Мистические истории

– Это работает, – прошептал профессор. – Разлом закрывается.

Я кивнула, чувствуя, как напряжение в воздухе уменьшается. Как время вокруг нас начинает течь ровнее, спокойнее.

А потом я почувствовала это – жжение внутри, как будто моя кровь закипала в венах. Боль, похожую на прикосновение серебра, но в тысячу раз сильнее.

– Они здесь, – выдохнула я, отпуская руку профессора. – Хранители.

Он побледнел, но кивнул.

– Я чувствую их тоже, – сказал он, быстро вытирая кровь с ладони. – Нам нужно уходить. Сейчас же.

Мы выскользнули из палаты и поспешили к лестнице. Я чувствовала их присутствие – как давление, как тяжесть в воздухе. Они были близко, двигались по коридорам больницы, методично проверяя каждую комнату.

– Кто они? – спросила я шепотом, когда мы спускались по лестнице. – Как они выглядят?

– Как обычные люди, – ответил профессор. – Это часть их маскировки. Но вы узнаете их по глазам. Они… пустые. Как будто смотрят сквозь вас, видя все временные линии одновременно.

Мы достигли первого этажа и направились к боковому выходу. Я чувствовала, как жжение в крови усиливается – они приближались.

И тут я увидела его – мужчину в обычной больничной форме, стоящего у дверей. На первый взгляд, обычный санитар или охранник. Но его глаза… Профессор был прав. Они были пустыми, безжизненными, как будто смотрели сквозь реальность в какое-то другое измерение.

– Не двигайтесь, – сказал мужчина, и его голос звучал странно – как будто несколько голосов говорили одновременно, с легким эхом, отражающимся от стен. – Профессор Лазарь. И Элеонора Крейн. Наконец-то мы встретились.

Профессор инстинктивно шагнул вперед, частично закрывая меня собой.

– Мы исправляем то, что я разрушил, – сказал он твердо. – Закрываем разломы. Восстанавливаем баланс.

– Слишком поздно, – мужчина покачал головой. – Вы открыли двери, которые должны были оставаться закрытыми. Создали существо, которое не должно существовать. – Он посмотрел на меня, и я почувствовала, как его взгляд проникает сквозь кожу, изучая саму мою сущность. – Гибрид. Мост между мирами. Якорь для времени.

– Она не виновата в том, что я сделал, – голос профессора дрогнул. – Если вам нужен виновный – вот он я.

– Вина не имеет значения, – мужчина сделал шаг вперед. – Имеет значение только баланс. А вы оба – угроза этому балансу.

Я чувствовала, как жжение в крови усиливается, становясь почти невыносимым. Но вместе с болью пришло что-то еще – ясность. Как будто присутствие Хранителя обострило мои чувства, усилило связь с временными потоками вокруг нас.

И я увидела то, чего не видела раньше – тонкие нити времени, соединяющие нас троих. Не только меня и профессора, но и Хранителя. Мы все были частью одного уравнения, одной системы.

– Вы не просто охраняете время, – сказала я, делая шаг вперед, несмотря на предупреждающий жест профессора. – Вы и есть время. Его воплощение. Его… сознание.

Хранитель замер, его пустые глаза впервые сфокусировались на мне по-настоящему.

– Вы видите больше, чем должны, – сказал он после паузы. – Это… необычно.

– Она особенная, – произнес профессор с ноткой гордости в голосе. – Всегда была. Не просто результат эксперимента, а нечто большее.

– Именно поэтому она опасна, – Хранитель снова сделал шаг к нам. – Именно поэтому она не может существовать.

***

Я всегда знала, что моя связь с профессором Лазарем сложна и опасна. Но только сейчас начинала понимать, насколько. Мы были не просто двумя людьми, связанными экспериментом. Мы были двумя полюсами новой реальности – реальности, где время могло быть изменено, перенаправлено, исцелено.

И Хранители видели в этом угрозу. Не просто научному порядку или моральным принципам, а самому существованию времени как константы.

– Мы можем исправить это, – сказала я, глядя прямо в пустые глаза Хранителя. – Мы уже начали. Два разлома запечатаны. Осталось пять.

– Запечатаны временно, – возразил Хранитель. – Но сам ваш существование создает новые разломы. Каждый вдох, каждая мысль, каждое действие – все это искажает время вокруг вас.

