- -
- 100%
- +
– Я повторяю: я получил предложение о работе в Токио, – вновь озвучил он.
Тома сорвался с места и в два размашистых шага, оказался возле матери, нагибаясь так, чтобы видеть её профиль. Глядя на неё в упор, он продолжил с той же уверенностью:
– В органах опеки. И я собираюсь его принять.
На мгновение в её глазах мелькнуло что-то похожее на шок, но тут же сменилось привычной яростью. Её волю отторгают. Её жизненный опыт поставили под сомнение. Резко развернувшись всем корпусом к сыну, она разразилась на него потоком очередных наказов:
– Ты не сделаешь этого! – воскликнула она, её голос сорвался на крик. – Ты останешься здесь, на Хоккайдо. Ты нужен здесь! Твоя невеста ждёт тебя! Мы всё решили! Ты не посмеешь опозорить меня!
– Я не позволю тебе планировать за меня мою жизнь! – Голос Томы дрожал от напряжения, но в нём звучала небывалая сила, а сам он буквально дрожал, будучи переполненным чувствами. – Я больше не хочу жить по твоим правилам! Я не твоя собственность! Я еду в Токио! Потому что здесь я дышать больше не могу!
Разогнувшись, Тома развернулся, чтобы покинуть кухню, но она попыталась схватить его за руку, дабы уберечь от необдуманного поступка. Он тут же отдёрнул её. Впервые он видел её такой – беспомощной, растерянной. Но эта растерянность быстро сменилась ещё более сильной злостью. Однако даже здесь её надолго не хватило. Тактику нужно было менять и чем скорее, тем лучше. В следующее мгновение она бросилась в сторону гостиной. Начала метаться по комнате, хватая вещи и бросая их куда глаза глядят. Она отчаянно кричала о его неблагодарности, о том, сколько она для него сделала, о том, что он не оправдывает её надежды. Тома слушал её крики, но они больше не проникали в его душу. Ни единого мускула на его лице не дрогнуло. Не зародилось привычного страха, как обычно, когда он дрожал перед ней, будто беспомощный суслик. Он чувствовал опустошение, но в то же время и странное облегчение. В конце концов, самолично этот парень дошёл до точки невозврата. Он больше не мог быть тем Томой, которого она пыталась создать. Он не вписывался в то общество, в котором она хотела его видеть. Он был там чужим.
Оставив мать наедине с собственной истерикой, он развернулся и молча направился в сторону лестницы. Дверь в комнату распахнулась буквально с ноги. Он ворвался вихрем и тут же подошёл к шкафу, начиная выискивать в нём чемодан. Тот самый, что он брал в школьное путешествие. Новенький, толком не пользованный. Парень нагнулся, чтобы раскрыть его по обе стороны, после чего начал спешно собирать свои вещи, забрасывая их как попало. С каждым предметом, с каждой шмоткой уложенной внутрь, он ощущал, как спадают оковы, намертво сковавшие его на столь длительное время. Финальным штрихом оказались его документы. Материнские крики постепенно стихали, превращаясь в тихие всхлипывания. Пользуясь случаем, пока было не столь шумно, он потянулся за смартфоном, что по-прежнему с ночи лежал на краю постели. Сняв блокировку, Тома выискал номер брата и тут же набрал его:
– Алло? Коджи? Ты ещё в Саппоро?
– Ну да, а что случилось?
– Подожди меня, пожалуйста. Никуда не улетай. Я с тобой.
– Малыш, в смысле ты…
– Если ты уйдёшь, – прокричала мать, стоя в дверном проёме, – Если ты уйдёшь, Тома, не возвращайся! У тебя больше нет матери!
