Дикий друг отца

8

Басы старого рока ударили в грудь, как только я переступила порог. Спертый воздух, пропахший дешевым пивом и потом вызвал неприятный позыв в желудке.

Ночной клуб, вопреки названию, скорее напоминал притон для тех, кто потерял надежду найти что-то получше. Полумрак, неоновые вспышки, выхватывающие из темноты лица, на которых читались усталость и какая-то безнадежная обреченность.

На пилоне извивалась девушка. Слово "танец" тут было явно неуместно – скорее, она механически терлась задницей о шест, одетая в какой-то нелепый, кричаще-дешевый наряд.

У меня возникло нестерпимое желание достать антисептик. Если уж меня сегодня занесет на этот пилон, то только после тщательной дезинфекции.

– Я могу защитить тебя от пули. Или от любого ублюдка в этом зале. Но совершенно точно не от кишечной инфекции или еще какой-нибудь ебучей заразы и…

– Я не пойду спать! – прошипела я, перебив его последнюю попытку меня облагоразумить.

– Как скажешь, принцесса.

Свободных столиков не наблюдалось. Чернов, мой неизменный телохранитель, с его вечно хмурым взглядом, просканировал зал.

Двух патлатых субъектов, облокотившихся на барную стойку, его вид явно не вдохновил. Он подошел к ним, что-то негромко сказал, и те, мгновенно потеряв всю свою браваду, поспешно ретировались. Резво.

Чернов усадил меня на освободившееся место.

– Кухня здесь нормальная? – буркнул он бармену, и тот поспешно закивал. Затем скомандовал: – Большую тарелку крыльев, а ей, – показал большим пальцем на меня, – ей – суп.

Я усмехнулась. Чернов мне что, еще и нутрициологом моим заделался?

– Я тоже буду крылья. И пиво! Самое крепкое.

Чернов посмотрел на меня строгим, осуждающим взглядом, под которым я почувствовала себя ничтожной назойливой букашкой.

– Хочешь напиться – пей водку. Пожалей почки. – Он сделал соответствующий заказ бармену и добавил уже куда-то не мне, а в сторону, но я услышала: – Ебал я в рот еще до туалета за тобой бегать.

– Надеешься, что я быстро напьюсь и лягу баиньки? Ха! Давненько ты, Русик, не был на студенческих вечеринках.

– Руслан Борисович, – процедил он, но я сделала вид, что уже не слышу его.

Ожидая заказ, я огляделась.

Внимания, конечно, было не избежать. Слишком уж мы выделялись на фоне этой массы. Взгляды прожигали, ощущались физически. Чернов, словно коршун, следил за каждым движением, за каждой подозрительной фигурой.

Перед нами поставили бутылку и две рюмки. Наполнили одну и вторую.

Я взяла рюмку, стараясь не выдать волнения. Руки слегка дрожали, но я усилием воли заставила их успокоиться. Поднесла к губам, ощущая резкий, ни с чем не сравнимый запах. Зажмурилась и выпила одним глотком.

Огонь. Чистый, обжигающий огонь пронзил меня от горла до желудка. Слезы навернулись на глаза. Стараясь скрыть свою слабость, я тут же схватила с блюдца лимон и жадно впилась в него зубами.

– Ничего особенного, – проговорила я, стараясь придать своему голосу как можно больше беззаботности. – Пить можно.

Чернов молчал, но я заметила, как его губы слегка дрогнули. Он стоял, скрестив руки на груди, непроницаемый, как скала. Однако, я каким-то образом знала, что он видит меня насквозь, видит мою неуклюжую попытку казаться взрослой и опытной.

– Съешь суп, – произнес он своим обычным, ровным голосом. – Иначе быстро размотает.

Я промолчала, почувствовав, как тепло растекается по всему телу.

Принесли суп, который не вызвал у меня доверия: в нем были разваренные макароны, курица, похоже, пережившая естественную смерть, и кусочки картофеля с невычищенными глазками. Буэ!

Я надеялась на то, что крылышки вызовут больше аппетита, но не тут-то было. Разве так бывает, чтобы у куриных крыльев были кости и сразу жирная кожица. А мяса – нет. Это чем их там бедных кормили? Заставляли жрать и не двигаться?

