Зачарованная
- -
- 100%
- +
В мягком оранжевом сиянии я вижу девушку. Она лежит на спине, в луже крови. Четыре стрелы торчат из груди. Она не дышит.
Осторожно отпускаю Тамару, переползаю к девушке, касаюсь ее кожи: уже начала остывать… Сарматская принцесса тоже мертва.
Судорожно вздыхаю. Не верю. Я потеряла родного человека – не только потому, что она была сестрой моего мужа. Я считала ее и своей сестрой – по любви, по выбору.
Проваливаюсь в прошлое. Солдаты вторглись в мой дом, убили мою семью: сдавленные всхлипы переходят в мучительный крик.
Это сделали римляне. Сторонники римлян. Рим снова отнял у меня все.
Слышу их в конце коридора. Слышу, как они опрокидывают жаровни, как срывают со стен гобелены.
Ядовитая ярость разливается по моим венам, поглощая горе, превращая его в нечто опасное, смертоносное.
Я вновь переживаю старую боль, но я больше не ребенок и могу себя защитить: теперь страдать будут эти люди.
Еще один крик вырывается из моего горла, но это свирепый, гневный крик.
Я встаю. Ферокс рядом. Кладу руку на голову пантеры.
И шепчу заклинание, направленное на фамильяра:
– Непробиваемая броня на тело твое.
Магия окутывает большого кота, укрывает его защитными чарами. У меня осталось всего несколько секунд, но я повторяю заклинание и для себя, готовясь к бою. Такие чары не вечны, долго они не продержатся, но пока что защитят нас.
Слышу топот по меньшей мере дюжины пар ног – солдаты бегут по коридору, привлеченные, должно быть, моим криком.
Быстро проклинаю тела свекрови и золовки:
– Кожа ваша – смерть; да растекутся жижей кишки любого, кто посмеет прикоснуться к этим телам.
На последних словах мой голос срывается. Разумом я понимаю, что женщины мертвы, а вот сердце не может этого принять.
Бросаю на них последний мрачный взгляд. Солдаты непременно попытаются осквернить останки. Злобно улыбаюсь при мысли о мучительной смерти, которая ждет этих дураков.
Сила собирается под кожей, чувствую, как мышцы и суставы пульсируют энергией, а гнев делает даже приятной эту боль.
Бросаю взгляд на своего фамильяра:
– Готовься, Ферокс. Все, кто за пределами этой комнаты, – враги. У бей кого сможешь.
И я шагаю навстречу первому из римских солдат. Он молод, кожа его золотистая, ноги стройные, длинные.
Глаза юноши расширяются, когда он видит меня, и он чуть замедляет бег. Позади него больше дюжины бойцов. Я вскидываю руку, собирая магию.
– Уничтожить.
БУМ!
Дворец содрогается, когда вырвавшаяся из меня сила разрывает стоящих передо мной солдат в клочья. Кровавые ошметки летят в тех, кто держался позади, оторванные конечности сбивают людей с ног.
От юноши с золотистой кожей осталось лишь бурое пятно на полу.
Иду навстречу новым солдатам, только что взбежавшим по лестнице.
Я ждала слишком долго и не успела покинуть дворец, но мне уже все равно. Гнев бурлит во мне, подстегивая магию.
Несусь по коридору. Ферокс раздирает горло солдату, пытающемуся спихнуть с себя изуродованный торс павшего соратника.
Зачерпываю еще магии.
– Уничтожить!
Новый взрыв. Новые изуродованные тела. Великолепные римские шлемы или слетают, или укатываются вместе с оторванными головами своих владельцев.
Вид разбросанных кровавых останков пробуждает во мне что-то первобытное. Я никогда не считала себя особенно злобной, но, очевидно, когда дело касается моей родственной души и семьи, я становлюсь такой. Безжалостной.
