- -
- 100%
- +
В раздражении и досаде Павел убирался в мастерской. «Ну прям как пацан. Заигрался. Ну и ну. Да чокнулся просто». Он собирал доски с резными розами и чеканки с волоокими девицами, сгружая их в дальний угол. Вдруг стены покачнулись. Жизнь накренилась, и он, ухватившись за край верстака, старался установить ее в прежнее положение. Весь в холодной испарине, опустился на стул. Прислоненные лицом к стене жестянки с грохотом повалились.
«Долбанный хлам. А я – скотина… Никто не должен узнать. И точка. Вообразил себе… Что, ну что уж такого, в конце концов, произошло?» И мысль снова завелась по кругу, он силился ее остановить. И получилось.
«Да сколько можно? Залить отмостку, там должен остаться цемент, пойти посмотреть, сколько…» Самовольно поселившаяся в цветнике крапива поигрывала листочками на ветру.
– Инка! – рявкнул он. – Вырви крапиву!
Она крикнула что-то в ответ, но он не слушал:
– Без разговоров! Давай-давай.
«Так случилось, да и все… И все».
Алка тащила Таню к ребятам, игра остановилась. Инка кричала: «Танька, привет!» – подпрыгивала на месте и смеялась. Невозможно не отозваться. Безотчетный порыв радости в мгновение прорвал обморочный ступор стыда. Таня засмеялась и на простодушные вопросы, где же ее носило, выпалила первое, что пришло в голову:
– Такую классную девчонку встретила! Я вас познакомлю!
Инка удивленно глянула на Таню, а потом куда-то в сторону. Таня повернулась и увидела свой велосипед, прислоненный к забору. Саша ушел.
Потом они перекидывали мячик. И все было то, да не то. Как же она, оказывается, соскучилась. Но если бы можно было уйти, исчезнуть прямо сейчас! Никогда, никогда уже не будет по-прежнему. Она сама все испортила.
Мать девочек глядела из-за занавески: «Смотри-ка, пришла. А то Инка заколебала уже – где да где. Само все и устроилось».
Она вломила Пашке по-тихому. Седина в голову, бес в ребро. Будет тише воды, ниже травы. Знакомые слова перекатывались как камешки. Не мы первые, не мы последние. Танька никому ничего не скажет, ясно как день. И сама больше не сунется, не из тех… А все-таки глаз да глаз нужен.
Перемешала окрошечку. Кусочки один к одному. Позвать на ужин? Она снова глянула в окно на ребятишек. Опять весь тюль пыльный. А небо-то какое ясное, хороший день, однако, завтра будет для стирки…
Солнце закатывалось, Таня заторопилась домой.
– Танька, – Инка смотрела на нее. – Ты придешь завтра?
Что-то оборвалось внутри, и она почувствовала себя связанной:
– Конечно.
Какое облегчение остаться одной! Таня ощутила небывалую усталость. Она так устала, что не заметила даже, как мысли, что не давали покоя ни днем ни ночью, прекратили свое мучительное метание и ворочались теперь тяжело и равнодушно. Вкатила велосипед на пригорок и остановилась передохнуть. Внизу краснела крыша Инкиного дома. Его дома. Их дома. Она снова вспомнила, как они подбежали к нему на рынке. И его распахнувшиеся руки. И как он их увел. Стыд, ужас и унижение возвращались снова и снова. Ведь он их отец. Зачем она подошла тогда, как, как это все получилось? Как все это понимать? Все неправда. Она ошиблась. Но в чем, где? Взрослый, хороший человек. Он не мог не знать… Но если все-таки… Как это признать? Нет. Потому что, если он… Тогда все это теплое и нежное – просто неправда. Нет. Не нужно. Было же что-то. Она не могла ошибиться. Иначе все бессмысленно.
И жестоко.
Испуганной и выбившейся из сил птицей ее мысль тяжело кружила над вопросом «кто он?», не решаясь приземлиться, ответить, признать, ведь ответ означал суд. Кто она такая, чтобы судить его? Или все-таки это – ее собственные заблуждения? Невозможно! Или и то и другое. Нет, это уж слишком!
Так кто же он? Какой он? Нет, не так. У него… дети, семья, дом. Вот. Это проще. С этим, кажется, не ошибешься. Тут или есть, или нет. Семья, дом. У него есть.
И у меня будет!
Только дойдя до Сашиного дома, она вспомнила, как попала сегодня к Инке. Да это же он ее привел! Этому открытию Таня изумилась. Но долго думать не стала.