Чернов уплетал с совершенно бесстрастной мордой. Ну да, наверное, тем, кто прошел через боевые действия, крылья в соусе – роскошь! И все же…

Без еды алкоголь ударил в голову быстрее, чем обычно. Мир вокруг слегка поплыл, приобретая мягкие, размытые очертания.

Теперь громкая музыка в клубе уже не раздражала, и я с удивлением заметила, что подпеваю одной из песен, постукивая ногой в такт. Даже интерьер, который час назад казался безвкусным, сейчас приобрел некую… пикантность.

Мой телохранитель, все так же стоял рядом, как мраморное изваяние. Свет от стробоскопов скользил по его лицу, выхватывая резкие скулы и подбородок.

На мгновение мне показалось, что в его взгляде промелькнула усталость, даже… грусть? Глупости, наверняка просто игра света. Этот человек – непробиваемая стена, и за ней вряд ли скрываются какие-либо эмоции. Снова показалось.

Внезапно из колонок зазвучал знакомый, но в то же время совершенно новый звук. Тяжелые гитарные риффы, барабаны, и над всем этим – женский вокал, перепевка Майкла Джексона, переложенная на жесткий роковый лад. Give It to Me – неувядающая классика в дерзком, провокационном исполнении.

– Все, настало мое время! – вытерла руки влажной салфеткой и громко выкрикнула что-то, как это делают чирлидерши.

Я украла у бармена со стойки спрей для санитарной обработки поверхностей. Ноги сами понесли меня вперед, к неоновому свету, к сцене, где возвышался блестящий стальной пилон.

Какая-то полуголая девица с вульгарным выражением лица изо всех сил виляла бедрами вокруг шеста.

Небрежно оттолкнув ее в сторону (она даже не успела возмутиться), я заняла ее место. И попшикала на пилон. Чернов прав, зараза мне тут не нужна.

Толпа отреагировала моментально. Свист, смех, аплодисменты, крики – все это слилось в единый гул. Кто-то даже выхватил телефон, намереваясь запечатлеть мой “триумф”.

Но тут как из-под земли вырос Чернов. Он в своей манере убедил потенциального папарацци убрать телефон.

– Давай, покажи класс, куколка! – крикнул кто-то из зала.

Я бросила последний взгляд на Чернова, заметив тень беспокойства на его лице. Неужели думает, что я буду раздеваться или исполнять шлюшный танец?

Нет, мой дорогой защитник, я всю жизнь занималась гимнастикой, а последние четыре года – танцами на пилоне. То, что я хотела показать, – это танец, грация, искусство.

Обернулась к ди джею и попросила поставить песню сначала. Он, покрутив у виска, все же согласился.

– Давай, не томи, начинай или вали со сцены! – раздалось из зала.

Вдох. Выдох. Точка.

Мои глаза прикованы к шесту, который возвышался передо мной, словно верный партнер. Отошла чуть в сторону, разбежалась и мощно подпрыгнула.

Руки мгновенно нашли шест, обхватывая его с уверенностью и силой. Тело оторвалось от земли, и вот я уже кручусь, чувствуя, как металл становится продолжением меня самой.

Грациозно изгибаясь, я плавно соскальзывала, вращаясь вокруг пилона. Ощущала себя птицей, парящей в небесах, где нет никаких ограничений, только свобода движения и сила гравитации, которую я могу обуздать.

Переход. Рывок. Тело вытянулось в горизонтальной плоскости, удерживаемое лишь силой сцепления рук и внутренней силой. Никакой опоры, лишь парение в воздухе, иллюзия полета.

Музыка усилилась, переходя в более динамичный ритм. Отвечаю ей каскадом сложных вращений, комбинациями, требующими не только физической подготовки, но и координации, и чувства ритма.

В какой-то момент я потеряла ощущение времени и пространства. Была только я, музыка и шест. Каждое движение рождалось изнутри, каждая поза – это крик души, вырвавшийся на свободу.

Я не помнила, какие трюки выполняла, не контролировала свои движения, я просто позволяла музыке вести меня, доверяла своему телу, зная, что оно не подведет.

И лишь когда наступила тишина, когда звук музыки стих, я осознала, что танец закончен. Все кругом взорвалось овациями, свистами, восторженными нецензурными выкриками.

Я стояла, все еще прижавшись к шесту, задыхаясь от восторга и физического напряжения. Лишь тогда я поняла, что плачу.

В один миг я оказалась в воздухе, оторванной от сцены сильными руками. Мой телохранитель поднял меня на руки, словно пушинку, и понес прочь.

