Подарок Мэрилин Монро

Норме Джин исполняется три годика. Женщина со строгим взглядом протягивает ей пирог с небольшими горящими свечами и фальшиво напевает: «С днем рождения!»

«Спасибо, мама!» – лепечет девочка.

И сразу получает пощечину. Нет, не в прямом смысле слова; руку на детей Ида Болендер никогда не поднимала. Только есть фразы, которые ранят сильнее удара.

«Норма Джин… ты должна знать… я очень люблю тебя, но я не твоя родная мама…»

Отличный подарок на день рождения крохи.

Нет, Ида не была жестокой. Просто всегда старалась называть вещи своими именами. И никогда не позволяла обращаться к себе «мама», никогда!

Задуть все огоньки на пироге от волнения не получается.

И это только начало.

У Нормы Джин не получается слишком многое: не заливаться слезами от осознания того, что родная мать – сумасшедшая, а отец и вовсе неизвестен[7]; не орать, видя, что Ида все-таки относится к родным детям лучше, чем к приемным.

Малышка Норма Джин хочет всего и сразу – новых платьев, конфет, покататься на аттракционах, сходить в кино.

Почему появляются именно такие желания – понять сложно. Может, это привет от родной мамочки, которая в промежутках между лечением ни в чем себе не отказывала? По крайней мере, у Болендеров научиться ничему подобному было невозможно.

«Я никогда не стану пить вино и курить и всю жизнь буду молиться Господу Богу нашему», – повторяют все дети Иды Болендер с самого раннего утра. И это только первая молитва, а всего их – три, перед каждой трапезой. В этой семье принято ходить в церковь, а не в кино. Здесь в почете готовка благотворительных обедов, но не развлечения.

Однако и христианское терпение имеет пределы. Или просто вся набожность Иды на самом деле была лицемерием?

В этом мире никто не говорит правды! И все врут! Действительность ускользает, рассыпается. Хочется найти хоть какую-нибудь точку опоры. Но ее нет, падение в пропасть бесконечно.

Нет-нет, никто и не думает отклоняться от темы.

Это и есть мысли маленькой Нормы Джин.

Ей не повезло, да.

Просто дико не повезло.

Она никогда не видела своего отца.

Она не чувствовала материнской любви и заботы.

И с ранних лет познала предательство…

После того как злобный сосед разрубил щеночка Типпи надвое мотыгой, Норме Джин хочется только одного: плакать, плакать, плакать.

Слезы хотя бы капельку облегчают боль. О, как жесток этот мир, где даже маленький беленький песик с забавной мордочкой не может рассчитывать на любовь!

Норма Джин плачет несколько дней подряд, и нервы Иды не выдерживают.

«В конце концов, у этой несносной девчонки имеется родная мать. Она недавно в очередной раз вышла из психиатрической клиники, вроде бы выглядит присмиревшей. Она хочет забрать Норму Джин. Так пускай забирает! Да, у нее нет возможности заботиться о девочке. Но это уже не мои проблемы! Доходы от Нормы Джин[8] несопоставимы с теми проблемами, которые она доставляет!»

Думала ли так Ида? Жалела ли о том, что отдала ребенка психически неуравновешенной женщине?

Это неизвестно.

А только она собрала чемодан Нормы Джин и объявила:

– Теперь ты будешь жить со своей родной матерью. Иди же отсюда, не медли! Видишь, за тобой уже приехал автомобиль…

Глэдис, помнится, сидела на заднем сиденье желтого такси.

Норма Джин инстинктивно забирается на переднее сиденье, поближе к водителю, подальше от чужой женщины с красивым отрешенным лицом, которую тетя Ида велела называть мамой.

Норме Джин так обидно, а еще страшно. Она ведь помнит – мама может ударить, она хватается за нож…

И эти страхи небезосновательны.

Через пару месяцев у Глэдис опять обострение, ее забирают в клинику.

«Мы будем жить с тобой вдвоем, – говорит мамина подруга Грейс. – Нам будет с тобой неплохо, малышка».

Норма Джин ей верит. У нее просто нет выбора. И, оказывается, всем иногда надо верить во что-то такое.

Вот Норма Джин и верит, и вспоминает эти слова, даже когда за стенкой раздается:

– Отдай девчонку в приют. У меня двое своих детей, еще один рот я не потяну.

