- -
- 100%
- +
– Видимо, это один из тех, которые находят на Пестрых болотах, – задумчиво протянула она. – Что странно – если бы эти кристаллы могли поднимать мертвецов, то не продавались бы за бесценок.
– Да черт с ним, болотом, что нам теперь делать с телом на моем ковре? Оно же его испортит!
Пруденс скептически посмотрела на некогда яркий, но изрядно выцветший с веками ворс, местами пошедший проплешинами. Изломанная, жалкая фигура смотрелась там на редкость неуместно.
– Полагаете, – начало было она, – следует засунуть кристалл обратно и попросить Глэдис отправиться, скажем, в лес?.. Ох!
Тут она вдруг схватила Рауля за руку и торопливо оттащила его подальше от ковра. Изумленный ее твердой и крепкой ладонью, так фамильярно сжимающей его ладонь, он не сразу понял, что опять случилось. А потом обернулся к мертвой экономке и увидел, как над ее телом начала подниматься серебристо-сизая туманная дымка, похожая на испарения на болотах. Потянуло горелым, горьким и – удушающе, резко – гниющими лилиями. Что-то треснуло у Рауля за спиной, он дернулся, совершенно измученный всеми пугающими событиями этого вечера, но это всего лишь Пруденс открывала окна.
– Дышите наружу, – посоветовала она. – Кто знает, не ядовито ли облачко. Я бы не ждала ничего хорошего от существа, умершего… когда, к слову?
– Отца похоронили пять лет назад, – ответил он, послушно запрыгнул на подоконник и протянул руку Пруденс, приглашая ее присоединиться к себе. Она вынула из кармана платья кристалл, который опустила туда в спешке, положила его на поднос для писем, забытый на столе, тщательно вытерла руки белоснежным платком, извлеченным из другого кармана, и только после этого приняла помощь Рауль. Он закусил губу, выдерживая ее вес, но вот – полминуты сопения, – и Пруденс уселась рядом с ним, чуть откинувшись назад, в свежий ночной воздух.
– Боже мой, – прошептал он, уставившись на облачко тумана. Оно оседало на ковре, оставляя маслянистые пятна, похожие на жидкое серебро. По телу Глэдис побежали молочно-белые нити, проступающие под остатками, или вернее, лохмотьями кожи. То тут, то там вспыхивали тускло-голубые и алые импульсы.
– Похоже, вашему ковру недолго осталось, – вполголоса сказала Пруденс. Он ощущал тепло ее близкого плеча, и от этого становилось не так уж и страшно.
– Соланж заверяет меня, что в нашем фамильном склепе расположен вход в алхимическую лабораторию, где отец и Глэдис зачем-то сжигали кабанов. В дневниках, которые вы читали, нет никаких объяснений этой дикости?
– Алхимическая лаборатория? – повторила Пруденс. – Восхитительно. Вот откуда этот запах тухлых яиц – это же сера! И наверняка ртуть, видите этот перламутр на ковре?
– Вы что же, еще и алхимик?
Она одарила его высокомерным взглядом.
– Как вы знаете, семья моей племянницы владеет шахтой. Разумеется, я изучала некоторые аспекты обработки кристаллов, чтобы меня не обдурили ушлые фабриканты…
Тихий треск не позволил ей договорить. Тело Глэдис покрывалось пепельно-серыми ячейками, похожими на пчелиные соты.
– Боже мой, – повторил Рауль обессиленно.
Пруденс же, наоборот, выглядела собранной и крайне заинтересованной. Она наблюдала внимательно, вытянув шею, и казалась такой напряженной, что он вдруг испугался, как бы она, зазевавшись, не вывалилась из окна. Поэтому Рауль вытянул за ее спиной руку, уперся ладонью в холодный камень, образуя хоть какую-то защиту от кувырка в темноту. Ощутив движение рядом с собой, она скосила глаза в сторону, а потом повернула лицо к Раулю – так близко, что он увидел и мелкие морщинки вокруг светло-карих глаз, и крохотную родинку под левой бровью, и мягкие завитки снова распушившихся волос.
Слишком близко— смущенно осознал он, и немедленно его обожгли воспоминания о ее крепкой ладони. Что бы сказала на все это Жозефина!
А Пруденс ему улыбнулась – мягко, одними кончиками губ, и в этой улыбке читалась явная благосклонность к защищавшей ее руке. Рауль как можно незаметнее перевел дух, боясь коснуться ее лица дыханием, а потом поспешно отвернулся, уставившись на то, что оставалось от Глэдис.