– Тогда помогите нам, – я сделала еще один шаг вперед. – Вместо того, чтобы уничтожать, помогите исправить. Вы знаете время лучше, чем кто-либо. Вы можете показать нам, как закрыть разломы навсегда.

Хранитель молчал, и в его молчании я чувствовала не просто размышление, а консультацию – как будто он общался с другими Хранителями, существующими в других временных линиях.

– Это невозможно, – сказал он наконец. – Единственный способ закрыть разломы навсегда – устранить их источник. Вас.

– Нет, – профессор снова шагнул вперед. – Должен быть другой способ. Всегда есть другой способ.

– Не в этот раз, – Хранитель поднял руку, и я увидела, что в ней появился серебряный кинжал – тонкий, изящный, с рунами, вырезанными на лезвии. – Мне жаль. Действительно жаль. Но баланс должен быть восстановлен.

***

В 2018 году, в день моей смерти, я думала, что знаю, что такое страх. Видеть, как автомобиль теряет управление и несется прямо на тебя. Чувствовать удар, боль, а потом – пустоту.

Но тот страх был ничем по сравнению с тем, что я испытывала сейчас. Потому что сейчас я боялась не за свою жизнь – я боялась за само время. За реальность, которая могла разрушиться из-за того, что я существую.

Хранитель двигался с нечеловеческой скоростью – один момент он стоял в нескольких шагах от нас, в следующий был уже рядом, серебряный кинжал сверкнул в воздухе, направляясь к моему сердцу.

Но профессор Лазарь оказался быстрее. Он бросился между нами, и кинжал вошел в его грудь с тихим, влажным звуком.

– Нет! – крикнула я, подхватывая его падающее тело.

Профессор смотрел на меня с странной смесью боли и облегчения.

– Всегда… есть выбор, – прошептал он, и кровь окрасила его губы. – Я выбираю… исправить свою ошибку.

Хранитель отступил, глядя на нас с выражением, которое можно было бы назвать удивлением, если бы его лицо не было таким пустым.

– Интересно, – сказал он. – Он выбрал самопожертвование. Это… не было предсказано.

Я держала профессора, чувствуя, как его кровь пропитывает мою одежду. Серебряный кинжал все еще торчал из его груди, и я знала, что не могу его вытащить – это только ускорит смерть.

– Зачем? – спросила я, глядя в его глаза, которые начинали тускнеть. – Почему вы это сделали?

– Потому что… ты заслуживаешь жить, – прошептал он. – Потому что… я должен был защитить тебя. Как обещал твоей матери.

Я чувствовала, как слезы текут по моим щекам – горячие, обжигающие. Я ненавидела этого человека. Боялась его. Не могла простить за то, что он сделал со мной, с моей матерью, с самим временем.

И все же… я не могла позволить ему умереть. Не так. Не сейчас, когда мы только начали исправлять то, что он разрушил.

– Есть способ, – сказала я, глядя на Хранителя. – Должен быть способ спасти его и закрыть разломы. Должен быть баланс.

Хранитель наклонил голову, изучая меня с новым интересом.

– Вы предлагаете сделку? – спросил он. – Что вы можете предложить Времени?

– Себя, – ответила я без колебаний. – Но не как жертву. Как хранителя. Я могу стать одной из вас.

***

Я всегда считала, что моя связь с профессором Лазарем – это проклятие. Цепь, от которой я не могла освободиться. Теперь я понимала, что это было нечто большее – ответственность. За его ошибки, за его наследие, за будущее, которое он создал своими экспериментами.

И я была готова принять эту ответственность. Не из любви к нему – из понимания, что у меня нет выбора. Что я была создана для этого момента, для этого решения.

– Стать Хранителем… – произнес мужчина с ноткой удивления в монотонном голосе. – Это не так просто. Это не выбор, а судьба. Мы не становимся Хранителями – мы рождаемся ими.

– Я не была рождена обычным человеком, – возразила я. – Я была создана как мост между временами. Как существо, способное видеть и взаимодействовать с разными временными линиями. Разве это не то, что делают Хранители?

Профессор Лазарь закашлялся, и новая волна крови окрасила его губы.

– Элеонора… не надо, – прошептал он. – Ты не знаешь, что просишь.

