Когнитивная гармония как механизм текстовой деятельности
- -
- 100%
- +
Человек издавна пытался «адаптироваться» не только с помощью мифологии, религии, но и искусства. «Сущность искусства – в культе устойчивой гармонии». Подлинное искусство всегда стремится отражать «не просто эмпирические факты, мимолетное», но реальность «в ее субстанциональном значении, открывая в мгновении беспредельную глубину, пытаясь уловить и запечатлеть идеальное состояние предметов и явлений». Искусство стремится к перевоссозданию реальности, «расщеплению и переструктурированию элементов видимого мира с целью обнажения, выявления и переживания глубинных типов гармонии» [Еремеев, 1987, с. 8].
Философия уже в своем изначальном понимании мыслилась «бескорыстным стремлением к истине и приобщением к совершенству мироздания, несоизмеримо превышающего возможности человеческого познания». В то же время именно познание давало «власть над силами хаоса» [Каган, 1997, с. 12]. Именно философствование создало особый настрой ума и сердца, способствующий ценить не столько гармоничные субстанции, сколько «гармонию саму по себе». «Философ – тот, кто созерцает гармонию, кто способен видеть природу гармонии и радоваться ей» [Платон, 1994, c. 253].
С появлением философии усилилась способность человека критически мыслить, «закрепилось рефлексивное, а не эмпирическое отношение к миру». Философия оказалась в состоянии «аргументировать и возвестить ту непреложную истину, что человеческая мысль, как и само бытие общества, только тогда становятся плодотворными, одухотворенными, когда начинают течь в одном русле с космической гармонией, Софией, Логосом, и человек способен преодолеть приоритет фрагментарных ценностей» [Лосев, 1993, с. 87].
Если искусство испокон веков стремилось к тотальному воплощению реальности через открытие вселенской гармонии, то философия ставила своей задачей объяснение тотальности вещей, постижение гармонии мира в его всеобщности [Зеньковский, 1991].
Одна из первых попыток привести многообразие действительности к рациональному единству воплотилась в философии пифагорейцев. Ими было разработано понятие «числа», которое рассматривалось как результат гармонического самоопределения. По мнению пифагорейцев, число было душой гармонии, ее творческой потенцией, ибо числа «скрываются» не только в самих вещах как их структура, ритм, симметрия, но они также являются принципом их фигурного строения. Например, архитектурные сооружения, которые мы считаем красивыми и гармоничными, являют собой скрытую гармонию, так как подобные формообразования характеризуются числами «золотого сечения» [Воробьев, 1978; Гримм, 1955; Боннар, 1992].
По Платону, гармоничное существует в комплексе идей [Платон, 1990], в когниции. «Каждому классу одноименных вещей чувственного мира соответствует в мире вещей, постигаемых умом, некая вечная, не возникающая и не исчезающая, безотносительная причина того, что делает вещь именно вещью этого и никакого другого класса. И, таким образом, сверхчувственная гармония является константой вселенского совершенства». Отдельный чувственный предмет только потому воспринимается как гармоничный, что в нем актуализируется идея. С отдалением вещи от мира идей как ядра вселенной гармония убывает, исчезает. И тогда «нарастает хаотическая распыленность. Ибо прочность феноменальной реальности зависит от синтеза идеи и материи, укорененности трансцендентного мира в чувственном бытии» [Платон, 1990, с. 87].
Не менее показательно упомянутое ранее философское учение Лейбница о «предустановленной гармонии». Оно наиболее полно и ясно объясняет положение вещей: «Я вижу во всех вещах порядок и гармонию, превосходящие все то, что представляли себе до сих пор: материя везде органическая, нет никакой пустоты, ничего бесплодного, заброшенного, ничего слишком однообразного, все изменчиво в порядке, но – и это превосходит наше воображение – вся вселенная в миниатюре, но с различной перспективой представлена в каждой из ее частей и даже в каждой из ее субстанциальных единиц» [Лейбниц, 1983, c. 73].
Развитие частных наук также можно рассматривать как попытку гармонизации человеческой жизни посредством расширения познавательных горизонтов [Карлейль, 1994].
