7 страшных историй на ночь

Не читай чужие жизни

Телефон завибрировал в кармане, настойчиво выдергивая Тимофея из тишины девятнадцатого века. Он достал телефон, поморщился и сбросил вызов. Это Стас, с очередным предложением окунуться в ревущий хаос пятничного вечера. Но Тимофей предпочитал тишину. Здесь, в городском архиве, он был не в вакууме, а в эпицентре тысяч застывших историй. И это было куда интереснее любого бара.

Ему было двадцать восемь, и он был безнадежно несовременен. Его мир пах древесной пылью, а не модным парфюмом. Он не листал ленту новостей, он листал метрические книги. И находил в этом странное удовольствие. Тимофей не просто работал в архиве, он в нем растворялся. В последнее время он часто ловил себя на мысли, что додумывает судьбы людей, чьи дела попадали ему в руки, и его выдумки казались ему куда реальнее собственной жизни.

– Тимофей, прими коробки, – пробасил из дверного проема Семен Аркадьевич, директор архива. – Из купеческого особняка на Речной. Последнее, что успели вывезти перед сносом.

Обычно такие поступления состояли из скучных хозяйственных книг, долговых расписок и пачек пожелтевших счетов. Но именно в этом и заключалась прелесть его работы – в возможности найти жемчужину в горе мусора.

Рутина. Приятная, медитативная рутина. Тимофей с энтузиазмом подкатил тележку к убитым временем картонным коробкам, перетянутым трухлявой бечевкой.

Он снова вытащил телефон. Десять пропущенных от Стаса и одно сообщение от Лены: «Ты где пропал? Перезвони». Он быстро набрал ответ: «В завале. Люблю. Вечером буду». Лена была его единственной прочной нитью, связывающей с реальностью. Иногда ему казалось, что и она – аномалия в его упорядоченном мире, слишком живая, слишком яркая, слишком красивая.

Разбирая очередную папку с бланками, его пальцы наткнулись на что-то твердое. Небольшой деревянный ящичек. Замок был сломан. Внутри, на подкладке из жесткого бархата тускло поблескивали пара запонок и орден. А под ними – толстый дневник и фотография в скромной серебряной рамке.

Тимофей взял фотографию в руки. С выцветшего картона на него смотрел молодой человек, на вид его ровесник. Строгий костюм-тройка, туго повязанный галстук, гладко зачесанные темные волосы. Он смотрел в свое собственное лицо.

Это было не просто сходство и не игра воображения. Та же линия скул, тот же упрямый изгиб губ, тот же легкий наклон головы. Даже небольшой шрам над правой бровью был на своем месте. Тимофей поднес фотографию к окну, вглядываясь в детали при дневном свете. Сходство было абсолютным. Словно кто-то взял его собственное изображение и состарил его с помощью фильтров, наложив на него отпечаток другой эпохи.

«Так, спокойно», – приказал он себе, переводя дыхание. – «Должно быть логичное объяснение. Прапрадед. Дальний родственник, о котором никто не говорил».

Мысль о родственнике немного успокоила и одновременно разожгла профессиональное любопытство. Он с трепетом открыл дневник. На форзаце – аккуратный почерк: «Адриан Лисневский. Дневник моей жизни. 1913 годъ».

Фамилия была незнакомой. Значит, не родственник. Тем интереснее.

Первые же страницы заставили Тимофея улыбнуться. Адриан описывал свой первый день в этом самом архиве. С той же страстью, с той же нежностью.

«Какое странное чувство, – писал Адриан, – держать в руках то, что было последней надеждой человека на бессмертие. И понимать, что эту надежду не оправдал никто, кроме меня, случайного читателя спустя десятилетия».

«Собрат по оружию», – хмыкнул Тимофей. Ему нравился этот Адриан.

Но настоящее удивление ждало его впереди. Адриан упоминал о своем главном увлечении: он коллекционировал старинные открытки с видами их города.

У Тимофея перехватило дыхание. Он медленно повернул голову. На краю его рабочего стола лежал альбом с точно такой же коллекцией. Его главное хобби.

«Да быть не может…» – прошептал он.

Тимофей подошел к своему столу, открыл альбом, потом снова заглянул в дневник. Адриан описывал редкую открытку с видом на разрушенную колокольню. У Тимофея по спине пробежали мурашки. Эта открытка была жемчужиной его собственной коллекции.

