Атташе

Глава 4. Дни без солнца

На третий день – или это был четвёртый? – Вера перестала плакать.

Слёзы закончились где-то между второй и третьей порцией риса, между сотым и двухсотым кругом по камере, между отчаянием и тупой покорностью. Она лежала на лежанке, уставившись в каменный потолок, и считала трещины. Сорок восемь. Как вчера. Как позавчера.

Время превратилось в вязкую субстанцию без начала и конца. Лампочка горела постоянно, не давая понять, день сейчас или ночь. Еду приносили нерегулярно – то через несколько часов, то, казалось, через целую вечность. Организм сбился, желудок требовал пищи в случайные моменты, сон накатывал приступами, но полноценно выспаться не удавалось никогда.

Классическая депривация сна. Вера читала об этом – метод психологического давления, используемый для слома личности. Лишить человека циркадных ритмов, дезориентировать, сделать уязвимым.

Знание не помогало. Она всё равно чувствовала, как разум становится мутным, мысли – вязкими.

Вера села, потёрла лицо. Кожа стала шершавой, жирной – умываться приходилось холодной водой из кувшина, без мыла. Волосы, которыми она так гордилась, – огненно-рыжие, густые, – превратились в спутанный комок. Платье воняло потом и затхлостью камеры. Ногти обломаны, когда она царапала дверь в приступе ярости.

Она превращалась в животное.

И это, Вера понимала, было частью плана. Лишить её человеческого достоинства, гордости, снять культурные наслоения, оставить голую сущность, которую легче сломать.

– Не дам, – прошептала она в пустоту. – Не дам тебе, ублюдок.

Голос звучал хрипло, непривычно. Сколько она не говорила вслух? Сутки? Двое?

Вера встала и начала упражнения. Приседания – раз, два, три. Мышцы ног горели, но она продолжала. Десять, двадцать, тридцать. До жжения, до боли, до изнеможения. Потом отжимания – холодный камень пола обжигал ладони. Раз, два, три. Руки дрожали, тело требовало остановиться.

Не остановилась. Двадцать. Предел.

Она рухнула на пол, тяжело дыша. Пот стекал по лбу, сердце колотилось. Но в груди, впервые за дни, разлилось что-то похожее на удовлетворение. Контроль. Она контролировала хоть что-то – своё тело, свою волю.

Пусть незначительная, но победа.

Вера подползла к кувшину, жадно выпила воды. В миске остались два финика и кусок чёрствой лепёшки. Она медленно разжевала финик, смакуя сладость. Еда стала событием, вкус – роскошью.

Как быстро меняется восприятие, когда отнимают всё.

Она вернулась на лежанку, подтянув колени к груди. Старалась не думать о том, что происходит за стенами этой камеры. Ищут ли её? Посол поднял тревогу? Или Султан прав – они решили, что она сбежала, бросила работу, исчезла в этом огромном, равнодушном городе?

Мама. Внезапно в памяти всплыло морщинистое лицо, седые волосы, заботливые руки. Она жила в Москве, в той самой квартире, где Вера выросла. Звонила раз в неделю, спрашивала о здоровье, о работе, намекала на внуков, которых всё нет и нет. Вера отмахивалась, обещала приехать на праздники, откладывала визиты.

А теперь, возможно, никогда не увидит её снова.

Ком подступил к горлу. Нет. Не сейчас. Не снова слёзы.

Вера зажмурилась, заставляя себя думать о другом. О законах. О статьях кодексов. О структуре дипломатической защиты. Привычная работа разума, знакомая территория. Якорь в хаосе.

Статья 37 Венской конвенции: "Члены семьи дипломатического агента, живущие вместе с ним, пользуются привилегиями и иммунитетами…"

У неё нет семьи здесь. Никого.

Статья 9: "Государство пребывания может в любое время и без объяснения своего решения уведомить государство, направившее представительство, о том, что глава представительства или любой член дипломатического персонала представительства является persona non grata…"

Но её не объявили нежелательным лицом. Её просто… стерли.