– Все, пилонщица, пошли спать, заебала! – тихо пробурчал он.

Все это время, пока он нес меня, я не видела ничего, кроме его груди. Уткнулась носом в ткань кожаной куртки, и алкоголь, проклятый алкоголь, сделал свое дело. Только вместо веселья, и расслабления открылись шлюзы накопившихся эмоций. Все, что я так тщательно прятала за маской безразличия и сарказма, вырвалось наружу неконтролируемым потоком слез.

Вот ты и сбросила напряжение, Полина, вообще красотка!

Чернов нес меня через коридоры, мимо удивленных лиц персонала, и все это время я не могла сдержать рыданий.

Он нес меня молча, не говоря ни слова. Просто крепко держал на руках, пока я захлебывалась собственными слезами. И, Боже, как же это было странно – чувствовать себя в безопасности в его руках!

А еще я, кажется, начинаю к этому привыкать.

В номере он осторожно опустил меня на постель.

– Спи. Завтра рано вставать, – бросил сухо он.

И, прежде чем отвернуться, коснулся моих волос. Легкое, почти невесомое прикосновение.

Что это было? Сочувствие? Раздражение? Или… забота? Неужели этот сухарь, этот ледяной король, способен на какие-то человеческие чувства?

В голове моей творился полный хаос. Алкоголь, слезы, его прикосновение… все это слилось в запутанный клубок, который я не могла распутать.

Я лежала в темноте, глядя в потолок, и пыталась понять, что же, черт возьми, произошло. Что это был за момент? Что он значил? И почему, несмотря на всю мою злость и обиду, я чувствовала себя… немного… в безопасности?

Завтра, когда я проснусь, все вернется на круги своя. Он снова будет Черновым, ледяным и неприступным. А я снова буду пытаться быть сильной и независимой. Но этот вечер, этот короткий миг, когда он нес меня на руках и погладил по волосам, навсегда останется в моей памяти. Как странное, необъяснимое и такое… человечное проявление.

9

Серая пелена дождя хлестала по лобовому стеклу, размывая огни приближающегося аэропорта. Мы куда-то улетаем? Даже так? Все настолько серьезно? Охренеть!

Я смотрела сквозь завесу дождя, и видела в отражении в стекле лишь свое уставшее лицо с тенью бессонной ночи.

Сердце билось глухо и неритмично, словно старый мотор, работающий на последнем издыхании. В голове пульсировала лишь одна мысль: "Скорее бы все закончилось".

Пересадка в Дубае прошла как в тумане. Всего пару дней назад я здесь была и подумать не могла, что окажусь снова. Голос диспетчера над головой, шум толпы, запахи экзотических духов – все это казалось чуждым и далеким.

Я механически следовала за телохранителем, молчаливой тенью, не отбрасывающей даже намека на сочувствие. Его задача – безопасность, а не душевный комфорт. И я понимала это, хотя иногда так хотелось увидеть в его глазах хоть искру понимания, хоть каплю человеческого тепла. Как той ночью…

Я не интересовалась рейсом, не проверяла билеты и даже не знала, куда мы летим. Мне было все равно. Я осталась без друзей, семьи и телефона.

Почему так случилось? Я же не сделала ничего плохого в жизни. Более того, ко мне приставили такого человека, с которым невозможно было ни поговорить, ни выразить свои чувства – ни любви, ни тоски, ни жалости.

Только услышав объявление пилота о взлете, я узнала, что мы направляемся в Италию. Вау! Вот это настоящее укрытие!

– Серьезно?! – я повернулась к Чернову, впервые за последние часы настроение поднялось. – Италия?! Класс!

Не смогла удержаться и обняла его. Мой татуированный защитник сразу напрягся всем телом, словно каменная статуя, стал суровым и грозным. Но мне было все равно! Я была так счастлива!

– А куда именно мы поедем? – радости не было предела. – Ой, я, кажется, забыла купальник! Мы же заедем в торговый центр? Ну, пожалуйста!

– Ты, похоже, думаешь, что мы в очередной отпуск летим?

– Нет, я так не думаю, – замотала я головой. Ну уж нет, сухарь, я не позволю тебе испортить мое настроение. – В отпуск я всегда летаю с людьми, которых люблю, – я окинула его пренебрежительным взглядом, один в один копируя его выражение лица, – а не с тобой!