– Я знаю достаточно, – я сжала его руку. – Я видела, что происходит с временем. Видела разломы. И если я могу помочь исцелить их, став Хранителем – я готова.

Хранитель смотрел на нас долгим, оценивающим взглядом. Потом медленно кивнул.

– Есть способ, – сказал он. – Но цена высока. Вы должны отказаться от своей нынешней формы существования. От своих воспоминаний. От своей… индивидуальности. Вы станете частью Времени, а не отдельным существом.

– А профессор? – спросила я, не отпуская руку умирающего мужчины. – Что будет с ним?

– Его судьба зависит от вашего выбора, – ответил Хранитель. – Если вы станете одной из нас, мы сможем исцелить его физическое тело. Но его разум… его связь с временем… это сложнее.

– Объясните, – потребовала я, чувствуя, как пульс профессора слабеет под моими пальцами.

– Профессор Лазарь нарушил законы времени не только своими экспериментами, но и своим существованием, – Хранитель говорил медленно, как будто подбирая слова для концепций, которые сложно выразить человеческим языком. – Он видел слишком много временных линий, вмешивался слишком часто. Его разум уже разрушается под тяжестью этого знания. Если мы исцелим его тело, это не остановит распад его сознания.

– Если только… – профессор прошептал, его голос был едва слышен. – Если только не стереть… воспоминания. Все, что связано с экспериментами. Со временем.

Хранитель кивнул.

– Это возможно, – согласился он. – Мы можем стереть все, что делает его опасным для временного континуума. Все его знания о формуле, о вас, о разломах. Он станет обычным человеком, без воспоминаний о своей прежней жизни.

– Но тогда он не будет собой, – возразила я. – Вся его жизнь, все его работы…

– Выбор за вами, – Хранитель был непреклонен. – Его смерть или его новая жизнь без прошлого. И ваше существование как Хранителя или ваша смерть как угрозы временному континууму.

***

В 1973 году профессор Лазарь сделал выбор, который изменил не только его жизнь и жизнь моей матери, но и саму ткань реальности. Он решил, что может контролировать время, подчинить его своей воле.

В 2023-м я стояла перед похожим выбором. Не из гордыни или амбиций, а из необходимости. Из ответственности за то, что было создано.

Я посмотрела на профессора, чья жизнь утекала с каждой секундой. Человека, которого я одновременно ненавидела и не могла отпустить. Моего создателя, моего мучителя, моего учителя.

– Если я соглашусь стать Хранителем, – сказала я, глядя в пустые глаза существа перед нами, – что произойдет с разломами? С теми, кто застрял между жизнью и смертью?

– Разломы будут запечатаны, – ответил Хранитель. – Не временно, как вы делали до сих пор, а навсегда. Время восстановит свой естественный ход. Те, кто застрял… найдут покой.

– Они умрут?

– Они перестанут существовать в состоянии между. Это милосердие, не жестокость.

Я кивнула, понимая. Затем посмотрела на профессора.

– А если я выберу смерть? – спросила я тихо. – Что тогда?

– Тогда мы оба умрем, – прошептал профессор. – И разломы… продолжат расширяться. Медленнее, но неизбежно. Пока время… не разрушится полностью.

Хранитель не стал возражать, и это было красноречивее любого подтверждения.

Я закрыла глаза, чувствуя тяжесть выбора. Отказаться от своей жизни, от своей индивидуальности, стать частью чего-то большего – Времени. Или умереть, зная, что обрекаю мир на медленное разрушение.

Выбор казался очевидным. И все же…

– Я хочу знать одну вещь, – сказала я, открывая глаза и глядя на профессора. – Правду. Всю правду. Почему вы сделали это? Не научный интерес, не амбиции. Настоящую причину.

Профессор Лазарь смотрел на меня долгим взглядом, в котором боль смешивалась с чем-то похожим на освобождение – как будто он ждал этого вопроса всю жизнь.

– Страх, – прошептал он наконец. – Страх времени. Страх его неумолимости. Я видел, как оно забирает всех, кого я любил. Моих родителей. Моих пациентов. Твою мать… – Он закашлялся, и новая волна крови окрасила его губы. – Я хотел победить его. Подчинить. Сделать своим союзником, а не врагом. Я был… таким глупым.

