Порочные. Ты – мой запрет

Глава 6

Лэндон просыпается ближе к обеду. Голова трещит, словно внутри кто-то колотит молотком прямо по черепу. Глаза слипаются, в горле сухо настолько, что язык прилип к нёбу. Он чуть шевелится, морщится от резкого света, пробивающегося сквозь огромное панорамное окно, и поворачивается на бок, накрываясь одеялом с головой.

Где-то рядом, с назойливым жужжанием, звонит телефон. Рука вслепую шарит по тумбочке, сбивает какую-то пустую бутылку, и, наконец, натыкается на холодный металл. Он щурится, приподнимается на локте и смотрит на экран сквозь мутные глаза.

Ноа.

Лэндон сразу же резко садится на кровати. Обычно Ноа звонит, только если попал в неприятности и ему срочно нужна помощь. У Лэндона вдоль позвоночника пробегает холодная волна. Он смотрит на экран пару секунд, а потом вспоминает: сегодня они договаривались встретиться на баскетбольной площадке. Ничего страшного не случилось. Просто Ноа ждёт.

Лэндон с облегчением выдыхает, проводит рукой по лицу и отвечает на звонок. Коротко, без приветствия говорит хриплым голосом: «буду через двадцать минут».

Он быстро умывается, наспех брызгая в лицо холодной водой, чтобы хоть немного прийти в себя. Натягивает спортивные штаны и футболку, решая, что душ примет позже. По пути на кухню бросает взгляд на собаку – та уже сидит у миски и смотрит с укором. Лэндон спешно насыпает ей корм, извиняясь перед лохматым другом, что проспал и не покормил его вовремя. Опять понимает: без нанятого человека, выгуливающего Бруно, он бы просто не справился. Повар и персонал по уборке – это одно, но собака требует другого.

Пёс, виляя хвостом, тут же принимается есть, а Лэндон тем временем хватает ключи, телефон и бумажник. Вылетает из подъезда, надевает шлем и, не теряя ни секунды, запрыгивает на мотоцикл. Двигатель рычит, и он срывается с места.

Ноа сидит на бетонном бортике, привалившись к ограде и закинув голову назад, словно ловит последние минуты утреннего покоя. Кожа у него болезненно бледная, почти прозрачная, с синеватыми тенями под глазами. Щёки впалые, губы потрескались, но на лице всё равно блуждает весёлая, чуть безумная улыбка.

Он одет в растянутую серую майку, из-под которой торчит обнажённое плечо с выцветшей татуировкой. На коленях у него мяч, рядом валяется пустая бутылка из-под воды и смятая пачка сигарет. Он держит одну в зубах, и, заметив Лэндона, оживляется – как будто вся усталость сходит на нет.

– О, проснулся, – ухмыляется он. – Думал, ты вчера сдох где-нибудь у барной стойки.

Голос у него хрипловатый, как у человека, который часто смеётся, курит больше, чем говорит, и слишком долго игнорирует сигналы организма. Но в нём – всё та же ирония, лёгкость и дерзость, с которой Ноа держится за жизнь, как за последнюю сигарету.

– Пошёл ты, – бурчит Лэндон, бросая вещи на скамейку и выходя на бетон. – Ты вчера вообще не пришёл.

– А… – Ноа чешет висок, будто только сейчас вспомнил. – Прости, бро. Я… забылся.

– Забылся? – Лэндон сдавленно усмехается. – Я бухал там один, как идиот. Хотя собирался нормально повеселиться.

Ноа лениво пожимает плечами, не переставая улыбаться, хотя взгляд заторможенный.

– Я бы пришёл. Правда. Просто вечер как-то… поплыл. Ты же знаешь, как у меня бывает.

Лэндон не отвечает. К его сожалению, слишком хорошо знает друга.

Они начинают игру. Первое время Лэндон держится нормально – подаёт мяч, бросает, бегает по площадке. Но уже через десять минут начинает сдавать. Дышит всё тяжелее, движения становятся вялыми, ноги словно наливаются свинцом. Он останавливается, отходит в сторону и наклоняется, упираясь руками в колени. Грудь ходит ходуном, в горле пересохло.

Ноа смеётся:

– Серьёзно? Даже я после трёх дней без сна и пары дорожек держусь лучше. Что с тобой, старик?