Звук шагов за дверью прервал размышления. Вера вскочила, инстинктивно отступая к стене. Сердце заколотилось.

Не он. Пожалуйста, не он снова.

Дверь открылась. Охранник – тот же, громадный, безликий. Он внёс поднос, поставил у порога, забрал старый. Ни слова, ни взгляда. Автомат.

– Подожди! – Вера шагнула вперёд. – Пожалуйста, скажи мне… сколько прошло времени? Какой сейчас день?

Охранник посмотрел на неё – первый раз за все дни. Взгляд был пустым, равнодушным. Как на насекомое.

Дверь захлопнулась.

Вера осталась стоять посреди камеры, чувствуя, как внутри разрастается пустота. Даже презрения она не удостоилась. Просто ничто.

Она подошла к подносу. Рис, варёная курица, овощи, хлеб. Чуть больше обычного. И что-то новое – яблоко. Красное, свежее, глянцевое.

Вера взяла его, поднесла к носу. Сладкий запах, живой, настоящий. Слюна наполнила рот. Она откусила – сок брызнул на губы, кисло-сладкий вкус взорвался во рту. Райское наслаждение.

Она съела яблоко медленно, до последней крошки, слизывая сок с пальцев. Потом съела курицу, рис, хлеб. Впервые за дни насытилась по-настоящему.

Подкуп? Награда за покорность? Или просто поддержание товара в надлежащем виде?

Не важно. Еда была едой.

Вера вытерла руки о платье и вернулась на лежанку. Желудок, наполненный и довольный, требовал сна. Она натянула одеяло, закрыла глаза.

Сон пришёл быстро – тяжёлый, липкий, полный обрывков кошмаров. Тёмные коридоры, бесконечные двери, за которыми… что? Она бежала, спотыкалась, падала. Чьи-то руки хватали её, холодные, безжалостные. Голос – низкий, вкрадчивый: "Ты никуда не уйдёшь. Никогда."

Она проснулась с криком, вся в поту. Лампочка горела всё тем же жёлтым светом. Ничего не изменилось. Та же камера, та же тьма без окон, то же одиночество.

Вера села, обхватив голову. Дыши. Просто дыши.

Но дышать становилось всё труднее. Воздух в камере был спёртым, тяжёлым. Стены словно наползали, потолок давил. Клаустрофобия, которой никогда не было, вдруг накрыла с головой.

– Выпусти меня, – прошептала она. – Пожалуйста. Выпусти.

Никто не ответил.

– Я сделаю что угодно! – Голос стал громче, истеричнее. – Слышишь? Я расскажу, что ты хочешь, подпишу что хочешь, только выпусти меня отсюда!

Тишина.

Вера закричала – долго, до хрипоты, до боли в горле. Кричала, колотила кулаками в стену, царапала камни, пока пальцы не закровоточили.

Потом рухнула на пол и заплакала. Снова. Опять слёзы, которых быть не должно.

Она ломалась. Медленно, но неизбежно.

И он знал это. Султан аль-Кайси, её тюремщик, знал, сколько времени нужно, чтобы человек начал рассыпаться по швам.

Вера лежала на холодном камне и впервые подумала: а что, если сдаться? Просто рассказать ему то, что он хочет услышать? Выдумать историю про шпионаж, про заказчиков, что угодно, лишь бы выбраться из этой могилы?

Нет. Если она солжёт, он поймёт. Такие люди всегда понимают. И тогда станет ещё хуже.

Остаётся только одно – выжить. Продержаться. Не сломаться окончательно.

Она заставила себя встать. Подошла к кувшину, умыла лицо холодной водой. Заплела волосы снова, расправила платье. Мелочи, детали, рутина.

Якоря.

И когда дверь снова откроется, когда он придёт за ответом – она встретит его стоя. С поднятой головой. Не сломленной.

Ещё нет.

Глава 5. Золотая клетка

Вера лежала на лежанке, уставившись в потолок и считая удары сердца – тысяча двести тридцать восемь, тысяча двести тридцать девять… – когда скрежет засова разорвал тишину. Она вскочила, пошатнувшись от резкого движения. Голова закружилась – мало еды, мало сна, слишком много страха.

