Прятки в облаках
- -
- 100%
- +
– Даже если я все равно не поеду на конференцию? – огрызнулась она, едва не плача.
– Неблагодарная, – поразился Дымов. – А ведь я ради вас нацепил это орудие пытки – лифчик!
– И ничего не ради меня, – заупрямилась она и едва удержалась от угрозы, которая никогда не подводила: «Да я папе пожалуюсь». Это работало с братьями, работало с другими детьми и однажды сработало с воспитательницей в детсаду, которая заставляла маленькую Машу есть морковку.
Услышав такое, настырный Циркуль сразу бы отстал со своей лингвистикой и дал Маше возможность самой решать, на кого ей учиться.
Ей было немного жалко его: наверное, неприятно слышать о собственной никчемности от Ани, обыкновенной студентки. Но это же не повод так наседать на Машу! Она-то уж точно нисколько не виновата в его неудачах.
В коридоре кто-то из девчонок оглушительно взвизгнул, что-то грохнуло, послышался топот бегущих ног. Маша вздрогнула, закрыла лицо руками и все-таки всплакнула. Не бурно разрыдалась, нет, а деликатно обронила несколько слезинок. Ну, может, больше десятка. Как их вообще считать?
– Только не вздумайте реветь, – запоздало перепугался Дымов. – Да что же это такое, я же вас охраняю! Да и Иван Иванович ради вас распугивает девушек по коридорам… Ну, перестаньте немедленно!
Любопытство пересилило усталость – какой бесконечный день, – и Маша сквозь пальцы взглянула на него. Его паника выглядела забавно, как у Сеньки с Мишкой, когда их мелкая сестренка надумывала плакать, и сквозь слезы сама по себе появилась улыбка.
– Не реву, – сказала Маша ободряюще, – и сдвиньте колени, девочки так не сидят. И не разговаривайте больше, будто читаете лекцию. И не вздумайте смотреть, как мы переодеваемся.
– Рябова, я же преподаватель! – растерялся Дымов. – Это как доктор – специалист без пола.
– Все равно не смотрите…
Вернулись Аня с Викой – изрядно взбудораженные.
– Ужас какой! – Эмоциональная Вика буквально фонтанировала восторгом. – Если бы я встретила такое ночью, в темноте, просто умерла бы!
Что ужасного в милейшем Иване Ивановиче с его рубиновым орденом, красным кафтаном и напудренными локонами? Очаровательный представитель ушедшей эпохи.
Флегматичная Аня казалась менее впечатленной.
– Ну, запах специфический, да, – согласилась она. – Этот ладан просто преследует меня теперь.
– На нем же буквально не осталось кожи! Скелет в плаще! Да еще и пустые глазницы светят алым огнем. Боже, мне всю жизнь будут кошмары сниться!
– Скелет? – переспросила Маша.
– Или мощи, – задумалась Аня.
– Мощи?
Ничего не понимающая Маша посмотрела на Дымова. Он крутился перед большим зеркалом Вики, с одобрением разглядывая себя. Поймав в отражении ее изумленный взгляд, успокаивающе улыбнулся.
Значит, Вечный Страж может выглядеть по-разному? Когда надо – учтивый кавалер, а когда не надо – мощи?
– Слышали, как визжала Ворона? – оживленно спросила Вика. – Она как раз на кухню шла со своей аромалампой… И как только Ленка с ней живет, Ворона же вечно ее окуривает!
– Кто это? – спросил Дымов.
– Такая же поклонница Циркуля, как и ты, – сообщила Аня. – Катя Тартышева, вечно ходит вся в черном и слагает отвратительные вирши. Они с Аринкой Глуховой, пьянчужкой, за стенкой живут. Одна – чокнутая ворона, вторая не просыхает, изумительная парочка. Кстати, странно, что тебя в эту комнату поселили, – нас ведь и так трое. А многие девчонки живут по двое.