Так говорит новый кавалер тети Грейс.

Норма Джин старается кушать совсем немного, как птичка. От голода у нее постоянно кружится голова.

Но через неделю она уже, обмирая от ужаса, стоит у дверей приюта…

Нет, Грейс по-своему старалась устроить судьбу девочки.

Иногда она, уговорив своего мужа, забирала Норму Джин домой. Но тот мог терпеть чужое дитя лишь пару месяцев, а потом все, что бы ни делала Норма Джин (а она делала только одно – старалась не попадаться на глаза), вызывало ярость.

И Грейс пристраивала малышку к друзьям. Кто-то из них научил пить шампанское. Кто-то пытался уложить в постель.

Разные дома, школы. Одинаково чужие люди…

В конце концов, тетя Грейс, осознав накануне очередного переезда, что муж не позволит забрать Норму Джин с собой, все решила просто.

Отдала Норму Джин, которой едва исполнилось шестнадцать, замуж за жившего по соседству Джима Догерти.

Норма Джин не любит мужа. И очень боится секса.

И все-таки у нее в сердце живет надежда.

А вдруг Джим окажется добрым, ласковым и заботливым? Вдруг он полюбит свою жену?

У Нормы Джин впервые появится кто-то, кому она будет по-настоящему нужна. И у нее будет свой собственный дом…

Впрочем, мечты о рае обернулись адом.

Для Нормы Джин это, в общем-то, обычное дело…

…Смахивая слезы, Гарри поднялся с газона и зашагал к домику.

Вообще-то там хранился садовый инвентарь.

А еще на полке, рядом с удобрениями и средствами от тли, стоит небольшой магнитофон.

Доктор Мэй выбросила его в мусорный бак, когда он сломался.

А починить его было проще простого.

Можно взять тот магнитофон, установить в него батарейки, спрятать в кустах и сделать запись.

А потом…

Всхлипнув, Гарри слабо улыбнулся.

Нет, у него не было мыслей о шантаже актрисы, о том, что эту историю можно продать газетчикам.

Просто ему хотелось иметь возможность иногда слышать этот нежный, с легким придыханием, невероятно сексуальный голос.

Уж, конечно, это вам не какая-нибудь горничная миссис Мэй Дженнифер. А сама Мэрилин Монро!

– Черт побери, неужели никто не может позаботиться о такой сладкой малышке?! – ворчал Гарри, разыскивая в полумраке магнитофон.

После яркого солнца казалось, что в сарае стоит темень – хоть глаз выколи. И неиспользованных батареек на полке не нашлось. Однако садовник не растерялся, нащупал фонарик, открутил крышку, выкатил на ладонь пару круглых батарей. А потом продолжил:

– Уж я бы сделал так, чтобы Мэрилин была счастлива! Только разве она позволит приблизиться к себе такому простому парню?! Она – звезда, а я – самый обычный человек…

– Через полтора часа наш самолет совершит посадку в международном аэропорту Лос-Анджелеса «Лакс». Температура в Лос-Анджелесе составляет 17,2 градуса выше нуля по Цельсию или 63 градуса по Фаренгейту. А теперь пассажирам будут предложены прохладительные напитки и сандвичи.

Когда в проходе между креслами комфортабельного «Боинга» вновь появились стюардессы, перемещающие тележку с вином, соками и минералкой, Лика Вронская печально вздохнула.

Скорее бы уже добраться до этой Америки!

За многочасовой перелет пассажиров перманентно поили-кормили, и теперь уже кажется, что океан булькает в собственном животе. И в этом океане радостно плещется бегемот, так как еще на подлете к США американские авиалинии начинают знакомить с местной кухней посредством невероятного количества гамбургеров. Вроде и проголодаться не успеваешь – а все равно что-то постоянно жуешь, жуешь…

– Лика… вы не подержите Сашеньку еще раз? – Девушка на соседнем сиденье улыбнулась, ерзавший на ее коленях бутуз плаксиво наморщил носик-кнопку. – Извините за беспокойство, но это количество воды…

– Все правильно. – Вронская протянула руки к мальчику. – Во время такого многочасового перелета надо же чем-то заниматься. Правда, Саша? Конечно же, я тебя подержу, и ты будешь вести себя хорошо, согласен?

