Узел судеб. Полусказка

Посвящается моей жене Наташе

От Автора

Сие произведение представляет собой причудливую смесь из правды, вымысла и догадок Автора. Все персонажи, города, географические названия, политические партии, пирожки с повидлом, оружие, транспортные средства, табачные изделия, напитки (безразлично, с градусами или без), а также синий цвет – вымышлены. Если кто-нибудь найдёт хоть какое-либо сходство с кем попало, то пусть радуется, что ему повезло!

И ещё: Автор не разделяет некоторых верований и религиозных концепций, упомянутых в данном произведении.

Размышление

Что есть человеческая судьба? Некоторые (очень уважаемые!) философы полагают, что её нет. Другие (не менее уважаемые!) – что она существует. Мнения разделились на диаметрально противоположные: от «нет совсем», до «вся жизнь человеческая записана в особой книге». Ещё существует гипотеза о некоем всемирном информационном хранилище, из которого можно почерпнуть любую информацию о прошлом и будущем. Сомнительно, но не невероятно. С одной стороны нельзя не признать, что каждый человек в своей жизни руководствуется свободой воли, поступая, как считает нужным в конкретной ситуации. А с другой стороны… Как астрологи и хироманты умудряются предсказывать будущее, причём, иногда довольно точно? Также довольно часто специалист-психолог может спрогнозировать поведение и поступки конкретного человека, основываясь на его характере, темпераменте, образованности, воспитании и общем развитии, а также условиях его существования в обществе. И, тем не менее, сплошь и рядом случаются совершенно необъяснимые повороты жизненного пути!

Если представить человеческую жизнь, условно говоря, путём или дорогой… Идёт человек по огромной равнине с горами, лесами, реками, озёрами и морями, а также прочими трудностями и лёгкостями. Видит цели: большие и маленькие, важные и незначительные, первоочередные и второстепенные. Образование, семья, материальное благополучие, слава, успех, власть. До некоторых целей дойти легко, до других – трудно, а то и опасно. Есть протоптанные тропинки стереотипов, но есть и непролазные чащобы, где нужно идти напролом. Человек выбирает свою дорогу руководствуясь накопленными знаниями и опытом, а также советами друзей и родственников, но, в то же время, если ни того, ни другого не хватает, делает это очень часто случайно. А, возможно, что и с помощью Высших Сил?

Введение

Город Электронск был ни большим, ни маленьким: так, около семидесяти тысяч. Построенный вскоре после войны волевым решением Партии и Правительства военнопленными немцами полусекретный город, раскинувшийся внутри леса, радовал взгляд видом утопавших в зелени улиц и дворов. Полусекретным город называли потому, что его как бы не существовало. В газетах и телепередачах про него никогда не упоминали, на карте его тоже не было. Чтобы империалисты не знали и даже не догадывались. Впрочем, любой человек с пропуском, добравшийся до города, мог войти, пройдя проверку на Контрольно-Пропускном Пункте. А, вот, жить в Электронске, в смысле прописаться, мог только специально приглашенный на работу.

Основным градообразующим предприятием в нём являлся Научно Исследовательский Институт Физики Электрона – НИИФЭ, прозванный в народе «фелектронкой». Главной задачей и основной целью учёных-электронофизиков являлось расщепление электрона. Дело непростое! Во-первых, он маленький, во-вторых – шустрый, в-третьих – не всякой пулей попадёшь. Специально построенная установка (вроде синхрофазотрона, только поменьше) вот уже восемнадцать лет тужилась выполнить задание Партии, но безуспешно. Её неоднократно улучшали, перестраивали и дорабатывали, как только появлялись новые теории или сменялся руководитель проекта. Для конспирации все называли установку «Расщипахой». Электрон расщепить никак не удавалось, но зато попутно было сделано множество интересных открытий, благотворно отразившихся на народном хозяйстве и обороноспособности СССР.

