- -
- 100%
- +
© Тихомиров В., 2023
© Издание. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2024
Посвящается живым и павшим сотрудникам УБОПа России
Глава первая
Городок был так себе. В него не хотелось вернуться.
Без красивой архитектуры, ровных дорог и знаменитых на всю страну жителей, столетие за столетием он только ветшал и в конце концов стал напоминать штопаное, пропахшее нафталином пальто, которое в бедной семье со вздохом безысходности передавалось от одного небогатого поколения к другому, еще более обездоленному…
Если в центре города кое-где сохранились дома восемнадцатого или девятнадцатого века с намеком на былой достаток и общественное положение, то все, что их окружало на километры вокруг, было построено много позже и представляло собой чехарду бетонных коробок разной высоты, но одного цвета. Серого. Серыми были и всевозможно чадящие заводы с фабриками, мосты, витрины магазинов и столовок, да что там – единственный на всю область кукольный театр, и тот был построен из того же самого бетона унылого мышиного цвета. Летом весь этот срам прикрывали деревья, зимой человеку со слабой психикой хотелось удавиться от безысходности. Чистый воздух тут напрямую зависел от направления ветра. Если он дул с севера, то люди еще дышали полной грудью. Иные ветры, особенно западный, лишь порождали тяжелый кашель и сокращали продолжительность жизни оказавшегося здесь волею судеб народонаселения.
Кто мог, тот уезжал. Навсегда.
Он уехал тоже? Или ему это только снится? То, что он жив и просто спит, его мозг еще как-то контролировал. Всего остального могло и не быть. Так, просто нереализованные мечты-мечтишки хотят выкарабкаться наружу, а выхода не находят: черепная коробка запаяна накрепко.
И, может, нет никакой Москвы, нет Главного управления по борьбе с организованной преступностью МВД России. Нет, все это где-то существует, но отдельно от него, а он никакой не оперуполномоченный по особо важным делам Андрей Казимирович Большаков, «важняк», а так, простой опер ОБХСС этого самого ненавидимого им населенного пункта. И скоро вставать, пить чай, ехать на трамвае до райотдела, а затем целый день сидеть в крошечном и дурно пахнущем кабинетике, в котором до него целые поколения ментов-пингвинов упорно высиживали себе пенсию, и писать, писать один протокол за другим, пока не заноет рука, пока не окаменеет его задница…
Нет, тогда лучше и не просыпаться. А проснувшись, тут же пустить себе пулю в висок.
– Ты чего стонешь?
Голос был очень знакомым, но начать разбираться, чей он, значило проснуться. И он заставил себя еще глубже скатиться в сон. И вот он уже видел себя посреди ледохода. Вокруг по вспененной воде ползли иссиня-желтые льдины. Они по-хозяйски резали и терзали воду, безобразно вскарабкивались друг на друга, ломались и крошились от взаимных ударов, но, уменьшаясь в размерах, плыли и плыли куда-то вниз, по течению бесконечного потока. И где-то рядом должны быть его друзья, но сколько ни смотрел он по сторонам, сколько ни взывал о помощи, он видел только колотый лед, стремнину воды и стегающее по глазам ослепительное солнце.
* * *Капитан милиции Станислав Тропарев уже пятый час лежал в снегу, точнее, четыре часа пятнадцать минут он был частью сугроба на обочине трассы Москва – Санкт-Петербург. Кромешная темнота и невозможность пошевелиться остановили время. И минуты, и часы в какой-то момент потеряли смысл и возможность их осязать.
Связь была односторонней. Если в начале операции наушник, вставленный в ухо, еще что-то регулярно отпискивал, сообщая лежащим в снегу информацию о ходе операции, но затем стал делать это все реже и реже, пока однажды не затих совсем.
Январские двадцать пять ниже нуля тоже перестали быть частью улицы. К каждой клеточке Тропарева приближался абсолютный ноль в двести семьдесят три с лишним градуса, и неуправляемый озноб колотил вытянувшееся по струнке тело. Все, что было надето шерстяного на нем, давно перестало греть и стало частью стужи. Бронежилет, тисками сжимавший грудь и живот, штурмовой автомат, стиснутый в онемевших руках, пистолет, больно прижатый к бедру, нож, прикрепленный к голени, работая сообща, отняли у тела последние способности генерировать тепло. Его правую ногу вдруг затрясло, как погремушку-маракас с Антильских островов. И тут Тропарев представил себя со стороны, и силы воображения хватило увидеть, что коленка его все сильнее выглядывает из-под тонкого слоя снежной каши…
И спросить не у кого, как он там, со стороны. Те, кто был с ним заодно, Шевелев и Гуляев, они в таком же положении, как и он, тоже дрожат, стиснув зубы. Ждут команды на захват и гонят от себя свои страхи. И если кому-то в голову взбредет мысль всадить в них по пуле, то они даже не поймут, в какой момент и откуда пришла смерть.
