Циклон с востока

– Мне нелегко далось это решение, – тихо сказал Заманский. – Я почти сутки тащил тело товарища к деревне. Я сам едва держался на ногах. И все это время думал. Тащил и думал, падал, лежал, задыхаясь от напряжения, и думал. Это не преступление, это просто попытка отчаявшегося человека выжить. Вот и все.

– И вы выдали себя за Рубцова, а его деревенские похоронили как Павла Заманского?

– Совершенно верно. За мной ухаживала старуха, которая жила на окраине. Все считали ее сумасшедшей, и с ней мало кто общался. Считали, что, если ей хочется нянчиться с раненым чужим человеком, пусть занимается. У нее жила девушка, точнее, пряталась от белых. Она ухаживала за мной, выхаживала. И потом она стала моей женой.

– Ваша жена знает, кто вы на самом деле? – спросил Крапивин.

– Нет, да и незачем ей знать. Это все в прошлом, из прошлой жизни, из другого мира, который рухнул в пропасть, исчез и никогда не возродится. Я жил новой жизнью, я работал как проклятый для своей Родины, для народа, из которого я вышел. Я отдавал долг, я честно его отдавал.

Щека у Заманского дернулась, и он поспешно прижал ее рукой, стараясь удержать нервный тик. Сосновского вдруг озарила догадка, и он подался вперед, вглядываясь в лицо бывшего офицера. И Михаил спросил в лоб:

– И как вы поступили, когда узнали, что ваша жена тоже не та, за кого себя выдает, что и она живет по поддельным документам, что и она из чуждого простому народу сословия и даже враждебного?

Заманский вздрогнул и выпрямился на стуле. Так ведут себя под дулом пистолета или винтовки на расстреле. Кто-то сжимается в комок, но чаще люди выпрямляются и смотрят перед собой, как птица перед полетом в небытие… Знал, все он знал! Знал и боялся, что узнаем мы, что всплывет правда. Не за себя, а за нее боялся.

– Вы знали, что ваша жена не Мария Ивановна Захарова, дочь крестьянина, а Анастасия Ивановна Иванова, племянница генерал-майора Иванова-Ринова, врага советской власти?

– Знал… – тихо ответил Заманский.

– Когда вы это узнали?

– Почти сразу, еще там, когда отлеживался раненым в той деревеньке, где она пряталась.

– Послушайте, Заманский, – снова заговорил Крапивин. – Почему вы не бросили жену, не развелись с ней, когда узнали, что у нее есть любовник, что она вам изменяет? Ведь знали же, знали?

– Послушайте! – Лицо Заманского сделалось каменным, желваки заходили на скулах. – Я готов вам рассказать все о себе, душу наизнанку вывернуть, но этого вы трогать не можете, это вас совершенно не касается.

– Касается, Андрей Павлович, очень даже касается, – спокойно возразил Сосновский. – Ревность, боевое прошлое, характер. А потом нелепо погибает любовник вашей жены. И не просто какой-то абстрактный мужчина, а заместитель главного инженера серьезного предприятия, работа которого сейчас очень важна для обороны.

– Нет, – помотал головой Заманский, и его ответ был больше похож на стон. – Нет, это невозможно. Я даже не знал, кто он. А в тот день жена прибежала испуганная, в слезах. Она была в панике, хватала меня руками как безумная, заглядывала мне в глаза, просила простить и говорила, что больше никогда этого не будет. А потом рассказала… как они должны были встретиться. Она приехала к нему на ГРЭС, и он упал с наружной галереи, когда хотел помахать ей рукой, показать, в какую дверь ей надо войти там внизу.

– И ни одного свидетеля… – пробормотал Крапивин. Полковник явно был склонен поверить Заманскому. Но верить – это одно, а знать наверняка и иметь доказательства – это совершенно другое.

– Свидетели есть, – тихо ответил Заманский. – Рабочий по уходу за территорией. Он видел. Жена отдала ему все свои деньги, что были, и умоляла его молчать о том, что он видел ее и падение того человека. Она убежала, испугалась очень.

– И все?

– Нет, есть еще одна девушка, – помолчав, добавил Заманский. – Жена видела, как она вышла на верхнюю галерею. Девушка поняла, что тот рабочий все видел, но… не рассказала вам.

– Вот что, Андрей Павлович… – Крапивин встал и стал ходить по кабинету, засунув руки в карманы. – Значит, так. Вы пока останетесь у нас. И ваша жена. Да, да! Она тоже задержана! Останетесь оба у нас до конца следствия. Я обещаю, что все останется в тайне. Если только не вскроется ваша антисоветская деятельность или аналогичная деятельность вашей жены. Не могу ничего гарантировать, решать будет суд, как быть с вашими аферами с документами. Но суд будет закрытый.

