Ракета без туалета

© Павел Тетерин, 2017

ISBN 978-5-4485-9390-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Чёрный ящик

Я осторожно отодвинул в сторону тяжёлую штору и выглянул в окно. Моросил мелкий, противный дождь – ветер гонял в воздухе облака водяной пыли, обволакивая предметы вокруг, превращая их в зыбкий подводный мир – фонари растекались жёлтым светом в пространстве, облизывая бока влажно поблескивающих туш многоэтажек, раскрашивая тёмный асфальт бликами и переливами света из окон и редких, тусклых витрин. На улице было пустынно – где-то вдалеке монотонно жужжало тысячами моторов шоссе, да редкий пешеход пробегал вдоль домов, стараясь укрыться от всепроникающей влаги. Город тонул в вечернем одиночестве, мокрый, брошенный людьми до утра. Деревья, разметка дороги, сиротливые урны возле пустынных лавочек – всё это фотографической картинкой замерло передо мной, мелко дыша своим особенным, заметным далеко не каждому урбанистическим дыханием.

Из подворотни напротив вдруг вынырнула фигурка велосипедиста в ярком жёлтом дождевике. Разбрызгивая лужи, он пересёк улицу, после чего спрыгнул со своего транспортного средства и подошёл к остановке из прозрачного плекса, понуро примостившейся на обочине пустынной дороги. Он скинул капюшон – под ним оказалась кепка с каким-то знакомым логотипом и собранные сзади в хвост длинные волосы. С четвёртого этажа было трудно разглядеть черты лица – кажется, на нём блеснули прозрачные очки, но больше ничего толком было не разобрать. Человек подошёл к остановке, сделал несколько рыщущих движений влево-вправо, после чего взялся рукой за вертикальную балку, на которой держались листы стенок, и стал внимательно высматривать что-то на мокром плексигласе. Он стоял так довольно долго, один, под дождём, и меня разобрало любопытство – чем же это он там занят? Я напряг зрение – но увидеть, что же его привлекло, так и не смог. Объявление, что ли, он там какое-то углядел? Странный велосипедист ещё немного потоптался на месте, совершая непонятные движения, после чего вновь запрыгнул обратно на своего железного коня и укатил прочь, с шипением разгоняя по асфальту зеркальные лужи. Улица, словно приоткрывшая один глаз, учуяв человека, проводила его и снова погрузилась в вечернюю дрёму.

Я привыкал к своему новому состоянию. Ещё совсем недавно я мог бы за долю секунды узнать почти всё, что мне было интересно – кто этот человек, что это за лого у него на кепке, сколько стоит этот жёлтый плащ и где ближайшее место, где я мог бы купить себе такой же. И многое, многое другое. Но теперь это было невозможно – и мне приходилось довольствоваться по старинке этой тусклой картинкой и своими догадками – по большому счёту, скорее всего, далёкими от реальности.

Постояв ещё немного, я задёрнул занавески и опустился в большое и мягкое, но старое и довольно потёртое кресло. Квартира была чужая, съёмная – я въехал сюда совсем недавно, и пока абсолютно не успел создать даже хоть какого-то подобия уюта. Голые стены с загибающимися под потолком обоями, дряхлая комбинация из шкафов да резные деревянные часы напротив – вот и все немые спутники моего летящего в никуда в потоке времени корабля.

Напротив, глядя на меня чёрным бельмастым глазом кинескопа, стоял допотопный телевизор. Маленький, пузатый, он больше напоминал аквариум, микроволновку – что угодно, но не волшебное окно в таинственный заэкранный мир. Мир, который был абсолютно не чета тому, с которым мне пришлось расстаться – но когда-то, совсем недавно, человечеству этот ящик с крохотным экраном казался абсолютнейшим чудом. Телевизор, кажется, не работал – но у меня ни разу даже не возникло желания включать его. Если ты хотя бы раз был Подключён, ты больше никогда не поверишь ни одной из картинок, которые способен зажечь на своем экране тысячами цветных точек этот генератор лжи. Чего стоили одни только мысли актёров, их внутренние диалоги, замечания – особенно в эротических, или наоборот, яростно патриотических сценах. Про новости и прочее я вообще промолчу. Практически ни один человек на экране не верил в то, что ему приходилось говорить и делать. Дрянной театр, в который могут с головой погружаться только те, кто совершенно не знал, как вся эта начинка производится на самом деле.