Сосредоточенная на бойне, я даже не замечаю первую летящую в меня стрелу. Она попадает в правое плечо, и, хотя даже не разрывает ткань зачарованной туники, сила толчка едва не сбивает меня с ног.
Лучники. Во дворце лучники! Встревоженная этой мыслью, я бросаю еще одно истребляющее заклинание. Тела разлетаются, с потолка сыплется пыль, стены трясутся. Мне все равно: пусть весь дворец рухнет нам на головы – лишь бы он забрал с собой как можно больше врагов.
Пытаюсь не думать о горе и скорби, терзающих меня, о том, что я потеряла сегодня – и что еще могу потерять.
Мне нужно добраться до Мемнона. Боги, мне нужно добраться до него. От него все еще ни звука. Связь безмолвствует, я почти ничего не чувствую.
Есть много мест, куда Эйслин могла утащить Мемнона, и большинство из них абсолютно недоступны. Но если она и моя половинка все еще здесь, в этой реальности, то я догадываюсь, куда бы она поволокла его в первую очередь.
Добравшись до лестницы, уничтожаю еще одну группу солдат, разнеся заодно целый пролет каменных ступеней.
Спускаюсь по тому, что осталось. Восстанавливаю наложенную на Ферокса защиту. Пантера не отстает от меня.
Дворцовый храм. Мне нужно туда.
На первом этаже вовсю гремят боевые кличи и мучительные вопли. Я вижу бой – и у меня перехватывает дыхание. Несколько верных сарматов дерутся с солдатами, но их слишком мало. Римляне безжалостно рубят ни в чем не повинных дворцовых слуг, не имеющих боевой подготовки, ломают мебель, выносят вещи, среди которых – древние реликвии правителей, обитавших здесь до нас.
Как только меня замечают, атмосфера меняется.
– Царица! – кричит кто-то.
Не узнаю голос, не могу даже сказать, принадлежит он врагу или другу. Но потом замечаю Ракаса, одного из тех, кого назвал Зосинис. Он указывает на меня мечом, выкрикивая приказы.
Весь свой гнев я обращаю в проклятье, направленное на этого предателя. Бледно-оранжевая магия, катящаяся к нему, пронизана маслянисто-черными нитями. Врезаясь в Ракаса, она подбрасывает его в воздух, оставляя за собой густые клубы оранжевого дыма. Никогда еще я не создавала заклятье такой силы, которое вознесло бы человека. Моя ярость, моя боль подпитывают чары.
Схватка замирает. Люди останавливаются, чтобы посмотреть, как Ракас корчится над их головами, бестолково размахивая мечом и пытаясь освободиться.
Магия продолжает клубиться вокруг него, льнет к коже, и только когда она проникает в его тело, я ясно вижу, как плоть начинает пузыриться, словно закипая, и внезапно Ракас взрывается, осыпая зал клочьями проклятого мяса. Те, на кого попали ошметки, визжат: проклятье обжигает и их.
Римские солдаты кричат, объятые ужасом. Они подписывались на войну, но угодить под колдовство? Некоторые бросаются бежать, но большинство сверлит меня смертоносными взглядами. Вот теперь начнется серьезная битва.
Отбрасываю тех, кто стоит ближе ко мне, потом швыряю еще два истребляющих заклинания. Куски тел летят во все стороны.
Охваченная страстью, я, однако, постепенно ощущаю, как иссякает моя магия. Она на исходе и рано или поздно закончится. Скорее рано, если я продолжу атаковать в том же духе. Но мне плевать, я не могу сдерживаться, когда щеки мои мокры от слез, а глубоко в душе прочно укоренилась скорбь.
Когда враги оправляются от паники, на меня и Ферокса сыпятся стрелы. Фамильяр взвизгивает: одна стрела попала ему в бок. Я взмахиваю рукой – и выкашиваю целый ряд ближайших ко мне солдат.
Храм, – напоминаю себе. Мне нужно попасть туда, если я еще надеюсь добраться до Мемнона.
