Мистические истории

***

В 2018 году, в ночь моей смерти, профессор Лазарь не просто наблюдал за мной. Он был там, в тени, готовый вмешаться, если что-то пойдет не так. Готовый убедиться, что я умру правильно – не слишком быстро, не слишком медленно, именно так, как нужно для активации формулы в моей крови.

– Вы могли спасти меня, – сказала я, и это не было обвинением, просто констатацией факта.

– Я спас вас, – возразил он. – Просто не от смерти. От чего-то хуже.

– От чего?

– От забвения, – он посмотрел на безымянные могилы. – От судьбы, которая постигла других. От вечного заточения в моменте между жизнью и смертью.

Я вспомнила свое пробуждение после смерти – дезориентацию, голод, страх. Но также и ясность, остроту восприятия, ощущение силы, текущей по венам.

– Вы дали мне выбор, – поняла я. – Вы могли просто… законсервировать меня, как других. Но вы позволили мне стать вампиром.

– Я рискнул, – он кивнул. – Потому что видел в вас то, чего не было в других. Силу воли. Адаптивность. Способность принять изменения, а не бороться с ними.

***

Я всегда знала, что профессор Лазарь не просто ученый. В нем было что-то еще – какая-то глубинная уязвимость, скрытая за маской холодной рациональности. Сейчас, когда эта маска трескалась, я видела его настоящего – испуганного человека, пытающегося исправить ошибки, которые он совершил из гордыни и амбиций.

– Вы боитесь не просто сойти с ума, – сказала я, наблюдая за ним. – Вы боитесь, что не успеете все исправить, прежде чем ваш разум окончательно разрушится.

Он не ответил, но его взгляд был красноречивее любых слов.

– Сколько у вас осталось времени? – спросила я тише.

– Иронично, не правда ли? – он горько усмехнулся. – Человек, который хотел победить время, теперь не знает, сколько его осталось. Дни? Недели? Я не могу сказать. Иногда я просыпаюсь и не помню свое имя. Иногда я разговариваю с людьми, которые умерли десятилетия назад. Иногда я вижу будущее так ясно, что могу записать каждую деталь, а потом забываю все через минуту.

***

В 1973 году профессор Лазарь был уверен, что меняет мир к лучшему. Что его открытия принесут человечеству свободу от тирании времени, от неизбежности смерти, от ограничений смертной жизни.

В 2023-м он стоял передо мной – сломленный человек, осознавший, что его гордыня может стоить миру самого его существования.

– Я не прошу прощения, – сказал он, глядя мне в глаза. – То, что я сделал с вами, с вашей матерью, с другими… это непростительно. Я прошу только помощи. Не ради себя. Ради всех.

Я смотрела на него и видела не монстра, не гения, не учителя – просто человека, запутавшегося в собственных амбициях, пойманного в ловушку, которую он сам создал.

– Покажите мне, – сказала я наконец. – Покажите, что нужно сделать.

***

Я всегда думала, что моя связь с профессором Лазарем – это проклятие. Цепь, от которой я не могла освободиться. Теперь я понимала, что это было нечто большее – ответственность. Не только за себя, не только за него, но за само время, за реальность, которая начинала разрушаться из-за его экспериментов.

Он достал из кармана маленький серебряный нож – тот самый, которым когда-то брал образцы моей крови в лаборатории. Лезвие тускло блеснуло в лунном свете.

– Это будет больно, – предупредил он. – Серебро все еще обжигает вас.

– Я знаю, – я протянула руку. – Делайте.

Он сделал небольшой надрез на моей ладони. Боль была острой, но терпимой. Темная кровь, почти черная в ночной темноте, медленно собралась в центре ладони.

Затем профессор порезал свою руку – быстрым, уверенным движением, как человек, делавший это множество раз. Его кровь была ярко-красной, почти светящейся.

– Теперь, – он соединил наши ладони, смешивая кровь. – Сосредоточьтесь на часах. Представьте, как время течет ровно, спокойно, как река в своих берегах.

Я закрыла глаза и сделала, как он сказал. Сначала ничего не происходило. Потом я почувствовала это – пульсацию, ритм, биение самого времени, проходящее через наши соединенные руки.

