Огненный тыл

– Ай да физик, – уважительно пробормотал сержант Климов, мускулистый русоволосый парень среднего роста. – Смотри, что делает…

– Превращает живую материю в неживую, – сумничал Канторович.

Влад Дубровский до войны обучался на физико-математическом факультете Московского университета. Не доучился – отправился на фронт. Анемичным доходягой он не был – успешно сдавал нормативы ГТО, совмещал томление на парах с занятиями в секции бокса, любил носиться по футбольному полю. Его уважали, но частенько подтрунивали над самой учебой, – заоблачным явлением для большинства красноармейцев…

Немец сделал судорожный рывок и почти вырвался. Иван Смертин метко ударил его прикладом в голову. Треснул череп, немец затих. Дубровский сбросил его с себя. Протянул руку Паша Карякин, помог товарищу подняться.

– Увертливый, гад… – отдуваясь, проворчал Дубровский и добавил под смешки товарищей: – Да нет, все правильно, материя постоянно находится в движении…

Дорога была пустая в оба конца. Немцы отмучились – валялись с искаженными лицами. Шубин раздраженно сплюнул. Не хватало, чтобы и этих хватились. Шлейф за спиной скоро превратится в павлиний хвост. А они здесь не за этим!

– У кого фляжка брякнула? – Лейтенант сурово смотрел на подчиненных. Разведчики сделали скромные лица, поглядели на командира преданно, с недоумением и обидой. – Еще раз такое случится – пожалеют все, – процедил Глеб, – всю группу накажу. Быстро заправиться, привести в порядок снаряжение. Трупы оттащить в лес, чтобы глаза не мозолили… Дубровский, к тебе это тоже относится!

Работали стремительно: схватили мертвых за конечности, утащили в лес. Канторович подошвой разровнял следы на дороге. Была бы метла, подмел бы! Тела утрамбовывали в подвернувшуюся канаву, засыпали листвой.

– Быстро просыпаемся, товарищи красноармейцы, летать надо, бойцы! – висел над душой лейтенант Шубин. – В колонну по одному – и на запад!

Снова бежали краем леса, несли по очереди рацию. Пройденные километры с долей погрешности откладывались в голове. Не весь район был занят немцами. Где-то они стояли плотно, на других участках их не было вовсе. Очевидно, и захватчики испытывали нехватку топографических карт.

Чувствительный нос Баттахова уловил запах навоза. Сделали пятиминутную остановку. Баттахов и Смертин, оба бывшие охотники, ушли прояснять ситуацию. Вскоре вернулись, доложили. Справа деревня, дворов на двадцать, немцев в ней нет, жителей тоже не видно. Петухи не поют, куры не кудахчут – значит, немцы в ней точно были и все съестное выгребли. У противоположного леса наблюдается движение – вроде местные, собираются вернуться в свои избы…

Останавливаться не было смысла, пошли дальше. Носильщики радиостанции менялись через каждые двести метров.

Лес кончился. Шубин лег за поваленным деревом, припал к биноклю, за спиной разведчики обменивались впечатлениями.

Картина предстала безрадостная. Часть Позненского укрепрайона между деревнями Батоги и Грязино. Оборонительную линию возводили в спешке, уже после начала войны, – не особо утруждаясь логикой и смыслом. Был приказ, и армейские чиновники его исполняли. Прерывистая линия дотов, два ряда траншей с землянками и блиндажами, противотанковый ров. На его строительство мобилизовали людей из окрестных деревень. Над полем витал удушливый трупный запах.

Бой шел примерно двое суток назад, даже не бой – побоище. Противник обошел позиции обороняющегося батальона, ударил с тыла. В сражении явно участвовала немецкая бронетехника. Трупы своих солдат немцы увезли (их было немного), красноармейцев оставили – сами сгниют и станут удобрением на новых пахотных землях. Укрепрайон подвергся массированному артиллерийскому обстрелу. Потом ударили с фланга, пройдя по заболоченной низине. Пушки старых танков Т-26 и БТ-7 калибром 45 мм не могли пробить броню новых немецких машин, а сами горели как факелы. На поле осталось не меньше десятка сгоревших танков, и среди них лишь один немецкий, подорванный, очевидно, связкой гранат.