Вскидываю руки:
– Испепелить.
С моих ладоней срывается ревущий огонь, мгновенно охватывая солдат. Дым и едкая вонь паленого мяса наполняют комнату.
Не могу думать о тех, кого оставляю позади. Во дворце идет кровавая бойня, люди Мемнона либо уже погибли, либо перешли на сторону врага. Надежда победить забрезжит лишь тогда, когда рядом со мной будет мой муж.
Руки трясутся: я прорубаю нам с Фероксом кровавый путь. Пантера бросается на каждого, кто подходит слишком близко, рвет глотки, полосует ноги. Впервые я чувствую такое перенапряжение. Со лба капает пот. Я…
Я ахаю, когда стрела, вонзившись мне в спину, толкает меня вперед. Еще одна впивается в подмышку: защитные чары, должно быть, развеялись.
На меня бросается солдат с мечом. Отпрыгиваю, но клинок чиркает по моему животу, я вскрикиваю и тут же выдыхаю:
– Непробиваемая броня для тела моего.
Чары возвращаются.
Только уже слишком поздно. Кровь сочится между пальцами, струится по спине, а ко мне подступает еще десяток врагов.
Храм, – напоминаю я себе. Мне просто нужно добраться до храма.
Закрываю глаза, впитывая свою боль, свою кровь, кровь тех, кто рядом. Черпаю силу в страданиях, чувствую, как она копится в моих жилах. Плохо соображая, выпускаю ее на волю – и почти не замечаю разорванных в клочья людей.
Храм. Храм. Храм, – повторяю я как молитву.
Ферокс держится рядом, я чувствую на себе его пытливый обеспокоенный взгляд, когда, миновав выбитые двери, покидаю дворец, отбрасывая магией попадающихся на пути врагов.
Еще несколько стрел попадают в меня. Но они хотя бы отскакивают от одежды и кожи, ударяясь о землю и не причиняя вреда – в отличие от двух первых, засевших в моем теле. Наверное, со стороны выглядит смешно, как те торчат из меня.
За пределами дворца мир пугающе спокоен, если не считать нескольких схваток да пары солдат, волокущих какой-то сундук. Но за мной уже вываливается несколько десятков бойцов. Я только и могу что колдовать, отбрасывая их самих и их оружие – назад, назад, назад, хотя бессловесные заклятья стремительно истощают мой резерв.
Слева маячит темный силуэт заброшенного храма. После того как мы въехали во дворец, жрецы покинули его, и никто, кроме разве что случайного слуги, не забредал туда с тех пор. Сарматские боги не обитают в храмах, а римские мне ни к чему.
Ковыляю туда так быстро, как только могу, оставляя за собой кровавый след. Мне нужно залечить раны, особенно ту, что в животе, но я не могу сосредоточиться на чем-то еще, кроме защиты спины, моей и Ферокса. Даже сейчас я чувствую, как бьются о возведенную мною невидимую стену солдаты. Их крики и топот звучат слишком близко.
Проходит, кажется, мучительная вечность, прежде чем я добираюсь до ступеней храма. Оказавшись внутри, я торопливо накладываю на порог чары против вторжения. Магические нити моих заклятий провисают, они натянуты слишком небрежно из-за трясущихся рук, из-за боли, которая отвлекает меня. Добавляю еще слой чар, блокирующих вход с оружием в помещение – мы забыли наложить их на комнату Тамары и Катиари, чем и воспользовались предатели.
Заканчиваю работу как раз вовремя. Не проходит и секунды, как на охранные заклятья натыкается первый солдат. Я невольно отшатываюсь. Ферокс прижимается ко мне, явно стараясь помочь сохранить равновесие.
– Спасибо, – тихо благодарю, запуская пальцы в густую шерсть, пока вторая рука все еще прижата к животу. – Исцели рану, затяни плоть, – шепчу я.