Когда я открыла глаза, мир вокруг изменился. Цвета стали ярче, контуры – четче. Я видела не только настоящее, но и отголоски прошлого – призрачные фигуры, двигающиеся среди могил, эхо давно сказанных слов.

И я видела его – профессора Лазаря – не только таким, каким он был сейчас, но и молодым ученым, полным надежд и амбиций, и старцем с пустыми глазами, потерявшим рассудок, и чем-то средним между человеком и вампиром, существом, застрявшим между мирами.

Все эти версии накладывались друг на друга, как слои прозрачной бумаги, создавая сложный, постоянно меняющийся образ.

– Вы видите, – это не был вопрос. Он знал.

– Да, – прошептала я. – Я вижу… всё.

***

В 1973 году профессор Лазарь впервые смешал свою кровь с кровью моей матери. Не просто взял образец – создал связь, которая изменила их обоих. Я видела это сейчас, как воспоминание, которое никогда не было моим – молодой профессор и моя мать, их соединенные руки над старинной книгой, капли крови, падающие на пожелтевшие страницы.

– Вы любили ее, – поняла я внезапно. – Мою мать. Это не был просто эксперимент.

Его лицо дрогнуло – мимолетное выражение боли, тут же скрытое за привычной маской.

– Любовь – слишком простое слово для того, что было между нами, – сказал он тихо. – Она была первой, кто действительно понимал мою работу. Кто видел не безумие, а возможности. Кто верил, что мы можем изменить сами законы существования.

– Но она умерла.

– Она выбрала умереть, – его голос стал жестче. – Когда поняла, что беременна. Когда осознала, что ребенок может родиться… измененным. Она хотела прервать эксперимент. Остановить все.

– И вы позволили ей умереть, – это не было вопросом.

– Я не мог ее остановить, – он отвел взгляд. – Она была сильнее, чем я думал. Сильнее, чем я сам. Когда она решила уйти, забрать вас… я пытался удержать ее. Но она уже видела будущее – то, что я создавал. И предпочла смерть.

***

Сейчас, в 2023-м, я чувствовала, как наши смешанные крови создают что-то новое – не просто связь между двумя существами, но мост между временными линиями. Стабилизирующую силу, которая начинала восстанавливать порядок в хаосе.

Деревья на кладбище перестали одновременно цвести и увядать. Луна на небе приняла свою правильную фазу. Надписи на надгробиях больше не менялись.

– Это работает, – прошептал профессор с облегчением. – Вы делаете это.

– Мы делаем это, – поправила я. – Ваша кровь тоже часть уравнения.

Он покачал головой.

– Моя кровь – лишь катализатор. Ваша – настоящее лекарство. То, что течет в ваших венах – это не просто измененная формула. Это нечто большее. Нечто, что ваша мать создала, когда решила умереть, но сохранить вас.

***

Я всегда считала, что моя связь с профессором Лазарем основана на зависимости, на необходимости, на отсутствии выбора. Теперь я видела, что это было сложнее. Мы были связаны не только кровью, но и общей целью – исправить то, что он разрушил, восстановить баланс, который он нарушил.

– Что будет дальше? – спросила я, когда мы наконец разъединили руки. Порез на моей ладони уже начал затягиваться, но порез на его руке все еще кровоточил.

– Это только начало, – он посмотрел на часы без стрелок. – Мы стабилизировали эпицентр, но временные искажения уже распространились дальше. Нам нужно найти все точки разлома и запечатать их.

– Как?

– Так же, как сейчас. Нашей кровью. Нашей связью. – Он помолчал. – Но есть проблема. Каждый раз, когда мы делаем это, связь между нами становится сильнее. И каждый раз… я теряю часть себя.

***

В 2018 году, когда профессор Лазарь наблюдал за моей смертью, он уже знал, что это только начало. Что моё превращение в вампира – лишь первый шаг к чему-то большему. К роли, которую он готовил для меня с самого моего зачатия.

– Вы создали меня как инструмент, – сказала я, и в моем голосе не было обвинения, только понимание. – Как средство исправить ваши ошибки.

– Сначала – да, – он не стал отрицать. – Но потом… вы стали чем-то большим. Кем-то, кого я не мог предвидеть. Не просто инструментом, а… преемником.