Таким образом, философия, наука, как и мифология, религия, искусство, несмотря на их принципиальные различия, считаются формами единой духовной энергии, способствующей приобщению к гармонии (обретению согласования с внешними условиями или самим собой).
Каким бы разным ни было понимание гармонии как проявления различных форм познания (также опыта) – «для мифологии гармония есть отграниченное безграничное; для религии – невыразимое, абсолютное; для искусства – неотразимое явление, трепетное, глубина сиюминутного; для философии – постигнутое интеллектуально развертывание беспредельного; для науки – реализованное на основе овладения силами природы; для морали – должное; для политики – актуализированная свобода» [Казначеев, 1991, с. 107], общим для всех этих интерпретаций является осознание того, что гармонизация представляет собой устремленность индивидуума к согласованию воспринимаемого и воображаемого.
Фактически задачи, находившиеся в центре внимания любой подлинной культуры:
1) гармоничного обустройства социальной жизни;
2) поддержания гармонии между обществом и природой;
3) совершенствования самого человека, решались с целью достижения равновесия между восприятием и воображением человека.
Идея гармонии предстает не просто формой теоретического познания, в которой «свернута» конкретная теория, а оказывается сложным духовным образованием, в котором синкретически слиты мировоззрение в его функции жизненной ориентации человека с первоначальной методологической установкой на теоретический охват мира как связного, взаимосогласованного целого. Гармония выступает одновременно и объектом (состояние равновесия), и процессом (самоорганизации и самоопределения), и результатом (физическое и смысловое согласование сущностей).
Поскольку гармония характеризует проявление взаимосвязи сущности и существования в материальном мире, она характеризует и когнитивные процессы (в том числе временные восприятия) (о временной гармонии как аспекте когнитивной гармонии см. в 1.2), и самоорганизующиеся системы. Понятие гармонии тесно связано с понятием самоорганизации. Понятия гармонии и самоорганизации – симметричные и указывающие на внутреннюю согласованность объекта, его природное тождество – действуют и взаимодействуют в условиях расхождений физического мира и его познания.
Вся познавательная деятельность человека направлена на освоение окружающего мира, на формирование и развитие умения ориентироваться (самоорганизовываться, адаптироваться, «гармонизировать») в этом мире на основе имеющихся и приобретаемых знаний (опыта).
1.2. Временная гармония как аспект когнитивной гармонии
Если сознание – это «внутренний мир» человека [Шорохова, 1961, c. 256], то «переживание, как и знание, составляет одну из сторон сознания» [Шорохова, 1961, c. 258]. Существенно, что знание и переживание для субъекта выступают в единстве. Единство знания и переживания определяют очень многое в человеческом познании вообще, при интерпретации текстов, в частности.
«Переживание – непосредственно данная чувству форма данности субъекту компонентов его сознания» [Богин, 2001, с. 12]. Если иметь в виду, что в сознание входит неосознаваемое, то с этим определением можно согласиться. Эмоции в переживании вторичны. «Переживаемый смысл как феноменологический конструкт может трактоваться как значащее переживание, но вовсе не как эмоция. В отличие от эмоций значащие переживания имеют мыследеятельностный источник» [Богин, 2001, с. 13].
«Когда нечто пере-живается, оно как бы про-живается». Этимологическая связь этих глаголов не случайна: «быть в ситуации, переживать ее – это и есть проживать в течение какого-то времени» [Хайдеггер, 1993, c. 49]. Иными словами, источником переживаний и «переживаемости смыслов» выступает именно единство бытия и времени. «Если человек принимает свое собственное человеческое бытие, он его принимает как проживаемое время, а если он этого не делает, то он – уже (или еще) не человек» [Хайдеггер, 1993, c. 49]. Ведь человек не задумывается о том, что жизнь есть «присутствие во времени», но живет как раз именно так, а не иначе. «Время при этом не сводится к калькуляции времени, оно есть бытие, дано как бытие, причем человеческое». Именно о таком времени идет речь, когда говорится, что «времени нет без человека» [Хайдеггер, 1993, c. 78].
