- -
- 100%
- +
© Михаил Тенников, 2019
ISBN 978-5-4496-4275-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Взгляд со стороны
Анастасия МурзичГде ты, – мой ржевский поезд, дизель, лазурь коптивший?Где ты, – Петров и Водкин? Здесь – только Гойи, Гойи…Я читаю вслух стихи Михаила Тенникова и – в который уже раз – убеждаюсь, что совсем не знаю его, этого человека по имени-фамилии: Михаил Тенников. Нет, не поймите меня неправильно, я читаю его стихи, но я не вижу за стихами человека, который живет рядом со мной, который дышит одним со мною прогорклым петербургским воздухом. Не вижу, и светло, по-детски, радуюсь этому странному факту. Мы уже давно смирились с автобиографиями в стихах. «Я», «Я!!!» – кричат нам откровенные поэты со страниц новомодных книжек и Интернет-порталов. «Я есть! Я пишу, и значит, я существую!». Это неплохо… Плохо, что мы забыли о законном праве на существовании лирических героев, о воображении, как таковом, о свободном движении свободного слова, не стреноженного безусловной реальностью.
Да, есть поэты, убедительно рассказывающие нам интересные и поучительные, лирические и трагические истории в стихах. Есть поэты, которые с помощью своего, так называемого, «творчества» изо всех сил стараются избавиться от пожара, бушующего в сердцах и умах. Есть даже такие, которые вырываются к звездным далям верхом на профессиональных, остроумных и возвышенных строчках. Есть разные поэты…
…и как с факелоносцем, на выдохе слова «ты»зажигаются листья, и охристый дым над паркомзастилает октябрь. Поэты, разинув рты,семенят за пером, обольщаясь таким подаркам.Все что надо теперь – обождать их безумный хор,нискуситься на бисер, плюс – насморк простудных жалоб.Но поэт Михаил Тенников – особенный поэт, его невесомые стихи живут особенной, самостийной жизнью. Михаил Тенников приоткрывает створку своей души (духа, сердца?) – и оттуда стихийным, искрящимся потоком – то бурным, то плавным и неспешным – струятся свободные слова. Слово вяжет слово, цепляет стальными спицами, петелька-крючочек… Сами слова пишут стихотворение. Слова, как андрогин, рождают свое продолжение – от самих себя…
…не марать листа. извини, что наги.не в чернилах мы разлетимся градом…Слова, не имеющие к человеку-Тениикову никакого отношения, чистые слова Тенникова-поэта! Я не против человечности, наоборот! Я люблю людей, как класс. Но в поэзии – а мы ведь сейчас говорим о поэзии – мне хочется видеть поэта в поэте. Не летописца собственных взлетов и падений, а проводника незамутненной литературной информации.
Ни один календарь не способен содрать листани с себя самого, ни с деревьев, внутри которыхгод венчает кольцо. Уповаю, что мысль чиста…Но – пронзительна также, как авиарёв моторов…Поэзия, в моем понимании, это не род деятельности, это не вид искусства, и даже не образ жизни. Настоящий поэт, по-моему – это медиум, это щедрый на самоотречение и сонный до мистического транса субъект. Да, он – проводник! Именно так я воспринимаю поэта Михаила Тенникова. Может быть, я ошибаюсь, но мне хочется думать, что я права, относительно него.
В его стихах мирно соседствуют сложные, несоединимые, парадоксальные, но всегда созвучные образы. Ультрасовременность и древность переплетаются органично и ненавязчиво, соединяются в стихотворение, но оно – никогда – не завершается, не обретает монументальной, законченной формы. Нет, все – недосказанность, все воздушное небытие. Не вакуум! Наоборот, насыщенное кислородом открытое пространство!
И даже любовная лирика Михаила Тенникова какая-то «не такая», незнакомая, не скомканная, не заляпанная чужими доисторическими (доистерическими) сравнениями. Неужели человек может так любить?! Так писать о своей любви? Нет! Только поэт! Только – Михаил Тенников.