– Может, ты так обдолбан и просто не чувствуешь, что тебе хреново, – огрызается Лэндон, вытирая лоб футболкой.

– По крайней мере, мне весело, – пожимает плечами друг.

Лэндон поднимает глаза и смотрит на него с раздражением. Вечно небритый, в рваных кроссовках, шутит, даже когда это неуместно. Весь в долгах, постоянно в чём-то подозреваемый. Просто ужасный образ жизни. С таким бы и общаться не стоило.

Они познакомились ещё в школе. Лэндон всегда держался в одиночку, потому что был диким и замкнутым ребёнком, из-за чего его часто доставали другие дети. Ноа же, наоборот, был общительным и никогда не боялся давать отпор. Но почему-то тоже предпочитал ни с кем не сближаться. Казалось, у них не было ничего общего.

Однажды на перемене кто-то из старших мальчишек – кажется, Брэдли или один из его дружков – вдруг посмотрел на него с прищуром и сказал громко, чтобы слышали все:

– А ты же сирота, да? Без матери. Только отец, да и тот вечно на работе. Прям как брошенный котёнок.

Лэндон замер. Горло пересохло, в голове застучало. Он хотел что-то сказать, возразить, соврать – хоть что-нибудь. Но не смог. Просто стоял и молчал, чувствуя, как внутри поднимается что-то жгучее. Слёзы подступили раньше, чем он успел сдержаться.

– О, он ещё и ревёт, – дразнили все вокруг.

Смех усилился. Кто-то толкнул его в плечо. Второй – в спину. Он пошатнулся, но не упал. Просто стоял, сжав кулаки, но даже не пытаясь убежать. Не мог. Ноги были как ватные. Хотелось провалиться сквозь землю.

И вдруг смех стих.

Беззащитный мальчик не сразу понял, почему. Только когда поднял глаза, увидел высокого, рыжего парня, который учился на три класса старше. Тот стоял рядом, молча глядя на происходящее, будто всё уже понял. Ни слова не сказал. Просто шагнул вперёд и внезапно ударил в лицо одного из тех, кто смеялся громче всех. Мальчишка упал на землю, зарыдав. Остальные растерялись. Никто не ожидал.

Ноа развернулся и ушёл, не бросив ни слова. Даже не посмотрел на Лэндона.

Тот, не дождавшись окончания учебного дня, сбежал с уроков и молча добрёл до дома. Руки дрожали. Он крутил в голове воспоминание, как на него смотрели.

Тем же вечером семилетний Лэндон рассказал отцу о случившемся, надеясь, что тот встанет на его сторону.      Филипп выслушал и лишь пожал плечами:

«Ты знаешь, чьи это дети? Их отцы – мои надёжные партнёры. Я не собираюсь портить с ними отношения из-за детских глупостей.»

И всё. Ни поддержки, ни защиты.

В тот вечер Лэндон сидел в своей комнате и смотрел в стену. Он ясно понял: никто не будет за него заступаться.

На следующий день он нашёл Ноа на школьной спортивной площадке. Подошёл неуверенно, глядя в землю.

– Спасибо… за вчера.

Тот кивнул, не задавая вопросов.

– Научи меня, – смущённо произнёс Лэндон. – Драться. Чтобы в следующий раз я сам мог врезать этим придуркам.

Ноа усмехнулся.

– Ладно. После школы, за спортзалом. Только не ной.

Так всё и началось. Сначала просто тренировки, после которых Лэндон еле стоял на ногах. А потом – настоящая дружба.

Ноа всегда был спокойным, собранным, сдержанным. Он легко учился, участвовал в школьных мероприятиях, с ним считались и учителя, и ученики. И, что удивительно, его уважали даже те, кого он когда-то ставил на место.

Поначалу Ноа часто вставал между маленьким другом и очередной глупой дракой, словно был его внутренним тормозом. Но со временем необходимость исчезла. Лэндон научился отвечать сам. Удары стали твёрже, реакция – быстрее. И всё чаще он сам лез в конфликты, без повода, просто потому что мог.