С тихим потрескиванием она будто бы превращалась в скульптуру, на вид хрупкую, похожую на темно-серый минерал с редкими вкраплениями блестящих алых и изумрудных крупинок.
– Вы успели поужинать? – вдруг спросил Рауль, привыкший всегда спасаться от неловкости светскими разговорами.
– Ну разумеется. Не думаете же вы, что мы сидели и ждали, не пошлет ли ваша светлость на кухню утку, – язвительно ответила Пруденс так, будто он отправил им отраву.
Его вдруг задела эта язвительность, как будто то мгновение, когда они близко-близко смотрели друг на друга, было призвано что-то смягчить в их сердцах. Однако этого не произошло, и разочарование, смешиваясь с едким запахом серы и лилий, вызывало першение в горле.
Кашлянув, Рауль заметил прохладно:
– Стоит ли извиняться за то, что мне хотелось порадовать вас вкусной едой?
– Но, ваша светлость, радовать вас – моя забота, – отозвалась она, не скрывая ехидства.
Смирившись с тем, что эта женщина предпочитает вести себя отстраненно и насмешливо безо всяких на то причин, он опустил ресницы, пытаясь сосредоточиться на пении ночных птиц в саду.
Неужели Пруденс все еще злится на него за то, что он осмелился сделать предложение ее наивной Пеппе? Она осуждает его за корысть в этом деле? Но ведь всякий разумный человек предпочтет выгодную сделку невыгодной! Какой прок жениться на девушке, которая беднее тебя? Если, конечно, ты не герцог Лафон, который может себе позволить и не такое, уж у него-то денег куры не клюют. Если бы у Рауля было такое состояние – он бы уж точно…
Треск усилился, и Рауль торопливо распахнул глаза, чтобы увидеть, как с тонким стеклянно-пронзительным дребезжанием тело Глэдис рассыпается на микроскопические осколки. Шипели, испаряясь, клочья сизых паров.
И спустя несколько мгновений на ковре остались только горки темного песка.
– Хм, – подала голос Пруденс. – Тут понадобятся совок и метелка. Что вы говорили о склепе? Туда мы ее и насыпем.
– Сейчас? – слабо, но без особого сопротивления спросил Рауль, начиная привыкать в царившей вокруг дьявольщине. Он только беспокойно взглянул на крупную луну, которая бесстыже и ярко светила круглыми боками.
Близилась полночь. Самое время для прогулок по склепу, конечно же!
ГЛАВА 09
Маргарет немногое знала о фамильных склепах – лишь то, что в ее семействе их сроду не водилось. Чета Робинсон прилежно лежала на прибрежном деревенском кладбище, и морские ветра без устали трепали деревья над каменными надгробиями. Строить отдельное здание и украшать его причудливыми завитушками и другими орнаментами, чтобы складывать туда покойников? Вот уж несусветная глупость!
Тем не менее, она кое-что понимала в подвалах.
– Я схожу за шалью, а вам не помешал бы теплый сюртук. И еще нам понадобятся хорошо заряженные кристаллы света.
– В библиотеке, в шкафу слева от входа, – ответил Рауль, растерянно обводя взглядом собственные покои, будто не понимал, где находится.
Маргарет не стала его беспокоить. Она осторожно сползла с подоконника и по широкой дуге направилась к двери, высоко задрав юбки, чтобы ненароком не разметать песок.
Совки и щетки хранились на первом этаже, за кухней, и пришлось тащиться туда, благо замок сонно притих, и никто не задался вопросом, к чему заниматься уборкой среди ночи. Забрав все необходимое, она сходила в кладовку с посудой, потом снова поднялась наверх, в библиотеку. Там было так темно и пыльно, что тусклый кристалл, который прислуга использовала каждый день, едва разгонял темноту.
В шкафу, на который указал Рауль, действительно лежало несколько кристаллов света. Судя по клейму, они были созданы на одной из самых дорогих и известных фабрик Руажа. Оставалось только надеяться, что они полностью заряжены и не погаснут в самый неподходящий момент, оставив людей в кромешной темноте. Рассовав их по карманам, Маргарет заглянула к себе за шалью и вернулась в хозяйские комнаты.