Возможно, в мире ином над ними даже посмеются. Что ж вы, братья, спецназовцами называетесь, а убили вас, как баранов!
И тут стало ему по-настоящему страшно.
Еще днем предстоящая операция казалась забавным приключением. Всего и надо-то взять с поличным явного идиота, который в своем письме в милицию пообещал устроить несколько взрывов большегрузов, если менты не подарят ему новенькую «ауди», сто тысяч долларов и автомат с патронами. Лишь после этого – он дал честное слово патриота – мир и спокойствие вновь воцарятся от Москвы до самого Питера.
Бред. Конечно, типичный бред.
В конце концов порешили, что действует одиночка. Но оставлять без внимания этот поток сознания никто бы не позволил. Были задействованы силы МВД и ФСБ. Команда подобралась крепкая. Почти пятнадцать человек готовы были по первому сигналу задержать кого угодно. Хоть одного, хоть нескольких. На все про все отводилось час-полтора. И кто-то очень рассудительный, в полковничьих погонах, не меньше, придумал уложить бойцов в снег. Чтобы быть поближе к месту действия. Ведь это только на улице дубняк, в снегу всегда теплее. И чем глубже, тем комфортнее. Так, по крайней мере, пишут в книгах.
Со стороны все бы выглядело так, словно кто-то снимал боевичок. Вот ленивые гаишники с двух сторон трассы, в паре километров друг от друга, светящимися жезлами блокируют движение, пропуская вперед лишь грейдер, который огромным отвалом не спеша сдвигает снег к краю дороги. Вот под прикрытием темноты из леса через поле выбегают шесть хорошо вооруженных людей в камуфляже и с масками на головах и начинают остервенело рыть лопатами в снегу три ямы, очень похожие на могилы. Затем они делятся поровну. На тех, кого зарывают, и тех, кто зарывает. Люди с лопатами, сделав свое дело, бесшумно исчезают с дороги в лес, грейдер теряется за поворотом, и гаишники снова открывают движение и якобы укатывают в разные стороны по своим делам.
А вскоре прямо напротив от затаившихся в снегу людей должны будут остановиться две новенькие «ауди». Из них выйдут двое хорошо одетых мужчин. Они выкурят по сигарете и уедут, но уедут на одной машине, оставив другую стоять незапертой на оживленной трассе с ключом в замке зажигания, на заднем сиденье которой лежит заказанный «гостинец»: «калаш» с патронами в цинковом ящике и плотный пакет валюты.
Сценарий был отработан до мелочей. Все, кому положено было что-то изображать этой ночью: собровец на грейдере, собровцы в форме гаишников, собровцы в форме собровцев, собровцы в дорогих костюмах, – все они отработали свои роли без сучка и задоринки. Осталось всего ничего: группе Тропарева мощно отыграть финальную сцену, взять пришедшего к «ауди» адресата. Одного или нескольких. Взвиться, словно из небытия, в полный рост из снежного плена, пустить очередь из автоматов в сторону луны и заорать страшными голосами что-то очень грубое, а затем уложить хоть одного, хоть целую сотню бандитов мордой в пол. Ну, в этом конкретном случае, в грязный снег.
И – по домам! Отогреваться и спать. Долго спать. А потом запись эффектного задержания откроет новостные выпуски всех крупных телеканалов страны, и ты будешь знать, что вон тот, длинный, в камуфляже и автоматом в руках, это и есть ты сутки назад. Пустячок, а приятно. Словно ты масляной краской по трафарету набиваешь маленькую звездочку на фюзеляже боевого истребителя, имя которому Стас Тропарев.
