асессор!

Болван! Так и не научился делать в присутствии начальства приличествующий вид!

Понимая, что выглядит странно и несолидно, Афанасий Федорович злился и искал, на ком сорваться.

– Николай Иванович у себя? – спросил он, пытаясь выровнять дыхание.

– У себя-с.

– Так доложи, дубина стоеросовая! – гаркнул Тухачевский.

Секретаря как ветром сдуло.

Через мгновение из кабинета выбежал Кочетов и, взглянув на предводителя дворянства, выпучил глаза точь-в-точь как секретарь Пузырев.

– Господи, Афанасий Федорович! – всплеснул он руками.

Не дав губернатору засыпать его вопросами, Тухачевский схватил Кочетова за рукав и почти затолкал обратно в кабинет.

– Да что случилось-то, господин Тухачевский? – попытался сопротивляться губернатор.

– Тише, умоляю, – прошептал Афанасий Федорович, запирая за собой дверь кабинета.

Прислушавшись, не припал ли секретарь к замочной скважине, он повернулся к губернатору.

– Посольство уже выехало?

– С ночи в пути, – недоумевающим тоном отозвался Николай Иванович.

– Надобно вернуть. Посылайте нарочного.

– Да что произошло в конце концов? – прошипел губернатор, белея лицом.

– Вчера ночью император Павел Петрович преставились.

С минуту губернатор оторопело смотрел на предводителя.

– Нельзя мешкать, Николай Иванович, – взял его за плечо Тухачевский. – Ежели мы сейчас со своим подарком…

– Да как же? Да с какой стати ему умирать понадобилось?

Тухачевский притянул к себе Кочетова и прошептал в самое ухо:

– Не своей смертью будто бы. Заговорщики.

Николай Иванович на мгновение закрыл глаза. Ужас какой! Даже представить этакое страшно! Но Тухачевскому можно верить на слово! Кто-кто, а Афанасий такие новости завсегда первым узнает. Тем и полезен.

– Пресвятая Богородица, спаси и помилуй мя!

Дрожащей рукой Николай Иванович перекрестился и, взяв себя в руки, решительно шагнул к двери.

– Тотчас капитана Власова ко мне!

Тухачевский отошел к окну и стал смотреть, как по утоптанному грязному снегу как раз напротив губернаторской канцелярии народ спешит на другой берег Волги. Пока вглядывался, посыпал мокрый снег, и картина сразу будто пеленой подернулась. Даже ближнего высокого берега не стало видно в мутном мареве мартовского утра.

Да, паршиво начинается тысяча восемьсот первый. Зима была мерзкой, а теперь кажется, что и весна будет не краше. Кто знает, что их ждет впереди. Эх, Кострома-Костромушка, сколько бед тебе еще пережить доведется.

– Костовстреха, одним словом, – прошептал предводитель дворянства и тяжело вздохнул.

Возок несся по московскому тракту почти без остановок. Хоть и скакала рядом вооруженная охрана, а все ж таки береженого, как известно, бог бережет. Шутка ли! Подарок самому императору везут! Поэтому, несмотря на отвратность мартовских дорог, скакали что есть мочи и останавливались лишь на короткое время: по малой нужде сходить.

Лошадей собирались менять уже под Переславлем, а пока нахлестывали этих, гнедых да быстрых.

Неожиданно послышались крики, в окошко возка постучали.

– Ваше сиятельство!

– Что еще? – крикнул через стекло Петр Петрович.

И зыркнул глазом. Чего, мол, балуешь!

– Гонится за нами кто-то! – крикнул начальник конвоя и указал назад.

Приоткрыв дверцу, Петр Петрович высунулся и всмотрелся в серую снежную муть позади.

– Что? – дернул его за рукав шубы митропо лит.

– Не разберу.

– Приказания какие будут, ваше сиятельство?

– Да погоди ты! – прищурился Петр Петрович, славившийся острым зрением. – Это вестовой вроде или нарочный! Гляди: лошадь казенная и форма… вроде как из губернаторовой охраны… подождать надобно, вдруг важное что передать забыли.

– Всем глядеть! – заорал подпоручик.

Петр Петрович откинулся в глубь возка и перекрестился.

