Глава 1
Я летела в вихре, утягивающем меня в непонятном направлении. Я безуспешно сопротивлялась, но в какой-то момент, выбившись из сил, я сделала шаг в сторону и увидела себя, стоящую под прозрачным осенним дождем с опущенными руками и бездонным омутом тоски в опоясанных темными кругами глазах.
– Доброго дня вам, любезная. Вы не против начать с приветствия? Милая моя, меня зовут Николай Иванович. Шереметьев моя фамилия. Я ваш лечащий врач на период до января месяца. Были ли бы вы столь же любезны представиться?
– Здравствуйте, – сказала я, присаживаясь на подлокотник дивана. Меня зовут Алина, но я вас так надолго не задержу. До января еще больше двух месяцев. Как вы сами понимаете, мне бы хотелось покинуть вас как можно раньше.
– Ну, разумеется. Тогда давайте сразу перейдем к сути вашей проблемы. Вы сумеете ее кратко сформулировать?
– Да… – я сделала вид, что слегка призадумалась, закатив глаза кверху – Я хочу убивать…
После моей фразы возникла небольшая пауза.
Доктор минуту пытался переварить услышанное или же потерял дар речи от неслыханной откровенности, не знаю. Однако он погладил себя по подбородку и шее, с красующейся полупрозрачной татуировкой из драгоценных нитей – модной нынче омолаживающей процедурой и произнес:
– Дорогая моя, еще совсем недавно вы говорили о другом. Хотя… ладно, – не делая больше вид, что ему хоть сколько-то важны мои слова, продолжил – каждый второй в этой клинике желает смерти себе или другим людям, собственно, поэтому они здесь и находятся. И каждому я объясняю невероятно простую вещь: это желание – истреблять себе подобных – всего лишь следствие вашей проблемы или проблем. Нужна исходная точка. Не последняя капля, ставшая прорывом, после чего вы смогли сформулировать данное желание. Ясно? Подайте мне то, что пробило изначальную брешь в вашем панцире гуманизма, сострадания и уравновешенности… И вообще, придумайте что-нибудь новенькое, это такая сейчас банальная идея, уголовно наказуемая, между прочим.
– Дорогой мой, как вас там?
– Николай Иванович.
– Ах, ну да, Николай Иванович… так вот.... Мне, между прочим, было тяжело это сказать, и, к вашему сведению, откровенность – не мой конек. Я вам тут душу свою выворачиваю наизнанку. А вы с непрофессиональными советами. Тем более, чтобы докопаться до… причины причин всех моих проблем, вам понадобится лет эдак 30.
– Почему же, моя дорогая, так много?
– Мне придется рассказать вам всю свою жизнь…
– А вы присядьте на диванчик, вам там будет несравнимо мягче, устраивайтесь поудобнее. У нас времени достаточно, чтобы во всем досконально разобраться. Начните, пожалуйста, с того, что считаете наиболее важным.
– Вы знаете, многоуважаемый доктор, я, к сожалению, часто посещала медицинские учреждения и близко знакома с манерой поведения медработников. Дело в том, что ни один врач не будет тратить время и энергию на пациента несмотря на то, что ему за это платят… если ему за это не заплатят дополнительно. Но, если от этого незадачливого больного зазвенит, то будьте уверены, Эскулап найдет все, что больной считает у него есть из недугов и что отсутствует, хоть по алфавиту весь медицинский справочник. Наша поликлиника стала больше похожа на фордовский конвейер в период индустриализации, чем на лечебное заведение. А врачом от пациентов выстроена такая стена равнодушия, какая не снилась и китайцам. Так вот, к чему я это все. Объясните мне, недогадливой, зачем лично Вам понадобились мои проблемы?
– Ах словоохотливая вы моя, понимаете ли вы… Я не врач из вашей районной поликлиники, а врач совершенно не согласный с вашим представлением о состоянии нашей системы здравоохранения. И еще, я психиатр, и мне жаль, что вы такое прекрасное наше знакомство начинаете с необоснованной критики и оскорблений.