По заранее утвержденному плану «спектакль» должен был закончиться часа три назад, но… Красивый проект взял и развалился по собственному усмотрению, без всякого на то указания. Обложенный со всех сторон участок трассы никого, кроме ментов и фээсбэшников, не интересовал. Лишь грузовики, один больше другого, да малолитражки, по цене очень разные, пролетали мимо «ауди» и зарытых рядом с ней собровцев, но главного действующего лица не было. Не явился, паскуда!
Операцию отменили через четыре с половиной часа после ее начала, когда казалось, что вот-вот – и мочевой пузырь просто лопнет. Но нет, бог миловал. В ухе ожил наушник, и голос, забиваемый шумами помех, озвучил отбой. Снова трасса была перекрыта, снова зашумел грейдер, и, как только он поравнялся с группой Тропарева, три человека, словно три оживших покойника, медленно приподнялись из своих ям. Тела их, промерзшие насквозь, перестали быть быстрыми и мгновенно управляемыми. Бойцы отряхнулись от снега, сняли одубевшие маски и, вместо того чтобы резво побежать сторону леса, туда, где в полутора километрах на проселочной дороге их ждали теплые УАЗы, долго выливали из себя лишнее. А потом и вовсе сели в «ауди» и с наслаждением втянули в себя сигаретный дым.
– Мужики, а сколько времени-то?
– Почти четыре.
– Умные люди седьмые сны смотрят.
– Так то умные…
Через полчаса, когда они вернулись к точке сбора, встречать их вышел лично начальник УВД. После приветствия и короткого доклада каждого он похлопал по плечу и приказал следовать за ним в уазик и пазик, где был расположен штаб операции. Добрый, как Дед Мороз, он налил им по полному стакану коньяка и приказал пить. При нем. Бойцы молча чокнулись и запрокинули в глотки что-то очень дорогое и непохожее на все, что они до этой ночи употребили в своей жизни. «Конфискат», – подумали все разом и, поставив стаканы на столик, чему-то заулыбались.
Но что-то не заладилось у Стаса. Накативший кашель до самого города разрывал грудь и жег горло.
– Сегодня же днем – в санчасть, – приказал генерал и на прощание крепко пожал его горячую руку. – А сейчас всем приказываю спать.
* * *Андрей Большаков в любом состоянии всегда просыпался сам. Его рука успевала накрыть кнопку будильника за пару секунд до звонка. Сегодняшнее утро не было исключением. Как только пузатый китайский хронометр получил по макушке, Андрей сначала резко сел на кровати, затем пружинисто выпрямился во весь рост. И только после этого широко открыл глаза. Так было проще возвращаться к жизни из любого сладкого сна.
– Уже?
Светлана приподняла голову над подушкой, пытаясь разглядеть его в темноте.
– Да, пора. А ты спи, еще часа три можешь спокойно спать.
Так он говорил каждый раз, когда уезжал из дома.
– Нет, я встану.
Так всегда отвечала она, когда он перед отъездом в Москву просыпался ни свет ни заря.
– Не надо, спи.
– Ага, я тебя целую неделю не увижу.
– Не неделю, а пять дней.
– Все равно долго.
Они говорили таким шепотом, что в метре от них даже собака не повела бы ухом, но обе дочки-погодки тут же зашевелились в своих кроватках. И их голоса стали еще тише, перейдя на какой-то ультразвуковой уровень общения.
– А как же ты? Без меня…
– Я взрослый дядя. Уж как-нибудь кофе с бутербродами сумею приготовить. Спи!
– Нет, я тоже сейчас встану. Я сварю тебе кашу. Только, пожалуйста, сделай что-нибудь с этим проклятым фонарем.
Это правда, фонарь раздражал многих жильцов дома. Всех, кроме Андрея. Он умел и просыпаться, и засыпать за секунды. И его жена, его верный оруженосец, не принадлежала к избалованным барышням, была приучена к спартанскому образу жизни еще с детдома. Могла питаться чем попало, могла без отдыха работать сутками. Но! Если ложилась спать, то засыпала лишь в абсолютной темноте, без единого лучика света, хотя и звали ее от рождения Светой. «Света не любит спать со светом!» Любые вариации на эту тему она терпеть не могла, злилась от дурацких каламбуров. И уличный фонарь, будто зная Светкину слабость, делал все, чтобы испортить ее настроение и сон. Он испускал большую часть своей энергии строго в окно их спальни, и никакие шторы не спасали от его бесцеремонности.
– Хорошо, я подумаю, что можно сделать.
