Охота на ведьму

Глава 4

Витрина кафе светилась медово, как рана, и оттуда тянул запах свежего теста: корицы, масла, сахарной пудры. Ночной рынок рядом с набережной работал уже полночь – у прилавков шевелились продавцы с фонариками, продавали ламповые лампы, платки с ручной вышивкой и чай в термосах; люди тянули к себе тёплой рукой пакеты и телефонные экраны. За окнами улицы город казался ближе и мягче: лампы отражались в реке, неон начал таять в воде. Внутри кафе было тепло, и это тепло пощекотало ей ребра так, будто предложили руку помощи, которую можно было ухватить и без боязни уронить.

Кира стояла за стойкой с такой скоростью, будто ночь была её естественным временем суток: быстро, с улыбкой, без лишней драмы. Яркая челка, тату на пальце – крошечная веточка, – говорила о том, что она привыкла к заметным мимолётностям. Когда Марена вошла, Кира почти не моргнула, только подпрыгнула губами в приветствии, как будто встречала опоздавшего к столу друга.

– Чёрт, – прошептал Егор в кадр, едва Марена села у окна. – Народ, у меня тут исторический фрагмент в живом эфире. Ставьте лайки, но без фанатизма, слышите? Не трогайте её.

Егор держал телефон на штативе у стойки, его лицо в свете монитора было бледным, но не от страха, от возбуждения: человек, который нашёл дело жизни, пока никто не просил. В зале уже собралась горстка людей – кто‑то по делам, кто‑то ради любопытства. Камера Егора ловила их лица, ловила и Марену, которая сидела, как птица на чужом балконе, и поначалу не знала, куда деть руки.

Кира подала кружку с кофе; пар поднимался цепочкой и рубчикомрезал ночь. Марена взяла кружку обеими руками. Кофе был горьким, с тёмными пузырьками на краю; она попробовала и зажмурилась – напиток жёг не так, как огонь прошлого, но его тепло было понятным и устойчивым.

– Не много для начала, – посоветовала Кира и подмигнула Егору. – Если будешь стримить, минимум паузы. И пряжки тут у меня в шкафу, если захочешь переодеться.

Переодеться. Это слово звучало как странный ритуал, но не запугивающий – скорее, как возможность поменять кожу на лучше подходящую для улицы. Кира принесла толстую серую толстовку, джинсы и пару носков – «на случай», – сказала она, – «чтобы смотрелось не как костюм из фильма, а как человек». Марена сначала упрямо держала старую рубаху, будто та могла ещё рассказать, кто она, но затем смяло плечами и взяла одежду. Ткань была странно мягкая; запах современности – порошка и синтетики – слегка щекотал ноздри.

– Ты как? – спросил Алексей, появившись у дверей кафе в тёмной куртке. Ему было видно, что он держит дистанцию: не вмешиваться, но не отпускать. Его взгляд искал детали: камера, лица, двери. Он всегда выбирал место, откуда можно было видеть улицу и людей одновременно.

– Я помогаю, – ответила Кира легко. – У нас тут свободный уголок. Он тихо добавила: – Но мы не держим нарезку для мемов. Понимаешь?

Её слова не были проповедью, скорее – предупреждение. Её глаза бегали по монитору, где чат Егора успевал заполоняться эмодзи и советами: «Дайте ей теплую кофту», «Не показывайте адрес», «Парни, кто открыл карту – закройте». Люди хотели помогать, но помощь у них была вмонтирована в привычный механизм – лайк, репост, совет участника толпы.

Марена, накрывшая руки толстой тканью, попыталась впервые включить телефон. Кира показала, как провести пальцем, где искать приложение для блога, как написать коротко, а не ждать длинных слов. Всё это – камера, лайвы, хэштеги – было ей новым миром, но не чуждым: она видела в этом инструмент. Слова, выкладываемые ею, могли вернуть ей голос, но голос, который можно было бы контролировать.

Кира наклонилась, поправляя шнур на телефоне.

– Сначала профиль, – сказала она. – Никто не пишет «зовите меня Мареной из XVII века». Пиши коротко. Люди любят честность, но в маленьких порциях. И прячь геолокацию. Я дам вам гостевой вай‑фай, у меня знакомые в хостинге – закрытый туннель, но помни: чем больше ты расскажешь, тем легче тебя найдут.