Рауль так и сидел на прежнем месте, и круглая луна очерчивала его стройный силуэт. Тщательно завитые кудри растрепало ветром, а испуганная бледность с нежным оттенком зелени придавала его облику особо аристократический вид. Усмехнувшись сама себе, Маргарет тщательно смела Глэдис Дюран в фаянсовую сахарницу.
– Пора, ваша светлость, – позвала она, и Рауль вздрогнул, а потом решительно задрал подбородок, будто собирался на поле брани, и порывисто бросился за сюртуком.
В полном молчании они вышли из замка во влажную ночную прохладу, с трудом продрались сквозь высокую траву, заполонившую все дорожки, к склепу. Щелкнув двумя дорогими кристаллами, Маргарет протянула один Раулю, второй оставила себе. Задрав голову, она попыталась вобрать взглядом полуобнаженных атлетов, которые держали на своих плечах арочный свод.
– Почему тут голые мужчины? – озадаченно спросила она.
– Такая была мода триста лет назад, – охотно отозвался Рауль. – Склеп был возведен вместе с замком, заранее просторный, дабы для многих поколений Флери хватило места.
Он нервно засмеялся и потянул на себя высокие двойные двери, украшенные рельефной резьбой с переплетающимися лилиями. Раздался оглушительный скрип, пахнуло ледяной сыростью, плесенью, пришлось хорошенько встряхнуть кристалл, добавляя света.
– Мы просто поставим сахарницу возле первого попавшегося надгробия, – сказал он. – Нам ведь не обязательно идти очень глубоко? Мы ведь можем изучить алхимическую лабораторию при свете дня?
Маргарет подавила зевок – вот уже вторую ночь подряд вместо спокойного сна она получала сплошную суету. По ее мнению, за глухими стенами склепа не было разницы между днем и ночью, но она так устала, что склонна была согласиться с Раулем.
Осторожно ступая по гулкому камню, она вглядывалась в темноту, надеясь найти подходящее местечко, чтобы пристроить Глэдис. Во все стороны с тихим писком разбегались мыши, возможно, здесь обитал и кто-то покрупнее. Например, кроты или крысы.
С каждым шагом воздух становился все неподвижнее, все тяжелее. Казалось, он оседал на коже клочьями паутины. Маргарет даже начало казаться, что крохотные паучьи лапки шныряют по волосам и шее. Очень хотелось почесаться, но для этого она была слишком хорошо воспитана.
Наверное, семейство Флери собиралось плодиться и умирать до скончания веков, по крайней мере Кристоф оставил очень много места для своих потомков. Они шли уже несколько минут, а надгробий все не было. Только высокие потолки, серые стены и неприятные шорохи.
Наконец, луч света вырвал из темноты какую-то фигуру, и Маргарет невольно запнулась, вдруг испугавшись неизвестно чего. Откуда-то из дальних глубин памяти всплыли сказки, которые рассказывали на берегу. О злодеях, пьющих человеческую кровь, чтобы жить вечно, и о существах, пожирающих страхи.
– Отец, – разгоняя всякие глупости, проговорил Рауль громко и ясно, и Маргарет разглядела памятник: чуть меньше, чем в полный рост, но все же довольно крупный. Она подошла ближе, изучая локоны и плечи, надменный подбородок и тонкий нос.
– Вы красивее отца, ваша светлость, – вынесла она вердикт.
– Матушка разбавила южную ветвь Флери северной кровью, – ответил он и погладил бронзовое отцовское плечо. – Как по-вашему, Пруденс, понравится ли Глэдис последний приют возле своего хозяина?
– Этого мы никогда не узнаем, но вряд ли она сможет вернуться с претензиями, – ответила Маргарет, приседая возле надгробия. Оно было монолитно-гладким, выполненным из черного полированного камня, и несколько секунд ушло на раздумья: куда бы пристроить сахарницу? В итоге ее удалось засунуть в небольшую выемку у стены.
Выпрямившись, Маргарет обнаружила, что Рауль ушел дальше. Кажется, встреча с скульптурами родителей растрогала его. Он стоял возле гранитной женщины с простой прической, складки ее строгого платья струились, как настоящие.
– Она нас покинула, когда Соланж была совсем крошкой, – вздохнул он. – А вон там дедушка! Я помню только, что он никогда не расставался со сворой борзых собак… Их когти так громко цокали по полам замка…
Что-то изменилось в плотной темноте, которую остро разрезали два узких луча яркого света. Стало как будто светлее, мгла немного развеялась, и луна – крупная, круглая – самым неожиданным образом осветила склеп. Изумленно задрав головы, они с Раулем увидели небольшое круглое окно прямо в потолке.