– И что ты мне сделаешь? Что? Что ты, халдей тупорылый, извозчик потный, можешь мне сделать? А? Что ты молчишь? Знаешь, почему ты молчишь? Потому что ты очкуешь!
Мужик нарывался на пулю. Он уже минут пять как потерял страх и теперь нес какую-то пургу, не задумываясь о смыслах и последствиях. Не то чтобы он был очень пьян, хотя… Разве этих «новых русских» поймешь, сколько они в себя закачивают дешевого пойла за вечер. Вот глаза – да, стеклянные. И очень злые. Хамство можно было бы простить, слова, даже самые обидные, к делу не подошьешь. Но вот кончик ножика уперся в щеку слишком сильно, кровило не на шутку. И это обстоятельство в корне меняло плюс на минус. «Макаров» уже был на взводе, но мужик – не тот, на кого объявлена охота.
– Ну что ж такое-то.
Вырвались эти слова у Левы Милицина не от бессилия или страха – от огорчения.
Он ждал этого момента целую неделю. Всего-то и надо было – стать живцом. Жертвой. Одним из тех, кого очень хочется зарезать глубокой ночью, предварительно лишив дневной выручки. Но получалось, что задания он не выполнил, хоть и изображал из себя таксиста по всем законам Станиславского. Одет был с иголочки. Кожаная фирменная курточка на меху, джинсы по моде, ботиночки с острыми носами. Легкий парфюм. Не хамил, работал с огоньком и анекдотами. Сдачу отдавал как положено, когда замечал, что ее ждут, и оставлял без угрызений совести, когда видел, что попал на широту нетрезвой души. «Лопатник», набитый купюрами, не прятал, демонстрировал направо и налево.
Зачем этот карнавал с переодеванием? Так ведь троих таксистов за полгода в областном центре лишили и кошелька, и жизни. Кто-то должен был остановить беспредельщиков. Вот и выбрали Леву и еще нескольких крепких парней прощупать обстановку, что называется, изнутри, из салона «Волги». Все они «трудоустроились» в таксопарк и жили как совы. Днем отсыпались, с приходом темноты выходили на ловлю. Таксовали. Хотя, по правде сказать, играя с огнем, играли лишь на своих нервах, не расслабляясь ни на минуту. Такой вот аттракцион нервного напряжения по двенадцать часов в сутки. Каждый, ну, может, за исключением женщин с детьми, мог представлять крайнюю опасность. Но женщин с детьми они не сажали. Чтобы не тратить время понапрасну. Надо было работать.
И в этот раз за последние десять минут о чем только Лева не передумал! То он был уверен, что пассажир попался обычный, следующий от кабака до дверей подъезда. То что-то начинало его беспокоить, и он держал правую руку поближе к кобуре. А минут пять назад ему вообще показалось, что ловушка сработала и он возьмет душегуба за жабры. Но сейчас он был уверен на сто процентов, что это промах. Его не хотели грабить, его не хотели убивать, потому как если бы хотели, то уже и ограбили бы, и убили. Просто мужик принципиально не хочет платить за поездку, и, чтобы до конца быть верным своим принципам, он и держит его рукой за горло. И как-то надо учесть на будущее, что это совсем не «гуд», когда обычная пьяная рожа на переднем сиденье может так быстро выхватить из кармана нож…
То, что будущее непременно наступит, Лева не сомневался. И, чтобы не оттягивать его приближение, он одним ударом выбил у пассажира и ножик, и передние зубы. А, когда тот схватился обеими руками за лицо и завыл от боли, выволок из машины.
Брошенного на снег бил исключительно ногами. Когда устал, отер носовым платком кровь с лица, закурил и огляделся. Приближалось утро, и небо слегка высветлилось на горизонте. С невидимых облаков медленно слетали невесомые снежинки, и ни души вокруг, только он один. Лежащего перед ним он не считал наделенным душой. Такие, с ножичками в руках, не могут ни чувствовать, ни сострадать, подумалось вдруг ему. Хотя. Сострадать не могут другим, но себе-то, любимым, – запросто.
– Эй, ты живой? – спросил как бы между прочим Лева.
– Да живой, – бодро отозвался голос у его ног.
– Выбирай. Или я сдам тебя в ментовку, и ты сядешь.
– Или.
– Или я сделаю тебе больно, очень больно, но ты останешься на свободе.