Марена ткнула в экран, пальцы дрожали, как у человека, который впервые берёт в руки инструмент чужой эпохи. Ей потребовалась минутная пауза, чтобы решить, что писать. Её внутреннее сопротивление было и стыдом – что сказать людям, которые увидели только её рубашку и кровь – и желанием быть понятыми.

– Я попробую, – сказала она тихо. – Но слова у меня… другие.

Кира улыбнулась и поставила руку на плечо, как бы подтверждая договор.

– Скоро научишься обманывать алгоритмы. Немного иронии, немного фактов, немного тёплого. И не забудь фото. Люди любят лицо.

Егор переключил камеру ближе. Наверное, впервые за ночь Марена почувствовала, как это – быть показанной по собственному согласию. Её лицо было в мягком свете, и это светилё не спрашивал разрешения. Она взглянула в объектив, и изо рта вырвалось ровно то, что Кира подталкивала: простая правда, но в форме, которую современный интернет мог принять.

Марена вывела текст в поле заметки. Это выглядело почти как ритуал: жёстко выверенные слова вместо трав и свечей. Она набирала медленно, выбирая каждую букву, как когда раньше ставили знаки на свитках.

Она написала от первого лица. Тон получился легким, с явным зазывным элементом, но не фальшивым:

«Я не знаю, как здесь правильно говорить, но попробую. Меня зовут Марена. Я не актриса и не художница – я просто человек, который вдруг оказался в вашем времени. Могу ошибаться с телефонами и с кофе, но могу рассказать правду о том, что вижу. Спасибо тем, кто не кричит и не делает селфи. Пока что мне нужен просто угол и хлеб. Буду писать. P.S. кофе очень горячий, где вы покупаете такие вещи?»

Это был пост ровно в том стиле, который Кира предсказывала – немного шутки, немного откровения, немного просьбы. Её подпись – короткое имя и эмодзи: свеча – была одновременно смешной и несмешной деталью.

Егор, читая текст вслух в эфире, добавлял: – Да, ребята, подписывайтесь, это её первый пост. И давайте нормально: не гонитесь за адресом, кто приедет – держите себя в руках.

Комментарии посыпались как мелкий град: «подписался», «это так искренне», «поможем чем сможем», «осторожно, мамкины детективы уже копают». Кира показала Марене, как отмечать пост хэштегом и как отключать геолокацию. Марена послушно кивала; в её глазах иногда пробегали старые тени, но они не держали её так туго, как раньше.

Алексей стоял в углу, руки в карманах, и смотрел не на экран, а на дверь и на улицу за стеклом. Он понимал динамику: чем больше людей увидят, тем ниже шанс у них не наделать глупостей, но выше – шанс, что появятся те, кто почесал нос и сказал в нужной комнате: «Это наш интерес». Его пальцы проигрывали бессознательный ритм на бедре; он думал о протоколе, о том, как не допустить массового нарушения. Он подошёл ближе и сказал тихо, чтобы только ближайшие услышали:

– Слушайте, любая публикация – это и плюс, и минус. С одной стороны, мы можем контролировать историографию её нахождения, с другой – делимся сигналом. Если кто‑то приедет по адресу – это может превратиться в травлю или в ловушку. Пожалуйста, не давайте точных координат.

Егор моргнул, удерживая кадр, и прочитал часть чата вслух, где уже шли советы и ссылки. Чувство победы и ответственности в его голосе было заметно: он не просто хотел траффика, он действительно хотел помочь.

– Договорились, – согласился он. – Но люди хотят знать, где и когда. Они включаются, если есть интрига. Наша задача – держать границы.

Кира кивнула и, показав рукой на Марену, спросила:

– Хочешь, чтобы я сделала профиль привязанным к нашему кафе? Так будет проще с интернетом и безопасностью. Мы спрячем координаты и оставим сообщение: «Встречи – по записи». Это даст нам контроль.

Марена подумала секунду и заняла позицию: быть услышанной, но не пойманной. Это её новый выбор: выступать или исчезать. Она выбрала выступать.

– Да, – сказала она тихо. – Сделайте по‑простому.