Саша видел, как она идет домой. Ему хотелось, чтоб все было как раньше. Танька и Инка. Пусть бы они снова были вместе.
А может, Лысый просто наврал? На миг Сашу озарила надежда. Конечно, как он раньше не подумал… Но нет. Что-то все-таки было. И от мысли, что это может повториться, он просто терял голову.
А эта Даша. Непонятная тихоня, и что Таня в ней нашла? Он едва замечал ее в своем классе. Но Таня выбрала именно ее. «Почему?» – спрашивал он себя, хотя и догадывался почему, испытывая досаду и ревность. Она ускользнула за границы его поля, где все было ясно – ее друзья, Инка, Алка… Да хоть бы и их отец!
«Как будто ругаю ее, – подумал он. – За что?»
***Днями позже, идя по улице, Саша услышал:
– Эй, Санек!
Он оглянулся. Инкин отец сидел за столиком в палисаднике перед домом своего приятеля, всем известного под именем Игорез. Временами ему удавалось склонить Павла «посидеть». Они покупали пива, и все шло по одному раз и навсегда заведенному порядку: Игорез быстро хмелел, начинал задирать соседок и приставать к проходящим мимо женщинам. Павел молча подливал себе и криво ухмылялся над выходками друга. Они являли собой примечательный контраст: сухой, высокий, молчаливый Павел и низенький с круглым нависающим брюшком балагур Игорез.
– Санек! – Павел присвистнул и махнул рукой, – поди сюда.
Саша терпеть не мог, когда орали через улицу, но подошел к распахнутым настежь воротам. Павел поднялся из-за стола и нетвердой походкой двинулся навстречу. Подошел, вытянул сигарету, предложил:
– Будешь?
Саша покачал головой, Павел прикурил, сделал неопределенный жест рукой, дохнул пивными парами и дымом:
– Че не заходишь-то?
Саша молчал. «Так бы и дал ему в морду». Поднял глаза и встретил трезвый и тоскливый взгляд.
– А, – заметил Павел и затянулся. – Давай, сынок, если за дело-то.
Вышел Игорез с очередной запотевшей банкой:
– Здорово, Санек!
Саша не ответил. Игорез удивился, поставил банку на стол.
– А ты знаешь, Санек, что не здороваться со старшими нехорошо? Ну, как она жизнь-то?
«Просто убил бы», – подумал Саша и снова посмотрел на Павла. Игорез перехватил взгляд:
– Ах ты, щенок!
По-прежнему не отзываясь, Саша плюнул Павлу под ноги и пошел прочь. Игорез дернулся следом, но Павел остановил его:
– Ну, и куда ты, дурак старый?
– Совсем оборзели. Щенок!
– Сиди, – Павел толкнул Игореза на лавку. – За своими щенками смотри!
Саша шел, не видя дороги, и кровь бешено стучала в висках. А Лысый не врал. Удивительно, что никому еще не растрепал. В то, что его угроза сработает, Саша не особенно верил. Но что сказано, то сказано. Назад не вернешь.
Как неожиданно, быстро и сильно он оказался вовлеченным в дела посторонних, в сущности, людей! Такого раньше никогда не бывало. И не сказать, чтобы это ему нравилось.
15
А лето катилось дальше. Пошла клубника, бабушка наварила варенья. Две недели ушло у Веры на побелку дома изнутри и снаружи. Они с Таней перетаскивали с места на место скарб, звенели гулкие стены, пахло свежестью. Таня мыла полы от известковых разводов, и известь разъедала пальцы. И как только люди работают в этих перчатках?
Вечерами они жарили картошку, ужинали втроем. Вера изредка улыбалась, но больше помалкивала. Танечка рассказывала смешные истории, заразительно смеялась. Любовь думала: «Вот шемела». История с несостоявшимся походом в театр была забыта.
Еще неделя – и Вера докрасила оконные переплеты и ставни и уселась пить с матерью чай. Тани не было. Помолчали немного, и Вера рассказала о том мужчине из соседнего города, что увез ее после свадьбы. Рассказ получился коротким и грустным.
– И после вы не виделись?
Вера покачала головой. Любовь вздохнула.
– Верочка, – она заглянула в глаза дочери, – но ты не девка, с толку-то себя сбивать…
– Нет, – Вера сплела длинные пальцы с въевшимися остатками краски на суставах. Косточки на миг побелели, руки дрогнули, на глаза навернулись слезы.