– Как это – к нам поселили? – опомнилась Вика и только сейчас спросила: – А кто это вообще? И зачем тут четвертая кровать?
– Лиза из Питера, – сказал Дымов, – пятый курс лингвистического. Приехала к вам писать диплом у лучшего преподавателя…
– Да почему к нам-то? – довольно грубо перебила Вика. – Здесь что, ночлежка?
– Спокойно, – мягко попыталась урезонить ее Аня. До сегодняшнего дня она была самой старшей в комнате, к тому же самой полезной. Умела накладывать тишину на пологи кроватей, сложной вязью наговоров мыла окна, следила за тем, чтобы пыль не заводилась по углам, а воздух всегда оставался свежим. Прежде Вика редко спорила с Аней, но сейчас ее возмущение оказалось слишком велико.
– Да блин, у нас и так по утрам очередь в ванную! – взорвалась она. – Теперь придется еще раньше вставать?
Это было нечестно – раньше всех всегда просыпалась Маша, чтобы завершить гигиенические процедуры, не создавая никому неудобств. Вика пробуждалась последней и хаотично носилась по комнате в поисках разбросанных вещей, вечно опаздывая и путаясь под ногами у соседок.
– Мы прекрасно разместимся, – миролюбиво ответила Аня. – Завтра Зиночка поможет нам сделать комнату просторнее, ничего такого.
– Я буду требовать переезда, – объявила Вика. – Четыре человека в одной комнате! Это же возмутительно!
– Как хочешь, – пожала плечами Аня и обратилась к Лизе-Дымову: – У тебя мало вещей, тебе всего хватает?
– Я очень неприхотливая.
– И не вздумай брать мой шампунь, – сердито предупредила Вика. – Мне пришлось неделю переписывать лекции химикам-биологам, чтобы его заполучить.
– Да я никогда! – рьяно заверил ее Дымов.
Раздраженная Вика рывком сорвала с себя футболку, собираясь принять душ перед сном. Взгляд Маши стремительно метнулся к Дымову – тот паинькой складывал учебники в сумку, ни на кого не поднимая глаз.
Аня вздохнула и вернулась к своим делам: на этой неделе она училась сухой стирке, что-то про расщепление частиц грязи и преобразование их во что-то другое. Она бережно достала из пакета ужасающе грязный носок, который, должно быть, как следует изваляла в земле, торжественно разместила его на своем столе и прищурилась.
– Ань, – позвала ее Маша, – а чего этот Вечный Страж, ну который то ли мощи, то ли скелет, по общаге-то шарахался?
– Да кто его знает. Просто шарахался и девок разглядывал. Скучно стало, наверное, вот и решил прошвырнуться.
– И ни к кому особо не цеплялся?
– Динке Лериной с факультета времени комплимент отвесил… Что-то про сахарные уста, таящие яд.
Вика, которая энергично рылась в своем шкафу, выглянула с полотенцем в руках и расхохоталась:
– Ты же знаешь эту кокетливую корову! Клянусь, она даже со скелетом заигрывала! А Аринка, пьяница наша, прошла мимо, что-то считая вслух, и даже внимания на него не обратила. Совсем она уже чокнулась, да? Зато Ленка Мартынова в него табуретом запустила, слышали грохот? Вот уж кто в обиду себя не даст, прям даже завидно. Я-то просто лупала глазами и пыталась слиться со стеночкой.
Бац! Носок на столе Ани взорвался, и частички грязи брызнули во все стороны.
– Упс, – сказала Аня, нисколько не расстроившись. Она считала, что любой результат заслуживает внимания.
* * *Улеглись в этот день поздно. Девчонки всё обсуждали Вечного Стража, Дымов притих с книжкой на своей постели, но балдахин не закрывал: прислушивался. В ночнушке с кружавчиками он был прехорошенькой девушкой.
