Три кита

Моя жизнь состоит из трёх вещей. Диван, трава и пиздастрадания. Мне сорок пять, ну почти, у меня трое детей, куча амбиций, гора не реализованных проектов, прибавим наркозависимость, алкоголизм, бешеное либидо, инфантильность и вытекающие из неё: обидчивость, зависть, эгоцентризм, гордыню.

Жить тяжело, но интересно. Тяжело жить в том смысле, что жить как хочется тяжело. А хочется несопоставимых вещей: дивана, денег, путешествий, баб, красивых, умных, весёлых.

Пиздеть, конечно, не мешки ворочать. Вот чего отчаянно не хочется. Я про мешки. Кстати, о мешках. Вот они с утра под глазами. Мои родные мешки. Без них теперь никуда. Это от барбитуратов. Почки скрипят так, что мне кажется я слышу этот скрип. Ебучие мешки.

Один из плюсов, когда живёшь с женщиной, у неё всегда есть патчи. Патчи – убийцы мешков! Патчи и чашка кофе приравнивают тебя с утра к небожителям. Патчи можно сделать из чего угодно. Возьмём, к примеру огурец, или кабачок. Наверное, кабачки есть у всех, даже у тех, кто этого совсем не хочет.

Ладно, я отвлёкся. Надо вернутся к трём основополагающим китам, к трём векторам моего мироздания: диван, трава, пиздастрадания.

Предлагаю начать с распорядка дня. Утром я бегу. Иногда мне тяжело бежать, это скорее всего от кокаина, или таблеток, после мдма, экстези, спидов, или крепкой попойки, я никуда не бегу.

Рассуждая здраво такой весёлый набор препаратов способен повергнуть в шок стороннего гражданина. Возразим. Президент говорит: всё хорошо в меру. Гражданин поспорит. На такого типчика всё что угодно можно списать, ишь ценитель, скажут, эк он пробует то…. точно ку-ку. И окажется прав.

Я несколько раз убеждался, что я ненормальный, и каждый день понимаю, что вокруг все ненормальные. Сейчас то я это отчётливо понимаю про себя. Безумие к 45 поджидает каждого, оно соткано из шерсти жизненных передряг. Одна профессиональная деформация чего стоит.

Короче я бегу. Не меньше сорока минут обязательно. Оптимально я бегу час, потом быстро зарядка, набор одних и тех же упражнений, перекладина, дома гантели. Тело необходимо держать в форме и любить. Согласен, это не обязательно.

Я могу приготовить на завтрак что угодно, но обычной мой рацион: гречка, сливочное масло, яичница или омлет на сливочном масле, майонез, перчик, какой-нибудь овощ.

Самое главное не сказал. После бега и зарядки я пью стакан воды и ем ложку мёда, или делаю глоток мёда прямо из банки. Я это делаю даже если не бегу и стараюсь делать, даже когда ночую вне дома. Про мёд мне рассказала здоровенная женщина Ася. Мы познакомились в поезде. Ася работала в Японии и сказала, что японцы едят что-то из мёда с утра в обязательном порядке. Это госпрограмма. Короче я ем мёд и не знаю, что такое простуда и насморк. Возможно между отсутствием насморка у меня и отсутствием насморка у пчёл есть какая-то связь, но я об этом ещё не думал.

Потом я пью кофе. Кофе я пью непременно в банном халате, курю и смотрю в окно. Кофе пьёт моя бабуля, это примеряет меня с напитком основательно. Утро, кофе и сигарета. Вы почти бог. Плюсуем патчи. Чувствуете эту хрень за спиной? Надо купить себе патчи.

Я не купил себе патчи. Во-первых, это совершенно бессмысленно, потому что у меня уже есть дома патчи, две банки, но пока мне их кто-то не прилепит, сам я этим заниматься не могу. Меня гнетёт глубочайшая лень. Слишком много движений. Взять банку. Раскрутить крышку, достать патчи чем-то, пальцами потому как – моветон. Да и не в любую банку пальцы влезут… В стол патчи, только, если мешки не обретают вопиющие формы.

После завтрака и кофе, я переодеваюсь и смотрю новости, кино, рабочий материал, учу пробы, умираю от похмелья. Всё это я проделываю на диване. Возможно, миллионы счастливчиков работают на миллионах диванов, я принадлежу к их числу.