Прошла всего неделя, как я снял свою Систему. Мне нечем похвастать за эти дни – мир, раньше горевший вокруг меня тысячами гиперссылок, миллионами гигабайт информации, фонтанирующий идеями, тут же обретавшими реальное воплощение, вдруг резко превратился в свое серое, тусклое подобие. Обескровленный, он молча, скупо разворачивался передо мной, как выжженная пустыня или тюремный карцер – маленький, тесный, до отвращения скучный. Мои глаза, до сих пор не успевшие отвыкнуть от бешеного темпа смены информации, который дарила Система, обшаривали никчемные предметы вокруг, раз за разом натыкаясь на их тупое, насмешливое молчание. Иногда мне казалось, что я попал в старенький, примитивный квест, в котором какой-то шутник начисто заблокировал все предметы и даже подсказки к ним. Квест без заданий и миссий. Ну а чего я, собственно, хотел?

Всё оборудование теперь было снято, дополнительная память – тоже, но ведь обычная память, моя, обычная человеческая, никуда не делась. Она так же накапливает все эти скриншоты прошлого и эскизы «бликов» – но теперь их нельзя просто перебросить по вай-фай куда тебе вздумается. Она помнит, каким казался мир, когда я был Подключённым. Она знает, что теперь нельзя просто придумать что-то в голове, представить, визуализировать на долю секунды – и ты тут же положишь результат на стол – в виде напечатанных на принтере листов или флэшки с видеофайлом. Но точно так же теперь нельзя взять и вынуть из моей головы какую-то гадость, то, что я всю жизнь хотел забыть, скрыть от окружающих – и разбросать листовками по всему городу – смотрите, смотрите о чём он думает, какая чертовщина, пошлятина, мерзость лезет к нему в голову! Он болен, он порочен, он недостоин – недостоин даже права считаться человеком, раз ему в голову может прийти такая жуткая вещь. Подключённые вряд ли поверят – они знают о том, как это происходит. Но остальные примут всё за чистую монету, можете даже не сомневаться.

Забавно, что совсем недавно мы об этом почти не задумывались. Пока чья-то злая рука не заставила нас открыть глаза, не столкнула носом со всеми выходками собственного подсознания во всех их красе. Не показала, грубо и жестоко – что верить на самом деле никому и ничему нельзя. Даже себе.

Наверное, мы должны быть рады, что Подключение не успело стать абсолютно повальным явлением. Те, кто не мог позволить себе даже базовый пакет, люди, никогда не смотревшие на мир через сетку инфоводов Интерфейса – в общем-то, жили по прежнему. Принимая на веру всё, что валится в уши из зомбоящиков, но зато не пуская никого в свою голову и не пытаясь лезть в чужую. Прекрасный, архаичный мир, оказавшийся гораздо жизнеспособнее того, к которому нас привел прогресс.

Телефон прозвенел в застывшем воздухе пустой квартиры – резко, требовательно. Я невольно вздрогнул, потому что совсем отвык от этого устаревшего звука – хотя еще лет десять назад он звучал буквально из каждого кармана. Надо привыкать обратно. Теперь только это дряхлое устройство хоть как-то связывает меня с окружающим миром.

Я подошёл к комоду и взял плоский, холодный прямоугольник, вернувшийся в мою жизнь из прошлого. На экране светилась зелёная иконка входящего вызова и имя звонившего. Бывшая жена.

Я медленно нажал кнопку на экране и поднёс трубку к уху.

– Привет – её голос был сухим и деловитым, впрочем – как всегда в последнее время.

– Здравствуй – так же скупо ответил я. Это получилось само собой – на самом деле мне многое хотелось бы ей сказать. Как я скучаю. Как хотел бы, чтобы она вернулась. Но эти слова теперь абсолютно не было смысла произносить.

– Я хотела бы забрать свои книжки – без предисловий начала она. – Они целы?

– Да, конечно – слова были похожи на замороженные овощи из пачки – ровные, аккуратные, но совершенно безвкусные. – Твои книги лежат в коробках, в полном порядке. Как ты их и оставила. Когда ты хочешь за ними заехать?

– Я, пожалуй, пришлю водителя.

Я зачем-то молча покивал головой. Пустая квартира словно смерила меня оценивающим взглядом – ты совсем рехнулся? Кому ты киваешь?

Значит, пришлёт водителя? Ну ладно – подумал я.