Позже в городе появился НИИ Электрических Атмосферных Явлений и Почтовый Ящик №362412, а также завод минеральных газов. Из достопримечательностей Электронска основной являлась трёхсотметровая метеовышка, увенчанная огромными молотом и серпом, видимыми аж за двадцать с лишним километров, а главной – памятник Ленину, Марксу и Энгельсу, установленный напротив колоннады Дворца Культуры Электронофизиков. Скульптурная композиция выглядела так: бронзовый Владимир Ильич держит в протянутой руке хрустальный сосуд (сильно смахивающий на графин), наполненный символизирующим электричество светящимся и искрящимся голубоватым минеральным газом, а Маркс с Энгельсом стоят рядом и протягивают к сосуду руки. Надпись на пьедестале гласила: «Электрон также неисчерпаем, как и атом Ленин В. И.».

Что особенно интересно: в руках основоположников каждое утро появлялись стаканы. Иногда чашки или кружки. Совершенно мистическим образом! Что только милиция и КГБ не предпринимали: и засады устраивали, и следили через приборы ночного видения, и киносъёмку непрерывную вели – безрезультатно, не попались идеологические диверсанты! Поставили на ночь часового! Тот все глаза вывихнул, следивши, но так и не углядел, кто вставил в руки статуй стаканы. Существует мнение, что работники правоохранительных органов бдели не слишком усердно и, возможно, сами (иногда) вкладывали стаканы в руки основоположников.

Народ прозвал памятник «На троих».

Дома в городе строили в основном четырёхэтажные, но в семидесятом году появились и первые девятиэтажки. Имелся и Парк Культуры и Отдыха имени, разумеется, Горького с качелями и каруселями, а в трёх километрах плескалось живописное озеро Кругляк, окруженное сосновым бором. До Москвы было близко, час езды по железной дороге, или шестьдесят километров по шоссе.

Вот, если кратко, описание места действия.

Глава первая

1972 год

Антоша Филин считался девочками третьей школы самым красивым мальчиком в 10 «Б», да что там, во всём выпуске! Он был высок и строен, но без юношеской щуплости, носил причёску под «Битлз» и не имел прыщей. А самым мужественным считался Лёша Гремин из 10 «А». Из-за бороды, которая росла у него с детства! Он, вообще, выглядел взрослее сверстников, так как мама у него была откуда-то с Кавказа. С его бородой вышла однажды история, с годами превратившаяся в легенду!

Вот она: торжественный сбор школьной пионерской дружины в День Всесоюзной Пионерской Организации (19 мая). Тринадцатилетний Алексей, сопровождаемый горнисткой Леной и барабанщицей Верой, вносит знамя дружины и, чётко отдав пионерский салют, застывает посреди сцены. Корреспондент городской газеты «Только вперёд» щёлкает затвором фотоаппарата и мерцает вспышкой. А назавтра в десять утра в кабинете директора школы раздаётся телефонный звонок!

– Директор школы Лаврин слушает!

– Алё, Пётр Иваныч! – донёсся до него начальственный баритон заведующего ГОРОНО Шикина, – Ты сегодняшнюю газету видел уже?

– Н-нет… ещё, – отозвался Пётр Иванович, судорожно шаря на столе.

– Ну, так посмотри! На второй полосе.

Директор, наконец, нашёл газету и неловко развернул её одной рукой. Вроде, ничего такого… А, вот! Фотография сбора пионерской дружины! Знамя, горн, барабан, дети салют исполняют – всё, как положено!

– И, что, Александр Марксэныч?

– Да то! Какого (пи-ип) у тебя пионэр бородатый? Куда смотрел, дир-ректор? На чью мельницу воду налил? На Западе увидят и начнут зубоскалить! Пусть этот нарушитель немедленно побреется!

Фотография была с передержкой, поэтому нежный пух на щеках отрока и в самом деле выглядел полноценной бородой! Петра Ивановича проняло до самой печенки. Вот уж скандал, так скандал! Время тревожное, империалисты так и ищут, как бы ущипнуть Советский Союз побольнее! А бородатый пионер – отличный повод для ихних инсинуаций!

Придерживая обеими руками трепещущее сердце, он рысью побежал в учительскую. Расписание уроков… вот он, 7 «А»! В кабинете химии сейчас!

При виде директора класс дисциплинированно встал. Невежливо отодвинув плечом опешившую химичку, Пётр Иванович схватил Алексея за пуговицу и принялся рассматривать сквозь очки. По-настоящему назвать бородой то, что он увидел, было, конечно, нельзя. Но! Указание ГОРОНО!