Сосновский не стал вызывать Лидию Храмову в управление, не отправил за ней конвой. Видимо, все так и есть, как описывали и Заманский, и его жена. Михаил хотел просто еще раз удостовериться. Он приехал на Артемовскую ГРЭС, еще раз посмотрел, как снаружи выглядит место трагедии. Храмову он нашел заплаканной в раздевалке, где она сидела на лавке, уткнувшись лицом в кипу новых фуфаек. Сев рядом с ней, Сосновский некоторое время смотрел на плачущую девушку, потом спросил:

– Зачем вы меня обманули, Лида?

– Я не обманывала вас, – всхлипнула девушка.

– Вы скрыли от меня, что момент падения Филиппова видела женщина и видел один из ваших рабочих.

– Я просто промолчала, но я вам не лгала! – бросила Лида, не оборачиваясь.

Сосновский хотел напомнить, что он именно так и ставил вопрос, кто мог еще видеть или видел падение Филиппова? И Лидия ответила, что никто. Солгала, конечно. Но почему?

– Почему вы не сказали мне, что есть свидетели, что это был несчастный случай?

– Пожалела. – Храмова наконец села прямо и принялась старательно вытирать глаза мокрым носовым платком. – И эту стерву пожалела, а еще больше Николая Семеновича, рабочего нашего… дядю Колю.

Буторин шел вдоль ряда бойцов НКВД, разглядывая их вооружение. Винтовки – это хорошо. Ребята, может, и толковые, но если они в какой-то момент поддадутся общему настроению, ситуации и начнут поливать из «ППШ», то живых диверсантов им не видать.

– Это что? – Буторин остановился возле бойца с ручным пулеметом. – Это не встречный бой с превосходящими силами противника, вам не на тактику наступательного или оборонительного боя ориентироваться надо. Это прочесывание местности с целью обнаружения и задержания вражеских диверсантов, понимаете? Задержания, а не истребления! Убрать пулеметчиков.

Командир роты коротко отдал команду, и четверо пулеметчиков вместе со своими вторыми номерами, нагруженными пулеметными дисками, вышли из строя и направились в казарму. Коган подошел к командиру роты и спросил:

– Снайперы у вас есть? Проводники со служебными собаками?

– Откуда у меня снайперы? – недовольно спросил капитан. – Мы подразделение по охране железной дороги. Собаки есть в Хабаровске, но вы же не станете ждать пять-шесть часов, пока их привезут?

– Черт, – Буторин зло сплюнул. – Как же нелепо все получается.

– Прошу простить, товарищ майор, но в чем виновата моя рота? – насупился капитан.

– Ни в чем, ротный, ни в чем, – махнул рукой Виктор. – Я не на вас злюсь, а на себя. На ситуацию злюсь, потому что враг опережает нас, постоянно на шаг впереди, а мы к ситуации приладиться не поспеваем. Командуйте «по машинам»!

Четыре трехосных грузовика, натужно завывая двигателями, ползли по заснеженной кромке леса. Несколько часов грузовики пробирались в сложных условиях к цели. Дважды бойцам приходилось спешиваться и выталкивать машины из заснеженных ям. Наконец показался тот самый распадок, по которому можно углубиться в тайгу на машинах. Ну а дальше только ногами. Буторин и Коган склонились над картой, едва не стукаясь головами на неровностях.

– Мне все-таки кажется, они будут уходить на север, – предположил Коган. – Не дураки, понимают, что вернемся в город и сообразим, кто был перед нами. И вернемся их искать.

– На север самый простой путь? – спросил Буторин.

– Конечно, – кивнул Коган. – Рек и больших сопок нет, половину пути по распадкам пройти можно. Они за сутки километров по двадцать могут делать.

– Говоришь, что они не дураки, значит, они этим путем не пойдут, – уверенно заявил Буторин. – Очевидное решение. У них только ноги, а у нас любой вид транспорта в распоряжении. Хоть самолет. Мы их можем перехватить в любой точке. Тем более когда они будут выходить из тайги.

– Ну, может, ты и прав, – согласился Коган. – Есть в этом своя логика. Тогда они пойдут куда угодно, но только не на север. Тайга не городской парк, там просто так в любом направлении не двинешься. Давай смотреть по проходимым участкам. Распадки, русла рек, незалесенные участки. А тем более что они понимают – мы пойдем их искать. И искать от того места, где видели их в последний раз. Слушай, а если они пойдут назад?

– Назад? По тому маршруту, по которому шли к месту нашей случайной встречи? А может, ты и прав. Где гарантия, что группа, которая приедет забирать тела убитых диверсантов, не захочет войти в контакт с «геологами», чтобы забрать и их из тайги по причине того, что им угрожает опасность. Нам ведь еще тела настоящих геологов надо найти. Я очень сомневаюсь, что их оставили в живых, связанными.

