Уже четырнадцатый день корабль дрейфовал посреди открытого океана. Михаилу оставалось меньше тринадцати часов до исчезновения. Он не мог назвать это концом путешествия или освобождением. Исчезновение. Вот так просто, неброско и скудно. Без почестей похоронных, без причитаний, и выдавленных слёз, которые бы непременно лили родственники-крокодилы. Он знал этот зоопарк – никогда им не нужен был он, Мишка, рыжий звонкоглазый, ещё совсем юный, любящий смеяться и путать левый носок с правым. Им требовался Михаил, полярник, исследователь, геодезист с научной степенью. Что можно было получить от Мишки? Мигрень от его раскатистого смеха? Михаил был в разы полезнее – высокая зарплата, гарант благополучия, эталон ответственности и отрастающие, видные лишь раз в месяц, потускневшие рыжие корни.
Нет, он не обижался. Даже не было тоскливо от этого. Скорее, напротив, немая свобода поселилась в душе. Предвкушение освобождения от закостенелых оков, скрепивших запястья и зажавших горло.
Они все пропали один за другим – вся команда. Остался только он. И он был полностью готов к своей пропаже.
Поначалу никто не верил в происходящее.
Началось всё в тот день, когда настала полярная ночь. Небо покрылось веснушками звёзд, располнело и лопнуло, рассыпаясь на миллиарды пульсирующих точек, распуская по кругу свою изумрудно-пурпурную кровь. Закружились созвездия, затрепетала луна, зажёгся огонь внутри – то тяжко вздымалось сердце. Миша помнил: как космос растёкся по груди неба, так и щемящее чувство невозвратного взорвалось в стылом сознании.
В тот вечер они все собрались за столом. Команда из тогда уже тринадцати человек. В совпадения Михаил никогда не верил – приметы лишь удачно сбывшийся однажды прецедент. Но Миша где-то в глубине души тревожился.
Блюдца зловеще золотились в мутном отблеске иллюминаторов. Чай давно остыл. Разложенная по тарелкам, непонятно из-за чего приготовленная овсяная каша, серо пестрела на хмурых моряков и полярников. Есть не хотелось. Было холодно.
В этом путешествии всё было слишком странным: и скудная пища, которой было мало в таком морозном и жутком чёрном нигде, и малый состав, отправленный с большой земли, с которой не было вестей уже как несколько месяцев, и особая нелюдимость капитана, вечно нервно курящего трубку и выглядевшего слишком шаблонно.
Но страннее всего было не то, что налипло снаружи, а то, что скоблило изнутри.
К еде никто не притрагивался. Даже потрогать посуду не возникало никакого желания: животный страх пронзил каждого из присутствовавших на этой отчего-то скорбной трапезе. Но никто в том не признавался – мужчины. Гордые, смелые, самонадеянные. Они хотели показаться друг другу сильными и мужественными. Только вот каждый невольно думал о том, что первым из-за стола не встанет. Обед – обедом, а приметы не по расписанию…
– Задерживается…
Все вздрогнули.
Молчание пронзило стрелой натянутый тент напряжённой тишины. Полотно лопнуло. На непокрытые головы хлынул ливень паники.
За стеклом плескался океан: то ли ласкался, то ли ломился в бронированное стекло. Бился лбом, шипел и улюлюкал, просясь во внутрь. Но никто не хотел его впускать. Наверное, оттого океан и мстил… А может, лишь хотел предупредить?..
Никто не проронил ни слова.
– Задерживается, – прорезало повторно тишину.
С громким криком сорвался с места юноша – матрос, у которого это был первый серьёзный маршрут. Совсем зелёный парень. Дома его ждала невеста, собака и незаконченная песня, которую он так и не успел записать с другом перед отъездом. Он любил играть на барабанах и мечтал собрать стадион. Его кумиром был Фредди Меркьюри, а на стене в комнате детства остался висеть большой плакат с рекламой концерта Квин, сорванный когда-то ещё много лет назад отцом в Британии. На корабль он попал впопыхах: не успел попрощаться с любимой, бросил гитару на полу, не выгладил одежду. За поездку обещали большую сумму. Предложение оказалось неожиданным. Он слишком торопился. Слишком спешил.