– Немедленно иди домой и побрейся, Гремин!

Пионер оторопел:

– Да я не умею! И бритвы у меня нет…

– Тогда в парикмахерскую!

– А у меня денег нету…

– Вот тебе двадцать копеек! – срываясь на фальцет, завопил директор, – И небритым в школу показываться не смей!

Алексей взял двугривенный и, шаркая кедами, поплёлся в парикмахерскую, где немало повеселил мастера и посетителей просьбой побрить лицо. В школу он в тот день не вернулся. Из принципа.

А в десятом классе он вовсю щеголял густой чёрной щетиной взрослого мужчины!

Антон завидовал: у него самого росли пока только клочковатые бакенбарды и усики. Зато как у Лермонтова!

Алексей и Антон не дружили, но и не враждовали. Они всё время соперничали. Антон в конечном итоге вырвался было вперёд, накачав гантелями широченные плечи, бицепсы и кубики на животе. И подтянуться на турнике он мог аж двадцать восемь раз! Ещё он с седьмого класса занимался в секции «Самбо», но не продвинулся дальше второго разряда. Алексей же, во время сдачи норм ГТО, пробежал дистанцию быстрее всех, и проплыл тоже, и стрелял лучше – 46 из 50!

В девятом классе они подрались. Просто так, без выраженного повода. Вышла боевая ничья: Антон подбил Алексею глаз, а сам оказался с расквашенной губой.

В десятом классе они однажды, стоя в туалете у писсуара, искоса, но внимательно рассматривали друг у друга… э-э… вынутое из штанов. Опять ничья! Только успели застегнуть штаны, как ворвался физрук и принялся подозревать парней в курении: заставил вывернуть карманы и конфисковал у некурящего Антона спички, а у Алексея – мундштук. Алексей тоже не курил, а мундштук просто так иногда держал в зубах, для форса, но, тем не менее, замечание о курении в туалете на перемене украсило оба дневника. Учились ребята хорошо, на 4 и 5, и дисциплину соблюдали, поэтому оценку по поведению им за это не снизили.

Антону нравились гуманитарные науки. Отличная память на даты и карты обеспечивала ему твёрдую пятёрку по истории с географией. Сочинения он писал лучше всех в классе. И способности к языкам имелись! Английский изучал сверх школьной программы на факультативе, а дома ещё постигал итальянский по самоучителю для музыкальных вузов! Объяснить, зачем он это делает, Антон не мог. Просто нравилось! В феврале он участвовал в олимпиаде по английскому языку и занял первое место по Московской области! Правда, схитрил маленько: на вопрос о любимой книге ответил, что это альбом репродукций художника Сурикова, добросовестно и бегло (тема была неоднократно отрепетирована) пересказав биографию и содержание самых известных картин Василия Ивановича. Комиссия, впечатлённая беглостью речи и разборчивым произношением, предложила чемпиону поступать в Педагогический институт имени Н. К. Крупской. Без экзаменов! Антон уклончиво ответил, что подумает. Он был не прочь учиться на лингвиста, но не на учителя английского. Загонят потом в деревню на три года! Тоска зелёная… Родители навязчиво подталкивали к военному образованию (отец-подполковник служил заместителем командира танкового полка).

Алексей же был склонен к наукам точным: математике и физике, но всё свободное время посвящал игре на гитаре (басухе) в школьном вокально-инструментальном ансамбле, несмотря на отсутствие музыкального образования (даже нотную грамоту не знал).

Девочке (девушке?) Кире из 10 «Б» (и не только ей, но об этом будет рассказано ниже) очень нравился вышеописанный Филин, но шагов к сближению она не предпринимала, потому, что не знала, как это сделать. Застенчивая, худенькая, с едва начавшей округляться фигуркой, бедняжка маялась комплексами неполноценности.

Во-первых, из-за фамилии: Мыш. Да, да! Даже без мягкого знака! С детского сада её задразнивали до слёз.

Во-вторых, из-за очков, которые пришлось надеть уже в пятом классе. Привыкшие уже было к смешной фамилии одноклассники воодушевились и принялись изощряться в остроумии: обзывали и «четырёхглазой мышой», и «коброй очкастой», и даже, почему-то, «котом учёным».