Маша с великой неохотой легла все же на своих горлиц и тоже не стала сдвигать плотные занавеси – сегодня тишина пугала ее.
Взяв в руки глиняную кошку с голосом брата Олежки, она погладила ее между ушей и прошептала:
– Олежка, а что делать, когда страшно?
– Звонить папе, – строго сказала кошка.
Да, в них всех был встроен этот безусловный инстинкт. Что бы ни случилось – беги быстрее к тому, кто всегда-всегда защитит своих детей.
– Что это? – вдруг спросил Дымов.
Маша показала ему кошку.
– Какая-то приблуда от братца… Типа голосового советчика. Правда, советы очень однообразные.
– Повезло тебе, Машка. – Вика щедро мазала лицо фиолетовым кремом. – Пятеро братьев – это же как личная гвардия. В детстве, наверное, ты никого не боялась?
Маша боялась всего на свете: собак, темноты, кикимор, незнакомых взрослых, тыкв и клоунов.
Она вспомнила, как Мишка учил ее прыгать через скакалку, а она думала, что он над ней издевается, и грозила пожаловаться папе. Теперь он врач, лечит людей. А Сенька однажды специально макнул ее в лужу, потому что она все хныкала и хныкала, а ему не хотелось с ней гулять, а хотелось играть в футбол. У Сеньки уже трое собственных детей, которым он рассказывает, что братья и сестры никогда не обижают друг друга. Олежка, который смастерил эту дурацкую кошку, мечтал служить в полиции, но на вечерних курсах с ним случилось что-то страшное, и теперь он делает нелепые игрушки и никак не может придумать, как жить дальше. Димка ходит по морям и очень расстраивает маму своим холостяцким бытьем, а Костик в этом году получит диплом.
– Мои братья – это стихийное бедствие, – сказала она задумчиво. С ними то и дело что-то случается.
– Поэтому ты такая тихоня? Типа для баланса? – Аня уже прибрала последствия взрыва носка и в каком-то только ей понятном порядке размещала по кровати пятнадцать плюшевых мартышек – ежевечерний ритуал.
– Какая уж есть.
– А говорят, что младшие самые талантливые, – заметила Вика.
– Кто говорит? – удивилась Маша. Она никогда о таком не слышала.
– Каждая желанная беременность наполняет женщину определенными эмоциями, – у Дымова снова включилась преподская интонация, – которые, образно говоря, заряжают плод, как батарейка. А еще у этих эмоций накопительный эффект. Как результат: чем больше беременностей, тем больше в итоге достанется самому младшему.
– Ты прямо энциклопедия, – отметила Аня, подумала и поменяла двух мартышек местами.
Маша подозрительно уставилась на этого умника в трогательной кружевной ночнушке. Он читал книжку «Мама, я девочка!».
– Так поэтому Дымов в меня вцепился? – мрачно спросила она. – Думает, раз я шестой ребенок, так помогу ему сделать карьеру?
– А Циркуль в тебя вцепился? – Вика осторожно, чтобы не размазать крем, легла на спину. Она всегда так спала – как мумия в саркофаге, практически не шевелясь.
– Хочет, чтобы я выбрала словесность.
– Ну, ты же зубрилка, ничего удивительного, – философски сказала Аня.
Она наконец улеглась и, пожелав всем спокойной ночи, плотно закрыла балдахин. Вика последовала ее примеру.
– До мая еще полно времени, Рябова, – еле слышно шепнул Дымов. – Вот увидите, я найду аргументы к той поре, когда надо будет писать заявление о специализации.
– Спокойной ночи, – кротко ответила Маша. Она так и не решилась задвинуть полог и лежала, глядя на погруженную во мрак комнату. Только небольшой светлячок двигался по странице книги Дымова, подсвечивая строки, которые тот читал. Очень медленно двигался, а потом и вовсе замер.
– Перестаньте на меня таращиться, Рябова, – прошипел он.
