Репликант с Альфа Центавра

Блум отступил на шаг. В лаборатории стало ощутимо холодно, будто кто-то открыл дверь в морозильник.

Гройсман, наоборот, оживился. В его глазах мелькнула опасная искра – жадный интерес учёного, для которого чужой ужас значит не больше, чем новая формула.

– Существа? – уточнил он. – Вы их видели?

– Это не зрение, – тихо ответил мертвец. – Это ощущение. Как будто они касаются твоего сознания. Тянут его, как мясо, растягивают… и едят.

Гройсман быстро делал пометки в блокноте.

– Интересно… феномен сознательной активности при полной нейронной деструкции. Вы, выходит, сохранили память? А эмоциональные реакции? Страх? Сожаление?

Майкл поднял на него взгляд. Его глаза, мёртвые и мутные, вспыхнули изнутри короткой, болезненной искрой – как лампа, подающая последний сигнал.

– Я не чувствую ничего человеческого. Ни боли, ни страха. Только холод. И голод.

Доктор Блум сжал пальцы на металлическом поручне, чтобы скрыть дрожь.

Профессор улыбнулся – узко, самодовольно, почти торжественно. В уголках его рта дрогнула тень – не радости, а той опасной, научной гордыни, что граничит с безумием.

– Голод, – произнёс он, задумчиво глядя на Майкла, – возможно, именно это и есть первичная форма энергии. Тяга материи к жизни.

Майкл медленно повернул голову.

– Это не та жизнь, которую вы знаете. Мой мир – замкнут. Кто-то физически нас отделил от вас. Этот мир работает только на вход. Там нет выхода. Но те, кто там, – хотят прорваться. Они чувствуют, как вы вмешиваетесь. Чувствуют ваши эксперименты. Барьер тонок. Если вы продолжите, они придут. Хотя… – что-то наподобии улыбки возникло на мертвом лице Майкла.

В свою очередь, Гройсман усмехнулся. На лице отразилось лёгкое раздражение и скрытая самоуверенность человека, который не верит ни в ад, ни в загробье, ни в чужие предостережения.