…лицо – как подсолнух (иначе – магнит души)поднимается к солнцу, не веря, что бог невидим.…Непосильное бремя – люби, создавай, …круши.И у двери встречай, из которой однажды выйдем —Сложно представить себе того, кто живет среди людей, и при этом чувствует и пишет так:
не увижу с тех нежилых высотмоих рук разлет – то клюка в ночибьет по дереву что незримо нама ноге ступить – места нетутивот и шлет язык в гости к римлянамтолько письмами – да от нежитиНо ведь я его идеализирую? Да! Так нужно! Настоящего поэта нужно идеализировать. Настоящий поэт – это миф.
Сейчас я рисую крупными, грубыми мазками психологический портрет идеального поэта: он добрый, позитивный, жизнеутверждающий, целеустремленный, неравнодушный, очень умный и образованный, углубленный в себя, но легкий и увлекающийся. Вы согласны со мной, таким должен быть идеальный поэт?
Но разве такие бывают? Я не знаю. Никто не знает…
«Восприятие стихотворения всегда сенсуативно», – часто говорит Михаил Тенников. Что это значит? Это значит, что искренний читатель воспринимает (чувствует) искренние – чужие – стихи, как свои собственные. Если это настоящие стихи! Мне лично стихи Михаила Тенникова кажутся идеальными, невесомыми, и нездешними. Нечеловеческими! И мне это нравится.
Что же вы отметите в них? Что в них найдете? Что отдадите им?
Читайте их бережно, затаив дыхание, распахнув сердце и душу. Я вас уверяю, именно так они были написаны!
АКЕЛДАМÁ
…четырнадцать сов и шестнадцать чужих богинь;на влажном песчанике – след от босой ноги,как слепок моллюска. Глядит на зарю Лукаи звёзды следят за поклёвками кадыка.Лука неподвижен. Он шепчет, слезу тая:когда бы не жатва, когда бы не речь Твоя —лечил рыбарей бы, да жён, да горластых чад…Но подвиг иной уготовил Ты для врача.…в низине, на ветви, в плену молодых лучейвисел ученик – из возлюбленных – казначей.Тянул богачу потроха, свежевал пятувнимательный сокол, а рядом – кричал петух.Воистину – камень, заброшенный позже в Римшипел на рассвете слезой – угловат, незрим;шипели слова, испаряясь что дождь скупой.И мир отворялся бегущей к горе тропой……блестела Афина, мерцала впотьмах сова;два лика монеты – одна на века молва,два мужа, два сына, к суду – две больных души, —один только трепет – как Он их судьбу решит.…земля благодарна, корми её. Все дела —изрёк кровопийца, которого смерть ждала;но дальше участка неведомо – кто важнейПаллады немой, да совы в обороте к ней…LEO
…дёготь и войлок. Родина;пар, витражи, кутерьма.Всё что ни станется – пройдено;игры больного ума.В той околесице суженый(суженый, суженый ли?)встречен дорогою суженной,шпальной дорогой – вдали.Двух циферблатов окружияпульс не торопят уже;свет выбирает оружие.Прах оседает в душе…DIE LETZTE EIFERSUCHT
…часы не спешат. Ты, сощурясь, смотришьв планшет потолка, подсвеченный фаройсоседской телеги, как тени по́ тришуршат на обоях фатеры старой.Лежишь, одеяло измяв руками,считаешь неведомое, обезумев,и самый горячий обсценный каменьвыпрыгивает из груди на зуммер.Тебя ничего не тревожит, кромеуспехов молчания в аппаратесловесности.Он – африканский Роммель,фельдмаршал Тобрук, генерал-каратель.…она не простая. Нет, не простая, —ступает неслышно и шлейфом душитзнакомых ветров. А за нею стая —их головы серы, прижаты уши.Кивает она вожаку, что ближеподходит, беззвучно садится подле.И стая дорогу усердно лижет;следы высыхают – вода ли, пот ли.…так – каждую ночь, во сне раздеваяеё – в конуре, что в гнезде орлином —кричишь – будь же проклята мировая!и голос летит над пустым Берлином.Lighthouse keeper