«Живя, жизне- и мыследействуя, человек живет в ситуациях этого жизнедействования и мыследействования, равно как и речедействования. При этом возникает необходимость осваивать эти ситуации» [Богин, 2001, с. 123], что предполагает процесс восстановления конфигурации многих связей и отношений в этих ситуациях. Восстановление связей и отношений между многими элементами ситуации/ситуаций (событий) непременно даст смысловую гармонию как понимание [Демьянков, 1983]. Это и будет «смысл-переживание, восходящий к проживанию времени, в котором и возникают все ситуации, которые надо прожить, пережить, восстановить или объяснить» [Хайдеггер, 1993, c. 78].
«Бытие есть присутствие, а время есть череда моментов этого присутствия, т. е. мера жизне- (а для кого-то и мысле-) деятельности». Для человека сущее непременно должно выступать как целое. Согласованность (= гармония), т. е. «экзистентный момент выхода в сущее» как целое, может «переживаться» и «чувствоваться» только потому, что «переживающий» человек, не имея никакого понятия о согласованности «в каждый такой момент уже допущен в сферу согласованности», которая раскрывает сущее как целое [Хайдеггер, 1993, c. 20]. В сознании процесс переживания сущего выступает как процесс переживания целого, т. е. как овладение (восстановление) всей связью вещей и всеми их отношениями во времени.
Вслед за Э. Гуссерлем М. Хайдеггер считает, что такой статус переживаемого обусловлен его «непосредственной понятностью». «Переживание же неизбежно потому, что время и бытие неразрывны, быть – это "проживать", а потому и "переживать". Бытие как присутствие определяется через время» [Хайдеггер, 1997а, c. 81]. «Бытие и время определяются взаимно, однако так: о бытии нельзя говорить как о временном, а о времени нельзя говорить как о сущем» [Хайдеггер, 1998, c. 82].
Сущее и время проявляются как неразрывно связанные стороны «любой ситуации». А «освоение ситуации» возможно только путем «ее проживания», как переживания, причем переживание, проявляясь в качестве многоаспектного процесса, предполагает «и переживание ситуации, и переживание сущего по частям, и переживание сущего как целого, и переживание убегающего времени, и переживание себя как переживающего, и переживание всех других актов сознания, и переживание смыслопостроения» [Велиев, 1979, c. 11–12]. Вместе с тем смыслы, выступая в качестве идеальных образований, «остаются неизменными независимо от того, существуют ли они в осознанности или бессознательности» [Велиев, 1979, c. 11–12].
Человеческая способность понимания не сводится только к сознанию, или только к рациональному. Известно, что процессы мыслительной работы, также, в частности, акты понимания, обычно не осознаются [Шалютин, 1967].
Вообще «осознание ощутимо для понимания лишь тогда, когда возникает непонимание. Когда же эта задача не стоит, именно участие интуитивности/неосознанности в процессе понимания делает коммуникативный акт понимания легким и естественным делом [Богин, 2001, с. 151]. Иными словами, «понимание актуально переживается как нечто, возникающее сразу [Шалютин, 1967, с. 12].
В понимание при этом входит и «вероятностный прогноз, основанный на опыте восприятия частот появления тех или иных компонентов текста, и оценочное отношение к ним. Хотя содержательность (= всё идеальное, включая и содержания, и смыслы) усматривается через форму, усмотрение содержательности все равно переживается как "непосредственное". При этом восприятие текстовых форм, понимание содержательности текста и переживание понятого представлены субъекту в процессе понимания слитно, иными словами, и процесс, и результат понимания выступают в единстве» [Богин, 2001, с. 154].
Вместе с тем процесс понимания начинается там, где имеет место знаковая ситуация. Понимание текста есть всегда понимание метаязыковой (идеальной) проекции текста. Текст выступает как знаковый объект. Иными словами, содержательность текста как идеальный объект также «входит» в когнитивное понимание [Демьянков, 1983].