В проёме стояла не охранник. Женщина.

Высокая, полная, в чёрной абайе, закрывающей всё тело. Лицо строгое, тёмное, с глубокими морщинами у рта. Глаза – чёрные бусины без намёка на тепло. Седые волосы убраны под платок. В руках она держала свёрток белой ткани.

За её спиной маячили двое охранников.

– Встань, – произнесла женщина по-английски с тяжёлым арабским акцентом. Голос как скрип ржавых петель. – И следуй за мной.

Вера не двигалась. После дней в темнице любая перемена казалась подозрительной.

– Куда?

– Вопросы не задают. – Женщина шагнула в камеру, бросила свёрток к ногам Веры. – Переоденься. Быстро.

Вера развернула ткань. Лёгкое платье – белое, почти прозрачное, с широкими рукавами. Явно не европейское. Никакого нижнего белья.

– Я не буду это надевать.

Женщина усмехнулась – звук без юмора.

– Будешь. Либо сама, либо они помогут. – Она кивнула на охранников. – Выбирай.

Вера сжала кулаки. Взгляд метнулся к двери – охранники заполняли проём, автоматы на груди. Бежать некуда. Сопротивляться бесполезно.

Она развернулась к стене, давая понять, что хочет хоть какого-то подобия приватности.

– Быстрее, – поторопила женщина. – У меня нет времени на твои капризы.

Вера стиснула зубы и стянула через голову изумрудное платье – грязное, вонючее, порванное, но своё, последний кусочек прежней жизни. Холодный воздух обжёг обнажённую кожу. Она быстро натянула белое платье.

Ткань была мягкой, почти невесомой, скользила по телу как вода. И совершенно прозрачной. Соски просвечивали сквозь материал, силуэт тела читался полностью. Унижение.

– Хорошо. – Женщина окинула её оценивающим взглядом. – Теперь идём.

Вера босиком вышла из камеры – впервые за дни. Коридор был длинным, узким, освещённым факелами в бронзовых держателях. Каменные стены, низкие арочные своды. Древность, пропитанная запахом сырости и ладана.

Они шли молча. Вера пыталась запомнить путь – поворот налево, лестница вверх, длинный проход, ещё лестница. Под ногами камень сменился мрамором – холодным, гладким. Значит, выходят из подвалов.

Ещё один поворот – и внезапно мир взорвался светом и цветом.

Вера замерла, прикрыв глаза. После дней во тьме яркость обжигала. Когда зрение адаптировалось, она увидела… роскошь.

Огромный зал с высокими потолками, расписанными золотом и лазурью. Мозаичные полы с геометрическими узорами. Фонтан в центре – мраморный, журчащий прохладной водой. Шёлковые подушки и низкие диваны вдоль стен. Арочные окна, через которые лился солнечный свет.

Солнце. Вера зажмурилась, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза. Она забыла, каким бывает дневной свет.

– Добро пожаловать в гарем, – произнесла женщина с ледяной усмешкой. – Твой новый дом.

Гарем.

Слово ударило как пощёчина.

– Я… я не…

– Молчи. – Женщина прошла вперёд, остановилась у фонтана. – Меня зовут Фатима. Я старшая здесь. Мои слова – закон. Ослушаешься – накажут. Поняла?

Вера не ответила. Не могла. Разум пытался осознать происходящее. Гарем. Султан аль-Кайси держит гарем в двадцать первом веке?

– Я спросила – поняла? – Голос Фатимы стал жёстче.

– Я… да. – Слово вырвалось само.

– Хорошо. – Фатима хлопнула в ладоши. – Выходите. Познакомьтесь с новой.

Из-за резных ширм, отделявших спальные зоны, появились фигуры. Женщины. Четыре женщины в лёгких платьях, похожих на то, что надели на Веру.

Первая была ослепительна. Высокая, стройная, с идеальными пропорциями. Чёрные волосы до пояса, гладкие как шёлк. Огромные карие глаза, миндалевидные, подведённые кохлем. Кожа оливковая, безупречная. Красота почти нечеловеческая.

