Свет, который не угаснет. История девочки, найденной любовью среди холода вокзала
- -
- 100%
- +
© Татьяна Сергеевна Гориславец, 2025
ISBN 978-5-0068-8930-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог. Нить судьбы
Тот день начался как самый обычный. Серый рассвет, свирепая, мощная вьюга, вокзал, где всегда пахнет сыростью и чужим одиночеством.
Шестилетняя девочка сидела на холодной скамейке, сжимая в руках плюшевого мишку. На коленях – записка, которую она уже знала наизусть, хотя ещё не умела читать. Взрослые проходили мимо, бросая мимолётные взгляды, но никто не останавливался. Никто не спрашивал, почему ребёнок в таком месте – один.
В тот момент она ещё не знала, что этот день разделит её жизнь на «до» и «после». Не знала, что через несколько часов встретит женщину, которая скажет: «Пойдём, милая. Теперь ты будешь со мной». Не знала, что эта женщина станет для неё всем – матерью, другом, опорой.
Она не знала и другого: где-то далеко, в детском доме, мальчик по имени Егор тоже ждал. Ждал, когда его заметят, когда кто-то скажет: «Ты нужен мне». Он не догадывался, что их судьбы уже сплетены невидимой нитью, и однажды они встретятся, чтобы вместе пройти путь, полный испытаний, потерь и обретений.
А пока – только мокрый снег, вокзал и маленькая девочка с плюшевым мишкой, не понимающая, почему мама оставила её здесь.
Но судьба уже всё решила.
Она дала ей шанс.
Шанс найти настоящую семью.
Шанс стать счастливой.
И этот шанс – дороже любых слов.
Глава 1. Вокзал в Белозерске, 1995 год
Вьюга выла, как раненое животное, рвала на части серое небо и швыряла в стены вокзала колючие хлопья снега. Старый вокзал, словно уставший от жизни старик, скрипел рассохшимися досками, кашлял паром из-под дверей и прятал в своих углах чужие беды – будто боялся разглядеть их в упор.
У массивной колонны, съежившись, стояла девочка. Шесть лет. Пальто слишком большое, рукава закатаны, воротник поднят до самых глаз. В руках – листок бумаги, уже потрёпанный, влажный от слёз и снега.
– Мама… мамочка… не уходи… не бросай меня тут одну… – голос дрожал, срывался, тонул в гуле поездов и криках носильщиков.
Она увидела её – ту, в сером пальто, – у самых дверей. Бросилась следом, спотыкаясь о чемоданы, цепляясь за полы чужих пальто.
– Мама! Подожди!
Но женщина шла всё быстрее. Не оборачивалась. Только плечи вздрагивали – то ли от холода, то ли от чего-то другого, что было страшнее мороза.
– Мамочка, прошу, вернись! Мама, я жду! Я буду ждать тебя тут! Только не уходи навсегда!.. – кричала Аня, а ветер уносил её слова, разбивал их о стены, топил в шуме отъезжающего состава.
Дни одиночества
Она осталась.
Стояла у колонны, смотрела туда, куда исчезла женщина в сером. Ждала. День за днём.
Иногда просила у прохожих:
– Пожалуйста… кусочек хлеба…
Кто-то отмахивался, кто-то делал вид, что не слышит. Один мужчина бросил на снег полбулки – Аня схватила её, прижала к груди, как сокровище.
По вечерам, когда вокзал затихал, она забиралась на жёсткую скамью в зале ожидания. Заворачивалась в пальто, подтягивала колени к груди. Зубы стучали. Руки были ледяными, даже в карманах. Она тёрла их, дула на пальцы, шептала:
– Мама скоро придёт. Скоро…
Но мама не приходила.
Аня засыпала в слезах. Сны были короткими, рваными: тёплая рука, запах ванильного пирога, смех… или это просто воспоминания, которых, может, и не было?
Утром она снова на ногах. Стоит у расписания, всматривается в лица пассажиров. Каждый раз, когда распахиваются двери вагона, сердце замирает.
– Мама?.. – тихо, почти беззвучно.
Никто не оборачивается.
Её измученный вид – спутанные волосы, тёмные круги под глазами, пальто, промокшее по низу, – наконец замечает дежурная по вокзалу.
Встреча с Верой Ивановной
Вера Ивановна шла по залу, проверяя порядок, когда увидела её. Сначала прошла мимо – подумала: «Наверное, ждёт родителей». Но что-то заставило обернуться.