– Да чего там? – снова сунулся отец Иоанн.

– Нарочного губернатор за нами послал. Догонит, узнаем, что за нужда такая приключилась.

Доскакав, всадник спрыгнул с коня и рванулся к губернаторскому возку.

– Стой! Куды? – преградила путь стража.

– Срочная депеша! – задыхаясь, крикнул тот.

– Пустите, – махнул рукой Петр Петрович, приоткрывая дверцу.

В возок тотчас залетел злой ветер и стал перебирать мех на шубе. Даже ушастый парик, и тот шевельнулся на голове.

Нарочный подошел, расстегивая сумку.

– Господин губернатор велели догнать и срочно передать.

– Стой тут, – все еще не понимая, с какой стати Кочетову потребовалось посылать депешу, приказал Петр Петрович и, закрыв дверь, сорвал губернаторскую печать.

Митрополит пересел на его сторону и приник головой.

– Что за оказия?

Шевеля губами, оба прочли записку и посмотрели друг на друга.

– Господь Всемогущий, – прошептал митрополит затвердевшими губами.

У Петра Петровича губы, напротив, вдруг мелко затряслись.

– Это что же получается? Это, батюшка ты мой…

– Бережет нас Господь, – прошептал митрополит и припал губами к наперсному кресту. – Вовремя до Николая Ивановича весть дошла.

– Как пить дать, – перекрестился следом Петр Петрович. – Впросак попали бы с этим подарком, ежели явились бы…

– И не говорите. Особливо учитывая обстоятельства.

– Апоплексический удар, сказано.

– Оно конечно. Апоплексический, знамо дело. Только…

– Тише, отец Иоанн.

– Да чего тише? Не приведи господь, конечно, но нас могли и в тюрьму с нашим подарком…

– Тьфу! Тьфу! Тьфу! Что вы такое говорите, батюшка?

– Мне тамошние порядки известны. Немало поездил с епископом. Навидался. Надобно назад ворочаться.

Петр Петрович хотел было отдать приказ и вдруг подумал: а точно ли все так, как доложили губернатору. Может, враки?

– Погоди, отец Иоанн. Ты посиди маленько, а я ноги разомну.

Яшка, ехавший рядом с кучером, почувствовав через овчину тулупа тычок палкой в крышу возка, соскочил и, расторопно расчистив от грязи и налипшего снега ступеньку, помог сойти.

Петр Петрович разогнулся, потирая поясницу, и взглянул в небо. Темное, густое, того и гляди то ли снег повалит, то ли ливень начнется.

Ох, не любил он март! За мрачность, за то, что никогда не знаешь, чего от погоды ждать. То солнышко пригреет, то мороз ломанется, и именно тогда, когда надумаешь шубу в сундук прятать. Вот и сегодняшние вести совершенно в том же духе. То ли горевать по усопшему, то ли радоваться. С одной стороны, от Павла Петровича одна ерунда, прости Господи, по всей России-матушке который год идет. Устали уже от императорских выкрутасов. А с другой – уж больно неожиданно все. Ежели не поверит народ, что своей смертью царь помер, может и бунт случиться. Да похуже Пугачевского!

В Петербурге посольство от Костромской губернии ждали. Не только свои – епископ Евгений, выехавший в столицу задолго, и представители родовитых костромских семейств. На встречу с государем обещались прибыть верхушка Московского патриархата и министры, среди коих были те, встречи с которыми Кочетов добивался едва ли не дольше, чем возможности вручить подарок императору Павлу.

Если сегодняшняя весть окажется зряшной, каково будет всем им?

Другой раз и на порог не пустят.

А если все так, как сказано в записке, написанной торопливо и с ошибками, то…

То лучше пересидеть лихие времена дома. За печкой. Авось пронесет.

Петр Петрович походил туда-сюда еще малость и залез в теплое нутро возка.

– А с подарком что делать? – пригорюнился митрополит, когда тронулись в обратный путь.

– Да кому он теперь нужен! – бросил в сердцах Петр Петрович и, тут же спохватившись, добавил: – Однако беречь его следует как положено. Вещь, сам понимаешь, весьма ценная.

Оба посмотрели на обитый черной буйволовой кожей сундучок под лавкой.