Густой сироп магии течет из-под ладони, впитывается в мое тело. Шиплю от неприятных ощущений, но боль уже стихает, края раны смыкаются. Из торса все еще торчат две стрелы, но ничего, потерплю.
– Свет, – приказываю я.
Свет получается тусклым, водянистым. Магия ослабла.
Бреду, спотыкаясь, в заднюю часть храма, к его святая святых, к лей-линии, линии энергии Земли.
Я вижу ее, и от облегчения у меня подгибаются колени. В полумраке едва различается странное искажение воздуха: это линия энергии преломляет свет.
Далеко, с другой стороны храма, кулаки и мечи колотят по моей защитной стене – и нити чар лопаются с протяжным звоном.
Кладу руку на макушку Ферокса.
– Шагаем на линию одновременно. Готов?
Пантера наклоняет голову – полагаю, так он кивает, соглашаясь. Позади топают солдаты, спеша к нам. Секунды. У нас есть считаные секунды.
С дружным глубоким вдохом мы с Фероксом ступаем на линию энергии.
И шум тут же стихает. То, что вокруг нас, – то немногое, что я могу различить в полумраке, – расплывается. Люди, не обладающие магией, не способны путешествовать по этим дорогам, по крайней мере без чужой помощи. А значит, пока что мы с Фероксом в безопасности.
Чего, однако, не скажешь о тех, кто остался преданным Мемнону. И мне. Они всё так же сражаются и умирают, зарубленные врагами, появления которых не ожидали.
Мне нужно добраться до Мемнона. Нужно спасти его от той участи, которую ему уготовила Эйслин. Нужно отомстить за наших людей.
Взгляд мой скользит по «стенам» линии энергии. Путь похож на туннель, хотя сейчас это и непонятно. Тьма скрывает все, кроме мутных пятен звездного света в необозримой выси.
Свободной рукой нашариваю засевшую в спине стрелу и, стиснув зубы, глотая крик, выдергиваю ее зазубренное острие из собственной плоти, раздирая мышцы. Окровавленный снаряд отшвыриваю к зыбкой стене туннеля.
– Предлагаю тебе свою кровь на оружии врага, – задыхаюсь, чувствуя, что рана кровоточит не на шутку, – в обмен на безопасный проход для меня и моего фамильяра к дворцу на реке Хуно.
Стены – ну, то немногое, что я вижу, – идут рябью, потом разглаживаются.
Чтоб тебя! Не сработало.
Без помощи самой лей-линии я не сумею отыскать путь в нужное место. И тогда, безнадежно заблудившись, мы с Фероксом будем бродить вдоль нее, пока я не найду выход – или пока мы не погибнем.
Вцепившись в загривок Ферокса, я с криком выдираю из тела вторую стрелу и ее тоже бросаю в стену, повторяя:
– Предлагаю тебе свою кровь на оружии врага в обмен на безопасный проход для меня и моего фамильяра к дворцу на реке Хуно.
На этот раз стена даже не колеблется.
– Предлагаю тебе свою память, – с нарастающим отчаянием обращаюсь к магии фей, – в обмен на безопасный проход для меня и моего фамильяра к дворцу на реке Хуно.
Стены туннеля вибрируют, не давая рассмотреть, что там, за ними.
Делаю несколько шагов вперед, таща за собой Ферокса, но вскоре опять все разглаживается, отказывая мне в проходе.
– Ради богов, чего ты хочешь? – кричу я, не сдерживаясь. – Слез? – Свободной рукой размазываю влагу по щекам. – Бери!
Странная, чуждая магия лей-линии касается моего лица, забирая предложенное.
Но стена не открывается. Мне хочется выть.
– У тебя уже есть моя кровь и мои слезы. Чего тебе еще надо? – спрашиваю я тьму. Понимаю, что магия на исходе, кровь течет по моей спине, и я едва держусь на ногах от изнеможения. Мне нечего больше отдать.