Мать вздохнула, поднялась, положила руку на голову дочери, провела по волосам, помолчала и отошла. Она переставляла кастрюли, и в сердце ее была боль. Днями раньше она собиралась что-то сказать Вере, но что же именно? Никак не вспомнить…
– Мама, как Танечка?
– А ничего, – преувеличенно бодро отозвалась Любовь, – такой кавалер у нее…
Они посидели еще немного, и Вера засобиралась к себе.
– Мама, я послезавтра приду.
– Приходи, смородину соберем. Давай, моя хорошая, засветло.
Вера переоделась, протерла босоножки. Вышла за калитку. Навстречу шагала Танечка, а тот парень глядел ей вслед.
– Мама, ты уже уходишь? Ну, пока, – Таня подбежала, чмокнула в щеку. Вера обняла ее, парень отвернулся. Вера разомкнула руки, глянула Тане в лицо. И ничего не сказала.
Пошла на трамвай, кивая встречным соседям. Когда свернула со своей улицы, лицо ее стало усталым. Она ехала в вечернем полупустом вагоне, глядя в окно невидящим взглядом. Войдя в их с Танечкой квартиру, не зажигая света, прошла в комнату, прилегла, в чем была, на диван и тихо заплакала.
16
Теперь они часто проводили время вместе. Справившись с делами, Таня выходила на улицу. Если Саша был в гараже один, она заходила и они сидели на досках в его дворе, болтая о разном, а время летело так быстро, как никогда раньше. Когда Таня вспоминала, как он вернул ее Инке, улыбка всякий раз появлялась на ее лице. Чему она улыбалась, оставалось для него загадкой. Но не было ничего лучше этой улыбки.
Саша по-прежнему боялся, что «та история» выйдет наружу. Лысого он с тех пор не видел, а о том, что делает Ванька, вообще не думал. Когда Тани не было рядом, мысль о том, что она целовала другого, настигала его гораздо чаще, чем хотелось бы. И он искал и не находил никакого объяснения этому ее поступку, что было особенно мучительно. «Ненормальная», – думал он в такие минуты.
В хорошую погоду они ездили в разные места, куда бы Таня никогда не решилась сунуться одна. Саша чувствовал ее радость, и от этой радости ему становилось так хорошо, как никогда не бывало. У них не случалось разногласий, и оба принимали это как должное.
Изредка Таня убегала к Даше или Инке. Она их познакомила, но это знакомство не вызвало большого энтузиазма ни с той, ни с другой стороны. Инка в это лето была занята своим одноклассником Максом, который значился влюбленным в нее «с первого класса». Они ходили в кино и целовались. А однажды Инка по секрету сообщила Тане:
– Он сказал, что после школы мы поженимся…
Таня смотрела на подругу как зачарованная, не веря ушам. Ну и ну. Для абсолютного большинства пацанов Инка с детства была «своим парнем». Даже с Максом какие-то поцелуи было совершенно невозможно представить…
– А вы уже целовались? – Инка смотрела настойчиво-вопросительно.
– С кем? – растерялась Таня.
– Как с кем! Ну ты даешь!
– Нет! – выпалила Таня. – Конечно, нет.
– Ну-ну.
***Вторую неделю стояла безветренная, без единого облачка в небе жара. Они выкатились в самое пекло и на обратном пути остановились передохнуть у подножия террикона. Все так же едко дымились розовые камни, темно-зеленая трава обступила ручей. Таня уселась в тени дерева, разулась, опустила ноги в прохладную воду, откинулась назад, опершись на руки. И снова Саша увидел, как ее локти выгнулись в противоположную природе сторону. Короткие выгоревшие на солнце брючки подтянулись вверх, обнажив худые, в комариных укусах лодыжки и случайный синяк повыше. Растянутая майка сползла на одну сторону, приоткрыв плечо. Наполовину выбившиеся из хвостика волосы намокли на висках.
Саша сел поодаль и стал смотреть в другую сторону.
«После школы мы поженимся», – вспомнила Таня Инкины слова и в очередной раз удивилась. О своей собственной взрослой жизни она думала в неопределенно-далеком будущем времени.
Она повернулась к Саше и вдруг спросила:
– Почему ты пошел в девятый класс?
Он глянул удивленно:
– Не знал, что мне нужно.
– А теперь знаешь?
– И теперь не знаю.
– Но что же ты… станешь делать? – Саша помедлил с ответом, и она нетерпеливо добавила: – Когда закончишь? – и вдруг поняла, что это будет прямо на следующее лето.