Девочка сидела на скамье, сжавшись в комочек. В руках – записка. Вера Ивановна подошла ближе.
– Девочка, ты тут одна? – голос её прозвучал тише, чем обычно.
Аня подняла глаза. В них – столько боли, столько невысказанного ужаса, что Вера Ивановна почувствовала, как что-то внутри неё ломается.
– Я жду маму, – прошептала Аня, протягивая записку. – Она должна прийти… Вот, смотрите…
Вера Ивановна взяла листок. Дрожащими буквами было выведено:
«Мамочка, вернись. Я жду тебя. Аня».
– Господи… – выдохнула Вера Ивановна. – Да ты вся продрогла!
Она опустилась на корточки, взяла холодные, как лёд, руки девочки в свои.
– Пойдём со мной, – сказала мягко, но твёрдо. – Я согрею тебя. Дам чаю. Еды. Ты же голодна?
Аня покачала головой:
– А если мама придёт, а меня нет? Она не найдёт меня…
– Если она придёт, я скажу ей, где ты. Но ты не можешь оставаться здесь. Ты замёрзнешь. Заболеешь.
И тогда Аня заплакала. Не тихо, не сдерживаясь – громко, отчаянно, как может плакать только ребёнок, который больше не в силах держать всё внутри.
Вера Ивановна обняла её, прижала к себе. Пальто девочки было мокрым, волосы – спутанными, но в этом объятии было что-то, чего Аня не чувствовала давно: забота. Настоящая. Не обещаемая, а данная.
Тепло и надежда
Вера Ивановна увела её в маленькую комнату для персонала. Здесь было тепло – батарея грела, на столе стоял чайник.
– Кушай спокойно, – говорила она, ставя перед Аней тарелку с супом и кусок хлеба. – Это всё твоё. Никто не отберёт.
Аня ела жадно, но осторожно, будто боялась, что еду вдруг вырвут из рук. Вера Ивановна сидела рядом, гладила её по волосам, шептала:
– Всё будет хорошо. Я не оставлю тебя.
Потом уложила её спать на узкую койку, накрыла тёплым одеялом. Сидела рядом всю ночь, глядя, как девочка, наконец, расслабляется, как её дыхание становится ровным.
В голове Веры Ивановны крутились мысли:
«Как можно было поступить так с ребёнком? Как можно было уйти, не обернувшись? Как можно было оставить это маленькое, беззащитное существо на холоде, в шуме, в одиночестве?»
Она не понимала. И не хотела понимать. Потому что теперь перед ней была не абстрактная «брошенная девочка» – перед ней была Аня. Её Аня.
И Вера Ивановна знала: она больше никогда не позволит ей чувствовать себя одинокой.
Глава 2. Первый шаг к дому
Утро встретило их серым, промозглым светом, пробивающимся сквозь вокзальные окна. Аня спала на узкой койке в комнате персонала – свернулась калачиком, лицо заплакано, но во сне чуть расслабилось. Вера Ивановна сидела рядом, не сводя с девочки взгляда. В голове крутилось одно: «Нельзя оставить. Ни за что».
Она осторожно коснулась плеча Ани:
– Анечка, просыпайся, милая. Пора идти.
Девочка вздрогнула, распахнула глаза – в них тут же вспыхнула тревога:
– Мама?..
Вера Ивановна сглотнула. Слова застряли в горле. Вместо ответа она принялась собирать вещи: нашла в шкафу старый шерстяной шарф, тёплые носки, аккуратно сложила Анечкино промокшее пальто.
– Давай-ка оденемся потеплее, – сказала как можно мягче. – Сегодня будет долгий день. Но всё будет хорошо, слышишь?
Аня молча кивнула, но в глазах – ни капли уверенности. Она позволяла себя одевать, как кукла: руки безвольно опускались, взгляд скользил по стенам вокзала, будто искал там ответ, объяснение, надежду.
В поезде: тишина и тепло
На перроне дул резкий ветер, снег крутился в воздухе, словно пытаясь удержать их. Вера Ивановна крепко взяла Аню за руку – маленькую, ледяную – и повела к вагону.
– Не переживай, – повторяла она, чувствуя, как дрожит девочка. – Всё будет хорошо. Я с тобой.
В тёплом вагоне Аня немного оттаяла. Она села у окна, прижалась лбом к стеклу, смотрела, как мелькают заснеженные деревья, как удаляются вокзальные огни. Время от времени оборачивалась – будто проверяла, здесь ли Вера Ивановна, не исчезла ли она тоже.