Их кровати стояли совсем рядом, буквально в метре друг от друга, и девчонки на других концах помещения, укутанные наговорами тишины, которая Аня умело вплела в ткань, не могли их слышать.
– Сергей Сергеевич, – тихонько спросила Маша, – а что вы станете делать, если придет душегубица?
Он отложил книгу, отчего стало совсем темно, покопошился, устраиваясь поудобнее.
– Хотите узнать, закрою ли я вас своей грудью? – раздался невесомый девичий шепот.
– Я думала сегодня, как по-разному все реагируют, когда пугаются. Катя Тартышева завизжала, увидев Вечного Стража. Динка Лерина принялась флиртовать с опасностью. Лена Мартынова швырнула в скелет табуретом, а Арина Глухова даже не заметила его. А как вы поступаете в минуты опасности?
– Не знаю, – серьезно ответил Дымов. – Прежде у меня была довольно скучная жизнь.
– Почему Иван Иванович явился скелетом?
– Это его обычная форма. Изображать из себя человека, как в кабинете Аллы Дмитриевны, ему трудно и долго не получается. Вот почему он так много спит и так редко появляется – чтобы не пугать студентов понапрасну.
– Он действительно умеет читать наши мысли? Для этого была прогулка по общаге?
– Кто знает. Спите, Мария. Если вас придут убивать, то как минимум я вас разбужу.
Она послушно закрыла глаза и, к своему удивлению, увидела перед собой не кровавые картины собственного убийства и не скелет с красным огнем в глазницах. Она увидела Андрюшу с подружками по каждую руку. Так кого он в итоге выберет? И как Маша переживет, если он действительно влюбится?
Глава 7
В эту ночь Маше спалось крепко и спокойно, как будто Дымов в образе хорошенькой Лизы и правда мог встать между ней и убийцей с ножом. Проснулась она, как обычно, рано, но соседняя кровать уже была пуста.
Удивившись такой прыти, Маша приняла душ, прилежно посмотрела в окно, чтобы оценить монотонный осенний дождь на улице, огорчилась эдакой пакости и нашла в шкафу теплую водолазку.
Дымов-Лиза обнаружился на кухне, где они с Катей Тартышевой бурно спорили о лингвистике. Та, которую все называли вороной, буквально выпрыгивала из своего длинного черного балахона, возмущенная сверх всякой меры:
– Ритм, темп – все это чушь собачья! Главное – емкость!
– Емкость? – Дымов с двумя заплетенными косичками и в пушистом розовом свитере выглядел на редкость саркастично.
– Доброе утро, – проговорила Маша, но ее никто не услышал.
– Экспрессия! Образность! – кипятилась Катя.
– Плавность и легкость, – возражал Дымов. – Почему многие наговоры в стихах? Потому что так запоминать проще. «Гори-гори ясно, чтобы не погасло», «Пекись пирожок, подрумянивай бочок», «Теки, водица, девице напиться»…
– Ни красоты, ни стиля! Вот послушай мое новое: «Взъярись ввысь, несись вскачь!»
– И о чем это?
– О любви, разумеется, – процедила Катя с пренебрежением.
Маша содрогнулась. Любовь, где надо яриться, нестись и скакать, ее не привлекала.
Она заваривала себе чай, когда на кухоньку внесла сияющую себя прелестница Дина Лерина. Ее кожа на открытых плечах была усыпана блестками, а каблуки – такой высоты, что Дина казалась на голову выше себя самой.
– Кто это? – спросила она довольно равнодушно, кивая на Дымова.
– Лиза из Питера, – отрапортовала Маша, – приехала писать диплом у Циркуля.
– Хм, – сказала Дина, достала из шкафчика пачку чипсов и принялась ими хрустеть. Она обожала все вредное.
Ворона Катя к этому времени перешла от обычной бледности к вспыльчивой пятнистости:
– Если ты собираешься впечатлить Сергея Сергеевича, тебе лучше проявить бо́льшую индивидуальность! Он ненавидит серость!