– Вы были человеком, – сказала я мягче, чем намеревалась. – Со всеми человеческими страхами и надеждами.

– И ошибками, – добавил он с горькой улыбкой. – Непростительными ошибками.

***

Я всегда думала, что моя связь с профессором Лазарем основана на зависимости, на необходимости, на отсутствии выбора. Теперь я видела, что это было сложнее. Мы были связаны не только кровью, но и общей судьбой – судьбой людей, осмелившихся бросить вызов времени и теперь расплачивающихся за свою дерзость.

– Я согласна, – сказала я, глядя на Хранителя. – Я стану одной из вас. Но с одним условием.

Хранитель наклонил голову, ожидая.

– Профессор Лазарь должен жить, – продолжила я. – Не просто физически. Его разум, его воспоминания… они должны остаться нетронутыми. Он должен помнить, что сделал, и почему. Должен нести ответственность за свои действия.

– Это невозможно, – возразил Хранитель. – Его знания о временных манипуляциях слишком опасны. Его разум уже разрушается под их тяжестью.

– Тогда оставьте ему воспоминания, но заберите знания, – я не отступала. – Пусть он помнит свои ошибки, свою гордыню, свой страх. Пусть помнит мою мать и меня. Но пусть забудет, как создал формулу, как манипулировал временем. Сделайте его… свидетелем, а не создателем.

Хранитель молчал, и в его молчании я снова чувствовала консультацию – как будто он общался с другими Хранителями, существующими в других временных линиях.

– Это… необычное требование, – сказал он наконец. – Но возможное. Однако цена будет выше. Ваша трансформация будет более… полной. Вы потеряете больше своей индивидуальности, чем могли бы.

– Я согласна, – повторила я без колебаний.

– Нет, – профессор попытался сесть, но сил не хватило. – Элеонора, не делай этого. Не ради меня. Я не стою такой жертвы.

– Это не ради вас, – я посмотрела ему в глаза. – Это ради баланса. Ради справедливости. Кто-то должен помнить, что произошло. Кто-то должен нести ответственность. И кто-то должен исправить то, что было разрушено.

Я повернулась к Хранителю.

– Как это произойдет? – спросила я. – Моя трансформация.

– Здесь и сейчас, – ответил он. – В этой точке времени и пространства. Я проведу ритуал, который свяжет вас с Временем. Вы почувствуете… изменения. Сначала физические, потом ментальные. Это будет больно, но недолго. А потом…

– А потом я перестану быть собой, – закончила я за него.

– Вы станете чем-то большим, – поправил он. – Частью Времени. Его глазами, его руками, его защитником.

Я кивнула, принимая это. Затем наклонилась к профессору и прошептала:

– Живите. Помните. И никогда больше не пытайтесь обмануть время.

Он смотрел на меня с такой смесью горя, гордости и раскаяния, что на мгновение я увидела в нем не монстра, не ученого, одержимого своими экспериментами, а просто человека – сломленного, потерянного, ищущего искупления.

– Прости меня, – прошептал он. – За все.

– Я уже простила, – ответила я, и это была правда. – Иначе я не была бы здесь.

Я выпрямилась и кивнула Хранителю.

– Я готова.

Он протянул руку и коснулся моего лба. Его прикосновение было холодным, но не как лед – как пустота космоса, как абсолютный ноль, как отсутствие всего.

– Элеонора Крейн, – произнес он, и его голос звучал как хор тысяч голосов, – вы отказываетесь от своей нынешней формы существования и принимаете бремя Хранителя Времени. Вы становитесь не его слугой, но его частью. Не его наблюдателем, но его воплощением. Вы отрекаетесь от прошлого и будущего, чтобы существовать во всех временах одновременно.

– Вы принимаете это добровольно и с полным пониманием последствий?

– Да, – ответила я, и мой голос прозвучал странно – как будто эхом, отражаясь от стен больницы и от самого времени вокруг нас.

– Тогда начнем, – Хранитель достал из воздуха серебряный кубок, похожий на тот, из которого профессор Лазарь когда-то дал мне попробовать свою кровь. – Ваша кровь и кровь времени должны смешаться.