Страх? Нет. Скорее, восторг. Пьянящий восторг исследователя, наткнувшегося на нечто необъяснимое.

Он продолжил читать с удвоенным вниманием. Теперь это была не просто работа. Это была игра. Игра с судьбой и временем. Тимофей решил проверить еще кое-что.

«Утро немыслимо без чашки крепчайшего черного чая с лимоном, – писал Адриан. – Только он прогоняет утреннюю хандру».

Тимофей посмотрел на свою кружку с давно остывшим американо. Усмехнулся. Встал и прошел в небольшую комнатку для персонала. Нашел в шкафчике пачку чая, отрезал дольку лимона из общего холодильника. Залил кипятком. Аромат наполнил комнату. Он вернулся за стол, сделал глоток. Терпко, горячо, ароматно.

«А ведь и правда неплохо, Адриан», – мысленно обратился он к своему двойнику. – «Что там у нас дальше по сценарию?»

Тимофей читал до самых сумерек, когда длинные тени от стеллажей превратили архив в таинственный лабиринт. Он узнал, что они с Адрианом родились в один день с разницей в сто лет. Что оба не выносили овсяную кашу и в детстве мечтали стать археологами.

Когда за окном окончательно стемнело, Тимофей закрыл дневник. Тишина архива больше не казалась ему просто тишиной. Она была наполнена ожиданием. Он смотрел на свое отражение в темном оконном стекле, за которым, казалось, стоял его двойник, и чувствовал не страх, а пьянящий азарт первооткрывателя.

У него в руках была карта чужой жизни, которая до странного походила на его собственную. И ему не терпелось узнать, куда она его приведет.

Игра только начиналась.

Следующее утро Тимофей встретил с нетерпением, которое не испытывал со времен детского ожидания Нового года. Он пришел в архив на час раньше, заварил себе крепкого чая с лимоном, как делал Адриан, и открыл дневник. Игра продолжалась.

Первые несколько страниц были наполнены знакомыми, почти родными мыслями: сетования на бюрократию, радость от удачной систематизации запутанного фонда, описание осеннего дождя за окном архива. Тимофей читал и усмехался, чувствуя невероятную связь с этим человеком из прошлого. Тимофей не просто читал – он видел, он проживал каждую строчку. Иногда, моргнув, он замечал на полях странные пометки, похожие на формулы или расчеты, но тут же одергивал себя – показалось. Разум цеплялся за историю архивариуса, и любые несостыковки ум отметал как досадную помеху.

А потом появилось имя.

«Сегодня на балу у градоначальника я встретил ее. Елена. Мне кажется, я всю жизнь ждал именно этого имени».

Тимофей перестал читать и задумался. Лена. Его Лена. Ну что ж, имя довольно распространенное. Просто еще одно забавное совпадение в копилку. Он попытался сохранить ироничный настрой, но почувствовал, как по спине пробежал первый, едва заметный холодок.

Он перевернул страницу. Адриан описывал ее и с каждым словом удивление Тимофея росло.

«…у нее волосы цвета воронова крыла, а глаза – как два темных омута, в которых хочется утонуть. И эта родинка на левой щеке… я, кажется, сошел с ума, но я не мог отвести от нее взгляд».

Дневник в руках Тимофея вдруг стал невыносимо тяжелым. Он закрыл глаза, и перед ним тут же возник образ его Лены. Ее крашеные черные волосы, ее темно-карие, почти черные глаза. И та самая родинка, которую он так любил целовать.

«Нет. Хватит», – приказал он себе. – «Это просто типаж. Мало ли темноволосых девушек с родинками? Хватит искать совпадения там, где их нет».

Но игра перестала быть веселой. Азарт сменился тревожным, сосущим чувством под ложечкой.

Вечером он сидел с Леной в их любимом кафе. Он пытался быть собой, шутить, слушать ее рассказы о работе, но его взгляд постоянно возвращался к родинке на ее щеке. Он смотрел на нее и видел не свою девушку, а строки из столетнего дневника.

– Тим, ты сегодня странный, – Лена наклонилась к нему через стол и коснулась его руки. – Молчишь, смотришь так… пристально. Что-то случилось?

– Прости, – он вздрогнул, возвращаясь в реальность. – Просто… задумался. Устал, наверное.

– Точно все в порядке?