Вера Ивановна сидела рядом, держала её за руку. Иногда Аня осторожно придвигалась ближе, прижималась всем тельцем, словно пытаясь впитать это новое, незнакомое тепло. И тогда Вера Ивановна чувствовала, как к горлу подступают слёзы – слёзы гнева, боли, недоумения: кто? зачем? как можно было оставить ребёнка на холоде, в шуме, в одиночестве?
– Ты голодна? – спросила она тихо, доставая из сумки бутерброд и термос с чаем.
Аня кивнула, но есть не спешила. Сначала она долго смотрела на еду, будто не верила, что её не отберут. Потом начала есть – медленно, осторожно, как зверёк, который боится ловушки.
Вера Ивановна гладила её по спине, шептала:
– Кушай, милая. Не бойся, никто не отберет.
И в этот момент Аня впервые за всё время подняла на неё глаза – не с надеждой, не с радостью, а с тихим, почти беззвучным вопросом: «Ты правда не уйдёшь?»
Вера Ивановна улыбнулась – сквозь слёзы:
– Правда. Я не уйду.
Дом, где ждёт тепло
Они вышли на станции «Больница». Морозный воздух пах дымом и далёкими печными трубами. Вера Ивановна крепче сжала Анечкину руку.
– Пойдём, Анечка. Теперь это твой дом.
Перед ними стояла старая хрущёвка – серая, обшарпанная, но с тёплыми окнами, из которых лился жёлтый свет. Они поднялись на второй этаж. Ключ повернулся в замке, дверь открылась – и в лицо ударил запах уюта: сухих трав, свежевымытых полов, чего-то родного, забытого.
Аня замерла на пороге.
– Проходи, не бойся, – сказала Вера Ивановна, снимая с неё пальто. – Здесь тепло. Здесь безопасно.
Она быстро нашла одежду – старую, но чистую: тёплый свитер, фланелевые штаны, носки с вышитыми цветочками.
– Вот, примерь. Сейчас согреешься.
Аня одевалась молча, но взгляд её всё время возвращался к Вере Ивановне – будто боялась, что та исчезнет, растворится, как сон.
Когда девочка была одета, Вера Ивановна усадила её за стол, поставила перед ней чашку с горячим чаем, тарелку с булочками.
– Ешь, отдыхай. А потом я покажу твою комнату.
Аня взяла булочку, откусила – и вдруг замерла. В глазах снова блеснули слёзы.
– Вы… вы сообщили маме? – прошептала она. – Она сюда за мной придёт?
Вера Ивановна замерла. Сердце сжалось. Она не знала, что ответить. Не хотела лгать, но и ранить это маленькое, беззащитное сердце не могла.
– Да, – сказала наконец, глядя ей в глаза. – Я сообщила. Она обязательно придёт. Но пока… пока ты будешь жить здесь. Со мной.
Аня опустила голову, но Вера Ивановна успела заметить, как дрогнули её плечи. Она присела рядом, обняла её, прижала к себе.
– Не плачь, родная. Всё наладится. Я обещаю.
Новая жизнь начинается
Позже Вера Ивановна показала Ане её комнату – небольшую, но светлую. Кровать с пёстрым покрывалом, полка с книгами, на окне – герань в горшке.
– Это твоя комната, – сказала она. – Можешь расставить вещи так, как хочешь. Можешь рисовать на стенах, если захочешь. Это твой дом.
Аня медленно подошла к кровати, потрогала покрывало, потом повернулась к Вере Ивановне:
– Здесь всегда будет тепло?
– Всегда, – ответила Вера Ивановна твёрдо. – И я никогда тебя не брошу. Никогда.
Аня долго смотрела на неё – будто пыталась запомнить каждое слово, каждое движение, каждую ноту голоса. Потом тихо спросила:
– А вы… вы правда меня любите?
Вера Ивановна не смогла сдержать слёз. Она опустилась перед девочкой на колени, взяла её холодные ладошки в свои:
– Правда, Анечка. Правда люблю. И буду любить всегда.
Аня прижалась к ней, уткнулась лицом в плечо, и Вера Ивановна почувствовала, как её маленькое тело дрожит – то ли от холода, то ли от страха, то ли от робкой, ещё несмелой надежды.
Она держала её в объятиях долго-долго, пока дыхание Ани не стало ровным, пока плечи не расслабились. Потом уложила её в кровать, накрыла тёплым одеялом, села рядом.
– Спи, – шептала она. – Теперь ты в безопасности.
Аня закрыла глаза, но через минуту снова открыла:
– А вы будете здесь, когда я проснусь?