Учителя начали смотреть на него иначе. Слишком вспыльчивый, слишком наглый, с тяжёлым взглядом, которого боялись другие дети. Ноа несколько раз выручал – говорил администрации школы, что Лэндон не начинал, что виноват был другой. Обманывал, просто чтобы Филиппа в очередной раз не вызвали к директору. Чтобы вечером не состоялось очередной «воспитательной беседы», после которых иногда появлялись синяки.

Так было до тех пор, пока Ноа не закончил школу и не уехал. Университет в другой стране. Все поздравляли его, хвалили, гордились. А Лэндон молчал. Он не хотел отпускать. Ему оставалось ещё три года учебы, и перспектива пережить их без Ноа казалась пустой. Как будто с уездом друга из жизни вырезали что-то важное.

Но ждать пришлось недолго.

Спустя полтора года Ноа вернулся. Сказал, что бросил учёбу. Лэндон был так рад, что даже не спрашивал, что вдруг произошло. Он даже почувствовал то странное облегчение, когда рядом кто-то, кто помнит тебя другим. Лучше, чем ты есть сейчас.

Но что-то было не так. Сначала – мелочи. Опухшие глаза, вялость, нервный смех не к месту. Странные друзья, с которыми он исчезал. Поначалу Ноа отшучивался. Уходил от разговора, говорил, что всё под контролем. Что всё нормально.

А затем стал более раздражительным, забывчивым, мрачным. Исчезал на дни. Потом возвращался, будто ничего не случилось. Лэндон пытался поговорить – спокойно, без обвинений. Хотел понять, помочь. Но Ноа быстро менял тему.

Однажды, когда Лэндон обнаружил в комнате друга пакетик с белым содержимым, они поругались. Жёстко. Он чувства отчаяния, он сгоряча бросил, что не собирается вытаскивать из ямы того, кто сам туда лезет. Ноа в ответ обвинил, что Лэндон избалованный золотой мальчик, за которым всегда стояли деньги отца, и понятия не имеет, каково это – когда тебя изнутри жрёт то, о чём даже говорить нельзя.

Лэндон был в такой ярости, что не стал продолжать ссору и просто ушёл. А через несколько дней, когда был арестован за очередную пьяную драку, Ноа приехал забрать его из участка. Выйдя из камеры, Лэндон не сдержался и крепко обнял друга. Потому что, как ни странно, он скучал и только с ним чувствовал себя живым. Даже если друг давно перестал быть тем, кем был. Даже если всё катилось куда-то вниз.

И до сих пор он единственный, кто всегда остаётся рядом. Не исчезает, когда у Лэндона проблемы. Не притворяется. Не ведёт себя прилично ради денег. Высказывается прямо, может смеяться и издеваться над ним в лицо, отпускать тупые шутки. Всегда готов выслушать, дать возможность выговориться и поделиться болью, даже если другу необходимо просто посидеть и помолчать.

И от этого Лэндону становится только хуже. Он не может смотреть спокойно, как Ноа сам себя разрушает – зависимость, долги, бесконечные неприятности. Иногда Лэндон реально злится. Хочет просто заорать: «Хватит! Исчезни! Делай что хочешь, только подальше от меня!» Хочется вычеркнуть его из жизни и послать нахрен, чтобы не тянуть на себе чужие проблемы.

Но не может. Потому что, кроме него и собаки, у него больше никого нет. Все остальные – либо фальшивые, либо временные. А Ноа, как бы он себя ни вёл, всегда остаётся рядом.

После игры они валяются на скамейке у края площадки. Оба вспотевшие, мокрые, в грязных кроссовках. Лэндон откидывается назад, прикрывает глаза. Несколько минут просто лежит, слушая собственное тяжёлое дыхание.

На противоположной стороне площадки, под деревьями, на лавке сидят две девушки и пристально наблюдают за происходящим.

Лэндон молча стягивает с себя мокрую футболку, которая насквозь пропиталась потом, швыряет её рядом, проводит рукой по шее и плечам, стараясь хоть немного остыть. Выхватывает у Ноа из рук подкуренную сигарету и делает глубокую затяжку.

Ноа, не упуская момент, присвистывает.

– Ну всё, чувак, ты их только что разогрел, – фыркает он. – Они пялятся так, будто ты тут стриптиз устроил.

Но Лэндон даже не поворачивает головы в их сторону.

– Пусть смотрят, – бросает он устало, уставившись в пол и пиная носком кроссовка мелкие камешки. – Всё равно ничего не получат.