…я не узнал его в рыхлой ночи́ сперва;форму фигуры привычно делил на двасобственных имени. Впрочем, кому какойтолк от имён на скрещенье прямых рукой…?Он поднимается в гору без счёту лети растворяется в свете – там, на скале,где даже птица не пробует вить гнезда.В час, когда ветер лют и не горит звездаон зажигает свою, указуя кровместоблюстителям чуда, ловцам даров,бледного льна собирателям и ткачам.…море гремело внизу. Человек молчал.Мне показалось – звенели его шаги;в тянущей мгле, где уже ничего, ни зги,где и ключи и печати на все пути, —он поднимается в гору. Чтобы спасти.Гроза и старость
Г.Г.…предвосхищая молнии провал,посыпал ливень дробью затяжною;глухой раскат во тьме торжествовалнад лопнувшей, как кожа – тишиною.поросший лишаями за́ сто лет —скучал гранит на синей вязкой глине,и вспыхивал будильник на столе,и был заложен шёлком Старший Плиний.в кошачьем мраке выверенный шагопознавался скрипом половицы, —когда змеиный след карандашауже, казалось – не возобновится.порожний гнев на низость потолкабыл гению – знакомо неминуем.тем самым, над пятою – каблукабесстыжую победу знаменуя…Железнодорожное
А.М.…балтийского ветра сырая взвесьдоносит прилива звук;скажу что беззвёздно, что дико здесьи мысли и существу.В молочные сумерки лист упал,а следом ещё, ещё,и голой луны голубой опал —меж ливневой тучи щёк.…легко забываешь сложенья знак,когда колеёй влеком;и дюйм вырастает в саже́нь… Я знал —союз забывать легко.Где губ обезумевших немота,где шпалы смолёной кость —двойник воскресает, что жизнь моталмою – на земную ось.Вокзалов содом, тепловозов клич,и снова – ток в провода.И волю – сковывает паралич.В титане – кипит вода.Довольно лишь веку дозволить скрытьбольного зрачка очаг —двойник проявляет кошачью прыть,хватается за рычаг.И кажется, стали горячей визгпронзает до мозжечка;я слышу – летит на ковёр сервизв купе у проводника.…глаза открываю – и тишина,простыл наважденья след.…ты мне не любовница, не жена;сжимаю в руке билет…тот северо-запад пустых тревогвагоны уносят прочь.И нету вины, что простить не смог.И скорый врастает в ночь.DUDD
…кадмий, краплак, капля охры, шунгит, сурьма —лучший рецепт, чтобы тихо спорхнуть с умав сказочный сад, или комнату, – лодырь мой,ангелы молкнут. Ты споришь с собой, с тюрьмой;дрожь мастихина – а он не похож на медьтруб из окна, на плацу, – устоять, не сметь,перетерпеть, – это просто, – не посягнуть…Но – невозможно… И кровь не даёт уснуть.Вскрытая глотка, Лютеции злой клыки,кисть – не кинжал, – продолженье твоей руки;там где ты есть, где хоть чёртом самим реком —смерть лишь хохочет, любуясь твоим грехом…«…приходит голый человек – его я слышу плач…»
…приходит голый человек – его я слышу плач,его дыхание и крик, – волнительны, легки,и смотрит голый человек – мой будущий палач —на всё смущение моё, на тихий взмах руки.…приходит тонкий человек – улыбчивый молчун, —он жадно слушает рассказ и скоро пишет свой;я не могу остановить – не смею, не хочу, —его историй. И стою с поникшей головой.Греметь ветрам сторожевым – раскатистой трубой;я провожу по волосам – и тает в головеноворождённая печаль, и сердца стук – другой,и попирает тень мою свободный человек.(Не человек – намёк, каприз, летучая строка);я наполняю свой бокал и подношу к губам.