– Буду. Всегда буду.
И Вера Ивановна сидела до рассвета, глядя, как спит девочка – впервые за много дней спокойно, без слёз, без страха.
А за окном падал снег, укрывая мир белым одеялом, словно стирая следы прошлого, давая шанс начать всё заново.
Глава 3. Между страхом и надеждой
Дни текли медленно, словно тягучий мёд, но в каждом из них – ни минуты покоя. Вера Ивановна жила как на острие ножа: каждое утро просыпалась с мыслью «Что будет сегодня?», каждый вечер засыпала с вопросом «Что ждёт нас завтра?».
Она боялась. Боялась пойти в опеку. Боялась заявить в полицию. Боялась подать в розыск на ту женщину в сером пальто – женщину, которая бросила ребёнка замерзать на вокзале.
«А если они заберут Аню? – думала она, глядя, как девочка спит, свернувшись калачиком. – Если скажут, что я не имею права… что я чужая… что у неё есть мать…»
Но ещё страшнее было представить, что Аня снова окажется одна.
Тихие мгновения
По вечерам Вера Ивановна подолгу смотрела на девочку. Наблюдала, как она ест – осторожно, будто боится, что еду отберут; как её маленькие ручки дрожат, когда она берёт чашку; как поднимает глаза – глубокие, тёмные, полные невысказанной боли и робкой надежды.
Иногда Аня садилась у окна, прижимала к груди старого плюшевого зайца из своей маленькой сумки и молча смотрела вдаль. Вера Ивановна подходила, гладила её по голове, шептала:
– Всё будет хорошо, родная.
И сама не верила своим словам.
Случайная встреча
Однажды соседка с нижнего этажа зашла за сахаром.
– Вера Ивановна, здравствуй! – улыбнулась она, переступая порог. – Сахар закончился, а пироги уже в духовке…
Она замолчала, заметив в комнате маленькую девочку.
– Внучка гостит? – спросила с тёплой улыбкой соседка.
Вера Ивановна замерла. Она никогда не умела врать. Никогда не хотела. Но сейчас…
– Да, – выдохнула она. – Привезли погостить.
Соседка кивнула, не подозревая, сколько боли скрывается за этим простым «да».
– Славная девочка! – сказала она, уходя. – Берегите её.
Эти слова – «Берегите её» – отозвались в сердце Веры Ивановны острой болью.
Прогулки под чужими взглядами
Они выходили гулять во двор. Аня держалась за руку Веры Ивановны, оглядывалась по сторонам – то ли искала маму, то ли боялась, что её снова оставят.
Прохожие косились. Соседи перешёптывались. Кто-то улыбался, кто-то хмурился. Вера Ивановна чувствовала эти взгляды – как иголки, как молчаливые вопросы: «Кто эта девочка? Откуда она? Почему с тобой?»
Она сжимала Анечкину руку крепче, ускоряла шаг.
– Не смотри по сторонам, – шептала она. – Смотри только на меня.
Аня кивала, но глаза её всё равно скользили по лицам прохожих.
Бессонные ночи
Ночью Вера Ивановна лежала без сна, прислушиваясь к тихому дыханию девочки.
«Что я делаю? – думала она. – Я не могу просто спрятать её. Рано или поздно кто-то спросит. Кто-то узнает. И тогда…»
Мысли крутились, как метель за окном. Она представляла, как приходят из опеки, как уводят Аню, как та кричит: «Тётя Вера! Не отдавайте меня!»
Слезы текли по её щекам, но она не всхлипывала – боялась разбудить девочку.
«Я не могу её потерять. Не могу. Она моя. Теперь она моя».
Разговор, которого так боялась
Как-то вечером Аня, сидя у окна, вдруг повернулась к Вере Ивановне и тихо спросила:
– А мама… она правда придёт за мной?
Вера Ивановна села рядом, взяла её холодные ладошки в свои.
– Я… я не знаю, милая, – призналась она, впервые не пряча правду. – Но я знаю одно: ты не одна. Я здесь. И я не уйду.
Аня долго смотрела на неё, будто проверяя, верит ли сама Вера Ивановна своим словам. Потом прижалась к ней, уткнулась лицом в плечо.
– Вы не бросите меня? – прошептала она.
– Никогда, – твёрдо сказала Вера Ивановна, обнимая её крепко, как только может обнимать мать. – Никогда.
Аня вздохнула – не с облегчением, нет, но с робкой надеждой. Она прижала к себе плюшевого зайца и закрыла глаза.