Траншеи превратились в месиво из земли и бревен, противотанковый ров защитникам не понадобился – немцы его обошли. Долговременные огневые точки превратились в обугленные горки. Враг применял технологию, отработанную еще в Польше. Слабым местом дотов были вентиляционные отдушины и места вывода кабелей. Немцы отыскивали эти участки, направляли в них огнеметные струи – пламя проходило по ходам и выжигало все, что находилось в доте. Зачастую защитники даже не успевали покинуть этот бушующий пламенем ад, превращались в головешки вместе со своими орудиями и пулеметами…

Смотреть на это было тошно. Охватывало какое-то цепенящее отчаяние.

С северо-запада доносился гул – там перемещалась боевая техника. На укрепрайоне немцев не было. Но бежать по полю, усеянному трупами, было не совсем разумно.

Шубин отполз в лес, приказал отойти и обогнуть поле, не выходя на открытые участки. Передвигались в темпе – без нытья и возражений. Люди терпели, пот пропитывал одежду. «Защитная пленка, – пошутил, отдуваясь, Паша Карякин, – ничего, пар костей не ломит». Было пять часов дня, когда группа вошла в лес и спустилась в овраг.

– Обеспечить пути отхода, – распорядился Глеб, – пятнадцать минут на отдых.

– Да чего тут обеспечивать, товарищ лейтенант? – заныл Ершов, сбрасывая рацию. – Нет же никого во всем лесу…

– А при шухере улетим на воздушном шаре? – Шубин окинул подчиненного таким взглядом, что тот прикусил язык. Не понимают, что живы только благодаря осторожным действиям.

Овраг тянулся, как дорога, – в два конца, имелись сравнительно удобные подъемы: один в тридцати метрах, другой чуть дальше. Люди упали без сил, восстанавливая дыхание. Баттахов сел на глиняный ком, привалился спиной к обрыву и закрыл глаза. Не шевелился, размеренно дышал.

– Чего это с ним? – не понял Чусовой.

– Да все с ним нормально, – отмахнулся Дубровский, – нас не научили, а жаль. Штучки их шаманские. Мгновенно засыпает, расслабляется, и через четверть часа будет полон сил, побежит впереди паровоза. А мы пока накуримся, поболтаем, толком не отдохнем…

– Так пусть научит.

– Делать ему больше нечего, – фыркнул Влад, – учить бестолковых своим штучкам. Это долгий процесс, люди годами тренируются.

– Ну и не надо, – буркнул Карякин. – Мы хоть покурим, поболтаем, насладимся короткими минутами, верно, товарищ лейтенант? Не знаю, кому как, а мне курение только помогает.

– Ерунда эти шаманские штучки-дрючки, – пробормотал Ершов, переворачиваясь на другой бок. – Шаманы-шарлатаны только мозги засоряют коренным северным народам, отвлекают от важных дел…

По неподвижному лицу сновидца проплыла загадочная улыбка – оздоровляющий сон не мешал воспринимать действительность.

Разведчики возвращались к жизни. Смертин извлек кисет, обрывки газетной бумаги – не самый подходящий материал для самокруток. Но в крайнем случае годился и такой. Подтянулись алчущие Ершов и Карякин.

– Ванька, не жадничай, – пробормотал последний, – для лучших друзей ничего не жалко. Вот убьют тебя завтра, а то и сегодня, – и на хрена тебе эти запасы? А на том свете приятно будет – все же с лучшими друзьями поделился.

– А что у немцев не взяли? – вяло отбивался Смертин. – Куча трупов, и у всех карманы забиты куревом. Им точно без надобности.

– Шутишь, Ваня? – Ершов запустил руку в чужой кисет, – мы люди тонкие, чувствительные, немецкие сигареты курить не можем. Это даже не сигареты, а трупный яд какой-то…

Разведчики подползли ближе.

– Курить будете, товарищ лейтенант? – предложил Смертин.

– Не хочу, спасибо. Да и вам не советую, хреново потом будет.

– Извиняйте, товарищ лейтенант, – в предвкушении мурлыкал Карякин, сворачивая цигарку. – А вдруг и впрямь помирать придется, а мы не покурившие?

Глеб, откинув голову, замолчал. Разведчики непринужденно общались. Некурящий Канторович вяло отбивался от предложенного «курительного кулька». Национальность при отборе людей не имела для Шубина значения. Было негласное распоряжение не принимать представителей «неблагонадежных» наций, в основном прибалтов и жителей Западной Украины, и этим указаниям следовали. Про евреев ничего не говорили.