Но, лишь мгновение – и вот спешит издалека,как отголосок первой, той – негромкая труба.…приходит светлый человек – на сломанном лицеего усталость и любовь – и ясли и чигирь;так мне становится легко – мне виден свет в конценочной пустыни. И зажглись на небе очаги……неслышной поступью идут – забвение и страх,и с ними – бледный человек, – он тянет руки мне;в его глазах, что мрак пустых, где сажей от кострасвербит зрачок – мне предстают отчаянье и гнев.…и вот опять – они со мной, у ночи на краю,а я гляжу поверх голов не лезу на рожон,но первый – трогает плечо. И я осознаю,что безоружен как душа. И также – обнажён.RACHMANINOFF
А.…утренний ливень, боксирующий с листомчертополоха, что панчер – с потёртой лапой,не выпускает наружу. Помимо слабойрадости от оживающих эустом —нету страстей. Даже клад своего угла быне распечатал – коль не был один в пустомдачном массиве. И не оступился кабы…То не тоска – но капризы моих широт.Подлый октябрь донимает простудой выю;наши отечественные – суть мировые,ибо планетой владеет больной народ, —жирной землёй, где червяк деловито выелсброшенный ветром густой перезревший плод,где на кармане – девственность и чаевые…я не скулю – только как мне теперь набратьжалящих пчёл – ежечасных звонков по соте, —их эфемерных, бесплотных, небесных сотених дождевых переливов и брызг добра,скорых усердий..? Чем гимны слагать босоте —лучше брезентом отчаянного «ура»запеленать элефанта на эшафоте…Вновь на тетрадных листах обитает боль —в море чернильном, иссохшем ещё к восходу;боль – это вирус, убивший саму охотук выздоровленью. С минорного ми бемольтак не соскочишь… Играя этюд Кихотувидишь столицу и всякий порожний нольбьёт единицу – разнузданности в угоду.Значит письмо – исключительно долгий вдох;выдохом – колокол. Солнце пронзает тучитак далеко… Но неведомый добрый случайвсю мою жизнь после си возвращает в до.Свет от звезды – обретённой, живой, падучейлишь означает границу. Зовущий в Домне наказует страданьем. Пожалуй – учит…Кровь Эдипа
…не убоись движения ветров,камланий птиц над сумрачным сулоем,седую бровь не вздёргивай хитро,глумливо и с оскалиною злою.Не отлучи зрачок от тишины,от борзописи стариц и излучин,от глубины, которой не нужнывсе те, с кем был доселе неразлучен.…гремящий хор, дымящийся очаг,амфитеатр – поле после жатвы;вот – маяка сырая каланча,вот – царь являяет облик кровожадный.…и сколько «нет» от срама до любви,от мятых карт – до дерева иконы,от полис прорежающих – ловитвдо подземелья с тенью Антигоны!Шаги не стоят больше чем тропа,и оглашает плач каменоломню —плач по свободе – старого раба:«…о, где она, была ль она..?не помню…»DZINTARS
…прощально отсвистел локомотив,ведя состав вращенью супротивпланеты – моложавым командиром;пронзительно-внезапна тишина,мошна пуста, ладонь обожженаоткрытым тиром.Куда ни плюнь – повсюду хутора,и медленно качается вчерана лапах у глумливого сегодня.И голосов звенящая росаязык, в котором эти голоса —ведёт, что сводня…Дагерротип спешит запечатлетьза горизонт осевшего на третьпричудливого облачного кряжагустую тень. И – собственных тенейвсё вьётся след, всё тянется – за нейс пустого пляжа……мы на песке, мы суть извлеченыиз белой недокормленной волны,катящейся назад неторопливо —упрямым солнцем. Грешная рукаосвобождает ленно из пескаянтарь и пиво…Смородина