Хотя при когнитивном понимании (становлении когнитивной гармонии) «конечный результат акта понимания переживается как "Я понял весь текст", но все же здесь сущность процесса понимания текста как целого заключается в операциях перехода от одного осмысленного элемента текста к другому» [Брудный, 1972, c. 36], находящихся в равновесии во временном сознании, ранжирующихся свободно во временную триаду – из прошлого через настоящее в будущее. Временное сознание представляет гармоничный континиум метаязыковых репрезентаций событий текста. Каждый отрезок временного континиума в человеческом сознании наделен смыслом. Постижение гармонии временного континиума проявляется как аспект постижения «смыслового согласования» [Голев, 2001] метаязыковых репрезентаций событий. Временная гармония выступает в качестве аспекта когнитивной гармонии.
Познание происходит в пространстве и во времени. Но именно время, прежде всего, предстает наиболее приемлемым средством описания сознания, поскольку «при темпоральном описании сознания воссоздается первичная структура сознания, т. е. структура смыслообразования» [Гуссерль, 1999, c. 36]. Соответственно, исследуя когнитивную гармонию, мы неизбежно исследуем временную гармонию как один из ее аспектов.
Контуры перспективы рассмотрения временной гармонии в связи с гармонией когниции стали отчетливыми благодаря И. Канту [Кант, 1964]. Временная гармония выступает средством описания гармонии когниции (когнитивной гармонии).
Философия И. Канта, как известно, оказала громадное влияние на последующую философию. Как справедливо отмечает А. В. Гулыга, «почти все разновидности современного философствования» [Гулыга, 1976, c. 496] можно считать так или иначе восходящими к И. Канту. Не являются здесь исключением и философские учения Э. Гуссерля и М. Хайдеггера – основных представителей феноменологической философии, чьи труды послужили отправной точкой данного исследования.
С феноменологической точки зрения переживание всегда предметно и возникает в связи с определенным событием, обстоятельством, ситуацией, положением дел, т. е. представляет собой переживание определенного смысла. Однако это не означает, что само событие содержит в себе смысл, который может быть интерпретирован на когнитивном уровне непосредственно. Напротив, принцип интенциональности («всякое сознание есть сознание о…» [Хайдеггер, 1997а] состоит как раз в том, что «любое событие выступает как событие, когда ему придан определенный спектр смыслов, в том числе, возможно, и тот, что такое событие происходит объективно, независимо от воли или желания отдельного индивида». Вместе с тем событие, которому не «приписан» определенный смысл (выступающее в качестве неосмысленного события), не в состоянии само породить определенный смысл, поскольку для этого необходимо наличие конститутивной смыслообразующей «системы», иными словами, сознания человека, который вовлечен во все эти ситуации «жизне-, мысле- и речедеятельностей» [Хайдеггер, 1997а, с. 99].
В свою очередь, «смыслообразующая функция» гармонии времени заключается не в том, что временная гармония «способна производить значения или смыслы, а в том, что любая фиксация смысла есть как бы приостановка» гармоничного «темпорального потока сознания, эскиз определенной» гармоничной «темпоральной конфигурации». Смысл тем самым предстает в качестве «приостановленного времени», согласно Г. Гуссерлю [Гуссерль, 1992, c. 26].
Смысл «не существует вне его схватывания или понимания» [Гуссерль, 1994, с. 54]. «Описание конституирующего сознания есть описание определенной ритмики сознания, определенного» гармоничного «сочетания временных фаз. Задать вопрос о сознании означает задать вопрос о сосуществовании переживаний или содержаний сознания в единстве темпорального потока сознания» [Гуссерль, 1994, с. 67].