– Преемником?

– Я не смогу закончить то, что начал, – он указал на свою голову. – Мой разум разрушается. Слишком много времен, слишком много реальностей. Я вижу их все одновременно, и это… невыносимо. Скоро я не смогу отличить реальность от видений. Но вы – вы можете. Вы сильнее.

***

Я всегда знала, что профессор Лазарь скрывает свои слабости. За маской уверенности, за научной отстраненностью, за жестокостью его методов скрывался человек, который боялся собственного разума. Который чувствовал, как реальность ускользает от него, как песок сквозь пальцы.

Сейчас, когда наши крови смешались, я видела это еще яснее – трещины в его сознании, моменты, когда он терял связь с настоящим, когда прошлое и будущее накладывались на реальность, искажая его восприятие.

– Вы умираете, – сказала я тихо. – Не физически. Ментально.

– Да, – он кивнул. – Это цена, которую я плачу за свою гордыню. За попытку обмануть время.

– И вы хотите, чтобы я продолжила вашу работу? Закончила то, что вы начали?

– Я хочу, чтобы вы исправили то, что я разрушил, – он посмотрел мне в глаза. – А потом… решили, стоит ли продолжать. Это выбор, которого у меня никогда не было. Или который я не смог сделать правильно.

***

В 1973 году профессор Лазарь сделал выбор, который изменил не только его жизнь, но и саму ткань реальности. Он решил, что может контролировать время, подчинить его своей воле, изменить его законы.

В 2023-м он стоял передо мной, признавая свое поражение. Признавая, что время нельзя покорить – можно только научиться жить в гармонии с ним.

– Есть еще кое-что, что вы должны знать, – сказал он, и его голос дрогнул. – О тех, кто напал на особняк пять лет назад. О тех, кто пытался убить меня.

– Кто они?

– Хранители Времени, – он произнес это с смесью страха и уважения. – Древний орден, существующий тысячелетиями. Их задача – следить за тем, чтобы никто не нарушал естественный ход времени. Они… знают о вас. И придут за вами, когда поймут, что я все еще жив.

– Почему они просто не убили меня тогда, вместе с вами?

– Потому что не знали, кто вы на самом деле, – он покачал головой. – Думали, что вы просто еще один подопытный вампир. Но теперь, когда мы активировали вашу кровь, когда начали исправлять временные разломы… они почувствуют. И придут.

***

Я всегда считала, что моя преданность профессору Лазарю – это слабость. Теперь я понимала, что это было нечто большее – ответственность. За его ошибки, за его наследие, за будущее, которое он создал своими экспериментами.

– Что нам делать? – спросила я, и это "нам" прозвучало естественно, как будто мы всегда были командой, а не тюремщиком и пленницей.

– Найти остальные точки разлома и запечатать их, прежде чем Хранители найдут нас, – он огляделся. – Их семь. Семь мест, где граница между временными линиями истончилась до предела. Семь мест, где прошлое, настоящее и будущее сливаются в хаос.

– Как мы их найдем?

– Мы уже знаем, где они, – он достал из кармана сложенный лист бумаги. – Я видел их в своих… видениях. Записал координаты.

Я развернула лист. На нем была карта города с семью отмеченными точками. Кладбище было первой. Остальные шесть были разбросаны по городу – старая больница, заброшенный маяк, университетская библиотека, городской парк, железнодорожный вокзал и… мой старый дом. Дом, где я выросла.

– Почему мой дом? – спросила я, чувствуя, как холодеет внутри.

– Потому что там вы были зачаты, – ответил профессор, и его голос стал тише. – Момент вашего зачатия был первым временным разломом. Первым моментом, когда формула в крови вашей матери начала менять саму реальность.

Я смотрела на карту, пытаясь осознать масштаб того, что нам предстояло сделать. Семь точек. Семь мест, где время разрывалось, как ветхая ткань. И мы должны были починить эти разрывы, прежде чем реальность окончательно распадется.

– У нас мало времени, – сказал профессор, и горькая ирония этих слов не ускользнула от меня. – Хранители уже в пути. Они почувствовали изменение, когда мы запечатали первый разлом.

– Как они выглядят? Как мы узнаем их?