– И куда теперь эту бесценную девать, – пробормотал митрополит, пряча себя в теплой волчьей шубе.

– Ужо решим, как вернемся, – ответил Петр Петрович, ежась от налетевшего и проникшего в щели возка мартовского ветра.

Ему было обидно, что сорвался такой удобный случай показать себя. Быть представленным императору Павлу Первому – давнейшая потаенная мечта. Не всякому чиновнику для особых поручений такое даже во сне снилось, а у него прямая возможность была.

Была, да сплыла. Не случился подарок.

– Поспешай! – крикнул возница, стегая выносную.

Лошади побежали ходко, дружно натягивая уносы.

Им тоже хотелось побыстрей попасть домой.

Норка для двоих

Давненько Палычу не попадалось место, столь подходящее для жизненного пристанища в любое время года. Надыбал он его случайно. В позапрошлом году долго не мог приткнуться на зимовку так, чтобы и тепло, и безопасно, и сытно. Летом с этим делом проблем не было. Как говорится, под каждым кустом уж готов и стол, и дом. А вот зимние стойбища в городе подыскивались тяжело. Собратья обычно в это время подаются на закрытые дачи. Выбирают участки попроще, чтобы не словить проблемку с полицией, и вперед! В дорогие дома и зимой частенько наведываются хозяева.

Неугомонные! Не сидится им в городе! Надо обязательно припереться на дачу! Шашлыки начнут жарить, дух такой, что взвоешь! Однажды возле такой дачи терся и не стерпел – отважился подобраться к жаровне, что стояла за домом, и схватить шампур с нанизанными на него вперемежку с кольцами лука смачными кусочками свинины. От воспоминаний о том пире до сих пор слюнки текут. Однако второй раз такой номер не прокатит, это он понимал, поэтому загородные жилища всяких олигархов старался обходить десятой дорогой. Другое дело дачки честных тружеников. Они закрывались на всю зиму и потому пользовались среди бомжацкой братии особым спросом. Выбирали, конечно, с отоплением, желательно печным. Бывало, за крепкие и теплые дома драка шла. Порой и он проводил в таких холодное время, но чаще старался остаться на зимовку в Костроме. Ну не деревенский он житель, что поделаешь!

И вот два года назад прибился он к одной бабешке, тоже бомжихе со стажем. Та и показала ему чудное местечко на Лесной. Когда-то давно в здании на углу был мукомольный завод. Заводец, понятное дело, приказал долго жить, а крепкое здание осталось и было пущено под всякие, как говорила его Валюшка, «охфисы». Рядом повырастали жилые дома – один краше другого, – которые все строились, строились и никак не могли достроиться. Что-то не так с подземными водами, разузнала бойкая Валюшка. На что Палыч ей авторитетно отвечал: по-другому и быть не могло, ибо подо всей Костромой скрываются реки, когда-то загнанные властями под землю. Там, где теперь «Сковородка», текла полноводная Сула, по площади Конституции, местность вокруг которой много лет назад называлась Замостьем, – река Черная, а у Татарской слободы в нее впадала Субботка. И это еще что! На перекрестке Горной и Лесной и поныне стоит дом, у которого выходили наружу аж семь ключей. Весь город за водой ходил. Бочками возили!

– Батюшки святы! – ахала впечатлительная Валюшка, и Палычу это нравилось.

– Твои строители, видно, в школе плохо учились, а то бы знали, где можно строить, где нет, – со знанием дела говорил он подруге.

Другим несомненным преимуществом облюбованного места была близость Вознесенской церкви, когда-то претерпевшей немало бедствий от советской власти. Сперва отдали ее под общежитие портовых грузчиков, потом под склад и столовую для рабочих мельничного завода. Чтобы здание не напоминало храм, власти уничтожили пятиглавие и разрушили колокольню. А в пятидесятые все, что еще осталось, переделали в жилой дом.

Но это дела прошлые, а при новых порядках в церкви снова шли богослужения, а значит, им с Валюшкой можно было кормиться подаяниями.

О самом жилье и говорить нечего! Теплая норка со всеми удобствами и как раз для двух квартирантов!