– До мерзости правильный, как всегда, – усмехается Ноа и тянется к бутылке воды.

– Знаешь, – вдруг говорит Лэндон, – мой отец бьёт жену.

Ноа поворачивает голову, смотрит на него.

– И? Ты, типа, только сейчас это понял?

Лэндон молчит. Сжимает пальцы в кулак. Он не знает, зачем решил сказать это. Просто вырвалось.

– Это вообще не твоё дело, – спокойно добавляет Ноа, делая глоток воды. – Он же и тебя когда-то бил.

– Это другое, – бурчит Лэндон. – Я не могу понять её. У меня не было выбора, а у неё есть. Она же не обязана это терпеть.

– Обязана, если хочет жить, не зная финансовых проблем, – усмехается Ноа. – Никто не держит её. Её выбор – это деньги. А ты, чувак, слишком в это лезешь.

Лэндон ничего не отвечает. Ноа прав, это не его дело. Но мысли обо всей этой ситуации всё равно не отпускают. Он просто сидит и молча наблюдает, как сигарета медленно тлеет между пальцев.

– Да хватит заморачиваться из-за этого дерьма, – резко переключается Ноа. – Пошли лучше развлечёмся. Найдём пару девчонок, но не этих, которые пялятся, они какие-то не симпатичные. Напьёмся, повеселимся, как нормальные люди. Серьёзно, тебе срочно надо кого-то трахнуть и выпустить пар.

Он вытягивает руку и показывает предплечье, забитое под ноль. Татуировка на татуировке, и всё – женские имена. Разного размера, разного шрифта. Кто-то перечёркнут. Кто-то – с сердечком. Полный бардак.

– Вся моя личная коллекция, – гордо демонстрирует Ноа. – Все, кого я поимел. Некоторых даже дважды. Вечно в хорошем настроении, потому что много трахаюсь.

Лэндон смотрит на его руку и только качает головой.

– Ты вечно на весле из-за дури. А ещё ты идиот, – с упрёком хмурится он. – Я бы никогда не стал набивать имена девушек. Тем более тех, с кем просто перепихнулся в грязном сортире притона один раз.

В отличие от Ноа, на теле Лэндона нет ни одной татуировки. В подростковом возрасте он подумывал сделать пару – чтобы выглядеть круче, как тогда казалось. Но жизнь быстро показала, что настоящие метки образуются не на коже. Следы на теле – пустяк, в сравнении с теми шрамами, что остаются на сердце. Вот где скрыта настоящая история.

– Ну ты и зануда, – фыркает Ноа. – У тебя хоть что-то весёлое в жизни происходит?

– Нет, – отвечает Лэндон и встаёт. – И ты, своими тупыми советами и рассуждениями нихрена не помогаешь.

Глава 7

Вивиан сидит за столом на открытой террасе элитного загородного гольф-клуба. Вокруг – ухоженный ландшафт, ровные зелёные поля, фонтаны и искусственные холмы, за которыми прячется уединённость, словно клуб создан для тех, кто не терпит чужих взглядов.

За столом с ней – жёны деловых партнёров Филиппа. Женщины, у которых всё идеально – от отбеленных зубов до «подчищенной» биографии. Они ведут беседы так, будто заранее отрепетировали каждую фразу перед зеркалом. Смех у них звонкий, но пустой, как бокалы из-под просекко, которые они лениво поднимают, делая мелкие глотки и тут же ставя обратно.

Наращенные ногти лязгают по стеклянной поверхности стола, пока одна рассказывает о шопинг-туре заграницей, другая – о коуче по личностному росту, который «буквально изменил её мышление», а третья жалуется, как тяжело ей определиться, на какой остров полететь отдыхать в следующем месяце.

Темы одни и те же: гардероб, диеты, интерьеры. Никто ни о чём настоящем не говорит. Все только соревнуются, кто гламурнее страдает.

Вивиан кивает в нужные моменты, натянуто улыбается, делает вид, что слушает. Но в голове всё звучит, как белый шум. Ей чуждо всё это. Фальшивые улыбки, игры в статус, бесконечное перетягивание внимания на себя.

Она сидит, будто по ошибке попала в чужой спектакль и не знает своей роли.