Кира поморгала и уже в смартфоне подготовила почтовый ящик, пароль, закрытые настройки. Пара кликов, немного протоколов – и мир начал записывать её. Она попробовала новое слово: «подписывайтесь», и в нём было что‑то от приказа и от просьбы одновременно.

Пока в кафе плёлся живой эфир и люди обсуждали, как распределить помощь и поддержку, Алексей снова на миг посмотрел на улицу и заметил движение у противоположного бордюра – тёмную фигуру, выходящую из тени, и затем автомобиль: чёрный, фар в нём не было, как будто корпус тихо выпил свет. Машина остановилась в нескольких метрах от входа кафе. Внутри его сознания всё замерло на той секунде, когда его служебный инстинкт заметил возможную связь и начал выстраивать план.

Он негромко сказал:

– Кто‑то на улице. Чёрная машина. Двое вышло.

Слова просочились до Егорова микрофона с задержкой, но не ускользнули от чата. В сообщениях чуть в стороне появилась паника – и любопытство, как всегда, подбрасывало щепотку азарта.

Егор, машина и двое в штатском сразу оказались в эфире: камера его натянула окно, на котором тёмные силуэты двигались к автомобилю, и чат перекосило в просьбы: «Снимай», «Кто они?», «Наблюдение?». Марена почувствовала, как что‑то старое в ней отреагировало на чужую походку: в своей истории она читала шаги людей, которым не хотелось вмешиваться в дело слабых, но сейчас в её желудке опустилось иначе – страх и уважение одновременно.

Кира положила руку на её плечо почти машинально: поддержка, укрытие. Егор выключил звук в эфире, чтобы не нагнетать людей, но оставил картинку – и тот самый ход оказался распахнутым: миллионы взглядов – и одна неизвестная машина всего в нескольких шагах.

– Они в штатском, – пробормотал Алексей. – Следят.

Кира посмотрела в окно и забрала взгляд: у неё было то, что называется «сетевой нюх»: она понимала, как быстро интернет превращает факт в охоту. Её губы сжались.

– Пока не делайте резких движений, – сказала она. – Закройте эфир по местоположению. Не комментируйте, кто будет заходить и выходить.

Егор поджал губы, но его зрители уже начали стягиваться по сообщениям и фотографиям. Chat взрывался – и в этом взрыве, как в прорехе ночной тишины, появилась одна фраза, написанная холодно и чётко: «Мы знаем, где она». Комментарий не был анонимным только формально – аккаунт выглядел как собранный пул: подписи, серые аватары, тихий сарказм.

Камера Егора выхватила очередной кадр улицы – чёрную машину, теперь уже с двумя людьми, которые шли от неё. У них не было бейджей. Одеты были по‑деловому, в штатском, и движение их было скоординировано, как поход у рыбачьей сети: целеустремлённо и без лишних жестов.

Алексей вытащил телефон и набрал знакомому в закрытой линии. Его голос, когда он говорил, был коротким, как приказ: – Приёмник видит наблюдение на улице. Черная машина, двое в штатском. На связи.

В кафе на столе остались кружки с кофе, серые толстовки, телефонные экраны и чаты, в которых люди пытались понять, что именно начинается: спасение, травля или ловушка. Марена держала свою первую запись в блоге в уме, как записку. Она чувствовала, что дали ей слово – и теперь за этим словом следят не только её новые подписчики, но и те, кто умеет брать.

Она посмотрела на Егорa, на Киру, на Алексeя. Каждый из них был своим щитом: Егор – светом, который может злить и спасать одновременно; Кира – сетью, что умеет прятать; Алексей – линией, которая способна закрыть дверь. В глазах у Марены промелькнуло то, что бывает, когда принимаешь решение: тихий вызов и мягкая надежда.

Что она запишет следующей? Как много можно показать и как мало нужно сказать, чтобы не дать их схватить?

За окном, за стеклом, двое в штатском присели у машины, разговаривали коротко и смотрели в сторону входа кафе. В чате Егора комментарии уже перетекали в координаты и скрины. И в этот момент, как будто кто‑то нажал на тонкий ключ сети, пришло ещё одно сообщение, длиннее и холоднее первого: «Мы знаем, где она».

За стеклом люди в штатском поднялись и пошли к двери кафе.