Направленность на объект, иными словами, интенциональность проявляет активный «восполняющий» характер: «она синтезирует и соотносит поток данных таким образом, что воспринимается в той или иной степени идентичный объект и даже интуитивно восполняется отсутствующее» [Гуссерль, 1994, с. 67]. Так, например, «фронтальный вид дома вкупе с отбрасываемой им тенью позволяет воспринять трехмерный его образ и предположить наличие задней стены, которую никак не видно» [Гуссерль, 1994, с. 67]. И также любое событие воспринимается как продолжение в цепи предшествующих и последующих временных объектов. Временное осознание мира предстает в качестве гармоничного континиума интенциональных объектов, равновесие интенциональностей – в качестве равновесия темпоральных переживаний. Временное осознание проявляется как аспект когнитивного осознания, которому присуще смысловое равновесие/согласование. Как следствие, когнитивная гармония может быть понята в терминах гармонии/равновесия временного потока переживаний интенциональных объектов.
1.3. Гармония переживаний во времени
Гармоничность когниции развертывается посредством гармоничной темпоральной трихотомии. Поскольку термин «гармония» изначально музыкальный термин, то наглядным примером развертывания темпоральной трихотомии может служить восприятие мелодии (последовательности тонов), которую, как отмечает Э. Гуссерль, «нельзя объяснить единственно акустическими чувственными впечатлениями». Восприятие мелодии происходит посредством восприятия последовательности тонов: звучит первый тон, как только он отзвучит, начинается восприятие следующего тона, затем после второго начинает восприниматься третий и т. д. Эта последовательность тонов «рождает» мелодию и воспринимается в качестве мелодии только при условии возникающей связи между уже отзвучавшими и актуальными тонами. То же самое имеет место и при визуальных восприятиях, когда последовательность отдельных впечатлений складывается в единое общее впечатление. Одновременно все эти отдельные части не могут присутствовать, но благодаря «специфическому результату» [Гуссерль, 1996, c. 34] работы сознания связаны друг с другом.
В соответствии с общепринятой традицией, время представляет собой темпоральную трихотомию «прошедшее – настоящее – будущее», образующую, в соответствии с классической интерпретацией, геометрическую «ось времени». Осознание времени происходит в три этапа, в соответствии с Э. Гуссерлем, триада «вбирает в себя»:
1) праимпрессию (die Urimpression);
2) ретенцию (die Retention);
3) протенцию (die Protention)» [Гуссерль, 1994, c. 46].
Разложим тоны музыкального гармоничного благозвучия во времени. Мелодия начинается с первого (начального) тона, который соответствует праимпрессии. Праимпрессия соответствует временному «теперь», т. е. настоящему моменту. За первыми праимпрессиями следуют дальнейшие тоны, между которыми образуется связь, способствующая возникновению ряда праимпрессий. Каждый прошедший тон осознается ретенциально. Последовательность прошедших тонов образует ретенциональный ряд. В процессе протекания последовательности тонов мелодия «схватывается» как единое целое.
В то же время процесс улавливания мелодических тонов сопровождается состояниями «ожидания дальнейших тонов, до тех пор, пока не возникнет впечатление, что с данным тоном мелодия закончилась». Иными словами, каждый актуальный («теперь-момент») момент предполагает некоторый последующий («перспективный») момент. Таким образом, то, что в сознании приобретает статус ретенции, «одновременно делает возможной перспективу ожидания протенции» (об ожиданиях-дивинациях в повествовательном тексте см. гл. 3). «Три этих момента переживаются как «конкретное живое настоящее» и развертываются в «оригинальное временное поле» [Гуссерль, 1994, c. 48], которое находится в постоянном изменении.
Представление объективного времени о будущем и прошлом, выраженное в речи, представляет собой объективное представление времени, в терминах Э. Гуссерля, «объективирующую фиксацию» по отношению к потоку сознания [Гуссерль, 1994, c. 48]. Значением здесь Э. Гуссерль оправданно наделяет припоминание.
Припоминание репрезентирует уже прошедшее восприятие. При актуальном восприятии и припоминании характер последовательности праимпрессии, ретенции и протенции одинаков. Но стоит подчеркнуть, что «объективное представление времени возникает вследствие того, что сознание всегда может заново обратиться к тому же самому припоминанию, другими словами, сознание может всегда, заново идентифицируя, вернуться к нему» [Гуссерль, 1994, с. 49].