– Судя по манере общения, ваша фамилия Гафт, но никак не Шереметьев, а имя, непременно, Осторожность.
Доктор, прищурил глаза, скрывая россыпь веселых искорок, сверкнувших в них.
Он слегка улыбнулся краешками рта, полоснув воздух голубоватыми винирами, рефлекторным движением поправил волосы на правый бок и продолжил:
– Так врачам вас лечить нужно, а не попу вашу прекрасную целовать.
– Да, я, собственно, и не требую, – извернулась я, уличенная в бестактности.
– К тому же, мой ангел, я рад, что вы вспомнили старый фильм. В моей юности было снято много отличного кино. Случается, я начинаю подражать героям, дабы разбавить насыщенную исключительной банальностью мою врачебную практику. Последнее время историй, способных меня заинтересовать, выпадает ничтожно мало. Надеюсь на вас. И на то, что вы меня сможете удивить. Если желаете, начнем наше беглое с вами знакомство со стандартного опроса по анкете?
– Решено, упростим нам обоим задачу, – сказала я, почувствовав облегчение от минувшей меня угрозы выяснять отношения и оправдываться за сказанные слова.
– Итак… Из карточки вашей мне стало известно, что вас зовут Алина Игоревна Ветлицкая, вам 31 год, замужем, 1 ребенок, на учете ранее в психдиспансере не состояли, ничем серьезным не болели. Росли в неполной семье, младший брат. Образование довольно разнообразное – по-другому сказать не могу. Сейчас работаете где-нибудь?
– Да, – сказала я, – работаю. Но вы знаете, ничего из этого не имеет значения. Ни образование, ни то, чем я зарабатываю на жизнь, ни то, что я оставлю после смерти. Моя душа всему научилась сама. Она посылала импульсы навстречу этой вселенной и получала отклик. А потом делала выводы. Вот ваша душа, она еще жива, пока живы вы. Она покрыта твердой коркой цинизма, сопротивляющейся копьям боли, посланным окружающим миром. Ее никак не пробить. Так вот, ваша душа чего желает?
– Э, как вас занесло. Знаете, моя волшебная, врачи моего профиля уверены: проблемы Вашей души излечимы. Надо вытащить и ампутировать корешок зла, торчащий из нее как заноза. Вы уже давно забыли, и когда его подцепили, и где он находится. Вот поэтому-то я и должен задать вам вопросы личного порядка, и постарайтесь не огрызаться, отвечайте прямо на поставленный вопрос. Где же вы все-таки, моя разлюбезная, трудитесь?
– Доктор, мне так хочется с вами поговорить, я так давно не общалась с человеком, действительно имеющим силы и желающим мне помочь. Теоретически, все, что мне нужно –человеческое общение, возможность поделиться своими мыслями. Их слишком много накопилось в моей голове… А у вас случайно нет анкеты, я бы ее быстренько заполнила, чтобы не терять наше драгоценное время, ведь дороже его у нас с вами ничего и нет?
– Конечно есть, – сказал доктор, открывая верхний ящик стола, доставая из недр его девственный лист бумаги, – давайте сократим время, потраченное на формальности. И все-таки, я настоятельно прошу вас сесть по-человечески, как принято в цивилизованном обществе.
Я оценила улыбкой его каламбур, пересела на мягкие подушки мебельного недоразумения под названием «диван», захватив из стаканчика копеечную пластиковую ручку. Он подал мне листок и анкету. На журнальном столике было низковато, я расположилась как могла.
Приступим. Обычное дело, бумага, ручка, вопросы… все как на приеме на работу. Только в этом случае, мне не скажут: «Выход найдете?». Кручу нервно и эту бумажку, и письменную принадлежность. Как хотелось бы погрызть ее в раздумьях, но воспитание не позволило продемонстрировать еще и эти проблемы.