– Да, конечно, – он заставил себя улыбнуться. – Просто любуюсь тобой. Я тебе говорил, что без ума от твоей родинки?

Лена рассмеялась.

– Говорил. Примерно раз тысяч. Но можешь сказать еще раз, мне нравится.

Ее смех, который он так любил, почему-то не радовал. Ему казалось, что он подслушивает чужой разговор. Проживает чужой момент.

Той ночью Тимофей не мог уснуть. Он снова и снова открывал дневник, словно пытаясь найти в нем опровержение. И нашел то, что окончательно выбило почву у него из-под ног. Адриан описывал их первую серьезную ссору с Еленой. И то, как она оставила ему примирительную записку, которую он в отчаянии спрятал в томике Бодлера «Цветы зла». На 38-й странице.

Тимофей встал с кровати и, как лунатик, пошел к книжному шкафу. Его собственный «Бодлер», старое дедовское издание, стоял на второй полке. Он смотрел на потрепанный корешок, и тот казался ему дверью в безумие.

«Не открывай», – кричал внутренний голос. – «Не надо. Это последняя черта. Просто поставь на место и забудь все это как дурной сон».

Но он не мог. Он должен был знать.

Его руки дрожали, когда он доставал книгу. Пальцы одеревенели, отказываясь слушаться. Тимофей с трудом открыл сборник на нужной странице.

И увидел его.

Между строк лежал сложенный вчетверо листок из блокнота.

Он не помнил, как осел на пол. Он просто сидел на ковре, держал в руках этот клочок бумаги и не решался его развернуть. Он отчаянно цеплялся за последнюю надежду, что это просто закладка. Старая, забытая кем-то закладка.

Наконец, сделав судорожный вдох, он развернул листок.

Знакомый, чуть наклоненный влево почерк Лены.

«Дурачок. Я все равно тебя люблю. Жду звонка».

– Не может быть. Нет, это не реально, – бормотал Тимофей в пустоту.

Стены комнаты, ночной город за окном, само его тело – все сейчас казалось декорацией. Тимофей сидел в оглушающей тишине, и единственным звуком был бешеный стук его собственного сердца.

Он осторожно положил записку на пол рядом с раскрытым дневником. Два артефакта из разных веков, доказывающие одну, чудовищную истину.

Игра закончилась.

Тимофей поднял дневник. Теперь он смотрел на него не как на исторический документ, а как на сценарий. Сценарий его собственной жизни, написанный кем-то задолго до его рождения. И он с холодным ужасом перевернул страницу, чтобы прочесть, какой акт этой трагикомедии будет следующим. Что его ждет в будущем.

Страх – мощный мотиватор. Пройдя стадию шока и оцепенения, Тимофей почувствовал, как внутри зарождается холодная, колючая ярость. Ярость на свою беспомощность, на этот дьявольский сценарий, в который его вписали без его согласия.

Он вцепился в дневник. Теперь он читал его не по порядку, а лихорадочно просматривал, ища ключевые точки, «мины», заложенные на его пути. И на одной из страниц Тимофей нашел первую.

«Сегодняшний день стал началом конца, – с горечью писал Адриан. – Из-за моей непростительной оплошности был утерян важный вексель из личного архива купца Солодовникова. Скандал ужасный. Директор рвет и мечет. Моя репутация уничтожена».

Тимофей проверил дату. Затем открыл свой рабочий график. Ровно через две недели ему должны были передать на обработку частный архив мецената Воронцова – дело такой же важности и ответственности.

– Нет, – прошептал он в тишине архива. – Этого не будет.

Он не повторит ошибку своего двойника. Адриан был просто небрежен. А он, Тимофей, будет одержим порядком.

Следующие две недели он готовился к битве. Тимофей разработал целую систему безопасности, которая казалась его коллегам откровенной паранойей.

– Тим, ты чего так носишься с этим Воронцовым? – спросила его пожилая коллега Мария Сергеевна. – Мы сто раз такие архивы принимали.

– Здесь нужен особый подход, – уклончиво отвечал он.

Он создал тройную систему учета. Каждый полученный документ он немедленно сканировал. Цифровую копию сохранял на рабочий сервер и дублировал в личное облачное хранилище. А оригинал не оставлял на стеллажах, а запирал в главном сейфе архивного хранилища. Он был уверен, что предусмотрел все.