Даже высокообразованный Палыч не мог сказать, откуда почти в центре города взялось подземное жилище с лазом, выходившим наружу в весьма неприметном, надежно спрятанном от постороннего взора месте. Валюшка рассказывала, что, обнаружив подвал, долго приглядывалась и проверяла, не наведывается ли в него кто-нибудь. Народу вокруг шастало немало. Одни строители чего стоили! Вечно искали тихое укрытие, чтобы косить от работы!

Однако уютный подвал, идеально подходивший для жилья, оказался ничейным, и Валюшка заняла его на законных основаниях.

Палыч долго не решался перейти в Валюшкины пенаты именно из-за обилия вокруг людей. Одно дело субтильная дама. Юркнула между чепыжей, никто и не заметил. Он – дело другое. Видному мужику пластаться ужом по земле неловко. Унизительно как-то для такого эстета!

Валюшка долго уговаривала, а ему и хотелось, и сомнения брали. До тех пор, пока лично не убедился, что о практически заваленном подземном жилище не известно, кроме них, ни одной живой душе.

Но самое интересное Палыч открыл для себя позднее, начав обследовать новые апартаменты.

Это была не просто неизвестно кем и когда вырытая нора, а сохранившийся невесть с каких времен подземный ход, уходивший глубоко под землю и тянувшийся, как предполагал Палыч, на несколько километров. Понять, куда именно, было невозможно. Через несколько метров ход сужался, начинался второй, за которым угадывалось неведомое и пугающее. Набравшись храбрости, Палыч как-то попробовал дойти до конца одной ветки и обнаружил, что заканчивается она каменной кладкой.

В иные дни Палыч долго стоял возле завала и расслышал, как ему показалось, шум далекой воды. А, может, это только чудилось. Во всяком случае, никакого намека на присутствие в подземелье людей он не обнаружил.

Была ли пещерка началом или, наоборот, концом подземного пути, понять сложно, да и незачем. Главное, чтобы опасность не угрожала им с Валюшкой ни с какой стороны – ни спереди, ни сзади. Убедившись, что так и есть, Палыч успокоился.

Миновала их и другая беда – затопление. Вода под землей – дело опасное. Недаром застройщик новых домов мучился и все никак не мог решить проблему грунтовых вод. Но те, что строили подземный подвал, видимо, дураками не родились и нашли путь в обход русла реки. Поэтому и стены норы были крепки.

Ну а третьим фактором, который Палыч счел важным, был вопрос о справлении малой и большой нужды. Выбираться для этого наружу каждый раз, когда припрет, означало в один прекрасный день спалиться и лишиться всего. Два взрослых человека и дерьма производили немало.

И тут уходящий глубоко проход снова сыграл положительную роль. Ушел подальше, сделал свое дело и присыпал чем придется. Зимой все вымерзнет, как будто и не было ничего.

Решив все насущные проблемы, Палыч с Валюшкой наконец устроили новоселье и постановили: сколько бог даст, столько здесь и проживут.

Зиму и, почитай, уже два лета радовала их уютная норка. Все бы хорошо, но Валюшка по весне стала сильно кашлять и жаловаться на прострелы в спине. Терпела долго, но в мае стало его подруге совсем невмоготу, и Палыч отвез болезную в больницу. Иначе, боялся, отдаст баба концы прямо в норе, и что ему тогда делать?

Оставшись один, Палыч загрустил. Одно дело делить подземелье с живым человеком и совсем другое – сидеть слепым одиноким кротом. Несмотря на скитальческий образ жизни, пить один Палыч так и не научился. Всегда стремился к обществу соплеменников, коими он называл таких же, как сам, любителей вольного образа жизни.

Был у него один приятель, который умудрялся бродяжничать при живой жене и трехкомнатной квартире. При этом он вовсе не от жены бегал. Просто любил бомжевать и видел в этом свое предназначение.

Вел он подобный образ жизни не год и не два, а целых пятнадцать лет. Пропустил даже смерть жены. Потом, правда, его все же разыскал сын и, чтобы батя наконец взялся за ум, уговорил уехать в Америку, где у сына были ранчо и куча денег. Это Палыч слышал от самого приятеля и радовался за него. На старости лет поживет человек в тепле и довольстве. В Америке, говорят, морозов, как у них в Костроме, не бывает, и полицаи не то чтобы добрые, а просто нет им до тебя никакого дела. Живи как хочешь, делай что вздумается.