Он удивился логике вопроса, но улыбнулся и ответил:
– Там видно будет. Работать пойду. В армию пойду.
– В армию?
– Что тебя так удивляет?
Она смутилась, вынула ноги из воды, встала и босиком пошла вдоль ручья. Саша двинулся следом, прямо по каменистому дну. Прохладная вода приятно остудила ноги, смыла пыль со сланцев и они заблестели на солнце.
Таня оглянулась и увидела, как он идет против течения. Она захотела ступить в воду, но остановилась. Там, где она стояла, берег ручья приподнимался, слегка нависая над водой. Саша поравнялся с ней, и она смотрела на него сверху. Ей хотелось спуститься, но она не решалась соскочить. Протянула руки, чтобы он помог ей сойти, но он легко подхватил ее и держал над водой, не думая отпускать. Она выгнула спину, Саша засмеялся. Таня нахмурила брови.
– Ты как моя двоюродная сестра.
– И ты ее тоже вот так вот держал?!
– Да.
Таня отвела взгляд, обхватила руками его шею и осторожно спросила:
– Сколько сестре лет?
– Тогда пять было, – он смеялся.
Таня расцепила руки и снова выгнула спину, но он не отпускал, потому что вдруг почувствовал кое-что. И никак нельзя было, чтобы она заметила это. Он понес ее вверх по ручью. Она обняла его рукой за шею, глядя на его лицо вблизи и чувствуя его запах. Над верхней губой и на подбородке пробивалась щетина, а шея была влажной от пота. Таня отвела глаза, глянула вниз и махнула ногой.
– Поставь меня туда.
Он неловко опустил ее в воду.
Она сделала несколько шагов, но камни оказались такими острыми…
– Ой! – Таня покачнулась, и он взял ее за руку. Она вышла на траву.
– Постой, – Саша снял сланцы и шлепнул ей под ноги. Она нерешительно просунула пальцы и засмеялась:
– Моя мама говорит, что нельзя войти в одну реку дважды. Ты случайно не знаешь, что это значит?
– Нет.
– И я не знаю, – она ступила в ручей снова, но сланцы были так велики, что все норовили соскользнуть и всплыть. Она смеялась, и Саша снова взял ее за руку:
– Пошли обратно.
Они дошли до ее сандалий. Обулись и поехали домой. Он крутил педали и думал, какой сегодня замечательный день. Потом они расстались, договорившись встретиться назавтра.
17
Дома бухтел телевизор, отец лежал на диване, мать возилась в кухне.
– Есть будешь?
– Да.
Она села напротив и смотрела, как Саша ест. Хотела спросить про Ваньку, но вдруг тихо заметила:
– Ты счастлив, сынок.
Саша удивленно поднял глаза.
– Ты просто светишься весь.
Он промолчал. Она встала и вышла.
«А средний твой, Нина, – чистое золото», – говаривали соседки. Она лишь отмахивалась, не сглазить бы. Но знала, что Саша – лучшее, что у нее есть. Хотя и про другие милости судьбы старалась не забывать. Вот дом, например, что достался им в наследство от мужниной бездетной тетки пятнадцать лет назад. Или свекровь, которая любила ее, сироту, как родную дочь… Да и сам алкоголик-муж, что навсегда вошел в дурной кураж, переехав сюда из общежития, ведь что правда, то правда – никогда не поднимал на нее руки.
А она что – она ничего. Справлялась потихоньку. Главное – добыть еды, дотащить и приготовить. Столько еды нужно четырем мужикам! Потом огород еще. И вечное чувство вины за неустроенный дом.
Она жила на фоне нескончаемых взрывов бешенства мужа, как иные живут у моря, денно и нощно слыша его прибой. И еще была тайная страсть, которая надежно держала ее на плаву, – работа.
Нина пришла на завод девочкой, имея восемь классов образования. Однообразный труд, раннее замужество и трое детей не давали понять, что за удовольствие можно найти в этих ежедневных восьми часах от звонка до звонка. Но в тот год, как Ванька пошел в школу, ее свекровь как-то сказала ей с глазу на глаз: «Шла бы ты, Ниночка, учиться…» Нина удивилась. Невозможно было представить, чтобы та сказала это ее мужу. Чтобы вообще возможно было ему такое сказать…
После долгих раздумий она подала документы в техникум на заочное. В учении неожиданно открылось большое удовольствие, какого она не знала в школе. Примерно в это же время муж уволился с их завода и устроился работать сдельно, вполне сносно обеспечивая семью. Нина не скупилась на выражение благодарности, шибко не распространялась о своих занятиях и была даже рада, когда муж задерживался допоздна.