В день передачи архива Тимофей лично принял каждую папку, сверил с описью. Вечером, запирая массивную дверь сейфа, он почувствовал огромное облегчение. Он сделал это. Он обманул судьбу. Впервые за последние дни он смог спокойно выдохнуть.

На следующее утро Тимофей пришел на работу с чувством победителя. Но его эйфория длилась недолго. В дверях его встретил хмурый Семен Аркадьевич.

– Тимофей, срочно ко мне.

В кабинете директора кроме начальства, сидели двое в строгих костюмах – наследники мецената Воронцова.

– Ночью в подвальном помещении прорвало трубу отопления, – без предисловий начал директор, глядя на Тимофея тяжелым взглядом. – Затопило серверную. Все данные, что хранились на жестких дисках, уничтожены.

У Тимофея похолодело внутри, но он сохранял самообладание. У него же есть облако!

– А из-за скачка напряжения во время аварии, – продолжил директор, – сгорела вся проводка в твоем кабинете. Компьютер восстановлению не подлежит.

– Но оригиналы! – выпалил Тимофей. – Оригиналы в целости! Они в главном сейфе!

– В этом-то и проблема, – вмешался один из наследников. – Ваш директор сообщил нам о ваших «особых» мерах предосторожности. Из-за этого форс-мажора доступ к архиву и начало работы с ним откладывается на неопределенный срок. Нам документы нужны были срочно. Мы крайне недовольны.

Тимофей стоял как громом пораженный. Он не потерял ни одного листа. Он сберег все до единой бумажки. Но результат был тот же, что и у Адриана – скандал, гнев влиятельных людей и подорванная репутация.

– Ты, конечно, хотел как лучше, – подытожил директор, когда наследники ушли. – Но нельзя складывать все яйца в одну корзину, Тимофей. Получишь строгий выговор. Иди.

Он вышел из кабинета, и ноги его едва держали. Судьба не просто повторила сценарий. Она посмеялась над ним. Она показала ему, что путей к одному и тому же финалу может быть множество, и все его попытки сопротивляться – лишь суета.

Он сидел за своим столом в обесточенном кабинете. Зазвонил телефон. Стас.

– Ну что, герой-архивариус, как дела?

– Нормально, – глухо ответил Тимофей.

– Чего голос то такой? Че случилось?

– Да так… Рабочие моменты. Потоп, сбой сервера. Эх, не везет просто.

– Да ладно, чувак, дерьмо случается. Это ж форс-мажор! Не парься. Пойдем вечером пивка выпьем?

– Не могу. Дел много.

Он повесил трубку. Форс-мажор. Если бы Стас только знал.

Тимофей посмотрел на дневник Адриана, лежавший на столе. Он проиграл первый бой. Он пытался противопоставить хаосу судьбы свой идеальный порядок, но хаос лишь нашел другую лазейку.

Он просидел в своем обесточенном кабинете до глубокого вечера, пока архив не опустел. С плохими мыслями он сгреб дневник в рюкзак и уходя закрыл дверь. Тимофей медленно побрел домой.

Вернувшись домой, он бросил ключи на полку и прошел прямо к столу. Положил дневник на стол. Своего враг. Свое проклятие. Он рывком открыл его, лихорадочно листая страницы, пропуская уже пройденные этапы – работу, увлечения, Бодлера. Ему нужно было знать, какой удар будет следующим.

И он нашел.

«Ревность – это яд, который я сам влил себе в вены, – писал Адриан дрожащим почерком. – Глупая анонимная записка… Всего несколько слов о неверности Елены, и я позволил этому червю сомнения сожрать все, что у нас было. Я устроил ей допрос. Я кричал. Я видел ужас и обиду в ее глазах. Я сам все разрушил».

Тимофей захлопнул дневник с такой силой, что пыль взметнулась над столом.

– Анонимка? – прошипел он в тишину комнаты, глядя на фотографию Адриана, стоявшую рядом. – Это твой следующий ход? Дешевый театральный реквизит? Ты думаешь, это сработает со мной?

Он вскочил, начал мерить шагами комнату. Его движения были резкими, рваными.

– Ты решил, что после потопа и сгоревшего сервера я сломаюсь? Что я, как и ты, послушно проглочу эту наживку? – он схватил фотографию со стола, поднес ее к самому лицу. – Ты хочешь, чтобы я начал подозревать Лену? Искать в ее телефоне, устраивать сцены? Чтобы я сам, своими руками, втоптал в грязь единственное, что у меня осталось?