В-третьих, из-за прыщей, упорно возникавших на лице с четырнадцати лет. Немного, штук пять – шесть, но постоянно! Личико, очень миловидное, между прочим, они отнюдь не украшали. И ничего не помогало! Ни салициловый спирт, ни отвары трав, ни специальное жидкое мыло с экстрактом не то фенхеля, не то фейхоа, купленное в салоне «Чародейка». Мать даже возила её в Москву, в платную поликлинику к лучшему профессору-косметологу, но тот, внимательно изучив все анализы, только руками развёл:

– Всё в норме! Никакого нарушения обмена веществ! А ты не переживай, девочка: повзрослеешь, выйдешь замуж – всё и пройдёт.

С тем и уехали. Кира всю дорогу проплакала: как с такой физиономией выйти замуж? Кто на неё, такую страхолюдину, польстится? Мать утешала, как могла, и, тайком, жалела зазря потраченную пятёрку.

Зато Кира замечательно играла на пианино и аккордеоне! И пела так, что все заслушивались. Голос у неё был низкий, контральто, и особенно ей удавались старинные романсы. На школьных вечерах она, к восторгу публики, исполняла песни Эдит Пиаф, Эллы Фитцджеральд и Донны Саммер, заучивая их на слух с пластинок, ибо тексты было не достать. Кстати, ни французского, ни английского языков Кира не знала, так как учила немецкий. Когда её спрашивали, как она это делает, смеялась и отвечала:

– Как попугай! Запоминаю – и всё!

Феноменальная способность к подражанию помогала девушке копировать также Эдиту Пьехху, Майю Кристаллинскую и Софию Роттару. В её исполнении и песни советских композиторов из кинофильмов, и цыганские песни, и даже арии из опер звучали просто чарующе!

Она носила длинную, до подколенок, каштановую косу толщиной в папину руку, которую очень хотелось обрезать (косу, а не руку, конечно), чтобы сделать модную причёску «Сэссун». Но, каждый раз, когда поднимался этот вопрос, мама, заламывая руки и закатывая глаза, трагически заявляла: только через мой труп! Живое воображение Киры рисовало жуткую картину лежащей в гробу мамы и тем пугало девушку до икоты. Приходилось покоряться и продолжать щеголять анахронизмом.

В апреле классная руководительница, географичка и астрономичка Анна Григорьевна, проводя классный час, спросила:

– Вот, ты, Кира, куда будешь поступать?

– В консерваторию… или в Гнесинку.

– Очень хорошо! Будем включать радио и слушать твои концерты! А ты, Морозов?

– В институт стали и сплавов.

– Интересно! А почему?

– Специальность перспективная. Можно на каком-нибудь заводе быстро до главного инженера дорасти.

– Садись… Филин! Как насчёт тебя?

– В институт военных переводчиков.

Из тридцати пяти выпускников двадцать восемь собирались поступать в высшие учебные заведения. Трое – в военные училища. Ещё трое планов не имели, собирались просто устроиться на работу, а там, дескать, видно будет. А Катя Земскова заявила, что ни поступать никуда не будет, ни работать не пойдёт, а выйдет замуж и будет детей воспитывать.

Такая позиция повергла Анну Григорьевну в замешательство, но она решила не заострять. Всё равно результаты опроса были отличные, не стыдно будет на педсовете доложить!

Накануне коммунистического субботника в Электронск приехала из Новосибирска Кирина тётка Татьяна, младшая сестра матери. Она туда вышла замуж за физика шесть лет назад, и с тех пор ни разу не приезжала, так как надо было воспитывать близнецов Мишку и Машку. Свекровь, вышедшая недавно на пенсию, приняла управление подросшими внуками на себя и отпустила сноху к сестре аж на две недели.

Подивившись, как выросла Кира, Татьяна долго беседовала с племянницей перед тем, как заснуть (ей постелили на раскладушке в Кириной «светёлке»).

– … в консу – это хорошо… На какое отделение?

– На исполнительское, наверное. Или на вокал… Где конкурс поменьше.

– А парень у тебя есть?

Вопрос был неожиданный, и Кира покраснела, радуясь, что в темноте не видно. Но темнота и располагала к откровенности!