…у выжженной реки – в полыни берега,и как не нареки – всё слышится – пурга.Что порезь, что стилет остра её слюда;ей не хватает «нет». Ей нужно – «никогда».Червеобразный нерв в кромешной глубине —восторженность и гнев дрожат в его струне.В безгласной глубине не дёрнется карась,и теплется извне убогое – вчерась…Сырою шерстью – в лёд, поддёвкою сырой —удвой поток, полёт… А, может быть – утрой!Вода её крепка, её вода – жнивьё,и тянется рука, чтоб зачерпнуть её.У света на краю – и звёзд наперечёт;и нам гореть в раю пока она – течёт…PRIVATEER’S NOTES
А.…в среду – растает выловленная рыба,не упреждая голодной утробы рыкасфинкса в каюте. плаванье по Карибам —это сафари, где каждый ловец – барыга.это забвенье – к сущему и глаголу.это раздолье – и незачем быть пророком;рыбный четверг прощает фиесту голымаборигенам – он милостив к их порокам…ультрамарин, напуганный визгом лезвий,плещется тише. где взор устремлён в глубины —только восторг, чьи лестницы скупо влезлив капли чернил – для лёгкости голубиной,только волна, что ласково бьётся в катер.если не пьётся, амиго – прошёл экзамен;на Косумель стелется синяя скатертьи шепчут солёные губы – «…amen, amen»…Chimera
А.…что голос твой – отверстые уста,что сумрак глаз – неотводимый взгляд, —сердечный трепет, отнятый у статвоих рождений – тлением угля.В иных – болота вяжущая зыбь,где зелень – голодна и неясна;а ты – живёшь и властвуешь в разысильнее наркотического сна.Не силою – дыханием однимты рушишь озверелое «вчера»;а я дружил – я скрещивался с ним,как скрещивалась с Волгой немчура!…продольная симметрия луныпроходит через облачный сезам;ночь огорчает светом валуны,доселе неизвестные глазам,где столь же неизвестная земляблагодаря туману – высока.И греческое имя кораблясрывается химерой с языка.Песнь оборотня
Оле С.…неужто – вновь? Ей-ей – оборочу;гнусавый мир, запаянный в свечу;о, лишь бы ты ни капли не седела!Налью чифирь и запонку замкну, —не на манжете, – время на кону —такое дело —на грубой коже – тёплой изнутри,где капля пота резалась на трии шерсть редела.…то – за венцом шмелюга забасит,то – рой блаженных… Боже упаситела их обязать напрасным гнётом;когда ты можешь слова не макнутьв елейный воздух – втаскиваешь нутьс одним ошмётом.…и флюгер пел – ты помнишь – на юру,и осень жгла дубовую коручервонным мёдом.…казённый плащ затёрся о наждак;кабы не хворь, не гиблая нужда,не изморось на пожженных ресницах;твой голос тут – фантом, а я ищуего источник, в ком порабощуглагол жениться.…беги, беги! Единственный покой —в обезоружьи. Сломанной рукой —да не приснится —что сломанным крылом, – и зла не трать, —петли меж туч, окружности в тетрадьне описать, не начертить, не вправить;зачем ты здесь – ужели ты за мной?..…Ной на горе и душный псковский знойв сухой дубраве,и немота, отчаянье, редут, —я чувствую – за мной уже идут.Ну да, пора ведь……запомни, как пронзителен минору пламени лампад или менор —в грязи – или горячей терпкой нефти;и, обратившись в тень поводырей,я нюхаю – сквозняк чужих дверейбумагу вертит.…и наступает собственная тень,и я рычу на восходящий день —любовник смерти…Из юго-восточных записок. Squeeze
К.С.…немое вызревание плода,личинки шёлк,тягучих слов горячая руда —а месяц, – жёлт, —ворочается в тучах, – ятаган, —и режет мрак;ободранное сердце – донага —вяжи, дурак.И каждый всполох красного крылазапомни днесь,как то, что здесь – она с тобой была, —любя – не здесь…Пасхальное