– В самом деле? – спросила Маша саму себя.
Не то чтобы она считала себя серостью, но и яркой индивидуальностью не обладала. Не отличаясь особыми талантами в какой-либо области, Маша брала усидчивостью и старательностью. Да и хорошая память выручала.
Однако именно ее Дымов решил отправить на конференцию.
– Странная она какая-то, – вдруг шепнула Дина.
– Кто? – не поняла Маша.
– Да эта… из Питера.
Дымов-Лиза в это мгновение сидел, вольно откинувшись на спинку стула, расслабленный, снисходительный, позволяющий Кате нападать на себя.
– А что с ней не так? – удивилась Маша.
– Посмотри на ее позу, – Дина прищурилась, – ни малейшего напряжения, плечи расслаблены, ладони открыты. Она даже не пытается закрыться от агрессии нашей вороны. Так ведут себя взрослые, слушая детские глупости. Или мужчины-шовинисты, не принимающие женщин всерьез. Эта новенькая очень нетипичная девочка.
– Да ты у нас психолог, – пробормотала Маша, растерявшись от такой проницательности.
Дина самодовольно улыбнулась:
– Деточка, если хочешь стать популярной, научись разбираться в людях. Греков, по которому ты так сохнешь, безвольный дурачок.
– Что такое безвольный? Что такое дурачок? – обиделась Маша. – Если ты говоришь о том, способен ли Андрюша вести горящий самолет под крики испуганных пассажиров и при этом распевать веселые песенки, решая про себя уравнения…
– Ого, – развеселилась Дина и сунула Маше в рот чипсину, – ну надо же, как ты раскочегарилась! Все тихони такие, с чертями в омуте.
– Вот что такое образное мышление, Катя! – вдруг воскликнул Лиза-Дымов довольно.
Ворона ошпарила Машу обжигающим взглядом.
– Ну-ну, – процедила она, – и чему вас там в Питере учили только? Ну ничего, Сергей Сергеевич сделает из тебя человека.
– Жду с нетерпением, – ухмыльнулся Лиза-Дымов.
– Очень-очень нетипичная, – прошептала Дина.
– А что вчера Вечный Страж-то хотел? – спохватилась Маша. – С чего он вообще выполз в люди? И почему в женское общежитие?
– Кто его знает? – Катя вроде как обрадовалась смене темы. – Бродил тут, страшный, как черт, напугал до смерти.
– А я вот нисколечки не испугалась, – уведомила их Дина. – Есть в нем некоторое очарование вечности.
– Да он воняет могилой!
– В смысле тухлятиной? – заинтересовался Лиза-Дымов.
– В смысле сыростью и холодом.
Тут на кухню зашла, шмыгая неудачным носом, Лена Мартынова, и всех как ветром сдуло. Никогда не знаешь, за что эта грымза на тебя набросится.
* * *Лингвистика стояла у Маши второй парой, и когда Дымов вошел в аудиторию, она ехидно подумала, что платьишки и косички идут ему больше. В строгом, под горло, сером свитере он и правда был похож на циркуль. Высокий, тонкий, с длинными руками и ногами, с короткими темными волосами, стремительный и легкий, он был вполне себе, но чего-то его облику не хватало. То ли парочки кило, а то ли внушительности.
Прежде Маша не разглядывала его с таким вниманием – ну препод и препод, – но теперь Дымов казался ей ближе, симпатичнее. В конце концов, он был тем, кто принял Машины беды всерьез, что сразу выделило его из всего остального человечества.
– Итак, друзья, – заговорил Дымов с улыбкой, – недавно у меня случилась довольно познавательная дискуссия о выразительности языковых средств. Наша с вами дисциплина дает большой простор для творчества. Грязь с ботинок можно вычистить сотней разных способов, и каждый из вас выберет свой. Предлагаю сегодня поиграть, долой скучные лекции!