А года через три приятель вернулся и нашел Палыча. Оказалось, что выдержал он американской сытой жизни ровно год, а потом ушел из дома, прибившись к каким-то старым потрепанным хиппи, с которыми стал кочевать по стране.

Сын этого допустить не мог и, после того как отца обнаружили в наркоманском притоне, привез обратно, на прощание сказав, что горбатого могила исправит.

На радостях, что его оставили в покое, приятель сколотил целую компашку из местных бомжей и принялся рассказывать им про американские нравы. На всю зиму рассказов хватило, и с той поры не было у Палыча лучше компании.

Разве что с Валюшкой, бабой, тонко чувствующей и понимающей.

Утром он ходил навещать ее и узнал, что лежать ей в горбольнице еще недели две, не меньше.

После этого известия Палыч, и без того державшийся из последних сил, загрустил окончательно, поэтому в норе своей вечером сидеть не стал. Приготовил кое-какую снедь к добытой по пути из больницы бутылочке пивка и, как стемнело окончательно, вылез наружу. Звезды – тоже ему подружки. Не раз ночевал под ними и всегда дивился их красоте. И никакие они не равнодушные, как думают некоторые. Озорные и любят подмигивать.

Обустроившись на траве возле лаза, Палыч откупорил пиво, сделал, как положено, три глотка и, закусив чипсами из супермаркета – спер из тележки у кассы, – сказал:

– Ну, будем здоровы, звездульки мои.

Звезды, как и ожидалось, весело подмигнули в ответ, и Палыч почувствовал, что огорчения, как ржавчина, потихоньку смываются с его души.

Он стал мечтать о возвращении Валюшки и о том, какой бы сюрприз приготовить для нее к этому дню.

Задумавшись, Палыч так увлекся, что не слышал ни шорохов за спиной, ни шагов.

И только увидев прямо перед собой двоих в черном, сначала оторопел от ужаса, а потом дернулся в попытке встать.

Попытка не удалась, и Палыч не понял, почему вместо того, чтобы подняться, остался сидеть на земле. Несколько мгновений он удивленно смотрел на торчащий из собственной груди нож и расплывающееся вокруг него бурое пятно.

Он еще успел подумать, что рубашка почти новая и носилась бы долго, особенно если не портить хорошую вещь стирками, а потом вдруг ему стало так больно, что стерпеть эту невыносимую боль Палыч не смог.

Один из двоих наклонился, вытащил из груди нож и, обтерев о рубашку покойника, убрал в карман.

– Залезай внутрь, я протолкну голову, ты втянешь тело, – сказал он, обернувшись ко второму, держащему в руках какие-то инструменты.

– Поместимся сами-то? Там, скорей всего, узко.

– Они вдвоем там жили, я говорил.

– Ладно. Потом инструменты подашь.

– Подам. Куда без них.

Через минуту у входа в лаз никого не было.

Как не бывало.

Звездочка на небе мигнула, а потом вдруг сорвалась и полетела вниз.

Смерть Ивана Ильича

Саше снилось что-то странное, непонятное, не дающее себя рассмотреть. Она пыталась вникнуть в суть и не могла. Всему виной был сопровождающий и без того запутанный сон звук – высокий, на одной ноте вой.

– Что за хрень? – спросила она саму себя, просыпаясь.

Сон оборвался, а вой – нет.

Для человека, который никогда не держал в доме никакой живности, Саша довольно быстро сообразила – воет чья-то собака.

Вот только чья? В подъезде было четыре псины. На восьмом, шестом и две на втором. Прямо под ней.

Оценив силу звука, она решила, что воют все-таки на втором. Справа или слева?

Прислушиваясь, Саша сунула ноги в тапки и потопала в кухню. Пока пила воду, решила, что воют у Самойловых.

– Вот паразиты! Сами не спят и другим не дают!

Разозлившись, она схватила телефон и набрала номер соседки снизу. Пятый час? Да плевать!