– А почему ты не хочешь приехать сама?

– Много работы – она, видимо, решила доиграть роль деловой леди до конца. Или ей и правда совсем не хотелось меня видеть – после всего, что ей пришлось обо мне узнать. Точнее – после того, как ей довелось узнать абсолютно всё, что ей было по-настоящему интересно.

– Ладно – её голос стал суетливым. – Я тогда наберу тебе завтра, договоримся о времени. Не скучай.

– Насть! – я почти крикнул вдогонку, боясь услышать в ответ лишь гудки отключившейся линии, но через секундную паузу я вновь услышал в трубке голос жены. Он неуловимо изменился – теперь в нём отчетливо была слышна тщательно замаскированная боль. Деловая скорлупа треснула и посыпалась острыми, ранящими нас обоих осколками.

– Что, Женя? – едва слышно произнесла она, и я услышал в трубке её дыхание – взволнованное, это чувствовалось даже сквозь разделявшие нас километры.

– Я люблю тебя – с места в карьер ляпнул я, понимая, как это глупо прозвучит. – Может, мы сможем… всё-таки преодолеть это? И сохранить наши отношения… нашу семью?

Она глубоко вздохнула. Молчание, повисшее между нами, нагревалось – я с каждой долей секунды все больше верил, что она может сказать – «да, давай попробуем», но какой-то злой тролль глубоко внутри ухмылялся и уверенно отрицательно качал головой. Даже не рассчитывай, сынок.

Она ещё раз вздохнула в прижатой к уху пластиковой коробочке.

– Я даже не знаю, как это вообще возможно теперь. Ты просто… я… Я никогда не смогу забыть того, чего насмотрелась, перебирая папки твоего Чёрного Ящика. Мне было больно, обидно, противно – я рыдала, заливая слезами всё вокруг, но не могла заставить себя прекратить. Твои эротические фантазии с другими, твои едкие злые комментарии, мысли обо мне… желание ударить, в конце концов. Вообще твоя внутренняя злоба… всё это стало для меня ужасным откровением. Ты совсем не такой, каким казался, и я… и я не смогу никогда этого забыть. Я была бы рада, если можно было вернуться назад и навсегда стереть это всё из головы. Увы, до этого прогресс пока не дошёл.

– Я больше не Подключён – словно услышав свой голос со стороны, произнёс я. – И я никогда не смог бы ударить тебя, ты же понимаешь. Это всего лишь предательская фантазия мозга в состоянии аффекта… – я запнулся, чувствуя, как нелепо и натянуто звучат сейчас мои слова.

– Я понимаю. Да это уже и не важно – горько сказала она. – Я всё равно не смогу выбросить всё это из головы. И потом – я Подключена, Жень. Как и многие другие, моим первым желанием было выбросить всю эту электронную ерунду прочь из головы, но потом… потом я поняла, что уже не смогу по-другому. Да, наверное, теперь мне придётся доживать свою жизнь в одиночестве. Даже если я найду человека, не Подключённого – мысли о том, что скрывается в его голове под шелухой слов и мишурой поступков, не дадут мне спокойно жить. Я буду перехватывать каждый его взгляд на другую женщину, где бы мы не были, и моё сознание будет с упоением, против моей воли, рисовать картины одна неприятнее другой. А это больно. Когда любишь человека, по настоящему, одна такая картинка может вообще лишить тебя желания жить. Не знаю, может, когда-нибудь мы привыкнем, и станем принимать других действительно такими, какие они есть – в полном, настоящем смысле этих слов. А не тот сладкий самообман, который стоял за ними раньше. Но я сильно сомневаюсь, что у меня хватит на это сил. Я, наверно, слишком старомодна для этого, как бы абсурдно это не звучало от Подключённой. Поэтому – прости, нам будет легче по одному. Это были прекрасные годы, и я ненавижу того, кто сделал это с нами. И тот день, когда я не сдержалась и залезла в твой Чёрный Ящик. Прости ещё раз. Мы с тобой всё-таки слишком разные – она выпалила последнюю фразу, на одном дыхании, с пробивающимися в голосе слезами, после чего раздался щелчок, и в трубке зазвучал сигнал оборванной связи.

Я, до белых костей сжав смартфон, заставил себя расслабить пальцы и выронил трубку на диван. Тишина, на время разговора недовольно расползшаяся по углам, вновь затопила всё вокруг. Тишина – верный цепной пёс одиночества – теперь крепко поселилась возле меня, обволакивая, баюкая и усыпляя разум.