Ребенок полутора лет от роду смотрел вслед удалявшейся в конец самолета маме, и на пухлощеком личике отражалась вся сложность решаемой им стратегической задачи.

Разреветься теперь, когда мама ушла? Но она вряд ли вернется; плавали – знаем.

Наверное, лучше все-таки дождаться, пока блудная мать разместится в своем кресле и вот тогда поистерить уже с особым удовольствием? Чтобы мамуля знала, знала и понимала: такого прекрасного сына ни в коем случае нельзя оставлять с какими-то непонятными, чужими тетеньками.

– Господи, Сашка, какой же ты хороший, пока маленький. Маленькие детки – маленькие проблемы, правду говорят, – прошептала Лика, невольно улыбаясь исходящему от Сашиной макушки приятно-сливочному запаху. – А потом дети подрастают. Моей Даринке уже четыре года. Болтает вовсю. Лучше бы она иногда молчала…

Закусив губу, Лика уставилась в иллюминатор, залепленный снежной ватой облаков.

Но только память все равно уже услужливо начинает болезненный кинопоказ.

…– Ты – злая мама, – выпалила вдруг симпатичная кроха с белоснежными кудряшками. – Ты меня бросаешь.

В горле от таких заявлений дочки комок. Поэтому, наверное, голос звучит жалко:

– Дарина, да что ты говоришь такое! Ты – мое солнышко, я люблю тебя. Почему ты решила, что я – злая?..

– Ты уходишь, и тебя нет дома. Не хочу сидеть с няней, хочу играть с тобой!

– Но если я буду играть с тобой, то я не смогу ходить на работу, и у нас не будет денежек, чтобы купить игрушки!

– А ты все равно не покупаешь мне плейстейшен! И еще я хочу «Нокию», без кнопок, чтобы пальчиком звонить…

Конечно, дочь еще слишком мала, чтобы понимать какие-то вещи. Глупо обижаться на нее. Обижаться глупо, и в общем и целом материнское сердце все прощает. Но только все равно в нем присутствует удивление – откуда такая жестокость в малышке? Вроде бы совсем недавно она еще не могла ходить. Приходилось брать ее за ручки, и она топала первыми неуверенными шажками, выговаривала первые словечки, улыбалась до ушей беззубой улыбкой… И как-то незаметно превратилась в маленькую вредину, постоянно чего-то требующую и не желающую слышать ни о чем, кроме удовлетворения собственных желаний. У нее есть только желания и никакой благодарности! А ведь она во время беременности позаимствовала из организма своей мамаши весь кальций, что отразилось и на зубах, и на волосах. Она растянула живот своим пухленьким, под четыре кило, тельцем; сколько сил понадобилось, чтобы привести себя в форму после родов! Она изменила жизнь своей матери полностью, в ней больше не осталось места для развлечений, только работа, работа… Ведь детка и так растет без отца[9], значит, приходится вкалывать и за маму, и за папу, чтобы у нее все было, чтобы девочка ни в чем не нуждалась. А благодарность?.. Смешно, конечно, ожидать ее от маленького ребенка. Но если бы дочь была хотя бы немного добрее! Недавно Дарине, которой накануне пообещали поход в пиццерию, бабушка пыталась объяснить: «Солнышко, мама плохо себя чувствует, она простудилась и не может веселиться. Давай пожалеем маму, останемся дома». – «Пусть она нас отвезет и сама полежит в машинке, ей лучше станет», – просиял ребенок. «По крайней мере, она не оставила тебя под дверью пиццерии, – бабуля всегда защищает внучку. – А полежать в машине с температурой – это и правда лучше, чем сидеть в кафе… Я с тобой согласна, дети растут жестокими. Непонятно, откуда Дарина это все подхватывает, – телевизор ты ей ограничиваешь, к компьютеру не подпускаешь. Может, что-то слышит от детей на площадке во время прогулок с няней?.. А вообще, знаешь, ее жестокость – это вынужденная мера. В конце концов, если все вокруг немножко звери, то для того, чтобы адаптироваться в таком обществе, надо с детства обзавестись зубками…» Похоже, дочь приобрела в лице бабушки первоклассного адвоката.

Дарина растет, и… уже иногда неприятно удивляет.