– Алло! Валентина Петровна, извините за поздний… тьфу, то есть ранний звонок. Соседка ваша Александра беспокоит. Нет, ничего не случилось. Скажите, это ваш пес воет? Нет? Ваш на даче? Тогда простите, пожалуйста. Да вот. Сил нет слушать уже. Раз не ваш, то точно Лаптевых. Как нет? А чей же тогда?

Последний вопрос завис в воздухе, потому что Самойлова уже отключилась.

Что ж. Придется выяснять эмпирическим путем.

К уже надетым тапкам она добавила зеленый банный халат с раскиданными по всему полю черными терьерами и решительно вышла на лестничную площадку.

Готовая ко всему, она вызвала лифт и вдруг услышала пробирающий до костей вой совсем рядом: из-за двери в квартиру Ивана Ильича.

Саша подошла и прислушалась. Так и есть. Собака в квартире старика.

Только откуда у Ивана Ильича собака и где он сам?

Саша нажала на дверной звонок. Вой мгновенно затих, по полу процокали лапы, и прямо у самой двери кто-то тихонько тявкнул.

– Ты кто? – растерянно спросила Саша, присаживаясь на корточки.

Пес не ответил.

– А Иван Ильич где? – продолжала допытываться она.

За дверью вздохнули.

– Вот черт? Ты от голода, что ли, воешь?

И тут ей показалось, что в квартире послышались шаги. Она придвинулась ближе и оперлась рукой о входную дверь.

Та скрипнула и отворилась.

Если бы ее реакция была хоть немного хуже, Саша завалилась бы и клюнула носом в линолеум.

Не клюнула. Успела подхватить себя и удержаться.

– Иван Ильич? – окликнула она. – Вы дома?

На ее призыв из-за двери показался пес.

Кудлатый хвост крючком. Умная морда. На хаски похож, но окрас другой – шерсть светлая, почти белая. Все ясно – непонятно кого и с кем помесь.

– Привет, Шарик, – растерянно поздоровалась она.

Пес посмотрел недоуменно.

– Не Шарик, значит. Ладно, потом разберемся.

Поднявшись, она вошла в квартиру.

– Иван Ильич, ну где же вы? Я уже столько шума подняла, что и мертвый проснется.

Она сделала еще три шага и заглянула в кухню.

Хозяин квартиры лежал на полу в луже крови и глядел на нее стеклянными глазами.

Саша прижала к губам ладонь, немного постояла, выравнивая дыхание, а потом присела возле трупа и протянула руку, чтобы пощупать пульс.

Нет, трогать нельзя. Да и бесполезно. Все и так ясно.

Поднявшись, она достала телефон и набрала короткий номер.

Полиция приехала через полчаса. Следом – мужики из Следственного управления.

Один сразу прошел к лежащему на полу телу и, разложив чемоданчик, принялся изучать труп. «Криминалист», – догадалась Саша.

Другой походил вокруг, позаглядывал в углы и направился к ней, сидевшей на стуле в коридоре.

Она сто раз видела по телевизору, как допрашивают свидетелей. Странные, нелогичные вопросы и полное равнодушие к человеку, которому их задавали. Смешно, но с ней случилось то же самое.

Неряшливый и, сразу видно, невыспавшийся мужик на нее взглянул лишь мельком, сразу начал сыпать вопросами и все время отвлекался, кося глазом в сторону кухни.

«Наверное, по тем же самым сериалам методику допроса изучал», – подумала Саша.

– Так, говорите, гражданка Смолина, ничего не слышали?

Саша сжала зубы. Ничего, что ты уже дважды об этом спрашивал?

– Почему же? – терпеливо ответила она. – Слышала. Собака выла.

– А в котором часу это было?

– Точно сказать не могу. Проснулась я около четырех, но вой, как мне кажется, начался раньше.

– По покойнику выла, – раздалось из кухни. – Оплакивала любимого хозяина, так сказать.

– Не суйся, Прохоров, – ответил тот, кто ее допрашивал.

Она взглянула на него.

– Напомните, пожалуйста, как вас зовут.

Неряшливый со вздохом достал удостоверение.

– Капитан Селезнев.

По привычке Саша хотела сказать «очень приятно», но вовремя одумалась.

Что может быть приятного в общении с полицией?