…взлохмачен март стервозною метелью.Наушничество родственно безделью, —крупозный ветер в раковину уханасыплет глухоиным – неразличимую усталость,но – прочим – речь друзей, чьих не осталосьни праха, ни теней, ни поминаний —лишь ветер – с нами.Календари пропахли сургучами.А так бывает, разве что – в начале,где свет скользит ничтожную минутупо ржи и нуту,по камню, отверзающему пропасть.И – ничего, похожего на робость,среди людей. Незримо и не косносхожденье в космос…Обыденны весенние гримасывне городов. Натравливанье массыпорой приводит к литерным интригам,к венцу – расстригам.А ты – летишь домой из невозврата,от похорон к сакральности парада,молясь на чудеса – не без опаски —апрельской пасхи.В луче звезды рассветной – тусклой, рыжей —сырую жесть просушивают крыши,и время испаряется с базальта,с песка, асфальта;твой госпел чаячий – правдивый, резкий —направит руку к краю занавески.…и всё-то – звон. Былое бьётся насмерть —для нас… Для нас ведь…Стансы
И.П.…вещает извилистый почеркручья по овражьему дну —что стали, пожалуй, корочеминуты – на песню одну.Что, собственно – дни на исходе,в ночи же – черно, пустово;что пульс – надрывается. Хоть иты – не ощущаешь его.Какая-то тихая повестьживёт в перекатах волны;сестрица отчаянья – совесть —читает урывками сны,где – ни озаренья, ни бездны,ни чувства – извечная тьма;и, кажется, пращур небесныйсмеётся и сходит с ума…Маневры 17
Елене П.…тягач опрокинул быт, замыкая травысургучом колеса – замер, осел, притих;мы здесь – саранча. Но, старшие наши правы —отеческий долг заставил сюда прийти.Сытый локатор, конвульсия низкой цели,арабская цифра вьётся ужом в часах, —двигаясь маршем мы, кажется, повзрослели.И верим теперь во взрослые чудеса.Ветер дышит в курай. И, окропив равнинусмехом сапсана на партитуре зари,гонит в беззвездие облачности рванину,и бранью славянской над ковылём сорит.…отданный нам приказ – исповедь инородца.Сутулый язычник внемлет ей – со слезой,не усекая, – за что ему честь боротьсяс химерой брони, – уж лучше хлыстом с козой…Сколь же он прав – в недалёком кощунстве данном;веришь ему, что истине… Вот – собираймелочь страниц, и пакуй её чемоданом,тем распрямляя двойную свою спираль.И не икона, но – грубый лубок портретавытравил комнату в душный музейный зал;тени длинны, подрагивает сигаретаи страшное утро смотрит тебе в глаза. * * *…рос ли тиран златоустом (сиречь – поэтом),грезил Колхидою и золотым руном?..Кто мы такие, чтоб сально судить об этом —пыль на восходе, взъярённая табуном,тень на закате – от тонкого стебля злака;вещь, множа смерти, тянет с собою творца.…пуск состоялся и бедный дикарь заплакал,глаз проклиная, что всё это – созерцал.…только теперь, уходя ещё дальше в степи,наш караван из рептилий, несущих боль,сделался точкой. И ужаса меры степеньможно означить сухого песка щепой.Ты не заметишь, как небо капкан смыкает, —избавь тебя бог – глядеть на горгоний лик!…цель озверела. И прошлая жизнь стекаетпресною кровью в бездонный сосуд земли.Пятое марта
прадеду…означением горести пустовремённых судей —воспаряет оркестр в своей симфонической сути,не щадя репродуктор на жёлтой стене вокзала, —овладевает толпой, – как партия приказала.Пуще лютых гонцов с головами собак на сбруе,нотный стан восстаёт и навечно покой ворует,и слеза – что печать на потрёпанной челобитной,где меняется речь – от восторженной до обидной.Ты не скажешь, что вдруг – все же думали, ожидали;только шёпот тревожный: он умер – а что же дале, —соловей разольётся, иль голосом тусклым выписъёжит горло тоска – хоть горелого спирта выпей?..