Она двигалась как пантера – плавно, грациозно, властно. Остановилась в шаге от Веры и окинула её взглядом, полным презрения.

– Это? – Голос насмешливый, с лёгким акцентом. – Это то, что хозяин привёз на этот раз?

– Ясмин, – предупредила Фатима. – Веди себя прилично.

– Прилично? – Ясмин усмехнулась, обходя Веру кругом. – Рыжая. Бледная. С фигурой обычной женщины, не богини. Что он в ней нашёл?

Вера стиснула кулаки, заставляя себя не реагировать. Не дать ей удовольствия видеть задетость.

– Может, он любит экзотику, – продолжала Ясмин, останавливаясь перед Верой. – Или просто устал от настоящих красавиц и решил попробовать что-то… заурядное.

– Достаточно, – отрезала Фатима.

Ясмин фыркнула и отошла к дивану, изящно опустившись на подушки. Царица, снизошедшая до присутствия при неприятной сцене.

Вторая женщина подошла робко. Молодая, лет двадцати, хрупкая, с огромными испуганными глазами. Волосы тёмные, заплетённые в косу. Платье на ней было чуть плотнее, скромнее.

– Я Лейла, – прошептала она, не поднимая взгляда. – Добро пожаловать.

Её голос дрожал. Вера увидела синяк на запястье – старый, желтеющий.

– Спасибо, – ответила Вера тихо.

Лейла моментально отступила, как будто боялась наказания за разговор.

Третья женщина была старше – около сорока, с умными, усталыми глазами. Европейские черты – светлая кожа, каштановые волосы с проседью, тонкие черты лица. Одета скромно, почти строго по меркам гарема.

Она подошла и посмотрела Вере в глаза – долгий, оценивающий взгляд.

– Амира, – представилась она спокойно. – Ты юрист, верно? Вижу по твоему взгляду. Анализируешь, ищешь выход.

Вера вздрогнула.

– Откуда…

– Я тоже была юристом. В Каире. Давно. – Грустная улыбка тронула губы Амиры. – Поверь, выхода нет. Чем раньше примешь это, тем легче будет.

Она развернулась и вернулась к своему углу, где на низком столике лежала открытая книга.

Четвёртая женщина рассмеялась – звонко, почти радостно.

– Не слушай её! Амира любит драматизировать. – Она подскочила к Вере – темнокожая, высокая, с роскошными формами. Волосы в афро-кудрях, глаза сверкающие озорством. – Я Зара. Родом из Судана, здесь по… сложным обстоятельствам. Ты первая за три года! Наконец-то свежая кровь!

Она схватила Веру за руки, разглядывая с откровенным любопытством.

– Ого, руки сильные. Спортсменка? Нет, погоди… – Она коснулась ладоней Веры. – Мозоли не те. Работаешь с документами? Да, точно! Бумажная крыса, как Амира.

– Зара, отойди, – велела Фатима. – Не приставай к ней.

Зара игриво показала язык, но отступила.

Фатима сложила руки на груди.

– Теперь слушай правила. Гарем – дом хозяина. Он приходит, когда хочет, берёт ту, которую хочет. Ты подчиняешься без вопросов. Понятно?

Вера молчала. Не могла заставить себя ответить.

– Я спросила – понятно?

– Нет. – Слово вырвалось твёрдо. – Совершенно непонятно. Это двадцать первый век. Гаремы незаконны. Удержание людей против воли – преступление. Я требую…

Удар пришёл неожиданно. Ладонь Фатимы обожгла щёку Веры, голова дёрнулась в сторону. Звон в ушах, металлический привкус крови на языке.

– Требуешь? – Голос Фатимы был ледяным. – Здесь ты ничего не требуешь. Здесь ты вещь. Собственность хозяина. Чем раньше поймёшь это, тем меньше будешь страдать.

Вера медленно повернула голову обратно, не отводя взгляда от Фатимы. Щека горела, но она не подняла руку, чтобы потереть её. Не показывать слабость.