– Дело в том, капитан, что у Ивана Ильича никогда не было собаки. Он звонил мне три дня назад. Просил купить кое-что из продуктов. Соседи все разъехались по дачам, вот и…

– А раньше кто ему покупки носил?

– Не знаю, простите. Я утром ухожу, вечером прихожу.

– Откуда у него ваш телефон тогда?

– Он говорил, что иногда звонит старшей по подъезду – Валентине Самойловой. Она дала мой номер на всякий пожарный случай.

– Вас не поставила в известность?

– Да просто забыла, наверное.

– Может, это она продукты носила?

– Не знаю.

– Так что там про собаку?

– Когда я принесла покупки, Иван Ильич открыл дверь и попросил подождать, пока сходит за деньгами. Дверь оставил приоткрытой. Вряд ли собака не вышла бы.

– А в квартире у него вы бывали?

– Нет. Он не приглашал, а я не стремилась. Но насчет собаки уверена. Не было ее. Три дня назад, по крайней мере.

Селезнев равнодушно пожал плечами.

– Ну так, может, именно в эти три дня он ее и завел. Шел, увидел пса, пожалел и взял к себе.

– Иван Ильич этого сделать не мог. Он уже лет шесть из дома не выходит. Самойлова говорила.

– Ну тогда кто-то оставил. На передержку, так, кажется, собачники говорят.

– Кто?

– Это вы нам скажите – кто. У кого из ваших соседей такая собака?

– Вы что, не видите: это дворняга.

– Ну и что? Люди и дворняг держат.

Было заметно, что Селезневу разговор казался скучным. Собака могла его заинтересовать только в том случае, если бы ее оставил убийца. Забыл на месте преступления. Но поскольку вряд ли такое вообще бывает, то пса можно в расчет не брать.

– Ну, что у тебя? – сунулся Селезнев в кухню.

– В горло нож воткнули. Сзади и чуть сбоку подошли. И не полоснули, а ударили. Точно вот сюда, видишь? – услышала Саша.

– Красиво.

– Не то слово. Один удар, и нет пенсионера.

– Значит, к убийце он спиной стоял. Доверял?

– Или не ожидал просто.

Селезнев вышел из кухни и пристально взглянул на Сашу.

Она хотела поинтересоваться, не ее ли подозревают в убийстве, но промолчала.

– Родственники у Кузнецова были?

– Не знаю. Не видела ни разу.

– А с кем из соседей общался?

– Тоже не в курсе. Иван Ильич здесь живет много лет, а я всего полгода.

– То есть соседей еще не всех знаете?

– Некоторых знаю, но с кем из них общался Иван Ильич… С соседями по площадке – возможно, а с остальными…

– А другие ваши соседи сейчас дома?

Саша вдруг разозлилась.

– Пойдите и проверьте. Поквартирный обход, кажется, ваша работа?

Селезнев даже удивился немного. Сидела, сидела, а тут вдруг наехать решила.

– Свою работу мы и без ваших указаний выполним, гражданка Смолина.

– Желаю успеха.

Ишь ты! Еще и дерзит!

Виктор взглянул на свидетельницу повнимательней. А ведь красивая баба. Бледная и усталая, конечно, но потенциал есть. По паспорту ей тридцать шесть, в разводе, бездетная. Вполне подходящие производственные характеристики. И работа у нее для семьи самое то – руководит автосервисом. Да любой мужик за такую жену руками и ногами держаться должен. Это ж сколько от нее пользы! Машина всегда присмотрена, самому ни о чем думать не надо!

Он взглянул на Смолину еще раз и подумал: когда все закончится, он с этой авторемонтной леди познакомится поближе. Даша? А что Даша? Даша пока не в счет!

Тут совершенно не к месту Виктор вдруг учуял запах собственной рубашки. Противный запах немытого мужского тела и нестираной одежды. Вот что значит три дня колесить по области, не имея возможности нормально помыться! Думал, что вернется домой и сразу кинется отмокать в баню, а вышло иначе. Пришлось на вызов ехать. Самому-то ему плевать, а свидетельницу шокировать не хотелось бы.