На шее у Чернова дернулась жилка. Что именно он пытался сдержать: смешок или презрение – понятия не имела. Но то, что я смогла вывести его на какую-то эмоцию, – уже праздник.

Похоже, в ближайшее время мне остается только одно развлечение – доводить своего телохранителя до нервного тика.

♥. ♥. ♥.

Сицилия встретила ласковым солнцем и ароматом цветущих апельсиновых деревьев.

В такси, мчащемся по узким улочкам, я вдруг почувствовала прилив сил. Горы, утопающие в зелени, море, сверкающее на солнце, старинные дома с увитыми плющом балконами – все это дышало жизнью.

Я смотрела в окно, ловя каждый миг, пыталась запомнить этот пейзаж навсегда.

– Это наш последний пункт? – спросила я, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Чернов молчал, уставившись в окно и казался непоколебимой скалой, которую отчего-то очень хотелось расшатать.

– Мы уже приехали? – настаивала я, чувствуя, как внутри нарастает истерика. – Точно?

На виске телохранителя дернулась вена. Он вздохнул, не отрывая взгляда от дороги.

– Мы уже приехали? Ну скажи же что-нибудь!

– Скоро будем, – процедил он сквозь зубы. – Чего ты меня здрачиваешь?

– Ой, эммм… – я поджала губы, с усилием сдерживаясь, умоляя себя не ликовать так открыто, – прости, но разве я…

Мой телохранитель, мрачный и немногословный, с каждой минутой становился все более похож на Везувий.

Я перевела взгляд на его руки и произнесла, словно обращаясь не к нему, а просто размышляя вслух:

– Руки в мозолях, оно и понятно, никакой личной жизни с такой работой, а все равно злой как сатана…

Внезапно, абсолютно невозмутимо, Чернов заговорил с водителем на каком-то быстром, певучем итальянском.

Я даже не успела понять, что происходит, как такси остановилось на обочине с видом на оливковые рощи и бескрайнее море.

Чернов вышел, захлопнув дверцу с такой силой, что я невольно вздрогнула. Он стал, руки по бокам, как статуя, и смотрел вдаль.

Я не могла сдержать улыбку. Моя маленькая победа!

Но триумф длился недолго. В голове вдруг промелькнула мысль: а что, если я перегнула палку? Что, если мои игры в “доведи телохранителя до бешенства” выйдут боком?

В конце концов, он – профессионал, но и у профессионалов бывают пределы. А если он решит, что я перестала быть ценным активом, а стала просто головной болью? Вполне возможно, что в его арсенале есть не только умение защищать, но и умение… устранять.

Мысль о том, что Чернов может хладнокровно решить проблему одним метким выстрелом, заставила меня похолодеть.

Солнце уже не казалось таким ярким, а вид с обочины – таким живописным. Я сглотнула. Может, стоит выйти и извиниться? Или хотя бы сделать вид, что я очень переживаю за его самочувствие?

Но, глядя на его неподвижную фигуру, я понимала, что любые слова сейчас прозвучат фальшиво.

В тот момент, когда Чернов бесцеремонно плюхнулся на заднее сиденье, я почувствовала, как по спине пробежал холодок.

Он бросил что-то водителю, короткое и отрывистое, и машина тронулась, увозя нас в неизвестном направлении. Салон погрузился в тягостное молчание, нарушаемое лишь тихим гулом мотора и редкими сигналами проезжающих мимо автомобилей.

Я собиралась нарушить эту звенящую тишину, произнести дежурное "извини", но не успела я открыть рот, как Чернов резко наклонился ко мне.

Огромная, сильная рука грубо накрыла мой рот, лишая возможности говорить. И сквозь шум в ушах, вызванный испугом, я услышала его рычание:

– Мы едем к моим давним знакомым. Они – родители моего очень хорошего друга, сослуживца. В прошлом году он погиб у меня на глазах и с тех пор я ни разу не появлялся у них на пороге! Мне нужна хоть одна… – вдох, выдох, – хотя бы одна гребанная минута, чтобы собраться морально перед этой встречей! Так что, будь добра, замолкни хотя бы на одну, – вдох, выдох, – одну, блядь, минуту!

Ого!

Я моргнула. Кивнула. Провела мысленную инвентаризацию, проверяя описалась ли я от страха от этой эмоциональной тирады. Нет. Все в порядке. Но я была на грани.

