Новеллы. Японская классика XX века

1

С него сняли тюремную робу. Но переодеться было не во что. Когда его привезли, на нём был полосатый хлопковый кафтан. В августовский зной идти в нём было невозможно. Подумав, он остался в одной лишь нательной рубахе. За три сена он купил себе соломенные сандалии.

В пять часов утра Сэнкити вышел через калитку тюрьмы S. Из упрямства он не оглядывался и шёл вперёд. Белая дорога между полями вела к станции. Позади него тюрьма с высокими бетонными стенами постепенно удалялась.

До отхода поезда оставалось время. У него было четыре иены и десять сен, заработанные за три месяца заключения. Он купил и съел у вокзала дайфукумоти. Начинка, казалось, с прошлого вечера уже прокисла. Но он энергично работал челюстями, запивая чаем, и его кадык ходил ходуном.

От станции до деревни было довольно далеко. Зажглись вечерние огни. Запах рисовых листьев становился всё отчётливее и щекотал ноздри. Странно, но он не встретил никого, возвращавшегося с полей. Он дошёл до дома своей племянницы, окружённого кукурузными полями. Горы позади уже почернели в сумерках.

На веранде дома племянницы плакала его дочь Умэко. При свете жёлтой электрической лампы из комнаты Умэко выглядела жалкой. Он представил себе, как с ней обращается скупая племянница. Сэнкити бросил принесённый кафтан и одной рукой подхватил дочь. Та, испугавшись, расплакалась ещё сильнее.

До глубокой ночи он препирался с племянницей и её мужем. Родственница требовала отдать полтора иены на воспитание. Сэнкити ругался. «Даже если по тридцать сен в месяц, не наберётся и иены!» – кричал он. И швырнул засаленную банкноту в одну иену. Племянница подняла её и спрятала в поясной кошелёк, который всегда носилa на животе.

Что делать утром? У Сэнкити не осталось земли для обработки. Хижину у него отняли. У тех, кто спорил с деревенским господином, всегда был такой конец. Тем, кто не мог остаться в деревне, не оставалось ничего другого, как отправиться в город O. Туда со всех сторон стекаются разные люди. И, по мнению Сэнкити, «можно жить припеваючи». Чем еще заниматься в жалкой деревне, где все только и делают, что копошатся?

Наступило утро. Сэнкити надел нестиранное с прошлого года и пожелтевшее летнее кимоно. Поверх него чёрным поясом он привязал за спину Умэко.

– Никогда больше не вернусь в такую деревню!

Племянница, стоя в дыму от очага, рявкнула в ответ:

– Убирайся к чёрту! Терпеть не могу твою рожу!

В полицейском участке знали о его возвращении. Когда тамошние служители правопорядка арестовывал Сэнкити за то, что тот ворвался в дом помещика с криками, тот швырнул полицейского в пруд. Мести – отправить его на три месяца в тюрьму S – было явно недостаточно для барина. И тот подстрекал деревенских парней. Социалистов, которые выступают против господ, нужно проучить как следует. Деревенские парни устроили на Сэнкити засаду.

У пруда на Сэнкити напали. Утренний воздух ещё стелился над водой. Умэко швырнули под дерево хурмы. Она промокла от росы на траве. Парни много раз гневно кричали. Каждый раз был слышен болезненный стон Сэнкити. Вода в пруду колыхалась, покрываясь множеством кругов. Когда парни ушли, Сэнкити подошёл к дереву хурмы. С его кимоно капала вода, и с синих щёк до дрожащих губ всё было усыпано мелкими рясками. Раздевшись догола, он упал рядом с дочерью. И они вместе лежали рядом и плакали.

2

Рассказчиком этой небольшой истории является Такэда, который услышал вышесказанное от Умэко. Но тогда ей было всего четыре года. Так что, вероятно, это не то, что она видела собственными глазами. Наверняка её отец Сэнкити, напиваясь, много раз рассказывал ей эту байку, и в её голове сложилась чёткая картина. Они приехали в город O. И с тех пор прошло уже пятнадцать лет. Пятнадцать лет – вполне достаточно, чтобы в жизни бедняков произошло множество событий. Но, опуская подробности и предоставляя их воображению бедного читателя, я буду выписывать лишь необходимое для повествования. Так, как рассказывала мне Умэко.