Селезнев покосился на Смолину и вдруг решил, что непохожа она на бабу из автосервиса. Уж больно утонченно выглядит. Вон какие пальчики тоненькие. Ей бы где-нибудь в институте преподавать или в приличной конторе сидеть.

Подумал и тут же удивился на самого себя. Утонченно! Где только слово такое выискал?

Скорей всего, интеллигенткой эта Смолина просто прикидывается, а сама – обыкновенная стерва. Охотницы на мужиков всегда так делают.

Это умозаключение отрезвило Селезнева и вернуло на твердую почву профессиональной деятельности.

Ничего у тебя не получится, дамочка! Не поддастся он!

Саша, сидевшая в ожидании продолжения допроса, между тем думала совсем о другом.

Откуда в доме Ивана Ильича взялась собака? Возле мойки она заметила миску для корма, а в коридоре поводок. Да и сам пес выглядел ухоженным. Особенно удивил ее новый ошейник.

– Можно я заберу собаку?

Капитан, глядевший куда-то вбок, покосился.

– Чего? А-а… собаку… Берите, конечно. Куда ж ее девать? Если объявится хозяин, запишите его координаты и немедленно сообщите нам.

По его тону Саша поняла, что допрос окончен, и поднялась.

А что, если пес не захочет с ней идти? Как уговорить?

Она поискала его глазами. Куда забился?

Собаку она нашла на лестничной площадке и удивилась. Из квартиры вышел, но никуда не убежал, хотя дверь подъезда была распахнута и приперта кирпичом.

– Ты, что ли, воспитанный? Без разрешения никуда не ходишь? – поинтересовалась она, подходя.

Пес глянул внимательно, словно догадался, что теперь придется идти с ней.

Саша осторожно дотронулась до холки. Пес шевельнул ушами. «Позволяет, значит», – догадалась она и провела рукой по густой светлой шерсти.

– Ишь ты, плюшевый какой! Ну, пойдем, что ли. Я в соседней квартире живу.

Дома она осмотрела собаку внимательней. С виду пес совершенно здоров, и даже ей, невеликому специалисту, ясно, что отлично дрессирован.

Теперь надо решить проблему с кормом.

Саша налила в миску воды и, глядя, как пес лакает, подумала, что в квартире Ивана Ильича корм наверняка есть. Потом она купит такой же, а пока можно поискать у старика. Надо только дождаться, когда отчалят полицейские.

Ждать пришлось долго. Она несколько раз выглядывала в окно и прислушивалась, стоя у двери, а люди все сновали туда-сюда, слышались голоса, топот ног и звонки телефонов.

Наконец машины выехали из двора, и все стихло.

Саша вышла и смело двинулась к соседней двери. Разумеется, квартира была опечатана. Такое Саша уже видела. Когда-то дверь ее собственной квартиры тоже вот так заклеили бумажкой.

Оглянувшись, она достала из кармана халата – все еще была в банном с терьерами – нож и осторожно поддела край бумажной полоски с печатью и надписью «опечатано».

Бумага была не специальная, а обычная. Мазнули ПВА и присобачили. Клей еще не застыл, поэтому отошла полоска довольно легко.

Из второго кармана Саша достала ключи и еще раз похвалила себя за смекалку.

Ведь надо же было сообразить, уходя, прихватить запасные ключи, висевшие на крючке возле двери. Она обратила внимание: те, которыми пользовался Иван Ильич, лежали на столе в кухне.

Нехорошо, конечно, и даже противозаконно, но она же не собирается ничего трогать. Просто найдет корм, и все. Никто ничего не заметит. Когда-то ей уже приходилось проделывать подобное. Выхода другого не было. В квартиру родителей ее не пускали, а носить что-то было надо. Вот она и наведывалась тайком за одеждой. Сейчас взяла ключи почти на автомате, неосознанно, а оказалось – поступила дальновидно.

В квартире Кузнецова было темно, валялись разбросанные вещи, только ходики на стене тикали успокаивающе.

Ноги сами понесли ее туда, где обнаружили тело. Взгляд сразу упал на пол. Странно, но на нем не было никаких меловых линий, обозначавших положение трупа. О том, что тут толпилась уйма народу, напоминали только затоптанный линолеум и забытый кем-то окурок на краю мойки.