Где-то вдалеке, на гладко подстриженном газоне, одна за одной клацают клюшки. Кто-то из присутствующих мужчин пытается изобразить интерес к гольфу. Кто-то – к чужим жёнам. Или официанткам, как её муж.

– Ты сегодня молчаливая, – замечает Кристина, единственная здесь, с кем Вивиан может вести беседы без отвращения. Она протягивает ей бокал шампанского. – Мы тут уже поспорили, нет ли у тебя какой-то личной тайны, которую ты от нас скрываешь.

– Приятно быть загадочной и привлекать к себе ваше внимание, – отвечает Вивиан, улыбаясь одними губами и делая глоток прохладного напитка.

Время от времени Вивиан бросает взгляд на Филиппа. Он стоит у барной стойки, развязно оперевшись локтем о мрамор, наклоняется к молодой официантке и что-то шепчет ей на ухо. Та заливается звонким наигранным смехом. Приторным, как дешёвое игристое.

А затем Вивиан видит, как он бесцеремонно шлёпает её по заднице – нагло, демонстративно, будто проверяет товар. Девушка лишь хихикает, даже не смутившись.

Вивиан замирает. Внутри нарастает неприятное ощущение. Мелкая, но ощутимая дрожь пробегает по всему телу. Не ревность, гораздо хуже. Унижение. Он делает это при всех. Как будто Вивиан тут нет. Как будто она – просто мебель в его красивой жизни, не более.

И в этот момент ей хочется кричать. Или исчезнуть. Она резко встаёт и уходит, не глядя ни на кого.

В уборной всё сияет – белоснежный мрамор, мягкий свет, зеркала в рамах цвета золота. Полотенца аккуратно сложены в рулончики, мыло пахнет как интерьер люксового бутика – смесь лаванды, каких-то ягод и денег.

Она подходит к зеркалу и смотрит на своё отражение. Макияж безупречен, волосы лежат идеально, белое облегающее платье миди подчёркивает фигуру так, словно было сшито лично для неё. Но всё это не имеет никакого значения, потому что в глазах – пустота.

Перед ней стоит женщина, которая не понимает, почему её не хотят. Почему Филипп на неё не смотрит и даже не замечает? Почему вечно оказывает знаки внимания другим? Что с ней не так? Почему она – вся такая молодая, красивая, ухоженная – вызывает у собственного мужа лишь равнодушие? Или, хуже того, презрение.

Зеркало не даёт ответа.

Может, дело не в ней. Может, проблема в самом мире – холодном, глянцевом, нарочито безупречном, как эти золотые краны и стерильный мрамор, в котором нет ни тепла, ни настоящей жизни. Может, она просто одна из немногих, кто ещё умеет чувствовать. Кто не разучился страдать, бояться, ждать, надеяться.

А в мире, где эмоции считают слабостью, а искренность – изъяном, за который платят болью и унижением, это уже не черта характера. Это ошибка. И таких ошибок здесь не прощают.

Вивиан продолжает стоять перед зеркалом, и через несколько долгих секунд в её глазах появляется знакомый блеск, но не от слёз, а от решительности. Чувства уходят вглубь, а на поверхности не остаётся ничего, кроме безупречной маски.

Она поправляет прядь волос, разглаживает складки на платье и немного крутится перед зеркалом, рассматривая себя. Всё. Хватит. Ни один человек в этом прогнившем обществе не достоин знать, что на самом деле творится у неё на душе.

Когда она возвращается на террасу, женщины всё так же смеются, но теперь смотрят на неё иначе. Они все явно заметили сцену у барной стойки. И теперь ждут представления от Вивиан, чтобы потом ещё долгое время обсуждать это на светских приёмах. Ведь вся их жизнь – пустой трёп и сплетни друг о друге.

– Всё хорошо, Вивиан? – спрашивает одна из них, с милой, змеиной улыбкой. – Ты выглядишь… напряжённой. Или просто… приревновала?

– Это было мило, правда. Ты так покраснела, как влюблённый подросток, – вставляет другая. – А Филипп так… однозначно проявлял к той официантке знаки внимания.

Они хихикают, прикрываясь бокалами. Смотрят на Вивиан, как на свергнутую королеву, словно только и ждали, когда же она оступится и даст им повод для издёвок.