На этом распорядок моего дня заканчивается и начинается совершенный беспорядок. Приходит Вера. Вере 24, она бывшая одного моего приятеля, это крепко удерживает меня от близости с ней. Вера учится в аспирантуре, рядом с нашим домом, приходит на полдники, или просто, легко остаётся ночевать, иногда я сам её прошу об этом. Вера красива, наверное, даже развратно красива. Немного оттопырена нижняя полная губа, что делает её рот по особому притягательным. Я люблю несовершенства.

Верка ест мало, говорит ещё меньше, постоянно обнимает. Сложно отказать ей в визитах, хотя они меня постоянно отвлекают от моей писанины. Так или иначе жизнь всегда отвлекает от работы. Я не всегда отвлекаюсь с удовольствием, но отвлекаюсь всегда. Ведь это жизнь.

А работа, ну что работа? Я ведь не бегаю за убийцами, не тушу пожары, и не спасаю жизни. Подумаешь история не досчитается одного шедевра. При чём не принципиально шедевра. Смешно? Смешно. История переживёт такую утрату, и я тем более.

Вот Вера говорит: нас всех запихали в воронок и повезли. Я думаю, ну приплыли блин, часа на два точно. А нас только везли два часа, или больше. Короче куда-то в область, за Одинцово. Там такой отдел страшный, ты бы видел такой отдел.

Я, конечно, видел, но не перебиваю Веру, мажу ей масло на теплый хлеб. Мне нравится смотреть как едят люди. Люди всегда добреют, стоит им поесть. Разве это не приятно? Наблюдать как растёт добро.

В общем, продержали нас там до следующего утра. Получился у меня Новый год за решёткой. А утром мы встретились все у отдела и поехали к какому-то парню отмечать. На этом моя протестная жизнь закончилась. Ты не подумай, я не испугалась отдела и вообще, просто все куда-то разбежались, разошлись жить.

И правильно! Вера кусает бутерброд, и улыбается одновременно. Прыскают от глаз стрелочки морщинок. А можно, я тебе прочитаю? Ну почитай. Мы устраиваемся удобно, и она читает.

«Прелесть роковой истории в утешительной предопределённости боли. Кобыла скачет наперерез горящему паровозу раз за разом в бесконечном повторении, протяжным лейтмотивом и к улыбке, и к слову любви. Безумны глаза её, прижаты уши, тянет ноздрями она воздух так жадно, жарко и страстно, кажется, уже целую вечность. Потомучто она не знает иной возможности выразить своё назначение в жизни. Её взмыленный круп устремляется к стальному столкновению всякий раз с такой силой, что тяжело дышащие бока кипятят и ночной прохладный воздух – это пылает душа в ожидании ласки. Каждая мышца на сильных ногах находится в нетерпеливом напряжении, в очередной раз предвкушая желанное прекращение бега. Но и жизнь ей невозможна без этой гонки. Сердце её мчится в захлёб и знает только тупой удар в рёбра и хруст их облегчения. Так она и несётся… Роковая история – это долгий сон игры в беспечность, с мягко освещённой нежностью в глазах. С абсолютной ясностью, бегущей впереди всякого чувства. Это позволение сделать иллюзию методом проживания искренней любви и настоящего счастья. Это ловушка, хозяин которой опрометчивый и сильный ты. Сильный в своём безусловном знании конца.

И вот уже тысячи лет глаза кобылы горят рвением и налиты горячей кровью. Грива её наэлектризована гневной и сухой грёзой для того, чтобы за секунду до остановки мятежного и отчаянного лошадиного сердца хотя бы хватило ярости смолчать!.. Но губы вдруг произнесут слова любви так безнадежно тихо, что в этом будет красота и лепестковая правда. Придёт конец. И с хлопнется вселенная этой напряжённой борьбы за умирание.

Смерть кобылы станет искуплением вины за ложь и подарит загнанному животному священный, заслуженный покой. Закатится вновь и вновь повторяющаяся гонка. Так начнётся жизнь. Она родится из бешеной тяги сердца к року, из тишины финального удара и пробуждения от сна. Умрёт кобыла, исчезнет ясность и начнётся боль без возможности знать наверняка.»

Верка, я не понимаю, чего ты ждала? Он что должен был бросить семью и уйти к тебе? Ну прожили бы вы два месяца…. Верка набрасывается на меня, ну а что мне ей ещё сказать?