Да, да, это так: ценим, когда теряем. Только теперь начинаешь понимать: во взаимоотношениях с дочерью был такой прекрасный, наполненный исключительной гармонией период. Когда ребенок крошечный, когда он целиком зависит от матери – это такое счастье, несмотря на частые ночные кормления, колики, плач по поводу режущихся зубок. Беспомощного ребеночка любить просто и приятно, такая любовь чиста, ничем не омрачается. Но как только проходит пара лет, и личность начинает развиваться… Плоть от плоти материнской порой высказывает такое…

– Хочу, чтобы ты играла со мной! – требует Дарина, и из ее глазок градом катятся слезы.

Непонятно, что происходит с ребенком! Ведь няня, Светичка, как ее называет Дарина, – лучший друг малышки, она веселая, ответственная, на нее можно положиться. Наверное, ребенок взрослеет, пытается диктовать свои условия…

– Хочу, чтобы ты играла со мной! Хочу в «Макдоналдс»! Хочу, хочу…

Ситуация становится все хуже и хуже.

И так из офиса редакции еженедельника «Ведомости» возвращаешься, с учетом пробок, не раньше восьми-девяти вечера. А к таким воплям домой и вовсе идти не хочется. Маленькая кроха потихоньку выживает маму из собственной квартиры. Мать проклинает себя, но засиживается на работе уже специально. К полуночи детка засыпает, и можно последовать ее примеру, завалиться спать без просмотра очередной серии «Марлезонского балета»…

Сдать ребенка в детский сад нельзя – Дарина часто болеет.

Менять няню бессмысленно – от добра добра не ищут; лучше Светланы с дочкой никто не управится.

Что делать? Что делать с этими истериками?..

В душе обосновываются беспомощность и страх.

Ведь если с ребенком не получается справиться теперь, то что будет потом?..

– Я помогла тебе поработать… – хитро улыбается Дарина. – Компьютер захотел пить. А мы с тобой будем играть в прятки!

В общем, это и стало последней каплей.

Точнее, последней чашкой обжигающего кофе, вылитой прямо на клавиатуру ноутбука…

Из важных материалов на не подлежащем ремонту «венике» хранилось недавно написанное интервью с депутатом Госдумы. Но его удалось восстановить через мейл, файл отправлялся собеседнику на визирование. А вот половина детективного романа – такого захватывающего, такого любопытного! – канула в Лету.

Конечно, в издательстве пошли навстречу постоянному автору, вошли в положение и перенесли срок сдачи книги.

Испорченного ноутбука, по большому счету, тоже было не жаль. Давно следовало с ним расстаться – старенький, зависающий, он все чаще заставлял свою хозяйку нервничать; но менять его (сила привычки!) на новый комп все же не хотелось.

В общем, все устроилось, никакой катастрофы не произошло.

Только вот обида…

Господи, доченька, четыре года без отпуска, сон урывками, много работы, командировки, никакой личной жизни – все для тебя. А ты – маленькая вредина, эгоистка, жестокая…

В таком настроении Лику и застал звонок Кати Фриман, до недавних пор носившей фамилию Ермолович.

Подруга приглашала приехать в гости.

Полгода назад она вышла замуж за американца Майкла Фримана и переехала в США. Свадьбы как таковой не было, со всеми этими визами-сборами у Катерины просто руки не дошли собрать друзей. «Но все-таки, знаешь, душа просит праздника! – Катя счастливым голосом перекрикивала гул машин, обрывки английской речи. – И я решила – а не пригласить ли мне подружек и родственников в Штаты? Мишутка позовет и своих друзей, родных… Лучше все-таки поздно, чем никогда. Наплевать, что «молодая была немолода» – хочу белое платье… Приезжай, Лика! Буду рада тебя видеть! Наш новый дом, конечно, пока не обустроен, я хочу со временем купить кое-что из приличной мебели. Кухню надо обязательно менять. Представляешь, мы с мужем пересмотрели кучу домов, в том числе и тех, которые нам явно не по карману. Дом может быть шикарным, а кухня – всегда полный отстой. Но ты не подумай, я тебя не в сарай приглашаю! Наш домик просторный, в нем куча спален, а еще есть большой сад. Приезжай, места всем хватит. Ты можешь остаться у нас на неделю-другую. Знаешь, особняки, которые стоят прямо на берегу океана, здесь жутко дорогие. Прибрежная улица тут во всех городках называется одинаково – Первая Океаническая. Мы, конечно, купили дом подешевле, на Двадцать пятой улице. От нее до океана – минут сорок пешком. По местным меркам – далеко, а после наших московских пробок, в которых можно и полдня простоять, это все смешно, правда?»