Тома обернулся на крик. В телефоне по ту сторону повисло ожидаемо неловкое молчание. Либо Тома прогнётся и проиграет этот бой на полпути, либо же докажет своему второму «я», что он в состоянии постоять за себя сам. Оторваться от родного дома и наконец-то вылететь из гнезда. Он завершает разговор и кладёт телефон в карман домашних штанов. Взгляд его в очередной раз задержался на матери. В её глазах была боль, но и та же непреклонность, что была всегда. Он ничего не сказал ей. Любое сказанное им слово может сыграть против него же самого. Схватившись пальцами за бегунки, Тома застегнул чемодан. Таким образом давая понять матери, что последнее слово всё равно будет за ним. Она ушла прочь. Со стороны лестницы послышались размеренные шаги. Невольно Тома вообразил, что было бы, если бы сейчас его мать осеклась и упала с лестницы. Что бы с ней случилось? А что бы почувствовал он? Поток нетипичных, крайне жестоких мыслей захлестнул его с головой. Фантазии одна за другой вырисовывались в его голове. Особенно, как она признаёт свою неправоту, прежде чем душа покидает её тело. Ниши дёрнул головой, пытаясь отогнать прочь эти хладнокровные мысли. Ещё с секунду назад, к своему же ужасу, он испытывал наслаждение от безумных картинок, всплывающих в его голове. И как только он не представлял бедное изуродованное тело престарелой родительницы после падения. Это ведь было ненормально.
Переодевшись, он зашёл в ванную, забрал оттуда все свои гигиенические принадлежности и вернулся, чтобы закинуть их в свободный кармашек чемодана. Последней оставалась подзарядка от телефона. На сим сборы были окончены и увенчались успехом. Ниши-младший спустился вниз. Родительницы в гостиной не оказалось. Тем и лучше для него. Он совершенно не хотел с ней прощаться. Не хотел благодарить за что-либо, считая, что всё это пыль в глаза, а истинной заботы не было никогда. Только желание контролировать его и ничего более. Тома поставил чемодан возле входной двери и присел на подступенок, начиная переобуваться. С кухни послышался уже спокойный, привычно холодный голос. Её повседневный:
– Если ты и правда решил уйти – уходи. Уйдёшь – не возвращайся просить нас с отцом о чём-либо.
Он не ответил. Просто продолжил завязывать шнурки на белоснежных кроссовках. После этих слов – как будто что-то внутри него окончательно оборвалось. Это было именно то, что он так долго ждал. Того самого толчка, что поставит точку на обладании им, как племенным жеребцом. Чемодан в руках. За ним захлопывается дверь. Он нагибается лишь для того, чтобы оставить связку ключей под ковриком. Больше они ему не понадобятся.
Когда он вышел за порог, то заметил, что снег уже частично успел подтаять за ночь. Эта улица казалась чужой – словно всё здесь принадлежало прошлому. Прошлому с которым он напрочь оборвал все нити. Теперь у него было его настоящее. И оно было в его руках.
Тома настрочил парочку сообщений брату в мессенджер и договорился с ним о встрече. Тот и не подозревал, что его младший братишка всерьёз решился пойти по его стопам. Отчего-то хотелось, как можно скорее развеять эти сомнения. Встретиться с Томой и не обнаружить, что при нём есть чемодан и стальная уверенность в том, что он выдержит все удары судьбы. Увы, самые страшные опасения подтвердились. Конечно же, внешне Коджи это совершенно никак не показал. Когда на остановке возле университета ожидаемо объявился Ниши-младший со своими пожитками, старший с сигаретой в зубах, смотря на него, присвистнул. И надо сказать, что он начал испытывать угрызения совести. Разбил жизнь брату, тем самым обрекая его на ту жизнь, от которой он и сам хочет вырваться, да никак. Ведь взять его на обеспечение, в случай чего, он бы точно никак не смог. Платить арендатору бара куда дороже, чем питаться в самых отменных ресторанах Синдзюку. Однако раз уж решился братишка бежать от порядка и стабильности, то ни в коем случае нельзя демонстрировать свою неуверенность перед ним. Он боялся представить какие усилия проделал над собой Тома, чтобы решиться на столь отчаянный шаг. И он не хотел предавать его. Ведь сейчас тот зависел от него. Привычно неряшливо улыбнувшись, Коджи обратился к брату:
– Ну что? – промямлил он, – Готов к нормальной жизни?