Глава 5

– Они заходят, – прошептал Егор, и его голос в эфире треснул, как провод под дождём.

Камера в его руке дрожала. В чате били всполохи: эмодзи, просьбы спрятать координаты, кто‑то уже скинул карту с отмеченной витриной кафе. За стеклом крошечные тени приближались – двое в штатском, быстрые, без бейджей. Алексей стоял у двери, плечи напряжены, но лицо было ровное, как всегда: сначала увидел, потом думал.

Кира схватила пакет с оставшимися булочками, сунула его Марене в руки и шепнула:

– По мосту, через рынок. Подземный переход будет чище от людей.

Марена встала медленно. Её кожа горела изнутри, будто под рубахой снова разгорелась угольная спираль. Она посмотрела на ладони – старые линии разбегались, ещё тёмнее на кончиках пальцев. В глубине её мысли шевельнулась старая цена: каждое применение – след, каждая помеха – плата. И всё равно решение уже было принято.

– Я с вами, – сказал Алексей коротко. Он сделал шаг в сторону, чтобы закрыть проход тем, кто мог помешать. Никто из стражей кафе не знал, что он уже позвонил в свой канал и попросил небольшую поддержку – пару машин на соседней улице, немного громкой техники, чтобы прикрыть выход.

Спуск с площади через ночной рынок был ровным и тесным. Продавцы складывали одеяла, сворачивали светильники. Запах корицы смешался с машинным – бензином, нагретым металлом, и тем старым знакомым запахом серы, который Марена ощущала как фон, когда воздух становился тоньше. Под ноги попадали картонные коробки и пакеты; камеры над прилавками заметно вздрагивали, когда Марена проходила мимо.

Егор вёл эфир по привычке: кадр в кадр, лица, комментарии. Иногда он говорил вслух, предлагая зрителям маршруты отвлечения: отправьте людей на северный вход рынка, напишите там в чат, что кто‑то падает; снимайте, но не делитесь координатами. Это было ловкое сочетание надежды и манипуляции – он понимал, что его аудитория одновременно помощник и угроза.

– Слушайте, – шёпотом велел он, – кто рядом с рынком, станьте группой у киоска с зеленью. Загружайте фото, флешмоб, моргаем фонариками. Чем больше людей, тем дольше агенты будут думать.

Народ послушался. Через несколько минут на трансляции появились кадры: ставшие живой и шумной толпой лица, светящиеся телефоны, кто‑то записывал странное «перформанс‑помощь». Это сработало: двое в штатском сперва остановились, переглянулись, затем двинулись медленнее, чтобы проверить, не ловушка ли. Их машина стояла на несколько метров дальше, фарами во тьме, как чёрный глаз.

Но сеть – штука со своим характером. Кто‑то в чате, ради репутации или из тупой любопытности, скинул привязку парковки. В то же мгновение другой пользователь прислал фото, сделанное с балкона соседнего дома, с подписью: "они в черном уже у заднего входа". Координаты – в два клика. Нервная крошка информации рассыпалась по городу.

Агенты Лидии не ждали подсказок. Их машины двинули плотнее, два человека разделились и ушли параллельными маршрутами, пытаясь замкнуть кольцо. Один – к подземному переходу, другой – через мост. Они шли слаженно, без лишнего шума, с инструментами в сумках: датчики, которые улавливали нарушения электросети, сканеры для микроследов, крошечные устройства для взлома камер. Всё это было не театром – это была работа.

Марена и Кирa шли вместе, Алексей – немного позади и правее, Егор – с камерой и телефонным штативом у плеча, как флажок. Они заходили в узкий подземный переход, где стены были в плакатах, запах гари и плесени, эхо шагов. Внизу, у турникетов, звук поезда уже начинал приближаться – металлическое дыхание подземки.

– Быстро, – сказал Алексей. Он вытащил фонарик и, не сводя глаз с темных выходов, прошёл к турникетам первым. Его движения были точны: он знал, что первый турникет – место, где можно выиграть секунды. Маленькие задержки, созданные человеческим телом и грамотной речью, могли решить, уйдут они в толпу или попадут в ловушку.

