Умирающие луны «Там, где погибают Боги»

Кайрон. Рядом с ней он казался скалой – непоколебимой, заземленной. Между ними висела невидимая нить напряжения и полного понимания, их квантовая связь была ощутима, как тихое жужжание в воздухе.

Карен. Он изучал карту на потолке, его пальцы бесшумно двигались, как будто просчитывая вероятности. Дипломат, чье оружие – слово и предвидение последствий.

Отшельник. Он занял место у пустого камина, став центром притяжения, источником немой авторитетности.

Алора. Вошла последней, с блокнотом из энергетически инертного сплава в руках. Ее взгляд, острый и любопытствующий, сразу же устремился к сердцевине зала, где пульсировала миниатюрная голограмма Архива. Исследовательница, для которой тайны мироздания были головоломкой, которую нужно разгадать.

Рин. Он не сидел, а стоял у стены, почти слившись с гобеленом. Его глаза были полуприкрыты, а пальцы слегка подрагивали. Он не смотрел на людей – он слушал реальность, улавливая те подземные толчки искажений, которые не видел больше никто.

Отшельник начал речь не с призыва, а с исповеди. Он говорил о том, как в молодости, будучи еще учеником Стражей, наткнулся в глубинах Архива на «шрам» – область тишины, где не было ни эха, ни воспоминаний. – Это был первый симптом. Рубцовая ткань на теле реальности. Пожиратель не приходит извне. Он рождается внутри, из разрывов связи, из коллективного страха забвения. Архив – не просто сердце. Он – иммунная система всех миров. И сейчас в него пытается проникнуть вирус абсолютной амнезии.

Лира чувствовала, как слова Отшельника резонируют с ее собственной тревогой. Она смотрела на лица спутников и видела не просто союзников. Она видела узоры. Алора – холодный, ясный интеллект, способный понять структуру щита. Рин – чуткий сейсмограф, способный предупредить о малейшей деформации. Кайрон – якорь, который удержит их всех от слияния с потоками энергии. Карен – стратег, который найдет слабое место в подходе самого Пожирателя. И она сама – провод, медиум, через которого их объединенная воля сможет обратиться к Архиву напрямую.

– Мы не можем атаковать пустоту, – сказала она, и ее голос зазвучал с новой силой. – Мы должны не разрушать, а плести. Укрепить связи вокруг Архива так, чтобы они стали непроницаемым коконом. Мы должны говорить с Пожирателем не на языке силы, а на языке памяти. Напомнить ему… что было до него.

– Это безумно рискованно, – голос Рина прозвучал резко, как щелчок. Он открыл глаза, и в них отражался трепетный свет сфер. – Подходя так близко, мы рискуем стать для него не защитниками, а… первым вкусным куском. Наши собственные воспоминания, наши связи – это то, чем он хочет насытиться в первую очередь.

– Тогда мы должны держаться друг за друга крепче, чем когда-либо, – отчеканил Кайрон, бросая на Лиру взгляд, в котором была не только решимость, но и обещание. – Мы защищаем не точки на карте. Мы защищаем саму историю. Биографию вселенной. Если мы проиграем, некому будет даже оплакивать потерю.

На следующее утро, когда над дворцом еще висели остатки ночного тумана, окрашенного в лиловые тона, маленький отряд двинулся к Сердцевине. Путь лежал через Сад Молчания – место, где росли кристаллические деревья, звеневшие от малейшего дуновения ветра. Сегодня они звенели тревожно и прерывисто.

Лира шла впереди, ведомая внутренним pull, тянущим ее к эпицентру реальности. За ней – Алора, непрерывно считывающая показания с портативного сенсора, и Рин, чье лицо было искажено гримасой концентрации. Он видел, как квантовые течения вокруг Архива, обычно плавные и гармоничные, теперь клубились и рвались, словно вода перед водоворотом. Кайрон и Карен шли сзади, замыкая группу, их взгляды скользили по мертвым зонам сада, где кристаллы не звенели, а покрылись матовым, безжизненным налетом.

Сам Архив предстал перед ними не как безликий кристалл, а как гигантское, пульсирующее геодезическое сооружение из света и тени. Он парил в центре пещеры, стены которой были испещрены мерцающими письменами ушедших эпох. Воздух гудел от энергии, и волосы на руках вставали дыбом.

Лира, не колеблясь, шагнула вперед и приложила ладонь к самой теплой, самой живой точке поверхности. Мир рухнул.