Стопроцентная жизненная непригодность. Она именно в этом заведении выглядит закономерной – как у трубочиста, родившегося не в свою эпоху. А чего же вы хотели?
Доктор пристроил на нос очки. Интересно что первично – желание выглядеть умными или объем знаний? Что влияет на то, как делают это образованные люди? Они ведь надевают очки на нос, а не на глаза. Доктор принялся изучать свои документы, ну прямо с педантичной тщательностью, разглядывая их чуть ли не на просвет.
Сколько раз я отвечала на подобные вопросы? Как угадать именно тот ответ, необходимый именно в данном случае. М-да…По сути, моя обратная связь не важна. Доктор зацепится за одну, полностью противоречащую Его здравому смыслу реплику, и именно в этом месте начнет копать. Какой бы якорь ему подкинуть? Как нынче модно говорить, триггер. Проблемы в семье, в личной жизни, на работе? Отсутствие самореализации? Плохую наследственность? А не показать ли ему мою печать социопата на лбу? Так он уже сам ее заметил, такое не отметить тяжело. Или рассказать, что жизнь долго ломала, гнула, крутила, пока наконец не убила во мне веру в людей, в их постоянство. В смысле, что люди любить без передышки не могут, но подлыми способны быть всегда. Что слова наши – ветер, что дела наши жгут огнем все вокруг, что вещи, нами созданные, превращаются в пыль, а время, отведенное на существование – вода, протечет сквозь пальцы, не удержишь.
– Кладезь мой сладкоречивый, вы не написали ни строчки.
Оказывается, доктор не читал бумаги – наблюдал за мной.
– Моя бесценная, наше время на сегодня кончилось. Я могу вам дать анкету с собой, вы подумаете над ответами на досуге. К сожалению, ручку я вам предоставить не могу, они запрещены в нашем заведении. Вы допишете свои мысли в следующий раз.
Во мне вскипело и осело тяжелой волной привычное разочарование.
Вот и все. Толком ничего не сказано и не сделано. Больной будет заниматься самолечением. А вдруг в анкете есть вопросы, приводящие к ответам? Бывает. Бывает и такое, что вопрос сам несет в себе информацию, заставляя поменять ваше мнение. Еще одно слабое место моего характера – принимать все варианты развития событий, и это вместо того, чтобы вцепиться в доктора и замучить его своими мыслями. Покорнейше благодарю. Я молча встаю, киваю, и, опустив глаза бреду к двери. Интересно, этим листком бумаги можно вскрыть себе вены? Опана, а крыша-то протекает.
– Всего доброго вам, доктор Шереметьев, – бурчу себе под нос.
Социальные нормы соблюдены, можно уползать к себе в нору. Всем темным тварям, подслеповатым, привыкшим к жизни под землей, к ее сырости и покою приходится так делать.
Вот зачем люди вытаскивают нас на свет? Держат на весу за шкирку, вглядываются в глаза. Потом поняв, что мы им совершенно безразличны, отпускают и удивляются: «Что это они такие агрессивные»? Мы живем в земле, поближе к ее теплу. Ваша индифферентность выжгла наши сердца. Шкурка у нас тоненькая, на солнце она мгновенно обгорает, покрываясь ожогами. И нос шелушится.
– До завтра, моя хорошая. Завтра в 11. Буду вас ждать.
– Ага.
Уходя, я бросила последний взгляд на доктора за массивным столом. Николай Иванович выглядел внушительно: качественный дорогой свитер, ровно выглядывающие из-под него манжеты и воротник шикарной рубашки. Краем виднеющиеся часы. Думается мне, это тот подарок, что нельзя демонстрировать при налоговой инспекции… У него аккуратный маникюр, ухоженная прическа и легкая седина, пеплом тронувшая волосы. Уверена у него нет жены, у него супруга… Да… завтра.