– Я не вещь, – произнесла она тихо, но отчётливо. – И никогда ей не стану.

Фатима шагнула вперёд, занеся руку для ещё одного удара, но Амира неожиданно вмешалась:

– Фатима, она только пришла из темницы. Дай ей время привыкнуть. Хозяин не обрадуется, если она будет вся в синяках, когда он захочет её увидеть.

Фатима замерла. Медленно опустила руку.

– Хорошо. – Она отступила. – Но при следующем неповиновении накажу как полагается. Палками, как строптивых кобыл. – Она повернулась к остальным. – Зара, покажи ей её место. Объясни остальные правила.

Фатима направилась к выходу, её чёрная абайя шуршала по мрамору. У двери она обернулась:

– И да, новая. Твоё имя больше не Вера. Здесь у тебя нет имени из прошлой жизни. Хозяин даст тебе новое, если сочтёт нужным. До тех пор ты просто "новая".

Дверь закрылась за ней.

Тишина повисла тяжёлая, давящая.

Потом Ясмин рассмеялась – холодно, злобно.

– Ну что, "новая"? Всё ещё думаешь, что выберешься отсюда?

Вера посмотрела на неё, потом на остальных. Лейла испуганно теребила край платья. Амира смотрела с сочувствием. Зара – с любопытством.

– Да, – ответила Вера твёрдо. – Думаю.

Ясмин встала, подошла вплотную – так близко, что Вера чувствовала её дыхание.

– Тогда ты глупее, чем выглядишь. – Она провела ногтем по щеке Веры, царапнув кожу. – Здесь две дороги – покорность или смерть. Третьей нет. И если ты думаешь, что хозяин будет с тобой мягок из-за твоей… уникальности… – она усмехнулась, – то ошибаешься. Он ломает всех. Рано или поздно.

Она развернулась и ушла за свою ширму, бросив через плечо:

– Посмотрим, сколько ты продержишься, рыжая.

Зара вздохнула и взяла Веру за локоть.

– Не обращай внимания. Ясмин просто боится конкуренции. Пойдём, покажу твоё спальное место.

Вера позволила себя увести, но в голове крутилась одна мысль.

Она попала из одной тюрьмы в другую. Более красивую. Более изощрённую.

Но всё равно тюрьму.

Глава 6. Строптивая

Спальное место Веры оказалось за резной деревянной ширмой в дальнем углу зала. Низкий диван, застеленный шёлковыми подушками. Небольшой сундук для вещей – каких вещей? У неё ничего не было. Тонкий ковёр с восточным орнаментом. И окно – узкое, с решёткой, но окно, через которое виднелось синее небо.

Вера подошла к нему, вцепившись в прутья решётки. За окном простиралась пустыня – бескрайняя, золотая, слепящая. Дюны уходили к горизонту, словно застывшие волны песчаного моря. Ни дорог, ни строений, ни признаков цивилизации. Только песок и небо.

– Красиво, правда? – Зара устроилась на краю дивана, поджав ноги. – Я первый месяц проводила у окна целыми днями. Думала, высматриваю путь к побегу. На самом деле просто не могла поверить, что такое место существует.

– Где мы?

– В пустыне Руб-эль-Хали. Пустая четверть. – Зара усмехнулась. – Самое подходящее название для самого большого песчаного моря в мире. До ближайшего города часа три на машине. До Дубая – все пять. Это летняя резиденция Султана. Древний форт, которому больше трёхсот лет. Он отреставрировал его, сделал… это. – Она обвела рукой гарем.

Вера медленно обернулась.

– Как долго ты здесь?

– Два года, четыре месяца и… – Зара задумалась, – примерно восемнадцать дней. Точно не помню. Время тут течёт странно.

Два года. У Веры похолодело внутри.

– И ты не пыталась бежать?