А Вера Ивановна сидела рядом, гладила её по волосам и думала:
«Пусть всё рушится. Пусть придут, спросят, потребуют. Я не отдам её. Я буду бороться. Я найду способ».
За окном падал снег, укрывая мир белым молчанием. Где-то далеко, в другом городе, может быть, женщина в сером пальто тоже смотрела в окно и думала о девочке, которую оставила.
Но здесь, в этой маленькой квартире, было тепло. Здесь была любовь.
И этого было достаточно – хотя бы на сегодня.
Глава 4. Между страхом и любовью
Вера Ивановна не могла просто взять и уволиться. Хоть пенсия уже была, но работа – это не только деньги. Это распорядок, это люди, это хрупкая иллюзия стабильности, которую она так старательно выстраивала все эти годы. А теперь – Аня.
«Как оставить её одну? Куда? На вокзал? – мысль обжигала, как раскалённый уголь. – Нет, никогда. Только не туда. Только не снова…»
Но и исчезнуть резко было нельзя. Слишком подозрительно. Слишком больно для Анечки, которая уже начала оттаивать, уже улыбалась – робко, несмело, но всё же…
Утро, которое стало ритуалом
Каждое утро они выходили из дома вместе. Аня держала Веру Ивановну за руку так крепко, будто боялась, что та растворится в утреннем тумане.
– Ты не уйдёшь? – шептала она, заглядывая в глаза.
– Нет, милая. Я просто на работу. А ты пойдёшь со мной.
В учреждении, где работала Вера Ивановна, их уже знали. Кто-то улыбался, кто-то кивал, кто-то тихо вздыхал, глядя на маленькую девочку с длинными вьющимися волосами и тёмными карими глазами, в которых всё ещё таилась детская грусть.
Вера Ивановна заводила Аню в комнату для персонала, укрывала пледом, ставила перед ней чашку чая с печеньем.
– Посиди тут, хорошо? Я скоро вернусь.
Аня кивала, но взгляд её следовал за Верой Ивановной до самой двери.
Ложь, которая ранила саму Веру Ивановну
Когда кто-то из коллег заходил и спрашивал: «А это кто у нас тут?», Вера Ивановна сжимала зубы и отвечала:
– Внучка. Дочь привезла погостить.
Слова царапали горло. Она ненавидела врать. Особенно – о дочери.
Её настоящая дочь давно жила своей жизнью. Вышла замуж, уехала в другой город, звонила редко, отвечала коротко: «Мам, я занята… Давай потом… Мам, ну ты же понимаешь…»
Иногда Вера Ивановна стояла у окна, смотрела на прохожих и думала: «А если бы моя дочь так же… Если бы она вдруг исчезла, а я осталась одна…»
Но тут же отгоняла эти мысли. Потому что теперь у неё была Аня. И она не могла позволить себе слабость.
Тихие перемены
Аня менялась. Медленно, почти незаметно, но менялась.
Она больше не ела торопливо, боясь, что еду отберут. Теперь она сидела за столом, аккуратно резала бутерброд на маленькие кусочки, пила чай, глядя в окно.
Она перестала постоянно оглядываться, искать кого-то в толпе. Перестала плакать по ночам.
Однажды Вера Ивановна зашла в комнату и увидела, как Аня рисует. На листе бумаги – два силуэта: высокий и маленький, держащиеся за руки.
– Это мы? – тихо спросила Вера Ивановна.
Аня подняла глаза, улыбнулась – впервые по-настоящему, без страха:
– Да. Это ты и я.
И Вера Ивановна почувствовала, как сердце сжалось от нежности и боли. «Я не могу её потерять. Не могу…»
Чужие взгляды и тихие вопросы
Конечно, были и косые взгляды. И вопросы – вежливые, но настойчивые.
– А почему дочка не приезжает за ней? – как-то спросила одна из сотрудниц.
Вера Ивановна замерла. Потом улыбнулась – через силу:
– У неё… дела. Работа. Она скоро заберёт её.
Аня, слышавшая этот разговор, придвинулась ближе, вцепилась в рукав Веры Ивановны.
Вечером, когда они шли домой, девочка вдруг остановилась, подняла глаза:
– Вы правда думаете, что мама придёт за мной?
Вера Ивановна присела перед ней на корточки, взяла её маленькие ладошки в свои:
– Я не знаю, Анечка. Но я знаю одно: ты не одна. Я здесь. И я не уйду.