– Тогда смотри, – Коган провел пальцем по карте. – Ты с одной стороны высаживаешься вот здесь. Берешь часть бойцов и прочесываешь район их последней стоянки. А я сразу начну прочесывание от распадка вот в этом направлении. В зависимости от результата останавливаю свою цепь здесь, на краю замерзшего болота, и жду тебя. Ты, когда закончишь в том районе, сразу разворачиваешь цепь прочесывания на юго-восток. Выходишь сюда, к крайней сопке. Но отсюда «частой гребенкой» у нас уже не получится. Местность другая. Отсюда придется двигаться четырьмя группами или по следам, если они будут, эти следы, или по вероятным путям движения диверсантов.

Буторин шел в середине своей цепи прочесывания. Правда, цепью это движение назвать было сложно. Через каждые несколько десятков метров цепь ломалась и приходилось продираться через замерзшие заросли, через валежник, поваленные деревья. Эти места осматривали с особой тщательностью. Ясно, что с такой скоростью передвижения за двое суток, на которые рассчитывали оперативники, выполнить задуманное не удастся. Через два часа группа Буторина вышла к месту, где во время перестрелки были уничтожены два диверсанта. Молодой боец стоял возле большого углубления в снегу и смотрел. Потом подозвал Буторина.

– Товарищ майор, тут что-то странное. Наверное, прятали что-то. Смотрите, в снегу яма до самой травы.

Буторин подошел, присел на корточки, глядя на большое углубление, а потом осмотрел поляну. Она была испещрена заметными и хорошо узнаваемыми следами лап. Встав, Виктор похлопал бойца по плечу.

– Привыкай, солдат, к нашей службе. Запоминай. Никто ничего здесь не прятал. Тут лежали два тела убитых диверсантов. Мы вызвали группу, чтобы их забрать, но пока она прибыла, поработали хищники. А когда тела увезли, то снег, пропитанный кровью, вылизали лисы.

Место стоянки «геологов» опустело. Вытоптанный снег, кострище, остатки древесины, пошедшей в костер. Вокруг лагеря тоже следы животных и птиц. Много кто наведывался поискать съедобные остатки после людей. Судя по следам, которые оставили люди, диверсанты покинули это место несколько дней назад. Скорее всего, в тот же день, когда к ним приходили Буторин и Коган, они поспешно свернули лагерь.

Подозвав нескольких толковых, опытных бойцов, Буторин проинструктировал их, какие следы и приметы искать, на что обращать внимание, и отправил в разные стороны. Их задача была разобраться, где следы диверсантов, которые они оставили во время поиска сухих деревьев для костра, а где следы, которые говорили бы, что этим путем группа диверсантов покинула лагерь.

– Товарищ майор. – К Буторину подбежал запыхавшийся боец из группы Когана. – Товарищ майор, мы нашли…

– Что нашли? – насторожился Виктор. Надеяться, что Борис настиг диверсантов и те сдались без боя, было наивно, но все же хотелось верить.

– Три тела нашли, – отдышавшись, наконец сказал солдат. – Три тела. Ну, этих, настоящих геологов.

Приказав продолжать осмотр местности, Буторин поспешил за посыльным бойцом. Путь был не очень сложным. Здесь лес рос не так густо, потому что было много камней. И даже упавшие деревья часто лежали на валунах, позволяя пройти человеку под его стволом чуть нагнувшись. Снегу за декабрь здесь намело побольше, чем на открытых участках, и поэтому Виктор сразу обратил внимание, что виднеются не только следы бойца, которого за ним послал Коган, но и другие следы. А ведь диверсанты шли этим путем. И не размело снег ветром, не засыпало их следы. Местами следы терялись, местами их было видно очень хорошо. И прошли здесь явно больше чем два человека.

Коган стоял на открытом участке, сдвинув шапку на затылок и глубоко сунув руки в карманы армейского дубленого полушубка. Обернувшись на звук торопливых шагов, он бросил взгляд на Буторина и снова уставился на бойцов, которые копошились возле основания каменной сопки. Рядом на снегу чернели несколько больших камней, вывернутых деревянными ломами, которые бойцы вытесали из небольших стволов молодых осинок. Подойдя к напарнику, Виктор понял, что солдаты заканчивают разбирать каменный холмик. Сначала он увидел почерневшую руку, потом слипшиеся волосы, подошву унта.

– Все трое здесь, – мрачно сказал Коган. – Я как увидел, что снег утоптанный и едва припорошенный и кучу камней без снега, наваленную к скале, так сразу понял, что здесь захоронение. Ребята несколько больших камней свалили, а там тела. Я сначала тебя ждал, но потом решил, что время терять не стоит, и велел разбирать.

Солдаты закончили снимать камни и стали вытаскивать и укладывать на открытое пространство тела. Сразу стало понятно, что людей просто застрелили. По нескольку пулевых ранений в теле, пробитая пулями одежда, напитавшаяся кровью. Где-то здесь их и убили, быстро забросали камнями, а геолога под угрозой смерти повели с собой дальше.

– Товарищ капитан, – Буторин подозвал командира роты. – Отрядите необходимое количество людей, пусть сделают носилки и выносят тела к машинам. Тела охранять и ждать нас.