Миша Канторович имел мышечную массу, до войны учился в Ленинграде на бухгалтера. В 1940-м отправился в армию, невзирая на протесты родителей, служил нормально, ничем не выделялся. Мать работала в «Эрмитаже» на руководящей должности, отец имел отношение к обновленному после прихода Берии НКВД. Чем он занимался по роду службы, узнать не удалось, но отношения с сыном были натянутые: с отцом Канторович практически не общался и, казалось, стесняется своего родителя. Видимо, имелись основания. Боец он был исправный, с юмором и воображением, нареканий по службе не имел. Его присутствию в полковой разведке сначала удивлялись, потом привыкли.

Шубин вяло слушал их разговоры, прикрыв глаза. Якут Баттахов не шевелился и, если честно, Глеб ему завидовал. Парень не уставал и даже не потел – последнее относилось к особенностям организма.

Сдавленно выражался, косясь на командира, Виктор Чусовой, бывший водитель с элеватора. За плечами – война с белофиннами, обморожение, ранение, потом снова в строй. В колхозную бытность – хулиган, драчун, чуть не сел за драку, но выпутался.

Шубин долго колебался, но все же взял парня, поставив ему кучу условий. И что интересно, не пожалел…

На театре военных действий происходило что-то страшное. Это был дурной сон, разум отказывался воспринимать реальность. Красная Армия целый месяц катилась на восток, теряя на полях сражений сотни тысяч, если не миллионы, солдат. Под Минском и Белостоком советским войскам нанесли сокрушительное поражение. Подвижные части группы армий «Центр» устремились к Орше, Витебску и Могилеву. Оборона трещала по швам. Танковые группы без усилий ее прорывали. Удары во фланги механизированными корпусами были сродни булавочным уколам. Западный фронт развалился, просто перестал существовать. Командующего фронтом генерала Павлова арестовали. Военная коллегия Верховного суда приговорила его к расстрелу – за трусость, самовольное оставление стратегических пунктов, за бездействие и развал управления войсками.

От этого положение не улучшилось. Красная Армия отступала везде – от Заполярья до Черного моря. Потрепанные дивизии Западного фронта спешно отводились в тыл. Из глубины страны прибывали свежие части, но их не успевали развертывать. Удары мехкорпусами 20-й армии тоже не достигли цели – оба корпуса погибли.

Строились новые рубежи обороны – непродуманные, слабые в инженерном отношении. 10 июля немцы перешли в наступление на московском направлении. Танковая группа Гота разбила 19-ю армию под Витебском, устремилась на восток. Гудериан форсировал Днепр в окрестностях Могилева. Танковые дивизии врага подошли к Ярцево, расположенному в 50 километрах северо-восточнее Смоленска, но с ходу взять город не смогли.

Танковая группа Гудериана, двигаясь клиньями на Смоленск, окружила шесть стрелковых дивизий РККА и 16 июля ворвалась в город. Но Смоленск держался, на окраинах завязались упорные бои. Основные части вермахта двинулись в обход города. Попали в окружение 16-я армия Лукина и 20-я – Курочкина. Связь с этими объединениями поддерживалась по единственной бетонной переправе через Днепр у села Соловьево. Переправа находилась в 15 километрах южнее Ярцево. Кольцо сжималось, но оборона держалась. Сводный отряд полковника Лизюкова отражал атаки танков и пехоты. Переправа обстреливалась артиллерией, подвергалась неустанным налетам бомбардировочной авиации. Там творился форменный ад – военные и гражданские пытались переправиться на левый берег, постоянно возникали давки, люди гибли сотнями, панику усугубляли слухи немецких провокаторов…

Советские войска были вытеснены из Ярцево. Кольцо замыкалось. 27 июля немцы нанесли удар с севера по Соловьевской переправе и захватили ее. Сводный отряд Лизюкова, отчаянно сопротивляясь, отошел к югу. Две попытки вновь завладеть мостом успеха не имели. Армии Лукина и Курочкина, а также многие тысячи гражданских, вывозимые на восток организации оказались запертыми в котле. Положение складывалось отчаянное. Гибель в окружении двух армий стала бы поражением всех советских войск.

28 июля немцы заняли Смоленск. Войска оказались блокированы между городом и переправой, ежедневно подвергались обстрелам и авианалетам. Ситуацию нужно было спасать.

В штаб Западного фронта прибыл генерал-майор Рокоссовский с поручением организовать оборону и нанести контрудар в районе Ярцево – с целью разблокировать окруженные под Смоленском армии и вновь завладеть переправой. Войск в распоряжении Рокоссовского было немного – свежая танковая дивизия, остатки мехкорпуса, вышедшие из окружения, несколько потрепанных стрелковых дивизий 19-й армии, потерявших связь с командованием.