Звуки исчезли. Ее сознание растворилось в океане света. Она была не телом, а точкой зрения, парящей внутри нервной системы вселенной. Она видела нитевидные структуры Архива – миллиарды сияющих линий, соединяющих миры. Большинство сияли ровным светом, но на самой периферии, в дальних секторах, они тускнели, истончались и… рвались. А там, за пределами разрывов, клубилось Нечто. Не тьма, а полное отсутствие излучения, идеальный черный цвет, который не просто поглощал свет, а отрицал его существование. Это и был Пожиратель. Он не атаковал. Он просто был, и его присутствие заставляло ближайшие нити памяти вибрировать в паническом, немом крике.

Лира вернулась в свое тело с резким, болезненным вздохом, отшатнувшись. На ее ладони остался легкий, инейный ожог. – Он здесь. Прямо за границей. Он не спит. Он… наблюдает. Ждет, когда ослабнет еще одна нить.

Алора, побледнев, изучала данные. – Энергетическая целостность на периферии упала на 30%. Это не медленная эрозия. Это подготовка к прорыву. Нам нужен щит. Не статичный барьер, а активная мембрана, которая будет не только отражать, но и… перерабатывать его попытки вторжения, подпитывая Архив.

– Как звезда, которая использует падающую на нее материю, чтобы гореть ярче, – прошептала Лира, ловя мысль.

– Именно, – кивнула Алора. – Но для этого нам нужно стать частью этой мембраны. Наши сознания, наши связи должны стать узлами в новой, защитной сети.

Рин зажмурился. – Течения… они становятся хаотичными. Когда мы начнем, он почувствует. Это будет как удар по улье. Нас атакуют не только извне. Эхо в межмирье придут на этот всплеск, как падальщики.

– Значит, будем готовы, – просто сказал Кайрон, обнажая меч. Лезвие загорелось тусклым внутренним сиянием, реагируя на близость Архива. – Карен, координируй нас. Следи за целостностью узлов.

Они образовали круг вокруг пульсирующего ядра Архива. Лира в центре, как дирижер. Кайрон – позади нее, точка стабильности. Алора и Рин – по флангам, разум и интуиция. Карен – на периферии, его взгляд метался между ними и пустотой за спиной.

– Соединяйтесь, – сказала Лира, закрыв глаза. Она отпустила свои внутренние барьеры.

Сначала это было похоже на тонкий, ледяной ветер, дующий сквозь разум. Потом ветер стал потоком. Лира ощутила холодную, кристально ясную логику Алоры, сплетающуюся с тревожным, животным чутьем Рипа. Упрямую, несгибаемую волю Кайрона, которая стала осью, вокруг которой все вращалось. И расчетливую, всеобъемлющую осознанность Карена, наблюдающую за системой в целом.

Они подняли руки. Никакой видимой магии. Но воздух в пещере затрепетал. От каждого из них к Архиву и друг к другу потянулись не лучи света, а искажения пространства – словно реальность натягивалась, образуя новую ткань. Лира, находясь в эпицентре, направляла этот поток. Она не приказывала Архиву – она просила его, показывала ему новый узор, предлагала сплести его вместе.

И Архив ответил.

Голограмма вокруг них взорвалась сиянием. Мерцающие нити, которые они видели лишь внутренним взором, проступили в реальности, создавая вокруг ядра сферу из переплетающихся светящихся волокон. Щит не просто светился – он звучал. Тихим, глубоким, многоголосым гимном, сотканным из обрывков миллиардов воспоминаний. Это был гимн сопротивлению забвению.

В тот же миг пещера ахнула от беззвучного вопля. Из теней за пределами их круга хлынули Эха – полупрозрачные, искаженные фигуры, жаждущие хоть капли осознанности. Но, натыкаясь на зарождающийся щит, они не разбивались, а растворялись, их украденные воспоминания впитывались сетью, добавляя в общий гимн новые, горькие ноты.

А где-то там, в глубине черноты за пределами пещеры, Пожиратель впервые не просто наблюдал. Он сдвинулся. Огромная, непостижимая масса отсутствия качнулась в сторону их яркого, дерзкого огонька. Первая, едва уловимая трещина на границе реальности была залатана. Но битва только начиналась. Они не победили врага. Они лишь дали ему понять, что здесь есть что защищать. И теперь цена за защиту вырастет в тысячу раз.