3

Сэнкити перепробовал множество профессий. Сначала стал рикшей. Это было время, когда он ещё плохо знал городские улицы. Он надорвался и повредил ногу. Тогда из полиции пришли к его хозяину. Из-за спора с помещиком в деревне насчет арендной платы на него повесили ярлык «социалиста». Хозяин решил прогнать Сэнкити. В ту ночь Сэнкити наконец получил седока, ехавшего в квартал удовольствий, и побежал. Ночь была морозной и ясной. Получив двадцать сен, он вернулся. Когда он собрался поесть лапши «ночной плач» в качестве позднего ужина, денег, которые он точно положил в чашу, не оказалось. Сэнкити смотрел с моста на тёмную воду реки и какое-то время не мог пошевелиться. На перилах иней белел. Вернувшись на второй этаж к хозяину, голодный Сэнкити заснул рядом с уже спящей Умэко. Не зная, что наутро ему объявят об увольнении.

После этого он стал муниципальным мусорщиком, и вонь въелась в его голову. Став разносчиком лекарств, ходил и играл на гармонике. Возвращаясь домой, Умэко играла с ней. Она гудела. Он стал грузчиком, переносившем тяжести со склада на склад. Когда он, согнувшись под тяжелым тюком, переносил его, перед его глазами появилась большая рука, протягивающая дневной заработок. Удивлённый, он опустил тюк, вытирая пот тряпкой с плеча, и увидел надсмотрщика. Тот сказал, чтобы он бросал работу и уходил. Умэко видела со стороны реки, где редкой травой порос берег, как её отец что-то объяснял. Планировалось строительство увеселительного квартала S. Сэнкити стал землекопом. Возил землю на тачках под осенним небом. Подрядчик говорил: «Да какая разница, с судимостью или идейный! Не обращай внимания, работай, работай. Я с тобой плохо не поступлю». Но строительство квартала S прекратилось, и подрядчик, не заплатив рабочим, сбежал. Умэко исполнилось семь лет, и ей нужно было идти в школу.

За Сэнкити всегда следовало клеймо. Почему-то он был «идейным», получив первую судимость за избиение участкового, защищавшего народ. Тогда он и сам постепенно стал озлобленным. Око за око. И решил платить той же монетой. Когда появлялись деньги, он пил. Не мог не пить. И ругал помещиков и полицию. Из-за бедной жизни не мог не злословить о богачах. Но в такие моменты единственным слушателем, серьёзно внимавшим ему, всегда была лишь Умэко. Маленькая дочь молча сидела перед отцом.

Однажды осенью, когда она уже ходила в начальную школу, Умэко ушла утром и сразу же вернулась. В то время Сэнкити работал у маляра. Он, крестьянский сын, вопреки ожиданиям, имел хороший почерк. Это и пригодилось. Увидев Умэко, Сэнкити, писавший крупные буквы для вывески, крикнул с лестницы: «Что такое, школа уже кончилась?» Тогда Умэко объяснила. Когда она как обычно пришла в школу, учительница отругала её. За то, что она не надела хакама. Сегодня был День рождения Императора. «Учительница сказала, что я непатриотичная!» Сэнкити спустился с лестницы. «Что за чушь! Сейчас пойду и скажу этой учительнице. Какая у бедняка может быть непатриотичность! Если нужны хакама и хорошая одежда, пусть купят и принесут!» – сказал он. Результатом стала безработица. Умэко в школе стали жестоко травить.