Ну да, мы разные. Это всегда было понятно. Просто раньше это была управляемая разница – мы просто поворачивали друг другу те стороны своей личности, которые считали нужным, и они, хоть порой и с трудом, но уживались, а теперь… теперь это было совершенно невозможно. Точнее возможно… если ты ни разу не ступал на эту тропу. Если ты не Подключён, или смог сдержать себя от соблазна посмотреть те файлы, которые человек показывать никому не хотел ни за что.

Вообще, конечно, это вот общение, словами, по телефону, теперь казалось какой-то издёвкой. Наш брак рухнул, как и тысячи таких же по всему миру. Счастливые деньки семей, в которых оба супруга были Подключены, после Откровения (так стали называть тот злополучный день, когда неизвестный вирус взломал Систему), были сочтены. Как только на наших интерфейсах, в профилях окружающих нас людей появился тот злополучный пульсирующий красный флажок с насмешливой пометкой «Чёрный Ящик» – часовой механизм был запущен. Как бы ты не берёг чужое личное пространство, как бы не относился уважительно к тайнам другого человека. Залезть в голову к любимому – да и не только любимому – человеку оказалось слишком серьёзным соблазном. Кто-то срывался сразу, кто-то – открывал по пьяни, кто-то после ссоры, в отместку… а дальнейшее было почти всегда одинаковым. И даже у тех, кто ничем не запятнал свою супружескую репутацию, почти не оставалось шансов. Дурацкие ассоциации, какие-то шальные мысли, флэш-картинки, возникающие во время ссор, да в конце концов, скрины памяти от просмотренных порносайтов – всё это огромной массой падало на чашу весов, с противоположной стороны которых – свадебный фотоальбом и супружеская клятва верности, которая теперь не стоила ничего. Людям пришлось по-настоящему узнать своего близкого таким, какой он есть, со всем его забитым мертвецами шкафом – и к этому не был готов практически никто.

Наша история была банальной. У нас была хорошая семья. Мы… просто любили друг друга. Это не была история любви, достойной поэмы или романтической новеллы, не что-то с бурей страстей и эмоций… Просто чувства двух хорошо подходящих друг другу людей. С маленькими радостями, теплыми моментами – всё, как у обычный нормальной пары. Мы ссорились, мирились… иногда ревновали, не очень сильно… а потом просто молча работали бок о бок в нашей квартире, например. Думая каждый о своих делах, не мешая друг другу, а потом за вечерней чашкой чая обсуждали произошедшее за день. Делали друг другу подарки.

Такие, например, как комплект Подключённого на мой прошлый день рождения. Она правда хотела сделать мне приятно и помочь в работе. На какое то время так и получилось…

А потом ты оказываешься лицом к лицу с человеком, которого, как только что выяснилось, ты совсем не знал. Вы сидите в комнате, друг напротив друга, и молчите, стараясь спрятать глаза. Говорить не хочется – слова теперь ничто – так, опавшие листья, плавающие на поверхности протухшего пруда, кишащего зубастыми гадами в своих зловонных недрах. После того, как ты заглянул этим гадам в глаза, почувствовал на своей коже их липкие лапы – думать о красоте плавающих сверху листьев серьёзно нет никакой возможности. И уже неважно – смотрите ли вы друг на друга сквозь живую, постоянно меняющуюся сетку инфоводов Интерфейса. Или просто смотрите, тем, старым зрением. Потом это уже не имеет никакого значения. Ты уже узнал о человеке слишком много, разом превысив лимит максимально допустимой информации. Количество правды, несовместимое с совместной жизнью – такой присказкой некоторые характеризовали то, что тогда произошло.

Нам, что самое грустное, и скрывать-то было особо нечего. У обоих – пара рабочих интрижек, ничего серьёзного. Накопленные обиды после разборок. Гигабайты немых комментариев, грубых иногда, понятное дело, какие-то мимолётные фантазии о других мужчинах и женщинах… Я холерик – и в ссорах мне не раз хотелось ударить её… и понятно, треклятое воображение рисовало это, а Система исправно сохраняла эти чёртовы образы… Но ведь я ни разу не ударил, и никогда не ударил бы! А то, что она смогла увидеть это в моей голове – ещё не значит, что я мог бы так сделать! И так почти со всем, что она смогла пролистать – но всё вместе это рождало ощущение такой грязи, такого обмана, что даже находиться рядом теперь было невыносимо тяжело. Мы расстались – молча, не задавая вопросов, стараясь не множить и без того бескрайнее море затопившей нас лжи.