– Если это она, – ответил Тома, – то да.
ЧАСТЬ III. ПЕРЕЕЗД. ТОКИО. НОВАЯ ЖИЗНЬ
Благодаря некоторым связям с работниками аэропорта, Коджи выцепил билет брату. И им повезло, что нашёлся отказник. Да, пришлось сидеть в разных частях самолёта. Но Тома не жаловался. Давненько он не летал. Со времён средней школы. Когда они летали на Окинаву во время летнего сезона. Не сказать, что отдых запомнился чем-то особенным, но сама смена обстановки тогда благоприятно повлияла на парня.
Как только самолёт приземлился в аэропорту Ханэда, братья спешно побрели в сторону выхода. Там Тому ждала та самая свобода и взрослая жизнь о которой он только во снах мог мечтать. Ему мгновенно стало жарко. Он совсем не привык к тёплой токийской погоде, отчего и начал торопливо расстёгивать на себе белую зимнюю куртку.
– Добро пожаловать в нормальную жизнь, малыш, – сказал он, не без насмешки.
– Если это нормальная, я боюсь представить, какая тогда ненормальная.
– Ты узнаешь. Очень скоро.
Дом, в который он привёз брата, оказался не столько старым, сколько визуально даже каким-то неприятным. В общую обстановку данная многоэтажка вписывалась как-то неохотно. Слишком уж выделялась на фоне других домов-карликов. Коджи повезло заиметь эту недвижимость от женщины к которой ему пришлось примкнуть от безысходности. Да, пускай её внешний вид и некоторые привычки оставляли желать лучшего, важно было лишь то, что её габариты были сопоставимы с её кошельком. Посему дом достался ему всецело, как подарок. Четырнадцать этажей и пятьдесят одна квартира. За которые, ко всему прочему, надо было платить. Что тоже выливалось в немалую денежку. Порой он думал о том, что жить в капсульном отеле было бы гораздо дешевле. Даже новоприбывшие иногородние с неохотой посматривали в сторону этого дома. Что уж говорить про обеспеченных людей и туристов.
Квартира Томы на первом этаже представляла собой одну единственную комнату, где уже были слегка облуплены стены. Окна выходили прямиком на сторону проезжей части. Из плюсов: это всё же не дом рядом с железнодорожной станцией.
Коджи, разувшись, достал из сумки две банки пива, что прикупил в ближайшем комбини. Те сразу же оказались на подоконнике.
– Ну как тебе? – спросил он.
– Уютно, – осматриваясь, ответил Тома после недолгой паузы.
– Лжец. Тут даже кровати нет.
Он усмехнулся, и Тома не смог не улыбнуться в ответ. Пахло пылью и сыростью. Непривычно. Но если это запах свободы, то оно того стоит. В конце концов уборкой множество вопросов вполне себе можно решить довольно быстро. Коджи плюхнулся на пятую точку, прямо на пол, посреди комнаты, после чего мечтательно задрал голову кверху.
– Я достану тебе матрас, – заверил он младшего. – Или на крайний случай найду кого-нибудь, кто отдаст ненужный диван.
– С клопами? Не надо. Я как-нибудь… пока на полу тогда. Потрачусь лучше на футон.
– На полу – тоже вариант. Главное, не на работе, как я обычно привык. У тебя есть деньги?
– Да, я работал на полставки в библиотеке помощником у бабули. Кое-что скопить успел. Так что приобрету себе футон сегодня же в пару кликов. Потом, может быть, задумаюсь и о кровати.