Он зло рассмеялся.

– Не дождешься. Я не буду играть в твою игру про ревность. Я сделаю наоборот. Я выстрою такую крепость из доверия и любви, что твоя паршивая записка, даже если она появится, отскочит от нее, как горох от стены! Я буду идеальным. Я стану таким идеальным парнем, что у Лены даже мысли не возникнет, что я могу в ней сомневаться. Я задушу твой сценарий в объятиях!

Тимофей поставил фотографию на место с такой силой, что стекло в рамке треснуло.

– Этот раунд будет за мной, Адриан, – процедил он сквозь зубы. – Я спасу свою любовь. Даже если для этого мне придется ее запереть в золотой клетке. Слышишь меня, Адриан?

И он начал действовать. Следующим бастионом, который он должен был удержать, были его отношения с Леной. Он не просто предотвратит ссору. Он создаст идеальные отношения.

Тимофей окружил Лену тотальной, почти удушающей заботой. Он дарил ей цветы без повода, устраивал романтические ужины, говорил, как сильно ее любит и как безгранично ей верит. Он хотел создать вокруг их отношений непробиваемую броню. Но его поведение было слишком нарочитым, слишком напряженным. В каждом его жесте сквозила не любовь, а отчаянная оборона. Лена, сначала радовавшаяся таким переменам, со временем стала чувствовать подвох.

– Тим, что происходит? – спросила она однажды вечером. – Ты ведешь себя так странно последнее время.

– Почему странно? – удивился Тимофей.

– Будто боишься меня потерять. Или будто ты в чем-то виноват.

Его показное доверие обернулось своей противоположностью. Лена начала подозревать, что он что-то скрывает, что его идеальное поведение – это лишь способ загладить какую-то вину. Она стала более замкнутой, начала проверять его телефон, когда он был в душе. Их идеальные отношения начали давать трещину.

Апогеем стал вечер, когда они были приглашены на день рождения к общему другу. Лена много смеялась и танцевала с одним из гостей, старым университетским приятелем. Тимофей, помня об ошибке Адриана, изо всех сил играл роль уверенного в себе партнера. Он улыбался, поддерживал разговор, но внутри у него все кипело. Он видел, как этот человек смотрит на его Лену, как он касается ее руки во время танца. Но это была не ревность. Это была злость на сценарий, который разворачивался у него на глазах вопреки его воле. Он смотрел на них и видел не свою девушку и ее друга, а персонажей пьесы, двигающихся по заданным траекториям.

Вернувшись домой, он не выдержал. Но Тимофей не стал устраивать сцену ревности, как Адриан. Вместо этого он с ледяным спокойствием сказал:

– Мне кажется, нам нужно сделать паузу в отношениях.

Он думал, что этим сломает сценарий. Предотвратит ссору, даст им обоим остыть. Он действовал не так, как его двойник. Но результат превзошел самые худшие ожидания. Лена посмотрела на него глазами, полными слез и обиды.

– Паузу? После всего этого? Я знала! Я чувствовала, что у тебя есть другая! Вся эта твоя показушная забота… Ты просто усыплял мою бдительность!

Крик, которого он так боялся, все-таки разразился. Обвинения, которых он пытался избежать, были брошены ему в лицо. Он не ревновал ее, но его странное, маниакальное поведение заставило ее усомниться в нем и, как следствие, отдалиться. Он своими руками создал пропасть между ними. Адриан разрушил свою любовь ревностью, Тимофей – страхом перед ревностью. Финал был один – разбитые сердца и одиночество.

Лена ушла на следующее утро, оставив на столе короткую записку: «Я так больше не могу».

Тимофей смотрел на ее почерк, и ему казалось, что он видит чернила, которыми сто лет назад было написано прощальное письмо для Адриана.

Он остался один в пустой квартире. Все его попытки изменить ход событий провалились. Он был бегуном, который отчаянно пытается обогнать собственную тень. Чем быстрее он бежал, тем отчетливее тень следовала за ним.

После ухода Лены мир Тимофея окончательно окрасился в серые тона. Он механически ходил на работу, механически разбирал документы, механически возвращался в пустую квартиру. Каждый шаг, каждый вдох казались ненастоящими, прожитыми по чужому сценарию. Дневник Адриана стал его единственным собеседником, его палачом и его последней надеждой. Он дошел до последних, самых страшных страниц.