Для Подключённых наступили дни одиночества. Многие тогда заканчивали жизнь самоубийством, кто-то удалял систему, отключался, кто-то – просто бросал всех близких людей и запирался в комнате, пытаясь переосмыслить всё происходящее. Пытаясь хоть как-то справиться со всей этой оцифрованной вселенной собственного подсознания. Это была ирония – люди, в головах которых был весь мир – пытались убежать и от него, и от себя, всё глубже погружаясь в пучину невиданного доселе одиночества.

Нет, мир вокруг-то не рухнул – заводы работали, варвары по прежнему ковали металл и штамповали из пластмассы необходимые нам вещи и предметы быта, производили пищу… А те, кто творил, создавал так называемый «контент», рождал какие-то идеи «из воздуха» – в самом начале стали чуть ли не подобны богам, но потом смогли испытать на себе нечто… нечто вроде ощущений салюта, может быть? Когда звучит грохот, мир расцветает сотнями красок – но в следующий момент всё превращается в пепел. Мёртвый, оседающий бесформенными хлопьями на землю в кромешной темноте.

Я, чувствуя разбежавшуюся по телу слабость, на ватных ногах пробрёл в комнату и рухнул на диван, зарывшись в разбросанные на нём подушки. За окном мелко застучал по отливам набирающий силу дождь – и я был благодарен этому звуку, старавшемуся в меру своих скромных сил хоть как-то скрасить моё уныние.

Вдруг в комнате раздалась ещё одна, совсем другая трель. Незнакомой мне птичкой жизнерадостно запиликал дверной звонок.

Точно, я ведь заказывал пиццу. Я уже и забыл об этом. Чувствуя себя двухсотлетним стариком, я нашарил на холодном полу изношенные тапочки и пошаркал к входной двери. Задав дежурный вопрос и услышав такой же дежурный ответ курьера, я снял цепочку и открыл замок.

Курьер оказался молодым пухлым парнем лет двадцати.

– Здравствуйте! – чуть запыхавшись, выпалил он с порога. – Вы простите, погода ни к чёрту! – затараторил он. – Скользко, аварии одна на другой, сами знаете, народ ездить не умеет – он виновато развел руками, словно оправдываясь за всех незадачливых водителей сразу. – С вас девятьсот двадцать рублей.

Кивнув, я полез в задний карман джинсов за деньгами.

Он стоял в дверном проёме, вытянувшись по струнке, словно боец каких-то особых розовощёких войск – румяный, довольный и беззаботный поросёнок, и смотрел на меня круглыми, не замутнёнными взрослой тоской глазами ребёнка. Он, наверное, закончит смену, снимет эту дурацкую кепку, наденет потрёпанные кеды и куртку, и отправится, например, на свидание с любимой девушкой, с которой встречается всего пару месяцев, познакомившись парой недель ранее в вузе. Она бросится ему на шею, будет смотреть на него любящими глазами, он – на неё, такими же… И они будут по детски, глупо и поверхностно счастливы, не отягощенные ни нелепыми знаниями друг о друге, ни детьми или бытовухой… Две чистых флэшки, лежащие на одной витрине в магазине и случайно соприкоснувшиеся хлястиками.

А я останусь сидеть тут в кресле, жевать безвкусную, остывшую пиццу и смотреть на мёртвый, халтурный рисунок обоев. перед моим носом. Который – не поверите – и в этот раз ничем меня не удивит.

– Простите, но это только сто рублей – голос курьера вернул меня к реальности.

– А? Что? – не поняв, о чём он, рассеянно переспросил я.

– Ну… – курьер будто бы немного смутился. – Вы, наверное, перепутали купюры – он глазами указал на зажатую в моей руке сторублёвку.

– Ах да, простите… – спохватился я. – Как неловко.

– Да ничего страшного – отмахнулся курьер, взял из моих рук новую купюру и протянул мне две плоских квадратных коробки. – Там соусы, салфетки, всё внутри. Приятного аппетита – и он бросил на коробки взгляд, по которому можно было сделать вывод, что он и сам был бы не прочь полакомиться их содержимым.