Глава 4: Квантовый щит

Утро не принесло облегчения. Оно было неестественно тихим, как будто сама природа затаила дыхание, прислушиваясь к подземным толчкам. Слабый, почти робкий ветерок лишь слегка колыхал серебристую листву древних дрениров, окружавших поляну с Архивом, производя шелест, похожий на сдержанный перешепот. Воздух был кристально чист, холоден и звонок, наполнен озоном после ночной грозы, которой не было.

Лира стояла в нескольких шагах от пульсирующего сердца реальности, спиной к команде. Она не смотрела на них – она слушала. Через ладонь, поднятую навстречу невидимым потокам, она ощущала ритм Архива. Это было похоже на слышимое сердцебиение гиганта – ровные, мощные удары, от которых слабо вибрировала земля под ногами. Но между ними, в паузах, проскальзывали иные вибрации: сбивчивые, прерывистые, словно гигант спотыкался во сне. Тончайшие нити энергии, невидимые обычному глазу, для ее восприятия были подобны паутине, окутавшей весь мир, и в дальних ее уголках нити начинали истончаться, становясь липкими и ломкими.

Она обернулась. Сияние Архива, отраженное в полированной поверхности обсидиановых плит пола, мерцало в широких зрачках каждого из ее спутников, окрашивая их взгляды в призрачный аквамариновый оттенок. В этих отблесках она видела не страх, а сосредоточенную решимость. Кайрон, неподвижный, как базальтовая глыба, смотрел на нее, и в его взгляде читался весь немой вопрос: «Когда?». Карен, стоя чуть поодаль, мысленно уже просчитывал вероятности, его пальцы бесшумно перебирали четки из гладких черных камней. Алора, с ее вечным блокнотом, жадно впитывала каждую деталь, а Рин стоял, закрыв глаза, его лицо было бледно, а веки подрагивали – он уже видел квантовые течения, в которые им предстояло войти.

– Концепция проста, – голос Лиры прозвучал в гробовой тишине, нарушая заклинание ожидания. – Но простота эта – обманчива. Нам предстоит не построить стену. Нам предстоит стать тканью живой мембраны. Мы должны объединить наши восприятия, наши связи с Архивом в единый гармоничный резонанс. Только тогда возникнет не барьер, а… иммунный ответ.

– Теория подтверждается расчетами, – сказала она, и в ее голосе звучал холодный, почти клинический азарт ученого на пороге открытия. – Я модифицировала резонаторы. Они не будут усиливать вашу связь – они станут ее проводниками и стабилизаторами, предотвращая когнитивный диссонанс. Но, Лира… – Алора встретилась с ней взглядом, и в нем впервые мелькнула тревога. – Тебе придется стать ядром. Точкой схождения всех потоков. Ты войдешь не просто в контакт с коллективным сознанием – ты погрузишься в его эпицентр, станешь на время его голосом и волей. Если твое собственное «я» не выдержит давления… оно может раствориться без остатка. Рассеяться в океане чужих воспоминаний.Алора сделала шаг вперед, и свет Архива заиграл на стеклянных линзах ее компактного резонатора, похожего на сложный цветок из хрусталя и металла.

Тишина, последовавшая за этими словами, была густой и тягучей. Даже ветерок умолк.

– Я готова, – просто сказала Лира. Но ее взгляд искал и нашел Кайрона. – Но моя готовность ничего не значит без вас всех. Вы – мои якоря. Если я начну теряться, если память мира поглотит меня… вам нужно будет дернуть за нить. Самую прочную. Ту, что связывает нас здесь и сейчас.

– Попробуй только потеряться, – его голос был тихим, но в нем звучала сталь. – Мы вытащим тебя даже со дна вечности. Обещаю.Кайрон, не говоря ни слова, закрыл расстояние между ними. Он не взял ее за руку – он обхватил ее ладонь обеими своими, заключив в прочный, теплый замок из кожи и мышечной силы. Его прикосновение было не просто жестом поддержки; оно было физическим воплощением клятвы, тактильным напоминанием о реальности, которая была прочнее любых видений.

Этот жест стал сигналом. Остальные заняли позиции, образуя неровную пентаграмму вокруг центрального кристалла Архива. Рин и Алора – на воображаемой линии, где встречались интеллект и интуиция. Карен – в точке стратегического обзора. Кайрон – прямо за спиной Лиры, их соединенные руки были мостом между миром плоти и миром духа.

Алора разжала ладонь. Четыре миниатюрных резонатора, похожих на сверкающих металлических насекомых, мягко вспорхнули и зависли в воздухе, заняв позиции над головами Лиры, Кайрона, Рипа и ее самой. Они издали едва слышный, высокий звук, который впивался в зубы. Воздух вокруг них заструился, как над раскаленным камнем.