– Полночь, должно быть, – проговорила Маргарет. – Для чего это вашему прадеду понадобилось дырявить крышу?
– Смотрите, – прошептал он. Свет луны преломился о хрустальные линзы, висевшие высоко над их головами, веселыми искрами рассыпался по камню, а потом весь сосредоточился на далеком надгробии. Не сговариваясь, Маргарет и Рауль поспешили туда, по обе стороны от них призрачной ратью выстраивались скульптуры множества Флери, нашедших здесь свой последний приют.
– Должно быть, это прабабушка Кристин, – подсказал Рауль на ходу, – самая первая могила в склепе.
– Кристин – ключ ко всему, – машинально повторила Маргарет слова из дневников. Увлеченный, ее спутник несся в глубину склепа едва не бегом, и она была вынуждена тоже ускорить шаг, мысленно чертыхаясь на все лады. Еще не хватало бегать в потемках!
– Там какие-то слова! – когда они наконец добрались до средоточия лунного света, воскликнул он. И Маргарет тоже увидела зелено-голубые буквы, слабо светившиеся в отблесках луны. С трудом разбирая старинные письмена на черном надгробии, они прочитали, помогая друг другу в особо сложных местах:
Коль свет дневной в объятиях тьмы погаснет,
Я стану заревом, что льнет к твоей ладони.
Пусть время нашу вечность развеет в песок,
И после ста смертей спасу тебя, мое сокровище.
– Терпеть не могу подобных глупостей, – немедленно рассердилась Маргарет. – Неужели сложно написать: клад закопан в пяти метрах к северу от башни? Что это за зарево, что это за вечность?
– Может, обыкновенная эпитафия? – неуверенно предположил Рауль, и в то же мгновение лунный свет исчез, а буквы погасли. Перед ними лежала обыкновенная черная плита, точно такая же, как и у всех остальных покойных Флери.
– Как? – озадачилась Маргарет. Подсвечивая себе кристаллом, она вернулась туда, где еще недавно сверкал хрусталь, а теперь просто сумрак клубился под высокими сводами. Невозможно, чтобы луна так быстро исчезла из окошка, она ведь не двигалась по небу с бешеной скоростью! Может, ее скрыли облака?
Захваченная исследовательским любопытством, она крикнула:
– Ваша светлость, я иду обратно!
– Подождите меня, – всполошился он и вскоре появился совсем рядом, бормоча себе под нос: «после ста смертей» и «вечность в песок». Старался запомнить надпись наизусть.
Дорога назад показалась очень короткой. Выбравшись наружу, они уставились на яркую круглую луну, которая катилась себе в ясном небе, согласно заведенному маршруту.
– Но как? – повторил Рауль следом за Маргарет.
– Завтра мы возьмем лестницу и разглядим в подробностях, – решила она. – А теперь, вы уж как хотите, ваша светлость, а я твердо намерена отправиться в постель.
– Конечно, – покладисто согласился он и принялся закрывать двери склепа. – Спасибо вам, Пруденс. Лихо вы расправились с Глэдис!
Она яростно выпрямилась.
– Я? – повторила очень холодно. – Расправилась? Да за кого вы меня принимаете! За какую-то там расправительницу? Что ж, по-вашему, я так дурно воспитана?
– Но ведь… – начал было он, оглянулся, встретился с ней глазами и смутился. – Словом, спасибо, что теперь я смогу спокойно спать в собственном замке.
– Действительно сможете? – уточнила она мягко. – И вас даже не смутит алый кристалл, который пять лет заменял покойнице сердце? Он ведь так и лежит на подносе для писем в нескольких шагах от вашей постели. Что, если стоит вам заснуть, как он захватит вашу грудь?
– Пруденс! – укоризненно воскликнул Рауль, заложил тяжелым засовом склеп и отступил, отдуваясь.
Она развернулась и направилась к замку, крайне довольная тем, что последнее слово осталось за ней, на ходу тряхнула дорогим кристаллом, выключая его, и достала из кармана дешевый, тусклый. Привычка экономить с детства въелась ей под кожу, и будущее не давало надежд на то, что однажды Маргарет станет транжирой. Даже смешно представить себя в шелках и драгоценностях, все равно что обрядить в дорогие наряды соломенное чучело.