Почему я не научилась передвигаться по этим дорогам, не торгуя частицами себя? Как же это дорого теперь мне обходится.
Тут в голову мне приходит одна мысль, и я быстро прижимаю дрожащую руку к животу. Сглатываю. Есть еще одно…
– Ладно, открою тебе одну тайну. Мне кажется, я беременна.
Глава 7
Роксилана
59 год н. э., где-то в северо-западной части бассейна Амазонки
Мы стоим на влажной земле. Под сапогами чавкает грязь.
Получилось. Измученное тело готово рухнуть от облегчения. Получилось.
Я оглядываюсь по сторонам. Здесь солнце садится, и, хотя джунгли вокруг полны разных звуков, место кажется несказанно тихим и мирным – наверное, это в сравнении с ревущим буйством Боспора. И это настораживает.
Ферокс рычит. Иного предостережения мне не требуется.
Собираюсь оглянуться, когда в спину мне вонзается клинок. Это происходит так стремительно, что я только ахаю от удивления, глядя на живот, из которого торчит окровавленное острие меча.
Клинок грубо выдергивают, и я падаю на колени, истекая сочащейся из раны кровью. Это же… прямо там…
– Ты даже не представляешь, как давно я хотела это сделать, – сладкозвучный, мелодичный голос Эй-слин так и сочится злобой.
Ферокс с рычанием бросается на фейри, но вцепиться ей в горло не успевает – Эйслин резко бьет пантеру по голове рукоятью клинка. Раздается тошнотворный хруст, и я задыхаюсь от крика, когда мой фамильяр мешком валится рядом со мной. Чары, защищавшие его всего минуту назад, развеялись.
Женщина-фейри обходит меня, оценивающе разглядывает, похлопывая окровавленным мечом по бедру.
– Я надеялась, что ты выживешь и явишься сюда.
Она склоняет голову, словно размышляя, не пырнуть ли меня еще раз, но мне все равно. Моя родственная душа, мой муж исчез, мой фамильяр без сознания, а кровь медленно течет из раны в моем животе.
Дикая боль не дает думать, но у меня есть еще ярость. Тело трясется, переполняемое ею. Собираю магию, готовясь ударить.
– Эй, эй, – упрекает меня Эйслин, поддевая залитым кровью концом меча мой подбородок. – Только попробуй причинить мне вред, и я перережу этим мечом горло тебе, потом твоему фамильяру, и ты умрешь, так и не узнав, что стряслось с Мемноном.
Я каменею. Гнев уступает место ужасу.
– Где он?
На долю секунды она бросает взгляд на дворец справа от меня, потом небрежно произносит:
– Я думала, он твоя родственная душа. Думала, ты можешь найти его по одной лишь вашей связи. – Она вновь наклоняет голову. – Очевидно, это не так.
Пока она говорит, я фокусирую магию на ране в животе. Рана смертельна, но я могу залечить ее. Я уже остановила кровь и теперь медленно вливаю в рассеченные ткани силу. Мне нужно только жить, жить, и тогда я спасу и Мемнона, и Ферокса.
– Что ты сделала с моим мужем? – спрашиваю я.
Эйслин надменно смотрит на меня сверху вниз.
– Он проспит сотню лет, пока всё, что он знает и любит, не исчезнет. И когда он очнется, останусь только я.
Я хмурюсь, борясь с тошнотворными ощущениями; исцеление внутренних повреждений – процесс неприятный.
А фейри продолжает:
– Я неоднократно предупреждала Мемнона о твоем возможном предательстве. Говорила ему, что цивилизованная римлянка вроде тебя никогда всецело не примет обычаи сарматов. Говорила, что его кровожадность в конечном счете подтолкнет тебя к отчаянной попытке остановить его, помешать и дальше убивать и завоевывать. Он не верил мне, но, не сомневаюсь, когда он пробудится и обнаружит, что тебя давным-давно нет, он вспомнит мои слова.