– Начинаем, – сказала Алора, и это прозвучало как приговор.

Лира сделала последний шаг. Подушечки ее пальцев коснулись не просто теплой поверхности кристалла. Они коснулись границы бытия.

Мир не исчез. Он взорвался.

Звук, цвет, форма, время – все смешалось в ослепительном вихре. Она не падала, а расширялась, растворяясь в бескрайнем пространстве, которое было не пустотой, а бесконечной плотностью. Тысячи, миллионы светящихся нитей пронзали ее существо. Каждая нить – это была жизнь. Радость первого шага ребенка в далеком мире оранжевого солнца. Горечь утраты влюбленных, разлученных войной на планете ледяных колец. Тихий триумф ученого, разгадавшего тайну звездной пыли. Она ощущала вес каждой истории, теплоту каждого чувства. Это был не хаос, а величайшая, непостижимая симфония. Она была и дирижером, и слушателем, и самой музыкой.

«Интерфейс связи активен, – подумала она, и мысль, подобно гладкому камню, упала в бездонный колодец коллективного разума, породив рябь осознания. – Я здесь».

«Слышим, – отозвался в ее сознании голос Кайрона, но он звучал иначе – очищенно, как чистый тонкий звон. За ним, фоном, чувствовалось присутствие других: холодная упорядоченность Алоры, трепетная чуткость Рипа, размеренный пульс Карена. Они были маяками в этом океане света. – Начинай, сердце».

Лира закрыла глаза, которых у нее больше не было, и сосредоточилась. Она не протягивала рук – она направляла намерение. Ее воля, усиленная и отточенная связью с товарищами, потянулась к пульсирующим нитям на самой периферии Архива, к тем, что истончились и потемнели. Она не стала грубо связывать их – она начала напевать. Тихий, успокаивающий напев, сотканный из обрывков самых ярких, самых несгибаемых воспоминаний, которые она находила вокруг: любви, преданности, надежды. Под этим напевом дрожащие нити начали успокаиваться, их свечение становилось ровнее, и от них, как побеги, стали отрастать новые, молодые волокна, тянущиеся назад, к ядру, сплетаясь в первую, призрачную сеть.

Именно в этот момент, в миг величайшей уязвимости, когда ее сознание было полностью открыто, тьма нанесла удар.

Это не было физическое воздействие. Это было внезапное, всесокрушающее отрицание. Из глубин коллективного сознания, из тех пластов, куда сбрасывались боль, отчаяние и страх забвения, вырвалась и материализовалась в ее восприятии фигура. Она была не из вещества, а из поглощенного света, из пустоты, обретшей жуткую форму. Пустые глазницы, в которых мерцали отблески угасающих миров. Зияющая пасть, не для рычания, а для беззвучного всасывания, втягивающая в себя сам смысл. Пожиратель не атаковал Архив. Он атаковал ее, точку сборки, источник напева.

– Лира! – Голос Кайрона ворвался в ее сознание, искаженный дикой болью. Агония Лиры, жгучий холод пустоты, хлестнул по всей связи, отозвавшись в каждом из них леденящей судорогой. Рин вскрикнул снаружи, почувствовав, как квантовые течения вокруг них бурлят и рвутся.

Лира ощутила, как темные, липкие, похожие на смолу щупальца обволакивают ее существо. Они не рвали – они растворяли. Каждое прикосновение стирало грань ее собственных воспоминаний: запах моря из детства, мелодию колыбельной, ощущение руки Кайрона в ее руке. Она начинала забывать, кто она. Забывать, зачем здесь. Ее напев прервался.

– ДЕРЖИСЬ! – Это был уже не голос, а чистый сгусток воли, вброшенный Кайроном в общую связь. Его хватка в реальном мире стала титанической, кости пальцев побелели. Он стал якорем не только для нее, но и для всей системы, принимая на себя чудовищный обратный ток отчаяния.

– Резонаторы на пределе! – донесся сдавленный крик Алоры. – Направляем энергию! Все, сосредоточьтесь на ней! Не на враге, на ней!

Карен, не способный влиять на энергетику, делал свое дело: его голос, спокойный и размеренный, звучал в их общем пространстве, как мантра: «Фокус на связи. Фокус на здесь. На поляне. На ветре. На моих четках. Считай камни, Лира. Считай вместе со мной. Один. Два…»Рин, стиснув зубы, сделал невероятное – он не стал отталкивать тьму. Он нашел в бушующем океане энергии слабый, почти задавленный след – уникальный эмоциональный отпечаток Лиры, ее «звук». И усилил его, направив к ней, как луч прожектора в тумане.