– Нету…

– Но тебе, хоть, нравится кто-нибудь?

– Да… но я не знаю… как с ним… заговорить. Ну, стесняюсь!

– Познакомиться, что ли, стесняешься?

– Ой, тёть Тань, да знакомы мы! Десять лет в одном классе!

Татьяна озадаченно хмыкнула. Вникнув в суть проблемы (и в самом деле, перевести устоявшиеся нейтральные отношения совсем в другое качество дело непростое!), она посоветовала:

– Заговаривать не обязательно. Просто постарайся взять его за руку… и в глаза посмотри.

– Да, как так-то, ни с того, ни с сего!?

– Г- м… А, скажем, на танцах?

Вот совершенно, вот именно!

Специально для школьного вечера Татьяна сшила Кире новое платье, скопировав модель из французского журнала. Платье было… ну, очень красивое! Зеленовато-голубое, струящееся небрежными, но элегантными складками, оно открывало длинные Кирины ноги на ладонь выше колен, а шею – ниже ключиц. К платью тётка подарила племяшке ниточку жемчуга.

В мае, на школьном вечере, когда начались танцы, Кира долго собиралась с духом, наконец, отважилась и, с замирающим сердцем, пригласила подпирающего стенку Антона на «Белый танец». Школьный ансамбль (квинтет: три электрогитары, синтезатор и ударные) играл «Там, где клён шумит над речной волной». Солистом был Алексей, немилосердно терзавший струны басухи.

Антон легко взял Киру за талию и, держа подальше от себя (прижиматься считалось неприлично!), повёл в медленном танце. Танцы тогда подразделялись на быстрые, медленные и вальс, который могли танцевать лишь немногие.

Кира, положив руки ему на плечи, посмотрела в глаза (очки она сняла заранее!). Парень вздрогнул и взгляд отвёл.

Через некоторое время интриганка задала неожиданный вопрос:

– Филин, а ты, правда, итальянский знаешь?

Тот удивился: об этом он не говорил никому, только родителям.

– Ну… как бы… немножко…

– Может, позанимаешься со мной? А то в консе всё равно учить придётся… Ну, чтоб хоть минимальное представление иметь!

– У меня самоучитель есть. Могу дать! – уклонился Антон.

Он слегка растерялся. Конечно, они с Киркой десять лет отсидели в одном классе, но, всё равно, личный контакт… такого опыта не имелось.

Танец кончился, и Антон разжал руки, чтобы удрать. Но ансамбль, нещадно гремя барабаном, завёл «Бэсса мэ, бэсса мэ муча!», и Кира притянула парня поближе.

– Ой, такая песня хорошая!

Пришлось снова положить руки на её талию.

Происходило что-то странное! Кира никогда раньше не вызывала в Антоне никаких чувств, но сейчас…

– Ладно, Мыш, я… это… объясню тебе, что к чему.

– Тогда, до понедельника? Придёшь ко мне в шесть?

– Я?! К тебе?! – смешался Антон.

– Ну, не я же к тебе!

Музыка замолкла, объявили перерыв. Больше они в тот вечер не танцевали, ни вместе, ни по отдельности, в смысле, с другими партнёрами, тем более что Кира присоединилась к ансамблю и спела по-итальянски песню «Дуо сольди». Антон разобрал несколько слов: … аккордеон и расстроенная скрипка… простая уличная песенка… песня за два сольдо… счастье за два сольдо… Надо же так разборчиво слова на слух выучить!

Когда Кира поклонилась, зал взорвался аплодисментами – песня была замечательная и ранее не слыханная! А Алексей поцеловал певицу в щёку. При всех! Антон, почему-то, испытал укол ревности.

Потом она пела ещё, каждый раз срывая овации и переворачивая душу Антону. Он ушел, не дождавшись окончания танцев.

Кира была разочарована, ибо надеялась, что Антон проводит её до дому.

Неожиданно предложил проводить Алексей, ранее на неё внимания не обращавший. Всю дорогу он рассуждал об ансамбле, о репертуаре, о том, что хорошо бы сколотиться в профессиональную группу.