– Вот увидите, как ловко я разделаюсь с кристаллом, – с мальчишеской хвастливостью заверил ее Рауль, и она не поняла его интонаций. С чего бы это его светлости распушать перед ней свой хвост, если они выложили уже все карты на стол и пообещали друг другу сделать все возможное, чтобы их дороги разошлись в разные стороны?
Возможно, это было что-то аристократическое: граф так привык пускать кому ни попадя пыль в глаза, что очаровывал всех подряд, совершенно не задумываясь.
В замке по-прежнему было тихо: все его обитатели, наверное, уже давно спали. Маргарет не больно-то интересовало, что Рауль собирается делать с кристаллом, на его месте она бы просто закопала его в лесу или бросила в болота. Но, возможно, он придумал, как его разбить – ведь говорят, даже у алмазов бывает точка уязвимости.
В их отсутствие, видимо, в хозяйские покои заходил Жан, чьей обязанностью было следить за каминами – огонь полыхал куда сильнее, чем прежде, а окно оказалось закрытым.
Рауль не задумываясь, но с откровенной брезгливостью схватил кристалл и, прежде чем Маргарет поняла, что он собирается делать, бросил его в камин.
– Нет! – запоздало крикнула она и за полы сюртука оттащила идиота назад. Кристалл немедленно пошел трещинами, а от огня взметнулся вверх ядовитый серебристый туман. – Мы ведь уже чуть не отравились парами ртути один раз, вам мало было?
– Но ведь…
Маргарет его не слушала – вытолкала в коридор и плотно закрыла дверь. Потом побежала в свою комнату прямо напротив, сорвала с кровати тяжелое покрывало и подоткнула порог в графские покои, не желая, чтобы отрава просочилась наружу.
– Что же мне с вами делать, ваша светлость? – устало спросила она, крайне недовольная тем, что пришлось ненадолго утратить свою степенность.
– Откуда мне было знать? – Рауль взъерошил себе волосы, удрученный, но все равно не утративший апломба.
Маргарет закатила глаза – с ее точки зрения все было довольно очевидно. Ведь от Глэдис так сильно разило алхимией, а этих алхимиков хлебом не корми, а только дай понапихать соединения ртути во все изобретения. А потом головная боль, кровь из носа, ничего хорошего.
Да что толку объяснять! Не утруждая себя ни пожеланием доброй ночи, ни самым легким книксеном, она молча вернулась в свою комнату, затворив за собой. Порядочные женщины в это время суток уже давно должны находиться в постели, в конце-то концов!
***
Спустившись очень ранним утром на кухню, Маргарет обнаружила, что там зреет восстание. Судя по манерам, Мюзетта никогда не занимала высокого положения в замке, но в последнее время поди привыкла считать себя главной служанкой – ведь по сути, она стала единственной.
И теперь ей совершенно не нравилась Пруденс Робинсон, которая расхаживала повсюду с важным видом и только то и делала, что шныряла в личные покои их светлости. Бесстыдство и леность – страшнейшие из пороков!
Выслушав пренеприятнейшую порцию старческого брюзжания, Маргарет и глазом не моргнула. Она не считала уместным вступать в подобного рода препирательства, а просто заглянула в кладовую. Накануне Жан сходил в деревню и принес оттуда немного овощей, яиц и муки. Денег, которые Жанна выдавала на хозяйство, было так мало, что поневоле закрадывались вопросы, каким образом Жан сторговался и действительно ли испачканные в земле морковки были честно куплены, а не вырваны тишком с чужого огорода.
Продуктов было достаточно, чтобы подать скудный завтрак, но что делать с обедом?
– Жан, ты сегодня снова отправишься на охоту? – спросила она.
– На рыбалку, – ответил он добродушно.
Поощрительно кивнув, Маргарет решила спуститься в погреба: вдруг там осталось вино? Вряд ли Флери были настолько беззаботны, чтобы не исследовать возможные запасы, но вчерашний вечер поколебал ее веру в разумность этой семьи.
Дорога туда лежала из крыла для прислуги, запущенного, покрытого паутиной. Если комнаты, которым пользовались хозяева, худо-бедно удалось привести в порядок, то сюда руки у Мюзетты и Жана не доходили. По толстому слою пыли можно было сделать вывод, что в подвалы долгие годы не ступала нога человека.