Примерно со второго класса, по наущению жившей с ними тётушки Ками, она начала делать воздушные шары. Лепестки из разноцветной бумаги – красной, фиолетовой, жёлтой, синей, белой – раскладывали на доске. Каждый день она готовила клей и делала их. А вечером, вместе с теми, что сделала тётушка Ками, заворачивала их в синее фуросики и, переходя через холмы, шла далёкой дорогой в район оптовиков, к торговцу воздушными шарами. Но для восьми- или девятилетней девочки обычнее играть с шарами, а не делать их.

Потом она стала прикреплять украшения к целлулоидным гребням. Для этого использовался западный клей под названием «Арабия». Маленькие металлические украшения брали «пинцетом». Когда и это дело не пошло, девочка стала пришивать верёвочки к мешочкам. Когда Сэнкити оставался без работы, он тоже помогал дочери в этом малодоходном труде.

4

Становится немного сложнее. Буду писать проще. Ведь такая околесица вряд ли интересна читателю. Во всяком случае, под влиянием такого отца и его жизни она постепенно училась непокорному языку. Но чёткими словами этот язык стал лишь после того, как она пошла работать на спичечную фабрику.

5

Для размягчения костей крупного рогатого скота, идущих на зубные щётки, стояли рядами бочки с замоченными костями. Кости были жёлтыми и вонючими. Сэнкити начал там работать. В отделе грубой обработки. Белая крупная пыль сыпалась ему на голову и плечи. Это был год, когда в газетах много писали о трудовых конфликтах. Рабочие (Сэнкити называл их так) каждый день с жадностью читали эти статьи. Даже во время перерывов это было единственной темой разговоров. «На литейном заводе E бастуют, требуют повышения дневного заработка на двадцать сен. Разве и нам не нужно требовать повышения на двадцать или тридцать сен?» Заинтересованные лица стали собираться и, начав изучать, почему происходят забастовки на других предприятиях с такими же условиями, в итоге решили тоже начать забастовку на своём. Выдвигались даже такие требования, как: «Сделайте не только главные ворота, но и чёрный ход. Многие рабочие вынуждены делать лишний крюк». Сначала начали с саботажа. Затем попросили поддержки у отделения профсоюза «Юайкай». Для «идейного» Сэнкити это была первая в его жизни забастовка. Он храбро сражался. Конфликт затянулся. Его много раз арестовывали. Но он, считая это «борьбой с врагом», стоял впереди всех и не унывал. Большинство требований было удовлетворено, конфликт разрешён.

Сэнкити стал председателем заводского отделения профсоюза. Он радовался, как ребёнок. Затем наступил период относительно спокойной жизни. Он снял маленький дом в переулке между стекольной лавкой и мастерской гэта. И Умэко выросла до того, что пошла работать на спичечную фабрику. Шпики постоянно приходили и уходили. Но теперь, казалось, они относились к Сэнкити с некоторым почтением. Они подшучивали над маленькой Умэко, обменивались с ним шутками.

6

Японское рабочее движение постепенно переходило от стихийного к осознанному. Прежнее движение было перестроено. Руководителям приходилось размышлять над разными сложными проблемами. Даже в профсоюзном отделении на фабрике зубных щёток M, которое спокойно существовало после одной забастовки, появились, по словам Сэнкити, молодые, говорящие на замудрённом языке. Для Сэнкити это было «не по зубам». «Но, надеюсь, вы не забыли, каким я был во время той забастовки», – говорил он. Молодёжь особо не церемонилась с этим старшим товарищем. «Я уйду на покой». И он стал рядовым членом профсоюза. Ему стало как-то тесно действовать согласно точной теории и соблюдать дисциплину. Ему хотелось бунтовать более карнавально, шумно.