– Вы узнаете, – он посмотрел на меня с странной смесью гордости и сожаления. – Ваша кровь… она реагирует на их присутствие. Вы почувствуете жжение, как от серебра, но изнутри.

***

В 1973 году, когда профессор Лазарь впервые столкнулся с Хранителями, он был молод и самоуверен. Он считал их реликтами прошлого, суеверными фанатиками, цепляющимися за устаревшие представления о "естественном порядке".

Сейчас, в 2023-м, он говорил о них с уважением и страхом человека, который понял, насколько был неправ.

– Они не просто люди, – сказал он, пока мы быстро шли к выходу с кладбища. – Они… как вы. Измененные. Но не наукой, а самим временем. Они существуют во всех временных линиях одновременно. Видят все возможные варианты будущего. И уничтожают те, которые считают угрозой естественному ходу времени.

– Как они это делают?

– Устраняют источник искажения, – он бросил на меня быстрый взгляд. – В данном случае – нас с вами.

***

Я всегда знала, что моя связь с профессором Лазарем опасна. Но только сейчас начинала понимать, насколько. Мы были не просто учителем и ученицей, не просто создателем и созданием. Мы были угрозой самому времени – по крайней мере, в глазах тех, кто считал себя его хранителями.

Мы вышли с кладбища и направились к моей машине, припаркованной в тени деревьев. Ночь была тихой, но я чувствовала напряжение в воздухе – как перед грозой.

– Куда сначала? – спросила я, заводя двигатель.

Профессор изучал карту.

– В больницу, – сказал он наконец. – Это ближайшая точка, и разлом там почти критический. Если он расширится еще немного, начнется цепная реакция.

Я кивнула и вывела машину на дорогу. Старая городская больница находилась в паре миль от кладбища – огромное викторианское здание, частично заброшенное после строительства нового медицинского центра на окраине города.

– Что произошло там? – спросила я. – Почему именно больница?

– Там умерла ваша мать, – ответил профессор, глядя в окно. – И там же, двадцать пять лет спустя, родились вы. В одной и той же палате. В один и тот же день. Это… совпадение создало резонанс.

***

В 1993 году, в день моего рождения, профессор Лазарь стоял за стеклом родильной палаты, наблюдая, как я делаю первый вдох. Он знал, что я родилась в той же комнате, где умерла моя мать. Знал, что это не случайность, а часть плана, который он не полностью понимал даже сам.

– Вы устроили это, – сказала я, не отрывая взгляда от дороги. – Убедились, что я рожусь именно там.

– Да, – он не стал отрицать. – Я… подкупил персонал. Убедился, что вашу мать – вашу приемную мать – направят именно в ту палату, когда начнутся роды.

– Зачем?

– Я не был уверен, – он потер виски, как будто пытаясь прогнать головную боль. – Это был… эксперимент. Я хотел увидеть, создаст ли это связь. Усилит ли эффект формулы в вашей крови.

– И что произошло?

– В момент вашего рождения часы в больничном холле остановились, – он посмотрел на меня. – Все часы в здании. Они показывали разное время – как будто каждые часы существовали в своей собственной временной зоне. Это был первый признак того, что формула работает не так, как я ожидал. Что она влияет не только на физиологию, но и на само время.

***

Я всегда чувствовала, что со мной что-то не так. Даже до обращения, даже в детстве и юности. Странное ощущение, что я не совсем вписываюсь в мир вокруг меня. Что я вижу и чувствую вещи, которых не замечают другие.

Теперь я понимала, почему. Я была создана как мост между временами. Как существо, способное видеть и взаимодействовать с разными временными линиями.

– Вы не просто хотели победить смерть, – сказала я, когда мы подъезжали к больнице. – Вы хотели контролировать само время.

– Сначала – да, – он кивнул. – Но потом я понял, что это невозможно. Что время нельзя контролировать – можно только научиться жить в гармонии с ним. Понял слишком поздно.

Я припарковала машину на пустой стоянке перед больницей. Старое здание возвышалось над нами – темное, с немногими горящими окнами в той части, которая все еще использовалась для долгосрочного ухода за пациентами.

– Как мы попадем внутрь? – спросила я.

Профессор достал из кармана связку ключей.

– У меня все еще есть доступ, – сказал он. – Я консультировал здесь… в другой жизни.