О да, слова Эйслин для Мемнона не пустой звук. Она была советницей его отца и еще нескольких царей, предшествовавших ему.
– И, – не останавливается фейри, – я позабочусь о том, чтобы он узнал, как ты, его драгоценная супруга, заключила сделку с римлянами, чтобы добиться мира, и как ты не смогла заставить себя убить его и потому погрузила в сон. Он непременно узнает, что ты прожила долгую жизнь – вновь вышла замуж, родила детей и ни разу, ни разу не попыталась разбудить его.
Я едва дышу, не веря своим ушам. Кто эта женщина?
– Сердце его будет разбито, – завершает она, – но со временем он оправится.
Я пристально вглядываюсь в ее лицо.
– Зачем ты все это делаешь?
Глаза фейри блестят, уголки губ приподнимаются в лукавой улыбке.
– Это секрет, и ты умрешь, так и не узнав его.
Скорее инстинкт, чем зрение, говорит мне, что Эй-слин чуть-чуть изменила позу, перехватила меч…
Призываю свой гнев, свою силу – и выдыхаю:
– Уничтожить.
Заклятье выплескивается из меня, отрывая женщине руку, сжимающую меч. Она кричит, тянется к зияющей ране у плеча. Раскинув крылья, что тоньше и гораздо нежнее хлопка, бросается к порталу лей-линии.
Но я уже собрала, стиснула в кулаке остатки энергии.
– Уничтожить.
Фейри исчезает за миг до того, как заклятье настигает ее, но и лей-линия поглощает оранжевый сгусток моей магии.
Хриплю, не в силах отдышаться.
Эйслин ушла. Пока.
Смотрю на то, что осталось от моего живота, и проглатываю всхлип. Если там и был ребенок, шансы на то, что он переживет такое ранение…
Прикусываю нижнюю губу, чтобы не закричать, и чувствую, как слезы катятся по щекам. Не думать об этом. Еще Ферокс…
Протягиваю руку, глажу своего фамильяра. Пантера слабо шевелится, чуть поворачивает голову и лижет мою руку. Вновь призываю магию, чтобы исцелить его. Сила вяло стекает с ладони, но я ощущаю, как она укореняется, начиная медленно залечивать раны фамильяра. Убедившись, что теперь с ним все будет в порядке, я останавливаюсь.
Мемнон. Мне нужен Мемнон.
Заставляю себя встать. Мир на миг погружается во тьму: должно быть это из-за большой потери крови. Мне больно, физически больно тянуть силу и направлять ее в раны. Моя магия устала и сопротивляется.
Я умираю.
Осознаю это с отстраненной ясностью. Я умираю быстрее, чем моя магия исцеляет. И Мемнон проклят, обречен спать сто лет, и когда он проснется, он станет пешкой в руках Эйслин, в той большой игре, которую она затеяла. Возможно, она хочет от него любви. Возможно, власти. Как бы то ни было, ей требовалось убить его семью и убедить его друзей предать его. Она стремилась очернить меня и мою любовь к нему, чтобы довести свой ужасный план до конца.
Я не могу бросить моего мужа на произвол той судьбы, что уготовила ему фейри.
Бреду к дворцу, оставив Ферокса там, где он лежит, – пусть отсыпается после ранения. Речной дворец уже виднеется между деревьями. Он прекрасен, сверхъестественно прекрасен, настолько, что у меня мурашки бегут по коже. Как и всегда.
Прохожу мимо мраморных колонн, высеченных в виде деревьев, и золотых лоз, усыпанных стеклянными цветами с острыми лепестками, что украшают стены. За мной тянется кровавый след.
Говоря о Мемноне, Эйслин взглянула сюда. Дворец надежно защищен чарами, так что это отличное место, чтобы спрятать кого-то на сотню лет.
Только вот куда именно она его спрятала?