Но Вивиан лишь спокойно опускается на стул, скрещивает ноги и смотрит на них так, будто рассматривает не женщин, а омерзительную грязь, прилипшую к дорогим туфлям.

– Вы так уверенно переходите границы, пытаясь меня задеть, – говорит она холодно. – А ведь знаете, чьей женой я являюсь. Или уже забыли?

Смех тут же исчезает и за столом наступает тишина.

– Если у кого-то из вас появится непреодолимое желание обсуждать мою семью, я бы посоветовала для начала обсудить собственную. И подумать – одобрят ли мужья вашей дерзости, если на них вдруг нацелится Филипп.

Одна из женщин начинает притворно кашлять. Другая краснеет. Третья делает вид, что смотрит в сторону.

Кристина, сидящая рядом, тихо кладёт руку ей на запястье.

– Вивиан, хватит. Не опускайся до их уровня.

Но Вивиан молчит. Не отвечает. Продолжает пронзать холодным взглядом всех за столом. А затем откидывается назад и берёт бокал. Делает победный глоток шампанского, и вдруг с ужасом осознаёт – она только что угрожала. Статусом. Властью. Мужем. Вела себя так, как ведут себя все они – те, кого она терпеть не может.

Она, сама того не заметив, стала частью этого мира. И ей это не нравится.

Пить за победу больше не хочется…

Когда встреча подходит к концу, все начинают выдвигаться в сторону парковки к своим машинам. Кто-то продолжает обсуждать бизнес, кто-то неторопливо и уже слегка пошатываясь идёт с бокалом в руке, будто это продолжение светского спектакля, а не конец унылой сцены.

Дойдя до парковки, каждая из женщин решает напоследок блеснуть своей наигранной любезностью. Они одна за другой подходят к Вивиан. На их лицах играют выученные улыбки. Каждая целует её в щёку с тем самым лицемерным «дорогая», которое бьёт по ушам своей фальшью.

Вивиан не отвечает и даже не пытается скрыть отвращение. Не улыбается, просто стоит, мечтая поскорее отсюда убраться.

Как только на подъездной дороге появляется их машина, она, не оборачиваясь, ускользает от всех этих женщин, как от назойливых противных насекомых. Водитель без слов открывает ей дверь, и она быстро садится внутрь. В салоне царит гробовая тишина. Вивиан сидит, наслаждаясь покоем, в ожидании Филиппа.

Наконец дверь машины открывается, и Филипп садится внутрь. Он не смотрит на жену. Не говорит ни слова. Не кидает на неё ни одного взгляда. Как будто её тут вовсе нет. Как будто рядом – пустое место.

– Едем домой, – бросает он водителю, даже не повернув головы.

Машина трогается с места, а Вивиан остаётся сидеть в той же позе, как часть интерьера. В желудке скручивает от этого привычного, но всё равно невыносимого равнодушия.

Вивиан долго молчит по пути домой, смотрит в окно, пытаясь убежать мыслями от происходящего. Но с каждой секундой злость и боль внутри только нарастают. В какой-то момент она больше не может сдерживаться.

– Ты флиртовал с другой у меня на глазах, – произносит каждое слово чётко, но голос предательски дрожит. – Это… унизительно. Это обидно.

Филипп фыркает. Но наконец-то обращает на неё внимание. Смотрит тем самым холодным взглядом, от которого по телу Вивиан пробегает неприятная дрожь. Ей на мгновение кажется, что зря она ему это сказала. Лучше бы он и дальше её игнорировал, чем смотрел так.

– Обижаться – это для глупых, никчёмных слабаков, Вивиан, – говорит он лениво. – В мире, где управляют такие, как я, жёны терпят. А мужья берут то, что хотят. Это нормально. И так будет всегда.

Она вздрагивает и поворачивается к нему всем телом, не веря своим ушам.

– То есть… ты даже не пытаешься это скрыть или оправдаться? Ты что, разлюбил меня?

– А зачем оправдываться? – он пожимает плечами. – Я женился на тебе, потому что ты молода и красива. Вот и всё. Любовь тут ни при чём и не строй иллюзий. Через пару лет, когда ты станешь старше и у тебя появятся морщинки, я, если захочу, просто найду новую молодую жену. Так всё устроено. Бизнес. Инвестиции. Выгода.