Их объединенная воля, проходя через резонаторы и сплетаясь в единый луч, вонзилась в сгущающуюся вокруг Лиры пустоту. Это была не атака, а напоминание. Напоминание о ее собственной истории, о ее якорях. Свет не обжигал тьму – он заполнял ее, как музыка заполняет тишину.

Внутри себя, на грани растворения, Лира услышала счет Карена. Увидела внутренним взором побелевшие костяшки пальцев Кайрона. Услышала сбивчивое дыхание Рипа. Ощутила холодную ясность расчетов Алоры. Они не давали ей память – они давали ей себя. И этого оказалось достаточно.

Собрав остатки воли, она не стала вырываться. Она сделала последнее, отчаянное. Она потянула за собой темные щупальца, вплела их, сопротивляющиеся и враждебные, в создаваемую ею сеть молодых нитей. Не оттолкнуть, а интегрировать. Превратить попытку поглощения в новый узел защиты.

Раздался звук, которого не могло быть, – оглушительный, сухой треск, как от ломающегося гигантского кристалла. Световая сеть вокруг периферии Архива вспыхнула ослепительной голографической вспышкой, на миг материализовавшись в реальном мире в виде дрожащей, переливающейся всеми цветами радуги сферы. Квантовый щит родился в муках.

Пожиратель не зарычал. Он издал звук, похожий на шипение раскаленного металла, погружаемого в абсолютный нуль. Его теневая фигура дрогнула, поплыла, словно масляное пятно на воде, и отступила вглубь, в привычный мрак. Но не исчезла. Она осталась там, на самой границе восприятия, холодная, ненавидящая, живая пустота, впервые встретившая не страх, а сплоченное сопротивление. И выжидающая.

Возвращение было насильственным и болезненным, будто рождение задом наперед. Лира вырвалась из контакта с кристаллом, как от удара током. Ее колени подогнулись, и она рухнула бы на холодный камень, если бы не железная хватка Кайрона, который, сам бледный и с кровью на губе от закушенной боли, удержал ее, медленно опуская на землю. Она дрожала мелкой, неконтролируемой дрожью, будто изнутри ее выскребали ледяной ложкой. Лицо было белее мрамора, под глазами – черные тени. Она пыталась дышать, но воздух, казалось, не имел плотности.

– Он… он был внутри меня, – прошептала она, и голос ее был сиплым, чужим. – Он не атаковал щит… он атаковал память о том, кто я. Он почти… почти стер меня изнутри.

– Когнитивный шок. Частичная… временная амнезия узлов самоидентификации. Это пройдет. Должно пройти, – говорила она, но в ее уверенном тоне впервые звучала неподдельная, личная боязнь. Они играли с силами, последствия которых лишь предполагали.Алора, с потухшим резонатором в дрожащей руке, опустилась рядом. Ей удалось поднять руку и провести сенсором рядом с виском Лиры. Экран показал хаотические всплески и глубокие провалы.

Рин сидел на земле, обхватив голову руками. – Течения… они теперь другие. Щит работает. Он как рана, которая закрылась рубцом. Но рубцовая ткань… она чужая. Она звенит не так.

– Он вырвался? – его вопрос повис в воздухе.Кайрон не отрывал взгляда от Лиры, одной рукой поддерживая ее, другой сжимая эфес меча, как будто враг мог материализоваться здесь и сейчас.

– Нет, – выдохнула Лира, наконец найдя в себе силы поднять голову и посмотреть на Архив. Кристалл пульсировал ровно, но вокруг него, в самом воздухе, оставалась легкая, едва уловимая рябь – след от рожденного щита, как дрожь воздуха над пламенем. – Мы сдержали. Мы… встроили его атаку в защиту. Щит держится. Но это не победа. – Она посмотрела на своих товарищей, видя в их глазах ту же усталость и тот же холодный осадок, что был у нее в душе. – Это только первая схватка. Он теперь знает наш вкус. Знает, что мы можем ответить. И знает нашу слабость – мне пришлось стать мишенью. В следующий раз он будет умнее. А мы… мы должны стать сильнее.

Она попыталась встать, опираясь на Кайрона. Ноги подкосились, но он выдержал ее вес.