***

В 1973 году профессор Лазарь был молодым врачом, подающим надежды. Он работал в этой самой больнице, экспериментировал с новыми методами лечения, искал способы продлить жизнь неизлечимо больным пациентам.

Именно здесь он встретил мою мать – молодую женщину с редкой формой лейкемии, которой оставалось жить несколько месяцев. Именно здесь он предложил ей стать частью эксперимента, который мог спасти ее жизнь. Или изменить саму природу ее существования.

Сейчас, в 2023-м, мы шли по тихим коридорам больницы, и я чувствовала эхо тех событий – как будто они все еще происходили где-то в параллельной реальности, просачиваясь в нашу через тонкие трещины во времени.

– Где именно находится разлом? – спросила я шепотом, хотя эта часть здания была заброшена, и нас никто не мог услышать.

– В палате 217, – ответил профессор. – Третий этаж, восточное крыло.

Мы поднялись по лестнице, избегая лифтов и камер наблюдения. Восточное крыло было темным, с пыльными окнами и облупившейся краской на стенах. Когда-то здесь был родильный отдел, но теперь эта часть больницы использовалась только для хранения старого оборудования и архивов.

Палата 217 ничем не отличалась от других – обычная больничная палата с выцветшими шторами и старой металлической кроватью. Но как только мы вошли, я почувствовала это – пульсацию, вибрацию, как будто воздух вокруг нас был наэлектризован.

– Вы чувствуете? – спросил профессор, и я кивнула.

Здесь время было… неправильным. Оно текло неравномерно, создавая странные искажения в восприятии. Секунды растягивались в минуты, минуты сжимались в секунды. И сквозь реальность просвечивали другие моменты – я видела молодую женщину на кровати, истощенную болезнью; видела другую женщину, кричащую от боли родов; видела пустую палату, заполненную призрачным светом.

– Что мы должны делать? – спросила я, с трудом фокусируясь на настоящем.

Профессор достал серебряный нож.

– То же, что и на кладбище, – сказал он. – Но здесь разлом сильнее. Потребуется больше крови. И… это будет сложнее. Вы увидите вещи, которые могут вас расстроить. Воспоминания, которые не являются вашими. Моменты из прошлого и будущего.

– Я готова, – я протянула руку.

Он сделал надрез на моей ладони, затем на своей. Когда наши руки соединились, смешивая кровь, мир вокруг взорвался калейдоскопом образов и ощущений.

Я видела свою мать – не приемную, а настоящую. Молодую женщину с моими глазами и волосами цвета воронова крыла. Она лежала на этой самой кровати, истощенная болезнью, но в ее взгляде была решимость, которая не угасала даже перед лицом смерти.

Я видела профессора Лазаря – молодого, с темными волосами без седины, с горящими глазами фанатика, верящего в свою миссию. Он держал шприц с темной жидкостью и что-то говорил моей матери. Она слушала, кивала, а потом… улыбалась. Не с надеждой, а с каким-то мрачным пониманием, как человек, заключающий сделку с дьяволом и полностью осознающий цену.

– Она знала, – прошептала я, не разрывая контакта с профессором. – Знала, что формула изменит не только ее тело, но и само время вокруг нее.

– Да, – его голос звучал странно, как будто издалека. – Она была умнее меня. Всегда видела дальше, глубже. Я думал, что создаю лекарство от смерти. Она поняла, что мы открываем дверь, которую, возможно, не сможем закрыть.

Видения сменяли друг друга, как кадры в ускоренном фильме. Я видела, как моя мать постепенно выздоравливала – цвет возвращался к ее щекам, силы – к телу. Видела, как они с профессором работали вместе в лаборатории, совершенствуя формулу. Видела их первый поцелуй – неловкий, случайный, переросший в нечто большее.

А потом я увидела момент, когда все изменилось. Мою мать, смотрящую на результаты теста с выражением абсолютного ужаса. Профессора, не понимающего сначала, а потом – понимающего слишком хорошо.

– Она была беременна, – сказал профессор, и его голос дрогнул. – Два месяца. Она не знала, когда начала принимать формулу. А когда узнала… было уже поздно. Формула уже изменила не только ее кровь, но и вашу. Создала связь, которую нельзя было разорвать.