В это время Егор продолжал в эфире: показывал, где толпа, где безопасные проходы, подталкивал волонтёров на пути отвлечения. Зрители скидывали фото, кто‑то подбегал к киоскам, создавая живой щит. Это работало как вал, который отводил часть поисковой силы. Но одновременно на большом расстоянии появлялись новые глаза: чаты пересылали ссылки, хештеги множились, и в какой‑то момент в эфире у Егора всплыли изображения от людей на мостах – «вид на вас сверху». Кто‑то уже поднимался по ступеням наблюдать.

Марена чувствовала, как пространство вокруг неё сжимается. Её шаги стали прерывистыми; холод будто поднимался от стен и оседал на коже. У магии были свои «счёты» – короткие и болезненные. Она присела на корточки у турникета, схватила его край ладонью и закрыла глаза. Слова, старые и сухие, всплыли в груди, как рыба к поверхности. Ей нужна была дыра во внимании электронного глаза; пара секунд, чтобы пройти.

Она не думала о последствиях, пока не почувствовала цену: сначала мир стал казаться размытым, как кадр с плохим соединением. Голоса растянулись, телефоны зашипели, лампы мигающе‑потухли. Турникеты глухо дернулись и замерли, их электронные замки дали фальшивую ошибку. На экране камеры Егора появилось рябь искажения – картинка расползлась, пиксели сделали паузу.

Но магия требовала платы. Марена упала на колени – не от усталости, а от зубчатой боли в ладонях. На коже вспыхнуло новое свечение: тонкие линии, которые выглядели как разрезы, расползались по запястью. Запах серы ударил прямо в нос. Кира опрокинулась к ней и с силой сжала руку, поддерживая. Егор снимал и одновременно кричал в эфир, чтобы люди держались подальше, но камера всё равно ловила близкие планы: капли пота, блёклое свечение линий

Пару секунд турникеты не работали. Это были те самые секунды, которые нужны были. Проход затянулся, толпа прошла скользя, и они – Марена, Кира и Алексей – вырвались за сетку, в первую подземную лавочку, где воздух был гуще от пара из канализационных решёток.

Агенты, которые подходили через другую сторону, застряли на лестнице. Один из них развернул планшет и крикнул в рацию: помеха на камерах в переходе. Наши датчики показывают аномалию. Сигнатура похожа на – и он замолчал, потому что в их сетке появилась метка, которую знали не все. Лидия любила слово «сигнатура». Это означало, что кто‑то с ней уже знаком.

– Они анализируют, – пробормотал Алексей. – Нас будут искать по следам. Магия не исчезает без следа.

– Я не хотела, – сказала Марена тихо, и в этой фразе не было оправдания, была только правда: страх повредить тем, кто рядом.

– Ты сделала то, что нужно было сделать, – ответил Алексей ровно. Он не говорил большего; слова тут были лишние. Его взгляд искал выход, план, хотя бы картинку следующего шага.

Они разошлись по линиям метро. Марена и Кира повернули налево, в сторону станции, Алексей – направо, чтобы прорваться к мосту и посмотреть, не замыкают ли его. Егор пошёл следом, держа камеру ровно на неё: ему нужен был кадр, но он всё больше чувствовал груз происходящего. В эфире шёл спор: кто‑то просил детальнее рассказать о её «симптомах», кто‑то сулил помощь, кто‑то уже отдал координаты полиции.

В поезде их ехало мало: поздняя смена, люди с усталыми лицами. По ряду сидений кто‑то засыпал с рюкзаком, водитель смотрел в зеркало, сигнал был слабый – на дальних станциях сеть иногда терялась. Марена села, положила руки на колени и держала дыхание ровно, как учат в молитвах: ровно и настойчиво.

Её магия не исчезала бесследно. Когда электричество в вагоне дернуло, лампы поморгали, и на потолке появилась тонкая черная линия, на мгновение похожая на узор. Один из пассажиров посмотрел вверх, потерялся в ней, но вскоре забыл. Егор в этот момент подмигнул в камеру и попытался переключиться на музыку, чтобы снизить градус паники в чате.

На мосту, на холодном ветру, задача усложнилась: внизу течёт река, а над ней – открытые пространства и камеры, висящие как глаза. Алексей увидел две машины, которые стремительно развернулись и заняли дугу у въезда на мост. Их цель – перекрыть выход на другой стороне.