Океан, наверное, и доконал окончательно, заставил принять решение о поездке.

Видеть безбрежную голубую гладь вместо испорченного ноутбука показалось таким заманчивым.

А еще Катя рассказала, что в саду растут грейпфруты и лимоны. Они очень даже съедобные. Только местные их не едят, не принято.

– Это мы свои яблочки, которые на даче вырастим, уплетаем за обе щеки. А аборигены здесь – большие эстеты. Они лучше хурму в супермаркете купят, по доллару штука. А ту, что в саду, в жизни не съедят. Приезжай, Лик! Здесь так интересно, мы с Мишуткой тебе все покажем, – уговаривала подруга.

– Хорошо, я приеду, – невольно вырвалось в ответ. – Кажется, это именно то, что мне сейчас нужно. Спасибо за приглашение!

Потом предстоял долгий сбор документов для визы, отчаянные муки совести («ребенок не виноват, что у него с рождения начался переходный возраст»), лихорадочное дописывание романа, подготовка статей для газеты.

Во всей это круговерти – успеть, не забыть, предусмотреть – как-то совсем не получалось задуматься и осознать, что предстоит встреча с Америкой.

Какой окажется эта страна кантри, небоскребов, джинсов и кока-колы?

Теперь вот сердце тревожно замирает от предчувствия встречи…

Нет, Америку никогда не хотелось увидеть так сильно, как Францию, Израиль или Мальдивы.

Она казалась слишком простой, может, даже излишне знакомой благодаря кинематографу.

Почему-то представляется: города наполнены толстыми людьми, постоянно уничтожающими гамбургеры.

Даже странно, что с такими нездоровыми привычками питания эти толстячки-американцы смогли сделать так, что их государство контролирует фактически половину мира.

Хотя, наверное, элита гамбургеры не трескает и кока-колу, разъедающую желудок, не пьет.

… – Скоро я все увижу своими собственными глазами, – пробормотала Лика Вронская, приникнув к иллюминатору.

Самолет стал снижать высоту, и от этого резко заложило уши.

Сашенька, дремавший на коленях мамы, проснулся и заплакал.

Кто-то впереди нецензурно ругается по-английски. С сильным американским акцентом, искажающим звучание слов; но смысл уловить можно – излишне стремительная посадка.

А сзади раздаются восхищенные возгласы, по-русски: «Какой вид, обалдеть!»

Действительно, есть от чего прийти в восторг.

Приближающийся с каждой минутой Лос-Анджелес прекрасен.

Уже можно различить многое: голубую гладь воды, сияющие коробочки-небоскребы, темные ленты шоссе, вдоль которых растут пальмы; а еще холмы; похоже, и парк аттракционов с огромным колесом обозрения и американскими горками…

Когда самолет коснулся земли, Лика придирчиво изучала в зеркальце пудреницы свое отражение.

В общем и целом для встречи с Америкой оно выглядело вполне прилично. Зеленые глаза радостно сияют; светлые волосы, накануне поездки подстриженные в стильное каре, лежат отлично; вишневый полупрозрачный блеск делает губы влажно-соблазнительными.

«Надеюсь, мои сорок пять кило веса после этой поездки не распухнут. С учетом того, что росточек у меня – метр с кепкой, каждый лишний килограмм сразу же заметен, – Вронская провела пуховкой по лицу. – Говорят, в Америке поправляются быстро, так что надо это учитывать, и если не придерживаться диеты, то, по крайней мере, все-таки сохранять голову на плечах…»

– Спасибо за компанию! Удачи вам! – Девушка-соседка улыбается, и даже малыш на ее руках выглядит радостным, словно бы понимает: многочасовой полет закончился, вот к самолету уже подъезжает трап.

Открыв рюкзачок, Лика извлекла мобильный телефон, кивнула соседке:

Примечания