Он сделал быстрое движение рукой, и я почувствовала острую боль на запястье – тонкий порез появился, как будто от невидимого лезвия. Моя темная кровь начала капать в кубок, но вместо того, чтобы собираться на дне, она словно растворялась в воздухе, создавая странную дымку внутри сосуда.

Затем Хранитель поднес кубок к своим губам и прошептал что-то – слова на языке, которого я никогда не слышала, но каким-то образом понимала. Он говорил о времени, о его течении, о его законах и исключениях. О балансе между порядком и хаосом, о тонкой грани между существованием и небытием.

Когда он закончил, в кубке появилась жидкость – не кровь, не вода, а что-то похожее на жидкое серебро, переливающееся всеми цветами одновременно.

– Пейте, – сказал он, протягивая мне кубок. – И станьте тем, кем вам суждено было стать.

Я взяла кубок дрожащими руками, бросила последний взгляд на профессора Лазаря, который смотрел на меня с выражением, которое я не могла полностью расшифровать – страх, гордость, сожаление, надежда… все смешалось в его глазах.

– До встречи в другом времени, – сказала я ему и поднесла кубок к губам.

Жидкость была одновременно горячей и холодной, сладкой и горькой, густой и невесомой. Она обжигала горло и замораживала внутренности. Она текла не только внутрь меня, но и сквозь меня – через кожу, через кости, через саму мою сущность.

И с каждым глотком я чувствовала, как меняюсь. Как мое восприятие расширяется, выходя за пределы человеческого понимания. Я видела не только настоящее, но и все возможные прошлые и будущие. Видела не только эту больницу, но и все места, где она стояла и будет стоять. Видела не только профессора Лазаря и Хранителя, но и всех, кто когда-либо был и будет связан с ними.

Это было ошеломляюще, невыносимо, прекрасно.

Когда последняя капля исчезла, я опустила кубок и увидела, что мои руки начинают меняться – становиться прозрачными, как будто сделанными из того же жидкого серебра, что было в кубке.

– Что происходит? – спросила я, но мой голос уже не был моим – он звучал как хор, как симфония, как шепот тысячи голосов.

– Вы становитесь Временем, – ответил Хранитель. – А Время становится вами.

Я чувствовала, как моё тело растворяется, теряет форму, становится чем-то иным – не материей, не энергией, а чистым потенциалом. Я была везде и нигде, всегда и никогда.

И в этот момент абсолютной трансформации я увидела то, чего не видела раньше – истинную природу Времени. Не линейный поток от прошлого к будущему, а бесконечную сеть возможностей, вероятностей, выборов. Каждое решение, каждое действие, каждая мысль создавали новые ветви, новые пути, новые реальности.

И я видела разломы – не просто трещины в ткани реальности, а раны в самом Времени. Места, где естественный ход событий был нарушен, искажен, разорван. Я видела их все – не только семь, отмеченных на карте профессора, но и сотни других, меньших, почти незаметных, но не менее опасных.

И я знала, что должна их исцелить. Не просто запечатать, а восстановить естественный поток времени, вернуть баланс между порядком и хаосом.

Это было моё предназначение. Моя судьба. Моя ответственность.

***

Профессор Лазарь наблюдал за трансформацией Элеоноры с смесью ужаса и благоговения. Он видел, как её тело становится прозрачным, как серебристая дымка окутывает её, как её глаза начинают светиться всеми цветами одновременно.

Он видел, как она перестаёт быть человеком – или вампиром – и становится чем-то иным. Чем-то, что он не мог полностью понять или описать.

И в этот момент он почувствовал, как серебряный кинжал в его груди начинает двигаться – не выходя из раны, а растворяясь в ней. Боль исчезла, заменённая странным теплом, распространяющимся по всему телу.

– Что происходит? – спросил он, глядя на первого Хранителя.

– Она исцеляет вас, – ответил тот. – Используя свою новую связь с Временем. Это… необычно. Она сохраняет больше своей индивидуальности, чем я ожидал.

Профессор посмотрел на существо, которое когда-то было Элеонорой Крейн. Она – или оно – парила в воздухе, окутанная серебристым сиянием. Её форма постоянно менялась, то обретая человеческие очертания, то растворяясь в абстрактных узорах.

Но глаза… глаза оставались узнаваемыми. Те же глаза, которые смотрели на него с ненавистью, страхом, любопытством, пониманием. Глаза, которые он знал лучше, чем свои собственные.