Когда Тома выпустил из рук чемодан, тот звучно рухнул, отдаваясь оглушающим эхом по пустому пространству. Оценив обстановку, он пришёл к выводу, что здесь нет абсолютно ничего. Пожалуй, разве что, кроме небольшой газовой плиты. Впрочем, не ему жаловаться. Когда Ниши заглянул в санузел, то был уверен, что застанет там уже современную, растянутую в длину ванную, но вместо этого обнаружил, что там стоял тот самый старомодный «квадрат». Из плюсов, опять же: душевой кабинки не было, но прямо на полу был слив. Вполне ожидаемо. Ведь он живёт на первом этаже.
– Я пойду разогрею нам крылышки к пиву. Скоро вернусь.
– Ага!
Пока Коджи поднимался к себе на этаж, Тома решил заскочить в уборную и справить малую нужду.
Через десять минут, они уже сидели на ковриках для йоги и трапезничали полуфабрикатами, щедро запивая закуску пивом.
– За новоселье, малыш?
– За новоселье. Кампай.
Коджи, усмехнувшись, отпил пиво в очередной раз, когда они чокнулись:
– Свобода, малыш, она такая, – проговорил он, смакуя каждый слог. – Помнишь, как мать постоянно говорила, что я только и умею, что «причинять боль» и «нарушать спокойствие?».
Тома кивнул, вспоминая бесконечные ссоры и напряжение, витавшее в их доме:
– Она сказала, что у меня больше нет матери, когда я уходил, – тихо произнёс он, глядя на банку пива. – Сказала, что я позорю её.
Коджи положил руку на плечо брата, пытаясь тем самым ободрить.
– Она всегда была такой. Пыталась держать всех на коротком поводке. Я помню, как она доводила отца до того, что он часами просиживал штаны на работе, лишь бы не слушать её нотации. И не дай Бог он решится пойти против её воли. Я сбежал первым, потому что не мог так больше. Не мог дышать в этом доме, где каждый шаг был расписан.
– Я думал, что она изменилась, – ответил Тома. – Думал, что после тебя она станет мягче. Но она стала только хуже. Каждый мой шаг, каждое слово – под контролем. Она даже невесту мне присмотрела. Сказала, что пора остепениться и вскоре продолжить род. Но, Боги! Коджи, видел бы ты только эту «невесту». Это не я её на руках носить буду, а она меня. Просто огромная и высокая, как токийская высотка. И даже розовая кофточка не скрывает её спортивного прошлого и накаченных мышц.
Коджи громко расхохотался.
– Вот это удар ниже пояса, чувак! Наша мать – настоящий стратег. Ты представляешь, как она мечтала о стабильной жизни для всех нас? Семья, работа, дети… Целая империя Ниши, построенная по её плану.
Они выпили ещё по глотку, и на мгновение в комнате повисла тишина, наполненная общими воспоминаниями.
– Послушай, малыш, – начал Коджи, глядя на частично облупленные стены. – Это не замок Мацумото, но это твоё. Твоя крепость. Здесь ты можешь быть кем угодно. Только не тем, кем тебя хочет видеть она. Забудь о правилах. Забудь о долге. Здесь только ты и Токио.
В словах брата было нечто заразительное. Несмотря на убогость обстановки, Тома почувствовал прилив сил. Это было только начало. Его собственное начало.
Казалось бы, алкоголь должен был бы ударить в голову, хотя бы немного, но вопреки ожиданиям, Коджи вдруг стал серьёзен:
– Слушай, только не вздумай повторять мои ошибки.
– Какие?
– Все.
Дабы разрядить обстановку, он засмеялся, но глаза оставались всё такими же усталыми. Даже немного грустными. Тома не стал ничего больше расспрашивать – просто молча кивнул.
Ближе к восьми вечера ему привезли заказанный им же на маркет-плейсе футон и небольшое настенное зеркало. Одолжив у брата некоторые принадлежности для уборки, он сделал это место прибывания хоть сколько-то чище и приятнее. Впрочем, даже без уборки Тома бы не посмел пожаловаться. Весь оставшийся вечер перед сном он приводил в порядок свой деловой костюм в котором впервые выгулялся ещё на поступлении в университет. Разовая носка и далее одинокое существование в шкафу, наряду с другими вещами. Вполне ожидамая для вещи судьба.