– Да, только, как? Музыкалку только Колька закончил, все остальные – самоучки. Я узнавал в филармонии: чтобы зарегистрироваться официальной джаз-бандой, куча бумажек нужна и справка о музыкальном образовании для каждого… а инструменты и аппаратура кучу денег стоят, дороже Жигуля. Не играть же на самодельных гитарах, как нынче!

– Так, ты же в универ будешь поступать, на физмат! – удивилась Кира, – Ансамбль-то здесь причём?

– Ох, Мыш… И то хочется, и это… Вон, Битлы как развернулись! Весь мир покорили! А начинали по маленьким клубам…

Кира рассмеялась:

– Понятно, Гремин! Славы возжаждал!

– Ага… и славы тоже!

Антон лежал в постели, уставясь в потолок, и анализировал свои ощущения от контакта с Кирой. В голове вертелась строка из песни «А у нас во дворе…»:

– Ча-ча-ча… – сонно пробормотал парень вслух.

Десять лет девчонка мелькала перед глазами – и ничего! И вдруг – чего! Тёплая такая… руки нежные… Глаза… Надо будет рассмотреть их получше: что-то там, на дне, мерцало, как бы. Понюхал ладонь: надо же, пахнет Мышой! Нет, не Мышой, а Кирой…

До конца учебного года оставалось три недели. Май, необыкновенно тёплый и солнечный, бушевал вовсю, убеждая народ, что лето уже наступило. Дачники радостно потирали руки: зелень в огороде так и прёт! Дорога на озеро (грунтовая) была заполнена пешеходами, велосипедистами, мотоциклистами и автомобилистами. Озеро было довольно большое – километра два в диаметре, но мелкое, не глубже пяти метров. Соответственно, вода быстро прогрелась, и купальщики с радостным визгом бросались в волны, поднимаемые немногочисленными моторками. К сожалению, организованной зоны отдыха не имелось, только лодочная станция с дощатой хибарой. В ней же располагался медпункт. Но люди всё равно были довольны: пляж есть, можно загорать хоть на травке, хоть на песочке, дно ровное, без коряг, не илистое. А по нужде можно и в лес сбегать! Электронцы проводили на озере целые дни, ставя палатки и жаря шашлыки, при этом распивая, сами знаете, что, и распевая песни под гитару и гармошку.

В связи со всем вышеописанным учиться школьникам совершенно не хотелось. Как выразилась подруга Киры Валя Трегубова: «навалили в башку кучу чего попало, теперь поди, разбери, что нужное, а что нет!». Но надо было «повторять зады», готовиться к экзаменам, писать последние контрольные. Тем не менее, Антон и Кира каждый понедельник занимались итальянским языком. За две недели девушка освоила названия букв, числительные до сотни, а также спряжение глагола «быть». Занятия проходили на кухне. Перед началом Кирина мама Вера Степановна обязательно ставила на стол чай, плюшки и варенье, хотя Антон стеснялся и отнекивался, а потом тактично удалялась в гостиную, чтобы не мешать. Квартира была двухкомнатная, но большая. В меньшей комнате жила Кира, а в большей – родители.

До последнего звонка оставалась одна неделя, когда Антон предложил:

– А давай после уроков на озеро скатаем? Там и позанимаемся, а то всё время дома, да дома, а погода вон, какая отличная!

– Molto bene!* – улыбнулась Кира, уже расширившая свой словарный запас до сотни слов.

*Очень хорошо, – итал.

Переодевшись и оседлав велосипеды, они не спеша поехали по колеястой дороге. Миновав основное скопление отдыхающих, Антон свернул на широкую тропу, ведущую на север.

– Я на той стороне отличное место знаю! Пляжик уютный и народу никого нет.

На дальнем берегу и в самом деле не было никого. Обычно люди ленились пройти лишних четыре километра.

Пляжик и впрямь оказался очень уютным. Антон сноровисто сложил костёр:

– Я бутерброды прихватил с колбасой, будем жарить!

Кира поощрила его улыбкой. Отвернувшись друг от друга, они разделись, и Антон бросился в воду. Отплыв стилем «баттерфляй» (надо же повыпендриваться!) метров на тридцать, он обернулся: Кира всё ещё стояла на самой кромке пляжа, заворачивая косу в бублик на затылке.

– Эй! Ты чего не купаешься? – крикнул пловец.