Закрываю глаза, сосредотачиваясь на связи с Мемноном. Женщина насмехалась над нашей способностью находить друг друга таким образом, но ведь именно так Мемнон впервые отыскал меня в Риме. И я тоже смогу найти его. Мне только нужно собраться.
Не открывая глаз, глубоко дышу, пытаясь игнорировать боль, кричащую во всем моем теле, и леденящий холод, поселившийся в костях. Отодвигаю разум на второй план, освобождая место магии, и иду вперед.
Заторможенная, я едва не падаю в яму. Ошеломленно отшатываюсь и охаю при виде квадратного отверстия в земле, рядом с которым лежит массивная каменная плита.
Смотрю на освещенные факелами стены туннеля. Мемнон там, внизу. Я чувствую это, как биение собственного сердца, и если снова сосредоточусь на нашей связи, то смогу ощутить, как меня тянет к нему. Ближе, ближе…
Эйслин тщательно все спланировала, но не озаботилась сказать мне, где находится Мемнон. Думаю, она не закончила.
Эта мысль вселяет в меня надежду. Это все, что мне нужно, – капелька надежды.
Осторожно спускаюсь по лестнице, придерживаясь за стену, чтобы не рухнуть вниз.
Сперва я ничего не замечаю вокруг, но пальцы постоянно попадают в какие-то углубления, и я наконец обращаю внимание на вырезанные в стенах письмена. Присматриваюсь внимательнее.
…собрав в себе мощь богов, Мемнон Неукротимый изгнал даков с их земель…
…с одними лишь кровными братьями всадниками ворвался в неприступный Рим, захватив царицу…
Стиль не мой, но я – одна из немногих, кто не только в курсе всех этих событий, но и умеет читать и писать на сарматском с помощью латинского алфавита. Нетрудно будет предположить, что я тайно помогала построить гробницу, наблюдая за ее созданием.
Меня пробирает дрожь, не столько от потери крови, сколько от осознания грандиозных масштабов сотворенного Эйслин, стремящейся осуществить свой план.
Чего она хочет от моего мужа?
Этот вопрос не дает мне покоя.
Но все мысли о ее мотивах исчезают, едва я вступаю в погребальную камеру. А это именно погребальная камера, вне всяких сомнений. В центре освещенного факелами пространства стоит белый мраморный саркофаг. Крышка с него снята. Отсюда я вижу только блеск чешуйчатой брони, но я знаю — там Мемнон.
Даже если бы связь не указывала на это, изгиб груди и сияние бронзовых доспехов говорят сами за себя.
Из горла рвутся глухие рыдания. Я не верила, что он спит, не верила по-настоящему — до этого мига.
Плетусь к каменному гробу. Щемящая боль в сердце притупляет жгучую боль от ран. Едва взгляд успевает коснуться чарующих, смягченных сном черт, как у меня подкашиваются ноги и я тону в боли – такой беспросветной и глубокой, что даже не знаю, как из нее вырваться.
Он уже вне моей досягаемости. Погруженный в столетний сон. Если бы это была магия смертных, я могла бы попытаться взломать чары, но Эйслин – фейри, а их магия иная, несовместимая с нашей.
Но даже если бы заклятье и можно было снять, я умираю. Империя Мемнона заполнена готовыми к бою римлянами, его воинами-предателями и коварными фейри.
У нас слишком много врагов и совсем нет времени. По моим щекам катятся слезы.
Осторожно касаюсь своего живота. Я хочу возмездия, но больше всего сейчас я хочу мира. Спокойствия. Для меня, для моей родственной души. Жизни, где мы могли бы любить друг друга, не боясь, что наши враги убьют нас.
Пытаюсь подняться, скрипя зубами от боли. В глазах чернеет, и только моя магия, похоже, еще отгоняет смертный мрак: кое-как мне все-таки удается выпрямиться. Во мне еще осталась жизнь!