Утро перед собеседованием было особенно волнительным. Тома проснулся рано, не выспавшийся, но решительный стремиться к большему. Он старался привести себя в порядок. Принял душ, умылся, почистил зубы и принялся за глажку единственной приличной рубашки, которую чудом не помял до неузнаваемости в спешных сборах. Сегодня он должен был показать себя с наилучшей стороны, доказать себе и всему миру, что он способен на большее, чем быть просто послушным маминым сыном.
– Я иду на собеседование, – произнёс он вслух, обращаясь к пустоте комнаты. – В органы опеки. В Токио.
Эти слова звучали как заклинание, придавая ему моральные силы. Он должен был получить эту работу, чтобы самоутвердиться. И главное, чтобы доказать, что его побег из-под опеки матери не был напрасным.
До офиса он добирался на метро. Пару раз чуть было не потерялся. Токийская подземка поразила его своей скоростью и многолюдностью. Это был совсем другой мир, не похожий на тихий Хоккайдо. В каждом вагоне кипела жизнь, люди спешили по своим делам, погружённые с головой в смартфоны или книги. Тома чувствовал себя маленькой песчинкой в этом огромном, бурлящем мегаполисе. В Саппоро же больше ощущалась какая-то душевность. Люди казались добрее и улыбчивее. Впрочем он не был настолько уж глупым. Отдавал себе отчёт, что таким образом устроен абсолютно любой мегаполис в мире. В любой стране.
Здание органов опеки встретило его строгой и безликой обстановкой, как и полагается государственному учреждению. Внутри царила атмосфера деловой суеты. На ресепшене его попросили подождать. В коридоре – пролегает серый ковролин, свежеокрашенные белые стены, на коих красуются портреты заслуженных работников. В воздухе витает аромат дешёвого кофе.
По характерному стуку каблуков, звучавших вдали коридора, Тома сверился с временем на мобильном. Прошло ровно три минуты с того момента, как девушка с ресепшена ушла. Вернулась она быстрее, чем он ожидал. Почему-то в голове роились мысли о том, что он затянул настолько, что его вышвырнут пинком под зад, не дав опомниться. Однако…
– Ниши-сан, проходите, пожалуйста, в кабинет номер тридцать один.
Обменявшись дежурными поклонами на взаимной основе, Тома развернулся и направился в сторону коридора. По каждую сторону стены абсолютно одинаковые двери. И совершенно мелкие таблички из позолоты с номерами кабинетов. Искомый он нашёл практически сразу.
Когда его пригласили в кабинет, внутри сидело трое: пожилой мужчина, женщина лет пятидесяти и ещё одна – моложе, с зачёсанными волосами, в строгом платье бежевого цвета, на шее красовались классические бусы. Она смотрела на него не взглядом начальницы, но взглядом женщины заинтересованной.
– Ниши Тома-сан, – произнёс мужчина. – Присаживайтесь, пожалуйста и расскажите о себе.