– Да куда уж больнее?!
– Значит, на зону?
– Не-не, я пошутил. Больно, так больно…
– Ну, ты сам выбрал.
Сказал и с размаху вогнал перочинный ножик в задницу лежащего перед ним мужика, который тут же раненым волком завыл на всю округу.
– Это тебе, гад, за мою пролитую кровь, и чтобы впредь неповадно было ножиком баловаться!
– Ах ты, сука! Я-то думал, чего, а ты вон чего.
– Есть претензии?
– Нет, претензий нет.
– Ты уверен?
– Иди ты на.
Лева Милицин лишь усмехнулся. Он не пойдет, он поедет. Поедет своей дорогой. Потому как до конца смены еще далеко. И если повезет, он еще нарвется на нормальных убийц. И тогда день будет прожит не зря. А пока. Пока одно расстройство.
* * *Уезжал Большаков всегда одинаково. За два года им уже был выработан целый ритуал перемены мест. Все было рассчитано посекундно. Чтобы рабочая неделя оказалась без «залетов» и пятидневной, закончилась ровно в шесть вечера ближайшей пятницы, в понедельник он должен был явиться вовремя, а потому умыться, побриться, привести себя в порядок, приготовить завтрак (Света хоть и обещала каждый раз в четыре утра сварить ему какой-то невообразимо вкусной каши, но тут же засыпала, как только он выходил из комнаты), поесть, промолоть и заварить себе чашку кофе нужно ровно за двадцать пять минут. И потом еще минут пять раскачиваться на носочках в огромных наушниках на мокрой голове с дымящейся чашкой кофе в руках, млея лишь оттого, как старый его магнитофон «Олимп-005» еще выдает на-гора всю мощь альбома Fragile группы Yes.
Сегодня не заладилось. Жена стоит в дверях кухни, с улыбкой наблюдая за его покачивающейся в полной тишине фигурой. Большаков делает вид, что не замечает ее. Он воровато озирается и, словно какой-нибудь тайный агент без номера, целится из ПСМ в приоткрытую форточку.
– Бах-бах!
– Вот дурак!
Она смеется за его спиной. И тут же ее рука аккуратно накрывает пистолет ладошкой, и оказывается у Андрея вместо грозного оружия обычная детская рогатка и увесистая гайка. Через пару минут на балконе у Большаковых раздается хлесткий щелчок, и взорвавшийся фонарь перед домом гаснет. А потом, когда она прижимается к его спине, они оба смотрят куда-то вниз, на зимнюю улицу.
– Спасибо! Ты все еще мой герой!
– Всегда к вашим услугам. Через пару дней опять вкрутят.
– Нет, теперь только через пару недель. И то, если кто-нибудь в ЖКО пожалуется.
– Да, времена изменились.
– Так все же тебя ждать на следующих выходных?
– Все же, все же. Да не знаю я.
– А кто знает?
– Никто. Ну, может, только Господь Бог.
– Ты у него в подчинении?
– Ну, тогда, может, начальник главка в курсе. Но его об этом не спросишь.
– Сегодня два года, как мы с тобой живем на два города.
– Я в курсе.
– А ты в курсе, что мы уже год как должны жить в Москве?
– Я в курсе.
– Меня твоя кочевая жизнь сводит с ума. Я должна как-то тебе за это отомстить.
– Как?
– Давай я заведу себе любовника.
– Моя рогатка бьет без промаха.
– Ой, как страшно. Лучше возьми нас с собой, мы тебе не станем мешать. Будем тихонько жить-поживать в твоем кабинете. Нас всего-то трое. Возьми нас, добрый человек, мы хорошие, мы тебе пригодимся. Будем тебе обеды на керосинке готовить и белье стирать.
– Мне не смешно.
– Мне тоже.
– Я опаздываю.
– Иди. Да, мы забыли, что сегодня не понедельник, а воскресенье. Значит, тебя не будет не пять, а шесть дней.
– Будешь ждать?
– Вот ты глупый.
До вокзала было всего ничего. Но вместо десяти отведенных самому себе минут он потратил на дорогу все двадцать. Только потому, что у городских бань он наткнулся на оцепление. Издалека было видно, что там работает оперативно-следственная группа, и он бы прошел мимо, не его это дело, но голос, знакомый с давних пор, громко окликнул его:
– Какие люди! Здравствуй, Андрей! Сколько лет, сколько зим!
