- -
- 100%
- +
– Благодарю. «Между прочим» не получится. Здоровье не позволяет париться в бане. Да и пора в столицу. Разрешите откланяться.
– Тогда не смею вас задерживать. Большаков, ты тоже свободен.
Полковник и Андрей поднялись со своих мест.
– А вот я бы еще остался…
Это все время молчавший следователь Генеральной прокуратуры высказал свое особое мнение насчет баньки, за что тут же был обласкан Фридманом широкой улыбкой и всеми полагающимися по этому случаю знаками внимания и уважения.
В коридоре УВД Михаил Андреевич отвел Андрея в сторонку:
– Разговор у меня к тебе. Как должность твоя звучит?
– Заместитель начальника отдела коррупции и собственной безопасности.
– А лет сколько тебе?
– Двадцать восемь.
– Жилье есть?
– Жилье снимаю. Я, жена плюс двое детей в однокомнатной квартире.
– Хочешь трехкомнатную квартиру в Москве?
– Да. А что надо?
– Твое согласие. Ты же знаешь, недавно поменялся начальник главка. Он убирает всех старых сотрудников и набирает новых. Отделы бандитский, этнический уже укомплектовали, а отдел коррупции и собственной безопасности до сих пор нет. Очень специфический отдел. Тут ведь надо и заниматься работниками правоохранительных органов, и высшие эшелоны власти шерстить. Все, кто занимается приватизацией, тоже все проходят через этот отдел. Ну, ты понимаешь, о чем я.
– Естественно.
– Поэтому из других отделов решено никого не брать, нужны люди только с «земли», из таких же отделов собственной безопасности и коррупции. Давай к нам, в течение года получишь квартиру.
– А пока как?
– Придется годик поболтаться. Но мы решим вопрос с общагой. Будешь жить или в академии, или в гостинице. Номер оплачивает министерство.
– Мне надо с женой посоветоваться.
– Вот мой телефон. Вечером дай ответ. Если да, то я завтра доложу начальнику главка.
– И как скоро я окажусь в Москве?
– Ну, смотри. Сначала мы сделаем запросы в определенные службы для того, чтобы провести проверку. Думаю, через неделю придет приказ министра о назначении тебя опером по особо важным делам пятого отдела Главного управления по борьбе с организованной преступностью. Тра-та-та, просим вас направить личное дело и откомандировать Андрюху Большакова в распоряжение министра внутренних дел; Большакову надлежит прибыть на Садово-Спасскую в такое-то время. Приедешь в Москву. Тебе скажут – вперед! На удостоверение, на пистолет. Теперь ты опер по особо важным делам.
– А должность-то какая? Майорская?
– Подполковничья.
– Подполковничья?! Я согласен.
– А как же твоя жена?
– Да она тем более согласна!
Михаил Андреевич расхохотался:
– Тогда вот что. Пойдем-ка сходим в баню. В какую-нибудь городскую и самую что ни на есть общественную. Попаримся и выпьем по паре кружек пива. Я угощаю. А потом я в Москву.
– А как же здоровье?
– Здоровье в порядке. Это чтобы твой пока что начальник от меня отстал. Я что, не понимаю, к чему он клонит? Баня, коньячок, девочки. Дружба навек. Ну-ну. Знаю я эту дружбу.
– А прокурорский что, этого не понимает?
– Борька-то? Плевать я хотел на него. У него своя голова на плечах…
Через час они, завернутые в какие-то серые простыни, уже сидели в бане на Ленинградской заставе и не торопясь потягивали из кружек пивко. Вели разговор негромкий, но содержательный.
– Разница, Андрюша, между тем, как работают в регионах и как работает Москва, колоссальная. Обеспеченность транспортом, оперативный учет, возможности грандиозные. Ребята, которых сейчас набрали, они как из деревни приехали. Они даже не подозревали, что так можно работать, что в главке есть разные направления деятельности.
– Это как?