Оттого – тишина горше звона на колокольне;вызревают пути – кому скорый, кому окольный;не крылатый мороз потроха клюёт неустанно —но звенящая изморось в голосе Левитана.…удлиняется день; вьют минуты поток, что ласты.Громче прочих певцов – затянул свиристель горластый, —не в кленовой сети, не в осушенной кроне граба, —точно крови искал – у густого рябины краппа.Размыкается круг и гремят по утру засовыпод напором ключей, меж которых один – басовый, —говорит, что отныне не знает иной любви. Даоткрывает собой – покаянный псалом Давида…Middlelake
Оле С.…твой мир ничуть не изменился —хоть нарисуй, хоть опиши;всё также гуси тянут Нильсастезёй взросления души,и свет по набережной длиннойтечёт, впадая в сок реки;и боги снова дружат с глиной —хоть обратись, хоть обреки.…ты сам себе – болезнь и лекарь,огонь и дым, гора и низь, —и сказка в теле человека —хоть убеги, хоть обернись…«…ни глаголом, ни локтем, ни медною лептой к мене …»
К.С.…ни глаголом, ни локтем, ни медною лептой к мене —не добраться до Фив, дабы почесть воздать Алкменеза измену царю, коей жертвою – сам Алкид.Полощи наши годы бельём, – паче спуск киселен, —в молоке, убегающем прочь – в глубину расселин.Среди поля считай вновь обретшие плоть – полки!…это та же страна, непочатая месть которойобернётся соседям – почуявшей голод сворой,да разбоем крестовым от тлена бегущих скнип —за блатняк на поминках, привычный расклад терпила,за порожние муки побед, что в себе копила,и за чистый эфир, оживлённый посредством книг.Узнавай и недуг – святотатство да боголепство, —где птенец – под венец, – деспотии хромое детство;пуще сраму в церквах – говорит о любви Дамаск!…ты прими – в нашу жизнь не войдешь, как заходят в воду,как бревно протыкает единственный глаз уродуи как смотрит звезда в обезлюдившие дома.…всё иначе. Чума – то не вечная мука пекла,не закон площадей, не отчаянный шелест пепла,не паскудство ума, не гробов глуховатый стук —это просто болезнь. Посмотри в изложенье шире —то лишь знак за грехи обезумевшему транжире,безобиден до срока – как свист и пожатье рук……приходила пора – оживали в пару овины;кроме Спарты – кому на роду не любить Афины?В каботажном купании – радостней взмах весла;горизонт приземлён и трепещут в садах оливы…Мы упрямо идём на свидание с прошлым – в Фивы,сквозь извечные козни богов, коим несть числа.…настоящее кратко, покуда молчит оракул;на письме и на картах – чернильный узор каракуль,меч стирает о ножны зазубренные края.И, пока мы в пути, мы имеем в остатке – память,для кого та земля прорастает весной хлебами,и кому в полумраке свечою горит маяк…Июнь 45
Деду…беги скорей. Опять восход. Смотри же, —в косом луче, – лес коротко острижен,и воздух шевелится у земли.Фагот шмеля добавлен в духовыеоркестра лета. Мы еще живые,хоть и бледны, что крашеный говлит.…едва ли стоим лучшего подарка;природою воссозданная аркаиз хаоса позеленевших крон —подобна триумфальной, – заслужили…Но, к трепету в пульсирующей жиле, —неслышно приближается Харон.…обнимемся, пускай неозерцаемнаш крепкий жест – стучащими сердцами,и в завязи – пол-мира на мази;ты знаешь, брат, ведь я уже не помнюкак говорил – отстреливают ровню,как нас тобой свинец притормозит.…да Бог-то с ним! Блаженствуй в тишине ивоображай, кому теперь нужнеевсё наше зло, добро и суета;я счастлив, брат…И хочется поверить,что нам с тобой – распахивают двери,и – что бессмертна эта красота…2014—2017