Чернов убрал от меня руку и отвернулся к окну, словно вообще ничего не произошло.

А я боялась не то что говорить, но даже дышать громко.

Это было… горячо!

Нифига себе! Я-то думала, что он совсем не эмоциональный, как кусок черствого хлеба. Но, оказывается, у него ого-го какой темперамент!

Хм, а мне уже нравится на Сицилии…

10

Машина остановилась у трехэтажного дома, казавшегося игрушечным. Я вышла из такси и завороженная видом, оглядывала милый, пряничный домик из сказки.

– Красота-то какая! Лепота!

– Угу, – красноречивый ответ Чернова.

Он ворчал, доставая из багажника мой чемодан и свои немногочисленные вещи.

Сердце будто воспряло духом, даже забилось чаще. После долгой дороги, после утомительных перелетов, пересадок, после всей этой суеты, это место казалось настоящим оазисом. А пахло-то как! Все здесь благоухало цветочным, пряным ароматом и морем!

– Этот дом чудо! – воскликнула я, поворачиваясь к мистеру Гринчу и умоляя его не портить мне настроение, а лучше и вовсе промолчать.

Что ж, он действительно промолчал.

Я разглядывала белые стены, увитые плющом, яркие герани на окнах, крошечный балкончик с кованой решеткой – каждая деталь дышала очарованием.

Заметила за коваными решетками край бассейна во внутреннем дворике и завизжала от восторга.

– Все, берем, берем! – захлопала в ладоши и даже подпрыгивала от счастья.

Если бы кто-то сказал мне, что после роскошного «Риц Карлтон» я буду с таким восторгом относиться к простой семейной гостинице, я бы не поверила. Особенно удивилась бы моя мама, ведь мы с ней обе любим все изысканное.

В окно выглянула женщина лет шестидесяти и, не медля ни секунды, поспешила выйти нам навстречу, призывая кого-то присоединиться к ней.

– Пожалуйста, только без фокусов! – предупредил Чернов, наклоняясь к моему уху и обдавая кожу теплым дыханием.

Я почувствовала, как внутри что-то вспыхнуло. Легкий озноб пробежал по спине, а внизу живота появилось странное, непривычное томление.

Тело отреагировало предательски, не спрашивая разрешения. Сердце забилось быстрее, ладони вспотели. Все чувства обострились.

Я подняла голову и встретилась с его глубоким, черным взглядом. С моих губ сорвался прерывистый вздох, и он его услышал.

Его лицо – застывшая маска, непроницаемая, как гранитная стена. Профессионал до мозга костей. Ни единого намека на что-то личное, постороннее. Лишь сосредоточенность, граничащая с ледяным равнодушием.

Но… на мгновение, всего лишь на долю секунды, его взгляд скользнул по моим губам.

И тут же он отвел глаза, сосредоточившись на хозяевах дома, которые вышли навстречу.

Мне этого хватило. Этого короткого взгляда, наполненного… чем? Желанием? Любопытством? Я не знаю.

Знаю только, что внутри меня все перевернулось. Меня словно размазало по асфальту, я растворилась в горячем воздухе.

Сердце бешено колотилось, а в голове пульсировала лишь одна мысль: "Он посмотрел на мои губы!"

♥. ♥. ♥.

У калитки нас уже ждали. Пожилая пара, лица которых были изрезаны морщинами, но глаза светились какой-то непередаваемой добротой.

– Ruslan, figliolo! – воскликнула женщина, и бросилась к Чернову с таким порывом, словно перед ней стоял не взрослый мужчина, а мальчишка, которого она ждала целую вечность.

Она обняла его крепко-крепко, прижалась щекой к его мощной груди, и я заметила, как он неловко похлопал ее по спине, словно стесняясь этих проявлений чувств.

Мужчина стоял немного позади, опираясь на трость. Его взгляд был прикован к Чернову, и в нем я увидела столько всего: благодарность, печаль, и какую-то невысказанную надежду. Он молча подошел к Руслану, положил руку ему на плечо и кивнул, как бы говоря: "Спасибо, что приехал".

Я не была знакома с этими людьми, но когда я увидела, как они радостно приветствуют Чернова, на глаза навернулись слезы – это было невероятно трогательно! Я не стала вмешиваться, просто отошла чуть поодаль и рассматривала дом.