– Пыталась. Трижды. – Зара показала запястье – там был тонкий белый шрам. – В первый раз меня поймали в коридоре. Неделя в темнице, куда тебя посадили. Во второй раз дошла до конюшен. Месяц в темнице и десять ударов палкой. В третий раз почти добралась до ворот. – Она замолчала, и веселье исчезло из глаз. – После этого меня держали в цепях полгода. На ночь приковывали к стене. Султан сказал, что если попытаюсь ещё раз, то я больше не увижу дневного света.

– Боже…

– Забудь про бога, – Зара вернула себе лёгкий тон, но фальшь была слышна. – Здесь есть только один бог. И он владеет нами.

Вера подошла к дивану, опустилась на подушки. Мягкие, пахнущие розовым маслом. Такой контраст с каменной лежанкой в темнице.

– Почему он делает это? – спросила она тихо. – У него деньги, власть. Он может иметь любую женщину. Зачем держать нас как… как…

– Как рабынь? – закончила за неё Зара. – Потому что может. Потому что здесь, в пустыне, в его крепости, его слово – закон. Никто не спросит, никто не проверит. Официально гарема не существует. Мы не существуем.

– Но как… как вы все оказались здесь?

Зара откинулась на подушки.

– Лейла – дочь бедуина, который задолжал Султану деньги. Отдал дочь в уплату долга. Ей было восемнадцать. Амиру похитили в Каире пять лет назад – она была адвокатом, вела дело против одной из компаний Султана. Слишком много знала, слишком громко говорила. Ясмин… – Зара понизила голос, – она сама пришла. Модель, искала богатого покровителя. Думала, станет женой, хозяйкой дворцов. А стала наложницей, одной из многих. Это сломало её иначе, чем нас. Она ненавидит не его, а всех остальных женщин.

– А ты?

– Танцовщица. Выступала в одном из его клубов в Хартуме. Он увидел меня, захотел. Я отказала. – Зара усмехнулась. – Никто не отказывает Султану аль-Кайси. На следующую ночь меня накачали наркотиками и привезли сюда. Это было два года назад.

Вера слушала, и внутри всё холодело. Четыре женщины, четыре судьбы, одна общая тюрьма.

– И вы смирились?

Зара посмотрела на неё долгим взглядом.

– Амира смирилась. Лейла никогда и не сопротивлялась – для неё это почти нормально, бедуинские традиции. Ясмин… не знаю, смирилась ли она или просто ждёт момента вонзить нож ему в спину. А я… – она вздохнула, – я научилась притворяться. Улыбаться, когда он приходит. Танцевать, если велит. Подчиняться. Но внутри я всё ещё свободна. И когда-нибудь я выберусь.

– Я не буду притворяться, – сказала Вера твёрдо. – Не буду улыбаться ему. Не буду подчиняться.

Зара грустно покачала головой.

– Тогда тебе будет очень больно. Фатима – жестокая старая сука. А Султан… он не терпит неповиновения. Особенно от женщин.

– Мне уже больно.

– Поверь мне, ты ещё не знаешь, что такое боль.

В зал вошла Фатима, хлопнула в ладоши.

– Девочки! Время урока.

Зара вскочила, потянула Веру за собой.

– Каждый день – уроки. Танцы, музыка, арабский язык. Чтобы мы были "достойными" его внимания.

Посреди зала уже стоял мужчина с лютней – пожилой, слепой, судя по затянутым бельмом глазам. Ясмин и Лейла выстроились рядом. Амира осталась у своих книг – очевидно, её освободили от уроков.

– Новая, – обратилась к Вере Фатима, – сегодня ты будешь смотреть и учиться. Завтра присоединишься к остальным.

Музыкант ударил по струнам – мелодия полилась волнами, гипнотическая, чувственная. Ясмин начала танцевать – бёдра двигались плавно, руки вились в воздухе, тело изгибалось как змея. Профессионально, завораживающе. Лейла следовала за ней робко, неуклюже. Зара танцевала по-своему – резко, эмоционально, с диким африканским темпераментом.

– Танец живота, – прокомментировала Фатима, подойдя к Вере. – Древнее искусство соблазнения. Хозяин любит наблюдать. Ты начнёшь учиться завтра.

– Нет, – сказала Вера.