Тома был бы рад сосредоточиться, да не получалось. Он ощущал её взгляд на себе всё ещё. Она была старше его, лет сорока пяти, выглядела ухоженно и строго. Её каштановые волосы были аккуратно уложены, а платье сидело настолько безупречно, что и самому было глаз не оторвать. Он не помнил, чтобы когда-то его интересовали женщины бальзаковского возраста. Видимо сей случай застал его врасплох. Это была госпожа Кавамура, руководительница отдела, к которому его собирались закрепить. Отдав лёгкий поклон, уже сидя на стуле, Тома вошёл в режим самопрезентации. Собеседование началось. Мужчина задавал стандартные вопросы: о его образовании, мотивации, наличии опыта работы с детьми. Тома старался отвечать уверенно, хотя внутри всё сжималось от напряжения. Госпожа Кавамура почти не вмешивалась в разговор, лишь изредка кивала и делала пометки в блокноте. Но её глаза! Они то скользили по его лицу, задерживаясь на губах, то опускались ниже, изучая его руки, его ладную фигуру. В её взгляде не было и доли скромности, скорее – почти хищное любопытство, смешанное с чем-то… интригующим. Иногда она чуть приподнимала уголки губ в едва заметной улыбке, когда он отвечал на особенно сложный вопрос, словно одобряя его. Её жесты были скудны, но Тома ощущал их всем своим существом: лёгкий наклон головы, когда он говорил о своей чувствительности, медленный кивок, когда он упоминал о несправедливости. Он чувствовал, как эти невербальные сигналы проникают в него. Это вызывало каждый раз новый приступ смущения. Ведь до этого им не интересовались настолько. Благо коллеги госпожи Кавамуры не вникали в состояние новоиспечённого сотрудника. Списывали всё на переживание и неопытность. Пожилая женщина задала вопрос:
– Господин Ниши, что привело вас в такую сложную сферу? Опека над детьми – это огромная ответственность, часто сопряжённая с эмоциональным выгоранием. Вы достаточно молодой. У вас нет опыта, кроме практики. Ваш карьерный путь с самых истоков должен подразумевать самоотверженность. Готовы ли вы на такие жертвы?
Тома взглянул на госпожу Кавамуру. Она чуть склонила голову, и этот жест был похож на приглашение к откровению.
– Я верю, что каждый ребёнок заслуживает шанс на счастливое детство, – ответил Тома, его голос звучал искренне. – И я… я хочу быть частью той системы, которая может дать этот шанс.
В этот момент Кавамура задержала на нём свой взгляд чуть дольше обычного, и в её глазах мелькнула искорка, которую Тома не смог расшифровать, но это определённо заставило его сердце биться быстрее.
После собеседования, когда он вышел из кабинета, его знобило. Он не знал, получил ли он работу, но одно он понял точно: в этой женщине есть что-то, что его одновременно притягивает и пугает.
Вечером он стоял на балконе своей пустой квартиры, пил дешёвое пиво из жестяной банки и смотрел на неоновый рай вдали. Там сейчас как раз начиналось самое веселье. Почти весь Токио съезжался в одну точку города. Люди буквально жили одним днём. Они покидали работу и входили во врата ночного Кабукичо, словно потерпели полноценную трансформацию личности. Заботливые клерки, обслуживающие посетителей днём, ночью превращались в настоящих бунтарей. В ту же степь шли и работники банков. Услужливая молодая девушка с обезоруживающей улыбкой и аккуратно собранными в хвост волосами превращалась в жалкое подобие человека, утопая в непомерных дозах алкоголя и запрещёнки. Это всё был Кабукичо – бесстыдный, вечно живой, никогда не спящий.
Он думал о госпоже Кавамуре. Вспоминал её голос, где за вежливостью её тона пряталось что-то первобытное, абсолютно дикое, пусть и едва уловимое. Как не кстати, но вдруг он вспомнил и о матери. О том, как она держала его за плечо, когда он был ребёнком. Как указывала, куда смотреть, что говорить. Буквально превращала в безвольную марионетку, которой искусно управляла. В груди стало тесно. Он желал избавиться, как можно скорее от образа женщины-тирана, погубившей его собственной жестокостью под видом опеки. И вот… в голове вновь мелькнул образ: госпожа Кавамура в офисе, но теперь без платья, босая, её волосы распущены, и она сидит на краю стола. На ней только бусы. Он вздрогнул, ощущая волну позора за такие откровенные мысли.
На следующий день пришло письмо. Стандартно оформленное. Но строки в нём осчастливили: «Вы приняты. Приступайте с понедельника.»
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.