– Мы объединились не для одной битвы, – сказал Карен, вставая. Его лицо было усталым, но голос обрел прежнюю твердость. – Мы объединились ради долгой войны. И первый рубеж удержан. Теперь мы знаем цену. И знаем, что можем заплатить.

Они стояли на поляне, под пронзительно-синим, безразличным небом, возле кристалла, который хранил души миров. Перед ними трепетал невидимый щит, а в глубине тьмы зрело новое, более изощренное безумие. Они не праздновали. Они просто были вместе. И в этой немой, уставшей вместености была горькая, выстраданная сила. Сила тех, кто уже заглянул в пасть забвению и не отступил. Но кто теперь навсегда будет помнить ее холодное дыхание у себя за спиной.

Глава 4: Тайна Пожирателя

Возвращение во дворец после первой битвы за щит не было триумфальным. Оно было похоже на отступление в лазарет. Тяжелая, гулкая тишина, нависшая в зале Голосов, не была мирной – она была истощенной, выжатой досуха. Воздух, обычно напоенный ароматом целебных трав и старого пергамента, теперь казался спертым и пыльным, будто дворец сам затаил дыхание в ожидании следующего удара. Свет, льющийся сквозь высокие витражные окна, рисовал на полу цветные пятна, но они лежали неподвижно, словно лужи остывшего света.

Лира сидела за овальным столом из черного дерева, но не видела его. Перед ней парила сложная, многослойная голограмма – динамическая карта ближнего сектора Архива. Это не была схема или чертеж; это было сердцебиение вселенной, переведенное в видимую форму. Мириады светящихся нитей – рубиновых, сапфировых, изумрудных – сплетались в бесконечно сложный, живой узор. Каждая линия – это был не мир, а скорее его пульс, эмоциональный и ментальный след целой цивилизации. Вспышки по длине нитей – моменты коллективной радости, триумфа, скорби. Затемнения – эпохи забвения, упадка. Смотреть на это было все равно что подслушивать сон гиганта.

Но сегодня в этом сне были признаки кошмара. В дальних секторах, на самых рубежах голограммы, отдельные нити не просто тускнели. Они захлебывались. Их свет мерцал аритмично, судорожно, окрашиваясь в болезненный, угасающий лиловый оттенок, прежде чем на мгновение погаснуть, а затем, с трудом, вспыхнуть вновь. Это было похоже на агонию.

– Что ты видишь? – Голос Кайрона прозвучал прямо у ее плеча, тихий, но ясный. Он не смотрел на голограмму – он смотрел на нее. И через их связь, все еще болезненно ощутимую после недавнего шока, к нему просачивался холодный ручеек ее ужаса: не страха перед боем, а леденящего ужаса диагноста, видящего, как болезнь поедает пациента изнутри.

– Он не бездумен, – прошептала Лира, ее палец проследил в воздухе за одной из задыхающихся нитей. – Это не слепая атака. Он – хирург. Точен и безжалостен. Смотрит, находит слабое место… и сжимает. Вот здесь… – Она коснулась кончиком пальца мерцающей точки, и голограмма отреагировала, вытянув из глубины архива слабый, дрожащий шлейф образов: руины городов из белого коралла под черным небом, тихий плач безглазых существ, последнюю мысль угасающего солнца. – Это мир Сонант. Его память почти истощилась еще до нас. Он умирал тихо. Теперь Пожиратель ускоряет конец. Питается не жизнью, а самим фактом угасания.

– Вопрос в тактике. Почему точечные удары? Если его сила растет, почему не обрушить всю мощь на ядро? Почему эта… кропотливая работа падальщика?Карен, опершись о стол ладонями, вглядывался в карту, его стратегический ум искал логику в, казалось бы, иррациональном.

– Потому что вы смотрите на него как на захватчика извне. Это ошибка. Он не пришел. Он проявился. Как шрам проявляется на коже после ожога. Он – эманация самой боли Архива, материализовавшийся страх забвения. Он формируется там, где связь истончается, где память блекнет. Он не просто уничтожает – он консолидирует. Каждая угасшая душа, каждый забытый мир становится для него кирпичиком. Он строит себя из нашего небытия.Из глубины зала, из кресла у потухшего камина, донесся голос Отшельника. Он казался еще более древним, потрескавшимся, будто и сам он был воспоминанием, вот-вот готовым рассыпаться.

Мысль повисла в воздухе, тяжелая и отвратительная. Врага нельзя было победить в лобовой атаке, ибо он был не отдельной сущностью, а симптомом, раковой опухолью на теле реальности.