– Элеонора? – позвал он, не уверенный, что она всё ещё может его слышать или понимать.

Существо повернулось к нему, и на мгновение он увидел в нём проблеск той женщины, которую знал. Проблеск человечности в бесконечности Времени.

– Я здесь, – ответила она голосом, который звучал отовсюду и ниоткуда одновременно. – И везде. И всегда.

– Ты… помнишь меня? – спросил он, поднимаясь на ноги, удивлённый отсутствием боли или слабости.

– Я помню всё, – ответила она. – Все версии вас, все моменты нашей связи, все возможные пути, которые мы могли бы выбрать.

Она протянула руку – или то, что когда-то было рукой, а теперь напоминало поток серебристого света – и коснулась его лба.

– Я исцелила ваше тело, – сказала она. – Но ваш разум… он всё ещё нестабилен. Слишком много времён, слишком много реальностей. Я должна выполнить своё обещание.

Профессор почувствовал, как что-то меняется внутри его головы – как будто кто-то перелистывает страницы книги его памяти, останавливаясь на некоторых, пропуская другие.

– Что ты делаешь? – спросил он, чувствуя странную лёгкость, как будто тяжесть, которую он нёс годами, начинала исчезать.

– Забираю знания, но оставляю воспоминания, – ответила она. – Вы будете помнить, что сделали, но не как. Будете помнить свои ошибки, но не сможете их повторить. Будете помнить меня, но не формулу, которая меня создала.

Он хотел возразить, хотел сказать, что его работа слишком важна, что его знания нельзя просто стереть. Но слова не приходили. Вместо этого он чувствовал только облегчение – как будто наконец освобождался от бремени, которое сам на себя возложил.

– Спасибо, – прошептал он, и это было самое искреннее "спасибо", которое он когда-либо произносил.

***

Я видела профессора Лазаря не только таким, каким он был сейчас – пожилым мужчиной с серебряными висками и усталыми глазами. Я видела его молодым учёным, полным амбиций и надежд. Видела его в средних годах, одержимым своими экспериментами. Видела его в бесчисленных возможных будущих – умирающим от своих ошибок, живущим в изгнании, находящим искупление, теряющим рассудок…

И я выбирала для него путь. Не из мести, не из жалости, а из понимания баланса. Из ответственности, которую теперь несла как Хранитель Времени.

Я забирала его знания о формуле, о временных манипуляциях, о способах изменить естественный ход событий. Но оставляла его воспоминания о последствиях, о боли, которую он причинил, о жизнях, которые изменил.

Это был мой подарок ему – и моё наказание. Возможность жить дальше, но с полным осознанием цены своей гордыни.

Когда я закончила, он выглядел иначе – не физически, но что-то в его глазах изменилось. Тяжесть безумия, которая преследовала его годами, исчезла, заменённая ясностью. Но вместе с ней пришло и осознание – полное, беспощадное осознание всего, что он сделал.

– Я помню, – прошептал он, и в его голосе звучало удивление. – Я помню всё, но не могу… не могу воспроизвести формулу. Не могу вспомнить уравнения, расчёты, процессы. Только результаты. Только… боль.

– Это ваше искупление, – сказала я голосом, который больше не был полностью моим. – Жить с памятью, но без возможности повторить ошибки.

Первый Хранитель наблюдал за нами с выражением, которое можно было бы назвать любопытством, если бы его лицо не было таким пустым.

– Интересно, – произнёс он. – Вы сохраняете больше своей индивидуальности, чем любой другой Хранитель до вас. Это… необычно.

– Я была необычной ещё до трансформации, – ответила я, чувствуя, как моё сознание расширяется, охватывая всё больше временных линий, всё больше возможностей. – Гибрид. Мост между мирами. Якорь для времени. Разве не так вы меня назвали?

Он кивнул.

– Именно поэтому вы были угрозой. И именно поэтому вы можете стать самым сильным из нас.

Я повернулась к профессору Лазарю, который смотрел на меня с выражением, которое я не могла полностью расшифровать – смесь горя, гордости, раскаяния и чего-то похожего на надежду.

– Что теперь? – спросил он тихо. – Что будет со мной? С разломами? С теми, кто застрял между жизнью и смертью?