Курс встрепенулся и загалдел. На Дымова порой находило подобное легкомысленное настроение, и тогда аудитория превращалась в детскую площадку.
– Итак, птенчики мои, даю задание. – Дымов уселся прямо на стол, болтая ногами. – Сочиняем наговор от плохих снов, каждый, естественно, свой. Но это только половина задачи. – Он оглядел их улыбаясь. – Вторая половина состоит в том, чтобы угадать, какой наговор кому принадлежит. Заодно и узнаете друг друга поближе.
– Как это? – встревожился Федя Сахаров, которого в этом мире волновали только две вещи: как обойти Машу по успеваемости и какую специализацию ему выбрать. Он доводил всех вокруг своими пространными рассуждениями на тему будущей профессии, и однокурсники уже начинали его тихо ненавидеть.
– Очень просто: вы сдадите мне свои работы, я зачитаю их вслух, а вы назовете автора наговора.
– Но это личное, – тут же возбухнул увалень Саша Бойко, без устали спорящий с преподавателями.
– Действительно, – согласился Дымов, – вероятнее всего, основой ваших наговоров станут какие-то успокаивающие воспоминания из детства. То, что поможет именно вам и не обязательно кому-то другому. Те, кто намерен пропустить все веселье, могут остаться в роли зрителей.
– Вы обязаны обучать всех одинаково, – проворчал Саша Бойко.
Женя Бодрова, обожавшая все командообразующее, показала ему кулак, и он наконец заткнулся.
Маша задумалась над чистым листом.
Что-то из детства, отгоняющее плохие сны? Запах маминых духов, папин громкий голос, смех братьев за стеной – ах, как Маша завидовала им маленькой! Мальчишки-то, кроме чуткого Олежки, жили по двое, и только она, на правах единственной девочки, вынуждена была ночевать одна-одинешенька. До девяти лет Маша по ночам прибегала то в одну детскую, то в другую, и братья, ругаясь спросонья, послушно отодвигались к стенке, давая этой липучке место под одеялом.
«Раз, два, три, четыре, пять – будут братья тебя охранять», – быстро написала Маша, и так ей сразу хорошо стало, что она даже погладила буквы.
Пять – цифра сама по себе волшебная, сильная, а присыпать ее искренней верой, детским обожанием…
Олеся Кротова пыхтела уже совсем в ухо, надеясь подглядеть и, может, своровать идею. Не поможет тебе Машино творчество, детонька.
«И однажды в час ночной дева-морок подарит покой», – вывела Маша, поддавшись вдруг порыву благодарности. Братья далеко, а Дымов – рядом. Буквально на соседней койке. И пусть это не очень-то этично, зато надежно и немножко забавно. Как будто о Маше снова кто-то заботится, в университете она всегда была сама по себе, а тут растаяла.
Потом она еще раз подумала и зачеркнула нижнюю строчку, но не очень. Так, чтобы Дымов смог прочитать, если ему интересно.
Саша Бойко, разумеется, написал целую оду, восхвалявшую его девушку. Можно было уснуть лишь от одних сиропных эпитетов. Однокурсники опознали автора в считаные мгновенья.
Федя Сахаров сочинил считалочку про кошечек, очень милую, тут все очень долго сыпали догадками и вычислили его только методом тыка. Петю Китаева определили тоже быстро – лишь это хамло могло написать про пышные сиськи вместо подушки.
Когда в руках Дымова оказался Машин листок с обоими вариантами, он несколько мгновений читал его с интересом, потом коротко улыбнулся, не поднимая глаз от бумаги, и вслух зачитал вариант с пятью братьями.
Голос у него был теплым.
– Это Рябова! – тут же воскликнула Олеся Кротова. – Можно подумать, пятеро братьев – это ее личная заслуга.
Маша едва удержалась от того, чтобы показать ей язык.