Винный погреб поражал королевским размахом и многочисленными бочками, аккуратно положенными на бока для более долгой выдержки. Местные виноградари верили, что вино должно спать, как человек, чтобы не превратиться в уксус. Оглядевшись по сторонам, Маргарет нашла старый серебряный кубок, тщательно вытерла его белоснежным платочком, достала из прически шпильку и с трудом просунула ее в щель между клепками первой попавшейся дубовой бочки, чтобы накапать тягучего вина, густого до маслянистости. Отпила немного, жмурясь от удовольствия. Старое, крепкое, сладкое вино с бархатистой сиропной терпкостью и ароматом муската. Такое обычно подается к десерту и стоит хороших денег.
Налив кубок до краев (и потратив на это прорву времени), она с удовольствием делала глоток за глотком, пересчитывая бочки. Их оказалось тридцать семь – маленькое, но состояние. Однако не следовало обрушивать реки вина на небольшой Арлан, чтобы не сбивать цену на собственный товар. Такое вино следовало продавать не больше трех-пяти бочонков в год, в разных городах Руажа, да еще и желательно на великосветских аукционах.
Или же, что скорее всего было менее выгодно в перспективе, зато куда проще, – сговориться с герцогом Лафоном, единственным человеком в округе, готовым дать приличную цену.
Допив мускат, Маргарет двинулась дальше. В следующем помещении под потолком висели массивные крюки для крупной дичи, ничего более интересного там не нашлось. В другой небольшой кладовой хранились несколько керамических горшков, запечатанных воском. Один из них Маргарет прихватила с собой. В деревянных ларцах она обнаружила дорогущие какао-бобы, безнадежно испорченные временем. Они засохли и покрылись налетом какао-масла, превратившись в безмолвных свидетелей былого величия. Что за расточительство! Тяжело вздыхая, она насыпала себе целые карманы жестких горошин и отправилась назад, больше не разыскав ничего примечательного.
На кухне Мюзетта уже отправила в печь пресные булочки и теперь взбивала яйца для омлета. По-прежнему не утруждая себя разговорами со склочной брюзгой, Маргарет поставила горшок на стол и высыпала какао-бобы на чугунную сковородку, надеясь, что прокаливание лишит их прогорклого запаха.
– Что это за дрянь? – тут же спросила Мюзетта.
– Редкий сорт горького шоколада, – с усмешкой ответила Маргарет, срывая печать с горшочка. Внутри оказались ягоды дикой ежевики, залитые медом и пряностями, первейшее средство от меланхолии. Напевая себе под нос, она разложила их по расписным розеткам, а потом перемешала какао-бобы, уперла руки в боки и принялась ждать, пока они как следует обжарятся.
– Если отравить хозяев, – себе под нос процедила Мюзетта, – то лишишься головы. Хряп! И поверх плеч останется пустое место.
– Не переживай, я сама подам на стол. Если меня обезглавят, ты сможешь полюбоваться на это зрелище.
Жан, точивший топор в углу, негромко засмеялся.
– Все топят и топят, – пожаловался он, – а мне руби и руби.
– Ты утром не спеши чистить камин у графа, – велела Маргарет, – он там ночью сжег какую-то дрянь. Я сама этим займусь после завтрака.
– А ты почем знаешь, чем граф среди ночи занимался? – тут же вмешалась Мюзетта.
– Вот уж на твоем месте я не стала бы совать свой нос, куда не просят, – отрезала Маргарет, – если бы не хотела вовсе остаться без места. Если бы я была такой старой калошей, то вела бы себя тихо-тихо и радовалась тому, что у меня есть крыша над головой. А если бы у меня были такой длинный язык и короткий ум, что они никак не могли договориться меж собой, то я старалась бы скрыть этот факт.
– А? – разинув рот, уставилась на нее старуха.
– Пруденс говорит: уймись, глупая карга, – перевел Жан.
Мюзетта вняла этому совету, но в ее маленьких, потерянных среди глубоких морщин, глазках затаилась упрямая злоба.
Маргарет очистила бобы от шелухи и растолкла их в ручной мельнице, в медном котелке нагрела молоко с лавандой, розмарином и перцем, проварила в этой гуще крупные крошки какао, процедила, влила мед и остатки анисового ликера, который Жан принимал для лучшего сна. Она как раз разливала густой, как крем, напиток по чашкам, когда послышался голос Жанны:
– Мюзетта, подавай завтрак!
– В прежние времена колокольчики были, – сентиментально сказал Жан, – а нынче графья орут, как простолюдины, что за срам!