Я думал о том, чтобы трахнуть Веру. Да я, собственно, только из-за этого с ней попёрся в ИГГИ ПАБ. «Бывший» мент Тёма выставил два штыка хреновухи, подтолкнул пластик с сушёным мясом и разулыбался, наливая попутно нам два тёмных пива. Я могу подкатить. Школа!

К бабе с гуманитарным уклоном в холодную пору лучше подкатывать с чем-то крепким. Это ещё Булгаков сказал. Сейчас наверно никто не читает Булгакова. Пруууу. Надо иногда себя одёргивать как лошадь, при чём здесь вообще Булгаков.

Верка зыркала на меня своими чёрными глазами, не знаю о чём там она думала. Я думал: получится. А потом узнал, что ей всего каких-то 24. Я зарёкся с двадцатилетними не вступать в половые отношения. Дело в том, что ты тут же после перепиха становишься для них папочкой. Буквально. Она начинает писать и звонить тебе всегда. Чем женатей ты, тем чаще она обращается к тебе со страшными вопросами. «А ты точно не в меня?»

Вот за завтраком приятно такое получать, когда телефон лежит между мной и какой-то другой дамой. Тогда вот женой. А у меня зрение не очень, мне ведь 45, напомню, поэтому буквы в телефоне, как у чувака с катарактой. И вот жена вроде прочитала, а вроде не прочитала, она виду не подаёт, я тоже не подаю, даром что оседлал морскую мину, похожую на больного ежа.

Так что удар по либидо был нанесён. Вечер превратился в пустое время провождение. Вложенные таким образом инвестиции, если и оправдают себя, то только лет через, сколько там она сказала ей… Попёрся провожать, всё-таки щи надо сохранять до конца. А утром меня поблагодарил приятель, за то, что я так культурно погулял его возлюбленную. Тем самым автоматически закрыв для меня вагину Веры навсегда. Наверное, этот аспект пояснять не надо, всё конечно в рамках личной этики. Значит, плакали мои инвестиции, зря подыгрывал мне бывший мент Тёма, впрочем, хреновуха была выше всяких похвал.

Колени у неё абалденные. «Ау!» Вера толкает меня, пойдём сходим в музей? Да, отчего бы нам не сходить в музей. Майский день прекрасен и пахуч свежим цветом и свежей зеленью. А что за музей? Туда можно в тапках и трусах?

Наш план терпит крах. Выходит Тёма, сейчас половина четвёртого, он только проснулся и дико голоден. Мы все вместе направляемся в ДЕПО. Тата всегда говорила «это самое блядское место в городе», при чём мы с Тёмой тогда ещё туда не ходили. Тате охотно верится. Тёма с ходу ставит нам два по писят, ледяная, какая-то навороченная водка. Типа мамонта. У меня лично с него вообще нет оходосика. Вера пьёт фреш из сельдерея, мы бабахнули под уху по три шота, взяли кебаб и по пивасику. Тёма молчит, это обычный утренний анабиоз.

Надо взять электросишку. Тёма встаёт и теряется в толпе. Я ору, чтобы взял нам с Веркой по пачке. Взмывает над головами Тёмы большой палец.

А можно с вами сфотографироваться? Обращаются к Тёме две красотки, побуждая во мне гордость за Тёму и приступ лёгкой зависти. А мы с вами? Обращаются вдруг ко мне два охранника. Вы же Михуил?

Выходим из ДЕПО, Верка быстро прощается и пропадает в свежей листве. Тёма садится на лавку, вытаскивает из кармана таблетки. Каких здесь только нет: милдронат, это для сердца, а это вот амбапездицин это для улучшения памяти, это для разжижения крови, это для желудка, а это бадды, вот рыбый жир ещё и магний, магний пиздец блядь закончился. Говорит Тёма и тянет меня в аптеку. Эти выпей, вставляю я. Лучше все вместе. Непреклонен Тёма.

Мы входим в аптеку. Обожаю аптеки. Однажды на садовом кольце я искал сыну бальзам для горла, было далеко за полночь и вот в Аптеке с весёлым названием ДОКТОР ГНОМ, я застукал охранника и формацевта МИЛУ, как гласил бейджик. Охранник стал возмущаться почему я зашёл, покупки только в окошко, я сказал, что дверь была открыта, поэтому зашёл и ушёл. Милу потом долго вспоминал, даже пару раз зашёл в ту аптеку, но возможно ДОКТОР ГНОМ Милу превратил в Белоснежку?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.