Я видела их ссору – яростную, отчаянную. Мою мать, кричащую, что она не позволит своему ребенку стать подопытным кроликом. Профессора, убеждающего, что ребенок будет особенным, что он станет следующим шагом эволюции.

– Она хотела сбежать, – продолжал профессор. – Исчезнуть. Родить вас где-нибудь, где я не смог бы вас найти. Защитить от меня и моих экспериментов.

– Но не смогла, – я чувствовала, как слезы текут по моим щекам, хотя не помнила, когда начала плакать.

– Формула… она создала зависимость. Не только физическую, но и временную. Ваша мать не могла уйти слишком далеко от источника формулы – от меня – без серьезных последствий. Она пыталась. И это убило ее.

***

Я всегда думала, что моя связь с профессором Лазарем началась после моего обращения. Теперь я понимала, что она существовала всегда – с самого момента моего зачатия. Невидимая цепь, соединяющая нас через десятилетия и измененную реальность.

Видения продолжались, показывая мне моменты, которых я никогда не знала. Мою мать, возвращающуюся в больницу, истощенную не болезнью, а отчаянной попыткой сбежать. Профессора, пытающегося спасти ее, но понимающего, что слишком поздно. Ее последние слова – не проклятие, не обвинение, а просьба. Просьба, которую он не выполнил.

– Она просила вас оставить меня в покое, – сказала я, и это не было вопросом. – Позволить мне жить нормальной жизнью.

– Да, – он не стал отрицать. – Но я не мог. Не только из-за научного интереса. Из-за связи. Я чувствовал вас – всегда. Как часть себя. Как продолжение эксперимента, который стал чем-то большим, чем наука.

Я видела, как после смерти моей матери профессор устроил так, чтобы меня удочерила семья, которую он мог контролировать. Как он следил за мной издалека, наблюдая за проявлениями формулы в моей крови. Как он ждал момента, когда я стану достаточно взрослой, чтобы понять и принять свою природу.

А потом я увидела то, чего не ожидала – его сомнения. Его ночные кошмары, в которых моя мать обвиняла его в предательстве. Его растущее осознание, что он создает нечто, что не может контролировать. Его страх – не за науку, не за эксперимент, а за меня. За ребенка, который никогда не просил быть частью этого.

– Вы хотели отпустить меня, – поняла я. – В какой-то момент вы решили выполнить ее просьбу.

– Да, – он закрыл глаза. – Когда вам было шестнадцать. Я видел, как вы росли, как становились своим собственным человеком, а не просто результатом эксперимента. Я решил уйти. Позволить вам жить той жизнью, которую вы выбрали бы сами.

– Но не ушли.

– Не смог, – он покачал головой. – Связь… она работала в обе стороны. Чем дальше я пытался уйти, тем сильнее становились временные искажения. Тем больше я терял контроль над своим разумом. Я понял, что мы связаны не просто кровью или формулой, а самим временем. Что мы должны либо существовать рядом, либо не существовать вовсе.

***

В 1993 году, в день моего рождения, в этой самой палате, профессор Лазарь стоял за стеклом, наблюдая за чудом, которое он помог создать. Не просто ребенка – существо, способное видеть и взаимодействовать с самим временем.

В 2018 году, в день моей смерти, он был рядом, готовый завершить то, что начал двадцать пять лет назад. Не из жестокости, не из научного интереса, а из необходимости. Потому что к тому моменту временные искажения стали слишком сильными, слишком опасными. Потому что только моя смерть и последующее обращение могли активировать полный потенциал формулы в моей крови.

Сейчас, в 2023-м, мы стояли в той же палате, соединенные кровью и общей целью – исправить то, что он разрушил своими экспериментами. Восстановить баланс, который он нарушил из гордыни и амбиций.

Я чувствовала, как наша смешанная кровь создает что-то новое – не просто связь между двумя существами, но мост между временными линиями. Стабилизирующую силу, которая начинала восстанавливать порядок в хаосе.

Видения становились менее интенсивными, более фокусированными. Я больше не видела калейдоскоп моментов из прошлого и будущего, а только эту палату – такой, какой она должна была быть. Без призраков, без эха других времен, просто… настоящее.