7

Текла грязная канава. Через неё был перекинут маленький деревянный мостик. На восточной стороне находилось старое полицейское управление. Перейдя через канаву, прямо напротив, стояли в ряд четыре конторы переписчиков. В одной из них, сняв помещение в неудачливом магазинчике, сидел Сэнкити. Он тоже, сам не заметив как, стал переписчиком. Наверняка ему помогли сговорчивые шпики. С его хорошим почерком, он в ожидании клиентов переписывал заявления и различные документы. До вечера сидел там, а затем возвращался домой, в лачугу между торговцем стеклянным ломом и мастером гэта. Иногда дома не горел свет и ужин не был готов. Умэко, работавшая на спичечной фабрике, вела себя не по-девичьи: иногда, даже когда приходило время уходить, попросту не возвращалась. Фудзимото, шпик, до сих пор навещавший их периодически, приходил к Сэнкити в контору и после светской беседы говорил:

– Следи за Умэ-тян получше. Мало ли, заведётся червь.

Червь? К Умэко часто приходил в гости молодой парень с фабрики. Сэнкити часто с удовольствием рассказывал ему о своём прошлом как «идейного активиста». «Нынешнее движение молодых не выдерживает критики. Опасно», – говорил он. Когда он так разговаривал и дни текли мирно, в нём даже возникало отвращение к организованной силе молодых. Это было странное явление. «Неужели тот молодой парень, что приходит в гости, и есть червь?» – размышлял он.

Как раз в такое время, прислонившись к кирпичной стене, тот самый червь, молодой парень, ждал, когда Умэко выйдет с фабрики. Им было о чём поговорить. Они шли вдоль старой, обветшалой кирпичной стены спичечной компании. Было ещё холодно. Дувший ветер развевал чёрную накидку Умэко. В перерыве разговора Умэко вдруг сказала:

– Разве это не называется свиданием? Мы похожи на парочку влюблённых, состоящую в движении.

Затем они оба молодо рассмеялись. В ту ночь она вернулась поздно. На её щеке и правом плече застыл, казалось, холодный и твёрдый клей. Когда она потерла руки, клей вместе с грязью почернел и осыпался.

– Они ходили расклеивать листовки. Листовки с требованием роспуска парламента было трудно клеить из-за сильного ветра. Клей много раз сдувало. Молодой человек распахнул пальто, чтобы защитить от ветра. Маленькая Умэко вместе с листовкой оказалась укутана им.

– Право, мы похожи на парочку влюблённых. Наверное, любовь – это что-то такое, – сказала она.

8

Ближе к лету отец стал придираться к дочери по любому поводу. Он жил лишь воспоминаниями о той забастовке. Ему не давало покоя ощущение, что молодой парень, приходящий в гости, сбивает Умэко с правильного пути. То есть с того, как велось рабочее движение в последнее время. Умэко пристально смотрела на лицо Сэнкити, на котором, как это ни странно, отразилась реакционность и проступила старость.

– Ничего такого не было. Ничего.

Если не отрицать, неизвестно, что отец мог сказать Фудзимото, который часто наведывался из-за канавы. Умэко было жаль, что ей приходится так беспокоиться. Разве не этот отец научил её азам непокорного языка? Посеянное тогда семя готово было прорасти. Именно она стала центром организации смелых работниц печатного цеха спичечной фабрики.

Вечерние сумерки сгущались. Канава пузырилась, небо было хмурым и пасмурным. Сэнкити уже собирался закрывать лавку и уходить, как пришёл клиент. Он написал заявление на строительство и потребовал девять сен за лист. Клиент по своей беспечности забыл печать. Он побежал за ней. Сэнкити стал закрывать лавку и готовиться к уходу. Положив белое заявление на стол, он рассеянно ждал возвращения клиента. Под карнизом жужжали насекомые. В это время с южной стороны, за канавой, появилась маленькая женщина, которую, казалось, тащили двое в костюмах. Взгляд Сэнкити, безучастно смотревшего, вдруг вспыхнул, и он вскочил. Это было странное зрелище. Умэко арестовали! Она, перейдя через канаву, заметила стоящую фигуру отца. И поклонилась ему, прежде чем исчезнуть в полицейке. Он остолбенел. В глубине души хотел, чтобы его дочь осталась чистой. Но червь завёлся.

В этот момент вернувшийся клиент, протягивая сзади печать, несколько раз повторил: «Пожалуйста, пожалуйста».