Ночь, когда всё стало ясно
Ночью Вера Ивановна лежала без сна, прислушиваясь к дыханию девочки. Аня спала, свернувшись калачиком, плюшевый заяц прижат к груди.
«Я не смогу её отдать, – думала Вера Ивановна. – Даже если придёт её мать. Даже если будут требовать. Я не смогу…»
Она встала, подошла к кровати, поправила одеяло, провела рукой по вьющимся волосам Ани. Девочка что-то пробормотала во сне, улыбнулась.
И тогда Вера Ивановна поняла: это её ребёнок. Теперь – её.
Она села рядом, взяла маленькую руку в свою и прошептала:
– Я защищу тебя. Обещаю…
Глава 5. Лучик надежды
По выходным, дни становились другими – светлыми, почти праздничными. Вера Ивановна и Аня словно создавали свой маленький мир, где не было места страху и одиночеству.
Уроки и игры
Утро начиналось с занятий. Вера Ивановна терпеливо учила Аню читать – по слогам, медленно, но с каждым днём девочка справлялась всё лучше. Её глаза загорались, когда она складывала из букв простые слова: «мама», «дом», «солнце».
– Ты молодец, умница моя, – шептала Вера Ивановна, поглаживая её по голове.
Аня любила рисовать. На листах бумаги появлялись яркие дома, деревья, солнце с длинными лучами. Иногда она рисовала две фигуры – высокую и маленькую, держащиеся за руки.
А ещё она играла в врача. С серьёзным лицом укладывала Веру Ивановну на кровать, приносила игрушечный градусник, прикладывала «компрессы» из носовых платков, массировала ноги.
– Смотри, я лечу тебя! – говорила она с такой искренней заботой, что у Веры Ивановны наворачивались слёзы. – Ты будешь у меня самая здоровая!
Вера Ивановна глотала слёзы, улыбалась сквозь них. Никто – даже родная дочь – никогда не проявлял к ней такой нежной, бескорыстной заботы.
Зимние радости
После завтрака они выходили на улицу. Зима укутывала город белым покрывалом, но в их сердцах уже расцветала весна.
Они шли в парк. Аня каталась с горки на санках, смеялась, когда снег летел ей в лицо. Вера Ивановна следила за ней, закутавшись в тёплый платок, и сердце её наполнялось теплом, которого она не знала раньше.
Вместе строили снежную бабу – Аня лепила нос из морковки, Вера Ивановна украшала её веточками вместо рук. Играли в снежки: Аня ловко уворачивалась, а Вера Ивановна нарочито промахивалась, чтобы девочка радовалась своей победе.
В морозные дни Вера Ивановна покупала горячий чай в бумажном стаканчике. Они стояли у скамейки, Аня пила маленькими глотками, а Вера Ивановна смотрела на её румяные щёки и думала: «Вот оно. Счастье. Такое простое, такое настоящее».
– Бабушка, иди сюда! – звала Аня, протягивая руки. – Давай вместе играть!
И Вера Ивановна, забыв о возрасте, бежала за ней, смеясь, как ребёнок.
Встреча с Лучиком
Однажды вечером, возвращаясь домой, Аня вдруг замерла.
– Смотри, бабушка! Смотри там! – она указала на тёмный комочек в снегу.
Девочка подбежала ближе. В сугробе дрожал маленький щенок – чёрный, пушистый, с большими карими глазами, которые смотрели на неё с робкой надеждой. Он пытался вильнуть хвостом, но от холода едва мог двигаться.
Аня осторожно взяла его на руки. Щенок прижался к её груди, дрожа всем телом.
– Бабушка… он дрожит… – голос Ани дрогнул. – Наверное, он голодный… совсем один…
В её глазах Вера Ивановна увидела отражение того самого дня – дня на вокзале, когда Аня стояла с запиской в руках, брошенная, продрогшая, одинокая.
Вера Ивановна молча сняла с себя шарф, укутала щенка.
– Давай заберём его домой, – сказала она просто.
– А можно? – Аня подняла на неё глаза, полные страха и надежды.
– Конечно, – улыбнулась Вера Ивановна. – Он теперь будет жить с нами.
Новая семья
Дома они устроили щенку тёплое место у батареи. Аня налила ему молока, погладила мягкую шёрстку.
– Я назову его Лучик, – сказала она, глядя, как щенок жадно пьёт. – Потому что он принёс нам радость. Как лучик солнца.
Вера Ивановна сидела рядом, наблюдая, как Аня заботится о малыше, и чувствовала, как в груди разливается тепло.