Теперь, когда она приходила на работу… С чем это сравнишь? Решались проблемы, рассасывались заторы, все начинало крутиться. Заглянув за границы конвейерного однообразия, она обнаружила стройность и красоту технологии. И поняла, что ей удалось узнать кое-что, но осталось еще больше! И это наполняло ее тайной радостью.
В цеху она была нужна, ее ждали. В год окончания техникума Нина стала мастером. А еще через три – замначальника цеха.
Работала она с мужиками, а домой всегда шла с женщинами из бухгалтерии, что жили по соседству. Зимой они ехали три остановки на трамвае, а летом шли пешком, по дороге обходя три продуктовых магазина. Так что когда она добиралась до дома, ее низенькую коренастую фигуру симметрично дополняли две нагруженные авоськи, которые каждый день аккуратно сворачивались и возвращались в карман сумки.
Готовка шла тем же самым конвейером. И не было никакой возможности этого избежать. Иной раз за жаркой котлет ей приходила в голову мысль, что и в домашней жизни должно быть что-то дальше, за пределами этого кухонного конвейера… «Воспитание», – догадывалась она.
В глубине души в «воспитание» она не верила. Каждый из ее сыновей с самого начала был тем, кем он был. И ничего тут не поделаешь. Но иногда против воли вспоминалось расхожее: «Растут как трава». И тогда она с тревогой думала о Ваньке, а в голове неумолимо стучало: «Упустила, упустила, упустила».
***За переборкой остатков прошлогоднего лука на веранде Нина подумала: «Неплохая девчонка. Но не пара ему». Потом на ум пришел ее старший, Игорь, его история с одногруппницей из училища и аборт в шестнадцать лет.
«Надо с ним поговорить», – вроде бы уже совсем решила она. Но Сашино лицо все стояло перед глазами. Что-то совершенно особенное. Очень простое, поразительное. «Что я скажу? – подумала она. – Могу сказать, что знаю…» – но уже понимала, что знает-то как раз таки он. Знает что-то, чего, как будто, не знает она… И это было как минимум тревожно.
Она не стала говорить с ним.
А он понял, что она не будет, и вздохнул с облегчением. Что он мог ответить? Все, что он узнал, вряд ли можно было обратить в слова…
18
Июль перекатился в август. Таня рвала ягоду, мыла полы. Бабушка варила варенье, солила помидоры. Вера покрасила крылечко и перечитывала Достоевского. Саша ходил за молоком и хлебом, скидывал в стайку привезенный уголь. Нина получила квартальную премию, ее муж загремел в больницу с печенью. Про тех, кто обворовал в начале лета дом, у милиции была версия, но никаких доказательств. Лысый курил траву и угощал Ваньку. Павел залил отмостку, его жена перемыла весь дом. Инка тайком целовалась с Максом и полола клумбы. Алка отлынивала где только можно, красила губы и наводила кудри. Даша уехала на месяц к родственникам и писала Тане письма. Игорез провел ночь в вытрезвителе.
Таня частенько торчала в гараже у Саши. Он не зашел ни разу даже в ее калитку. В своих велосипедных путешествиях они нередко оказывались наедине. Иногда она обнимала его, а один раз даже погладила по голове, и он чуть не умер от удивления. Он таскал ее на руках, но когда попытался поцеловать, она быстро отвернула лицо.
Так жизнь шла своим чередом, и лето повернуло к осени.
В тот вечер Таня с Инкой до одури резались в бадминтон и Инке удалось победить с перевесом в одно очко. Идя домой, Таня предвкушала, как сейчас вымоет ноги и усядется на крылечке с книжкой… Она привычно хлопнула калиткой, прошла вдоль дома… и лицом к лицу столкнулась с незнакомым мужчиной, который стоял на их крылечке, как на своем собственном, и курил трубку. Таня в жизни не видела, чтобы кто-то курил трубку. Она во все глаза смотрела на невозмутимого незнакомца.
– Вы кто?
Тот вынул трубку изо рта, выпустил дым.
– Андрей Сергеич, – он смотрел на нее сверху вниз. – А кто ты?
– Таня…
– Я жду твою мать вот уже час, но, кажется, еще не потерял надежды, – он усмехнулся и вернул трубку в рот.