Сапегин. Константин Михайлович. Криминалист. Уважаемый человек в управлении.
Маленький и толстый, как Винни-Пух, лысый, как бильярдный шар, с лапищами, способными согнуть любую железяку в бараний рог. Но не силой рук славился дядя Костя. Этот человек обладал феноменальной, просто пугающе феноменальной памятью. Спросите, что он делал, к примеру, в 1952 году 16 апреля, и он распишет этот день по минутам. Не только что делал сам, во что был одет, что говорил, чем питался и какая была погода. Он вспомнит дословно, что говорили ему люди, попадавшиеся ему в этот день, процитирует до последней строчки все статьи в газете, которую он читал в трамвае по дороге на работу, дословно воспроизведет все то, о чем говорили по радио.
А под хороший спор, когда на кон ставились большие деньги, мог постранично зачитать уголовное дело, проходившее через его руки лет сорок назад. Иди проверь! Проверяли. И точно, слово в слово. Даже подписи под фотографиями соответствовали. Но запустить механизм сверхпамяти можно было лишь при использовании катализатора, которым служила только водка. Ровно пол-литра. Ни граммом больше, ни миллилитром меньше. И чтоб из морозилки. И чтобы залпом. Еще тот аттракцион, на который сбегались все, кто знал и любил дядю Костю. А так просто Сапегин не пил. Не любил это дело. Потому и воспоминаниями делился скудно, редко и за мзду.
Он начинал осваивать азы профессии еще при Берии, когда Андрея и в проектах не было, за десятилетия прошел огни и воды криминалистики, на пенсию идти отказывался, хотя его никто туда и не гнал. Поди поищи такого второго.
Большаков сразу после окончания Харьковских высших курсов МВД СССР случайно с ним познакомился в УВД, в криминалистическом отделе, где оказался уж и не помнил по какой причине. То ли узнать итоги сложной баллистической экспертизы, то ли просто дактилоскопическое заключение на руки получить. Заглянул раз, пришел второй. И стал наведываться к тому и по делам, которые вел, и просто так, поговорить про тонкости профессии. Дядя Костя нос перед ним не задирал и, если не был занят, был очень гостеприимен. Чашка горячего чая и бутерброд с сыром всегда оказывались перед Андреем…
– Приветствую, Константин Михайлович!
Они обнялись и крепко пожали друг другу руки.
– Какими судьбами? Ты же вроде в Москве?
– В Москве. В главке. ГУБОП. А семья здесь. Отдохнул немного – и все, хорош, бегу на электричку.
– Покурим? Есть минутка?
– Конечно, запас имеется. А что тут у вас с утра пораньше?
– Все, что и раньше. Война. Двоих пришили в машине пару дней назад, а обнаружили только сейчас. Ночи холодные, вот и окоченели ребята капитально. Два железных дровосека…
– Что за люди?
– Да сопляки какие-то. Одному девятнадцать, другой только неделю назад паспорт получил.
– С заднего сиденья стреляли?
– Правильно. Откуда знаешь?
– Чего тут знать, когда все содержимое голов на приборной доске.
– Да, пораскинули мозгами ребята. Ха-ха.
– В гараж УВД повезете?
– А куда еще! Сейчас кран приедет, отгрузим как положено и вперед… Как-то надо пацанов отогреть… В последний раз… тепловыми пушками… Да что мы все о нашем дерьме… Ты там кем?
– «Важняк».
– Очередное дали?
– Куда там, дай бог если через год.
– А что по деньгам?
– Должностной оклад двести двадцать семь тысяч четыреста тридцать плюс за звание, выслугу лет, пайковые, ну, и за особые условия службы.
– Неплохо живете! Назад не собираешься? Хотя… Москва, она и есть Москва, столица мира.
– Ну, типа того.
– Может, ты и меня к себе заберешь на старости лет? Вдруг в вашем главке нужен умный и профессиональный специалист без вредных привычек? Молчи, сам знаю, там нашего брата – как тараканов в общаге. А я вдобавок еще и престарелый таракан. Будем здесь доживать, ждать своей порции дихлофоса.
– Вы сегодня второй, кто просится со мной на пээмжэ в Москву.
– А первый кто?
– Жена.
– Жена – это святое. А чего ее не захватил?
– Квартиру не дают. Все чего-то тянут, хотя обещали.