Адриан, потеряв работу и любовь, впал в глубокую депрессию. Его последняя запись была короткой и зловещей. Она была датирована 15 октября 1914 года.

«Сегодня ночью будет гроза. Синоптики обещают самую сильную за последние десять лет. Я всегда любил грозу. В ней есть величие и очищение. Я поднимусь на мост. Оттуда открывается лучший вид на реку, когда в ней отражаются молнии. Может быть, там, в этом ослепительном свете, я наконец увижу выход. Или вход в что-то новое».

После этой записи дневник обрывался. Тимофей навел справки. Адриан Лисневский числился пропавшим без вести с 15 октября 1914 года. Его тело так и не нашли. Все решили, что он покончил с собой, бросившись с моста во время грозы.

До 15 октября по новому стилю оставалась неделя.

– Нет, – прошептал Тимофей. – Нет, я не Адриан. Я не сломаюсь. Я не пойду на этот чертов мост.

Его охватил животный страх, такой всепоглощающий, что дрожали руки и подгибались колени. Он знал, чем все должно закончиться. Он видел это в дневнике. Но теперь его целью было не изменить финал, а просто выжить. Ускользнуть. Он должен был любой ценой избежать этого моста. Этого последнего, рокового шага.

Тимофей взял на работе отпуск за свой счет. Ему было плевать, что скажут коллеги, что подумает директор. Он решил уехать. Уехать далеко из города, переждать роковую дату там, где нет ни мостов, ни рек, ни призраков прошлого. Он купил билет на поезд, идущий на юг, к морю. Отправление – вечером 14 октября.

Собрав небольшой чемодан и рюкзак, он в последний раз обошел квартиру. Пустые комнаты давили, стены, казалось, шептали ему слова Адриана. Взгляд упал на дневник. Внутренний голос кричал: "Сожги! Избавься от него! Разруби эту проклятую нить!". Но какая-то неведомая сила заставила Тимофея положить дневник в сумку.

День 14 октября тянулся мучительно долго. Каждая секунда была наполнена ожиданием, страхом, что что-то пойдет не так. Тимофей не выходил из дома, боясь попасть в аварию, споткнуться, упасть – любая случайность могла стать предвестником рокового финала. Он отключил телефон, чтобы никто не смог его отвлечь, задержать. Вечером он вызвал такси до вокзала. На улице начинал накрапывать дождь. Прогноз погоды на завтра обещал аномальный ливень.

На вокзале царила суета, но для Тимофея все вокруг расплывалось, становилось неважным. Он крепко сжимал в руке билет, как спасительный талисман, единственное доказательство того, что у него еще есть выбор, есть шанс. Он уже видел себя в поезде, уносящемся прочь от этого города, прочь от своей судьбы, от преследующего его эха.

Когда объявили посадку, Тимофей одним из первых прошел на перрон. Дождь усиливался, превращаясь в ливень. Он нашел свой вагон, поднялся по ступенькам, и в этот момент его захлестнула волна невероятного облегчения. Он выдохнул, оказавшись в сухом, теплом купе. Он спасен. Он смог. Он перехитрил этого призрака, он вырвался из его хватки.

Поезд тронулся точно по расписанию. Тимофей смотрел в окно на проплывающие мимо огни города, которые быстро таяли вдали. Вот и тот самый мост, окутанный пеленой дождя. Он усмехнулся. Он был здесь, в безопасности, а не там, на продуваемой всеми ветрами высоте. Победа. Маленькая, но такая желанная победа над безжалостным сценарием.

Тимофей ехал всю ночь. Сон был беспокойным. Утром он проснулся от того, что поезд стоял. За окном был незнакомый полустанок, окутанный туманом. По вагону прошел проводник, объявляя, что из-за сильной грозы ночью размыло пути, и движение остановлено на неопределенный срок.

– Нет, – это слово сорвалось с губ Тимофея беззвучно. – Только не это.

Он вышел на перрон. Воздух был влажным и свежим после дождя, но Тимофей чувствовал только холод. Он спросил у начальника станции, когда они смогут поехать дальше. Тот лишь развел руками.

–Может, к вечеру, а может, и завтра. Вам лучше пойти в город, здесь ждать нечего.

Тимофей сдал свой чемодан в камеру хранения на вокзале, взяв собой лишь рюкзак. И пошел бродить по городу.