* * *В столовке снова появилась пятикурсница Лиза в розовом свитере. Она целеустремленно промаршировала мимо всех и села напротив Маши.
– С ритмом у вас, Рябова, так себе, – нежным голоском сообщил Дымов. – Тра-та-та-та – не слишком ли бодро для наговора перед сном? Скорее это подойдет для утренней зарядки. Вы слишком зацикливаетесь на смысле, а ведь слова – всего лишь удобная форма, которую принимает ваше намерение. Разум – вот что такое настоящее волшебство.
Еще не хватало, чтобы он и на переменах учительствовал! Маша, поскучнев и погрустнев, впилась зубами в шоколадный пончик.
– Ну простите, что не «взъярись ввысь, несись вскачь», – съехидничала она.
– Зато память превосходная, – ухмыльнулся Дымов.
– Вы разговаривали с Вечным Стражем? Он правда умеет читать мысли? Что-то узнал вчера?
– Разговаривал, – кивнул Дымов. – Сегодня вечером Иван Иванович явится в общежитие более обстоятельно. Обещает зрелища и разоблачения. Постарайтесь не прогулять это событие, вдруг будет интересно.
– А… – От любопытства Машу буквально повело вперед, но она не успела задать новый вопрос, потому что появился Андрюша Греков.
– Привет, – сказал он, бросая взгляды на Машину собеседницу. – Мы, кажется, не знакомы?
– Лиза, – сказал Дымов и решительно, по-мужски, протянул руку.
Маша глупо захихикала.
Ну правда же, это выглядело смешно.
Мальчики обменялись рукопожатием.
– Я новая соседка по общежитию, перевелась сюда ради Дымова, – с придыханием сообщил Дымов, явно забавляясь своей ролью.
– Прикольно, – оценил Андрюша. – Маш, пойдем на следующую пару вместе?
Физра была единственным предметом, где оба параллельных вторых курса пересекались. Андрюша обычно старался держаться поближе к Маше, потому что терпеть не мог все спортивное и в парных заданиях, которые так любила Фея-Берсерк, надеялся на партнера. Ну а у Маши выбора не было: нельзя вырасти с пятью братьями и папой – мастером боевым искусств – без самых разнообразных игр и тренировок. Пока другие девочки возились с куклами, она гоняла мяч, стояла на голове и забивала трехочковые половчее неуклюжего Сеньки или витающего в облаках Мишки.
– Конечно, – кивнула она. Андрюша был дополнительной причиной, почему она обожала те дни, когда в расписании стояла физра. Правда, настораживал дождь за окном, скорее даже ливень – такие мелочи могли и не остановить Фею-Берсерка от занятий на свежем воздухе.
– А что у вас следующей парой? – спросил Лиза-Дымов.
– Инна Николаевна Нежная, – Андрюша скривился. – Жуть как я ее боюсь.
– У-у-у, – прогудел Антон Власов, плюхаясь на стул рядом с Машей. Они с Плуговым как из-под земли выросли. – Все эти нелепые телодвижения. Мы с Вовкой прогуливаем Фею-Берсерка с третьего курса.
– Как это? – изумилась Маша, в жизни не пропустившая ни одной пары.
Андрюша растерянно смотрел на старшекурсников-менталистов, которые в последнее время то и дело возникали рядом с его тихой подружкой.
– Просто нам повезло уродиться гениями, – скромно признался Власов. – Университет пылинки с нас сдувает.
Лиза-Дымов фыркнул.
Взгляды балбесов-менталистов обратились к нему. У Власова даже зрачки расширились от восхищения.
– Эм… Лизонька? – восторженно выдохнул он. – Какая ты девочка!
– Отож, – гордо ответил Дымов, поправляя кончики кос на пушистых розовых холмиках.
– А вы что, Машины друзья? – спросил Андрюша таким тоном, как будто у нее не могло быть никаких друзей, кроме него.