– Стройся, – коротко сказал он, и в его голосе была та самая команда, которой не нужны были объяснения.

Марена поднялась, шагнула по перилам – не прямо, а вдоль них, как будто шла по канату. Ветер брался за одежду, и её волосы клочьями цеплялись за лицо. Она помнила мост из другого времени: старые перекладины, запах хвои и вой. Сейчас мост был современным – сталь и бетон – но под ней снова сжималось пространство. Она знала, что любые манёвры будут оставлять следы.

– Сейчас, – пробормотала она, и это было обещание себе и тем, кто рядом. Она снова использовала магию, но уже не в публичной схеме – коротко, строго и как нож. Лёгкое искажение в воздухе, как если бы пространство решило перевести шаг. Этот раз был дешевле по цене, но всё равно неприятен: у неё по коже прошёл холод, и на мостовой остался тонкий запах серы.

Камеры на мосту замигали, не показывая нескольких секунд. Это спасло их от немедленного визуального отслеживания. Но там, где глаза камер погасли, остались отпечатки – на асфальте тонкие черные узоры, мельчайшие прожилки, будто кто‑то царапал поверхность иглой. Агенты Лидии остановились и тут же начали собирать образцы: один включил набор для проб, другой – фотофиксацию на макросъемку.

– Это не обычный артефакт, – сказал один из них холодно. – Послеполучённая реакция на серу. Нужно лаборатория.

– Отправляйте образцы, – ответил тот, кто был явно старше. Его голос был голосом, который знает имя Лидии. – И трек на IP камер. И пусть кто‑нибудь закроет эфиры. Мы не дадим этому разойтись.

Тем временем на телефоне Егора снова всплыли сообщения. Чат уже был разорван на части: одни защищали, вторые шли на контакт, третьи просто наблюдали ради развлекательного элемента. И в тот самый момент его телефон зашипел особенным образом – не уведомлением чата, а коротким, холодным сообщением в мессенджере, который он держал для более «темных» связей.

Егор посмотрел на экран. Текст был краткий и сухой: "Аномалия зафиксирована. Координаты отправлены. Приготовьтесь." Сообщение не имело подписи, только система печати, которую могли использовать закрытые сети. Сердце Егора подпрыгнуло и в горле застрял вопрос: кто отправил? но ответ не пришёл.

В этот же миг Марена, остановившись у перил, подняла руку и увидела на предплечье новое пятно. Оно медленно расплывалось, будто лужица туши, но внутри него появлялся аккуратный рисунок – руна, которую она не могла сразу прочесть. Рядом Кира заметила и языком сказала ужасное простое слово:

– Смотри.

Знак на коже был холодным и тёмным, как печать. Он не болел, но как будто спросил: чья очередь теперь платить?

Егор поднял глаза от телефона. Его ладони дрожали. Сообщение было как команда, но вопрос был другой – для кого оно было предназначено? Для тех, кто шёл в чёрной машине? Для лаборатории Лидии? Или для кого‑то ещё, кто видел не только посты и лайвы, а то, что оставалось между кадрами.

Марена провела пальцем по руне. Она не знала ни имени, ни цели этого знака. Но она знала одно: это не конец. Это приглашение.

Кто‑то готовился. Но готовились они к чему – к защите или к захвату?

Егор смотрел на экран: сообщение не исчезало. Марена смотрела на ладонь: знак медленно проявлялся и пульсировал, как будто ждал ответа. Кто уже шёл к ним, подумала она, и голос в её голове не дал ответа.

Глава 6

На кухне съёмной квартиры пахло старым кофе и стиральным порошком, как будто кто‑то пытался отстирать ночь. Марена сидела на краю раскладного дивана в чужой толстовке, которую ей дал кто‑то из команды, и смотрела на ладони – там еще светились тонкие тёмные линии, как дорожки на карте. В окне виднелась неуклюжая вывеска кафе; за ней река – черная полоска, по которой стёкла офисов отбрасывали нерегулярный дискотечный свет. Она слушала город, в котором теперь приходилось жить: звук машин, далёкий лай собак, периодические вибрации от проходящего трамвая, и, как фон, постоянное жужжание сетей – не видимое, но ощутимое как тонкая дрожь в воздухе.