Рассматриваемый под таким углом зрения объективный порядок времени также представляет собой «результат конститутивной деятельности сознания. В представлении реципиента всегда предполагается объективное время объекта восприятия. С ним связано допущение, что данный предмет всегда можно воспринять снова» [Гуссерль, 1994, с. 49].
Создающие временные действия интегрируют настоящее и прошедшее, иными словами, различают то, что определяется в качестве актуального восприятия и восприятия, которое носит характер воспоминания. При восприятии воспринятая вещь «дается» как таковая, тогда как воспроизводство дает повторное представление. В процессе актуального восприятия «сознание последовательности является исходным сознанием». В воспоминании же, напротив, «повторяется» [Гуссерль, 1994, c. 49] сознание этой последовательности.
В восприятии находит свою реализацию, как уже было отмечено, и ожидание. Это связано с тем, что реципиент ожидает нечто, что вот-вот будет воспринято. При восприятии того, что ожидалось, настоящее неизбежно становится прошедшим.
Память (воспоминание) играет важную роль в конституировании объективного времени. Если ретенция – это «первичное запоминание», то собственно память Э. Гуссерль называет «вторичным запоминанием». «В то время как ретенция непосредственно образует актуальное восприятие как "хвост кометы", или "ретенциальный шлейф", в памяти воспроизводится и сам континуум ретенциальных модификаций, и сама первичная "точка-источник" восприятия. Феномен памяти похож на восприятие. Как и восприятие, память имеет привилегированную точку, с которой начинается воспоминание, т. е. первичную "теперь-точку"» [Гуссерль, 1994, с. 97] (в нашем случае таковой является именное сочетание (как асимметричный знак), обладающее не только предметным значением, но проявляющее событийную семантику, отсылая к прошедшему событию).
Структура памяти тождественна не ретенции, а целостной структуре восприятия. «Воспроизведение временного объекта строится в соответствии со всеми фазами, уровнями и ретенциями, которые имели место в процессе восприятия»: чтобы вспомнить именно тот предмет, который реципиент когда-то воспринимал, «воспроизведенные фазы должны быть тождественны воспринятым», но, как замечает Э. Гуссерль, «с индексом репродуктивного изменения» [Гуссерль, 1998, c. 34].
Иными словами, память и восприятие отличаются, по крайней мере, «наличием идеального предела в восприятии, т. е. наличием впечатления, которое первично порождает работу сознания по схватыванию объекта» [Гуссерль, 1994, c. 45]. Кроме того, ретенция не осуществляет себя одинаково в памяти и в восприятии. В восприятии она модифицирует порождающую «точку-источник», а в памяти – эту же точку, но только воспроизведенную [Гуссерль, 1994].
Единство фаз «праимпрессий – теперь ретенций – протенций» является наиболее общей структурой «внутреннего времени и интенциональных актов. Время – это не линия, а сеть интенциональностей» [Гуссерль, 1994, c. 34].
Каждое «частичное восприятие» протекает как фаза целостного восприятия. Данное предстает как «континуум перспектив», благодаря которому реципиент имеет возможность «достраивать образ» [Гадамер, 1988, c. 56] целостного объекта. Иными словами, полное осознание всех элементов может осуществляться только на основе предварительного понимания, осмысления целого.
Интересной представляется мысль М. Мерло-Понти: «Время – это единое движение, согласное с собой во всех своих частях» [Мерло-Понти, 1999, с. 56]. Иными словами, временные (смысловые) переживания носят системный характер. При понимании текста восстанавливается (и создается) «множество частных элементарных смыслов, в том числе и временных, которые поддаются усмотрению благодаря множеству элементарных средств текстопостроения при реконструкции целого текста» [Кант, 1994, с. 118]. Действия читателя направлены не только на то, чтобы воспринять эти смыслы и средства, но и на то, чтобы их упорядочить и категоризовать в соответствии с системной целостностью объекта, и все эти действия происходят равномерно. «Понимание без подобной схемы – дефектное понимание, ибо действование по этим схемам дает реципиенту имплицитные указания в отношении смысла целого» [Кант, 1994, с. 118].