– А. Где бабушка?
Он указал на закрытую дверь и посторонился. Таня удивилась. Забыв вымыть ноги, она поднялась по ступенькам, и дверь закрылась за ней.
Бабушка боком сидела за кухонным столом. Перед ней стоял пустой бокал, из которого она обычно пила чай, рядом лежала ложка. Бабушка сидела в большой задумчивости. Таня вопросительно посмотрела на нее. Та помолчала и сказала тихо:
– Вот уж сколько времени как пришел, а в дом не проходит… – и растерянно взглянула на Таню.
– Чего же он не съездит к нам?
– Да был уж. И где ее носит? Обещала заехать сегодня. Вот он и ждет.
Таня пожала плечами, заглянула в сковороду, разогрела ужин. Бабушка все сидела и молчала.
– Ты будешь?
– Ешь сама, – бабушка махнула рукой.
Таня поела, налила чаю.
Потом они сидели в сумерках, не зажигая света. Наконец раздался стук в дверь. Таня открыла, мужчина шагнул в полутемную кухню:
– Я, пожалуй, поеду. Передайте это Вере, – он протянул изящную коробочку духов. – Мой телефон у нее есть, так что… Всего хорошего.
Когда мать рассказала ей о странном визитере и выложила подарок, Вера погрузилась в сладкое оцепенение, подумав только: «Надо же». Она так часто и мучительно вспоминала все, что случилось с ней за те четыре дня, что чувствовала теперь усталость. Духи ей не понравились.
На следующий день Вера позвонила Андрею, и он приехал в тот же вечер. Она не знала, что говорить и молчала. Он развлекал ее рассказом о том, как добирался домой на последней электричке и чудом избежал драки с какими-то подвыпившими юнцами. Он был рад ее видеть, хохотал и чувствовал себя на двадцать лет моложе.
После их скоротечного приключения он недели две не вспоминал о нем, погрузившись в привычный круговорот дел. В последние годы Андрей Сергеич в отношениях с женщинами более всего ценил приятные воспоминания. Когда Вера впервые после их расставания пришла ему на ум, он подумал, что на этот раз воспоминания особенно приятные. «Старею», – усмехнулся он и переключил мысли на другое. Большинство его любовниц были «одноразовыми». А редкие романы еще ни разу не заканчивались так легко, как того хотелось бы. Глупые женщины жаждали получить его в собственность.
Спасибо, он сыт этим по горло.
Потом явился младший сын и потребовал денег. Андрей с ходу отказал, хотя знал, что даст. И почувствовал себя одиноко. Ему стало жалко себя. Он вспомнил, как лежал головой на Вериных коленях и смотрел в небо. Никогда и никому он не признался бы в тех чувствах, что навалились на него.
Затем случилась командировка в Москву, где среди шумной суеты больших улиц он снова почувствовал себя одиноко.
По приезде была работа, рыбалка с приятелями, дачные посиделки. К тому моменту Вера уже не шла у него из головы. Однако новая встреча означала непременные затруднения в будущем. «Все было хорошо», – он пытался поставить точку в этой истории, но не мог, что раздражало. Андрей смотрел на жен приятелей и думал, как бы взлетели его акции, будь Вера рядом. И вдруг улыбнулся этой провокационной и спасительной, все как будто объясняющей мысли.
Вернувшись домой, он нашарил в ящике стола лежащие там «на всякий случай» французские духи, с неудовольствием вспомнил про машину в ремонте и назавтра ушел с работы пораньше, чего вообще-то никогда себе не позволял…
Через пару недель Вера получила предложение выйти замуж. Предполагалось, что она переедет к Андрею, а Танечка останется с бабушкой. «Ты же понимаешь, у меня всего две комнаты. Мы просто не поместимся. Но я попытаюсь эту проблему решить. Обещаю тебе».
«Невероятно», – подумала Вера.
Она привыкла рассказывать матери абсолютно обо всем, но на этот раз медлила. Этот человек будто подломил ее волю. Она думала о нем дни напролет, и вся история представала то в одном, то в другом свете. То он казался ей правдивым, любящим, нежным. То холодным, жестким и циничным. Она знала о нем так мало и думала так много… Примерно так же много, как привыкла думать о себе. Только теперь она напрочь забыла думать о себе. Ее картина мира не вмещала больше одного героя. Просто теперь героем была не она. В Верином мире Веры больше не было. А она даже не заметила этого.