– Спасибо… – я рассеянно кивнул и только хотел закрыть дверь, как курьер добавил ещё одну фразу.

– Да вы не волнуйтесь так. Всё будет хорошо! – вдруг участливо сказал он, убирая деньги в нагрудный карман.

Меня вдруг словно окатили холодной водой. Неприятное ощущение волной прокатилось по телу, заставив сердце биться сильнее – и я уставился на него злым, колючим взглядом.

– Ты что, Подключён? – в лоб спросил я, исподлобья сверля его глазами. – Пробил уже меня по базе, везде свой нос розовый сунул, да? Отвечай!

Парень заморгал и замер, на мгновение перестав рыться в карманах – будто бы и не понимая вовсе, о чём я говорю. Круглые глаза наполнились обидой и возмущением. Я не отводил взгляд – но кажется, он и правда сначала даже не понял, о чём речь.

– Я – что? Подключён? Что вы такое говорите, как вам не стыдно? Я просто… просто подумал что вы выглядите грустным… и хотел как-то вас подбодрить… – он, изменившись в лице, выудил из кармана несколько смятых бумажек и протянул мне сдачу. – Приятного аппетита – холодно добавил он и, резко развернувшись, исчез в полутьме плохо освещённого подъезда.

– Простите, пожалуйста – крикнул я в дышащий на меня тёмной, затхлой сыростью подъезд, но ответа не последовало. Ну вот. Обидел парня, на пустом месте. И как я мог подумать? Откуда, в конце концов, у курьера деньги на Систему, подумал бы головой сначала, старый дурак.

Я, испытывая жгучее чувство стыда, захлопнул дверь и проковылял обратно в пустую холодную комнату. Мне было неловко – всё таки он выглядел таким искренним, честным… а с другой стороны, кому как не мне понимать, что эта внешняя искренность ровным счётом ничего не стоит. Может, он был геем, уже успевшим пару раз прокрутить в своей розовой голове отвратительную ленту с моим участием, может, он был…. да кем угодно. А может – он правда видел что я расстроен, и хотел хоть как-то меня подбодрить. Я, испытывая отвращение с кислым привкусом жалости к себе, рухнул в кресло, швырнув коробки с пиццей на стоящий рядом облупленный журнальный столик. Есть совсем расхотелось.

Никогда теперь я не смогу верить людям, никому, ни одной идее, ни одному слову… Но самое грустное, что и тому потоку информации, что гонит воображение и внутренний диалог – тоже верить нельзя ни на грамм.

Певец, например, может петь трогательнейшую песню о любви и высоких чувствах, а сам думать о том, что нестерпимо хочет срать, например. Или о сиськах блондинки из первого ряда. Или о чём угодно другом – но ведь люди не хотят, чтобы это было понятно окружающим. После Откровения все публичные люди поснимали Систему сразу же – но печаль в том, что в интерфейсах оставшихся Подключёнными по прежнему возле каждого попавшего в поле зрения висела ссылка с папкой «Чёрный Ящик». Гигантское досье со всей памятью с момента рождения. И то, что в ней больше не появлялось ничего нового, было совершенно не важно. Информации, чтобы раз и навсегда разочароваться в любом человеке, хватало просто за глаза.

Я придвинул к себе коробки с пиццей и открыл одну наугад. Из под крышки вырвалось облачко пара – она и правда даже не успела остыть. Я оторвал кусок и начал медленно жевать его, почти не чувствуя вкуса. Ощущения во рту были такими же, как всё вокруг – серыми и какими-то не теми. Всё было как-то не так. Мысли в голове – которые больше не фиксировались, рождались себе и умирали, как раньше. Плыли каким-то своим, наверное, только Богу понятным течением, огибая меня, слово одинокий остров, иногда прибиваясь к берегу и цепляясь ненадолго, чтобы потом всё-таки исчезнуть навсегда.

Как же так могло выйти? Хотя, конечно, это ведь случилось с нами всеми не сразу, не за один день. Не одним событием, и не двумя. Поначалу всё казалось таким рывком вперёд, развитием, шагом с большой буквы – вот оно, настоящее будущее, получите, распишитесь… И пусть мы никуда не полетели – нам и не нужно никуда лететь, настоящий космос внутри нас, вы только посмотрите… Но потом чья-то рука – злого гения, или, может быть, наоборот, бога? – расставила всё по местам.