– Ты же сам знаешь, на местах все условно. Есть экономический отдел, он занимается всей экономикой разом, а у нас в главке коррупцией занимается один отдел, экономикой – другой. Зональными преступлениями в сфере экономики – третий отдел. Есть даже отделения, которые топливно-энергетическим комплексом занимаются.
– Кучеряво живете.
– Ну а как по-другому?
– Нам бы на местах так.
– Ишь, губы раскатал. В главк стекается вся информация. Это мозговой центр. Если в регионе появляются какие-то новые способы и методы воровства или хищения, мы уже знаем об этом и распределяем меры противодействия в регионы. Пишем на места: ребята, там-то и там-то начали расхищать бензин по такой-то методе. Проверьте и доложите, нет ли у вас такой фигни. То есть мы обобщаем опыт. У нас самая свежая информация по всей стране.
– Очень бы хотелось попасть в Москву, в главк.
– Считай, что ты уже одной ногой в главке.
– А мое начальство не станет палки в колеса ставить?
– А какой смысл? Врагов себе наживать? Начальник у вас тот еще карась. Мне он не понравился. Себе на уме. Блатной, сразу видно…
* * *Перед тем как доложить помощнику министра, Большаков прямиком отправился в курилку. Там он распечатал новую пачку «Золотого руна», за пару затяжек приговорил сигарету и вернулся к рабочему столу.
– Товарищ генерал, я доложил.
– Что так долго?! Ладно. Что он сказал?
– Сказал, что свяжется с товарищем министром.
– А когда?
– Он не сказал.
– А ты что, не спросил?
– Никак нет.
И тогда помощник министра внутренних дел сделал Большакову официальное предостережение, от которого свело живот и пересохло во рту:
– Капитан, с таким отношением к делу ты никогда не станешь майором. Это я тебе как генерал говорю.
Мог и не говорить. Большаков это уже понял. Время для него остановилось.
* * *А когда-то дни летели быстро. Не успеешь утром зубы почистить, как уже пора спать ложиться. А что было между этими малозначительными событиями? Была жизнь, которая вмещала в себя школу, домашние задания и улицу. На все можно было плюнуть, но не на друзей. И ценность твоя пацанская напрямую зависела не от оценок в дневнике, а от того, какие у тебя эти самые друзья. Если они были гнилыми по сути своей, то и от тебя никто не ждал порядочности, если они были идиотами, то и твой умишко прямо на глазах терял в весе, но если твои друзья были людьми настоящими, то, считай, жизнь твоя подростковая удалась!
Андрей, Виктор и Стас были одногодками, учились по-разному в одной школе и были настоящими друзьями. Драться – так по делу, помогать – так по существу, защищать – так до последнего. Они никогда не произносили вслух этих принципов, потому как были слишком малы для подобных сентенций, но жили именно так, по-взрослому отделяя хорошее от плохого. Неплохо для пятнадцатилетних. «Святая троица» – то ли одобрительно, то ли осуждающе, и не поймешь, характеризовали их учителя.
В тот день ребята собрались на квартире у Андрея послушать старые записи на кассетном магнитофоне. И, как всегда, напросившиеся гости, Мишка Воронов из параллельного класса и Лева Милицин, шибздик из соседнего двора, всегда готовый сбегать в магазин за мороженым, тоже сидели на диване и слушали. Родители еще были на работе, и громкость из маломощных динамиков никто не требовал убавить.
Fragile группы Yes была их любимой музыкой. Слушая одну композицию за другой, они почти на сорок минут улетали в иные, иногда ими самими выдуманные миры… Кто-то представлял себя в Средневековье и рыцарем, кто-то взлетал с чужой планеты на космическом корабле. У кого запасов фантазии не хватало, просто рисовал себе в голове далекую Америку с ее машинами и небоскребами.
– Пацаны, а давайте запишем интервью друг у друга. Пусть каждый из нас расскажет, только честно, кем хочет стать. А лет через пятнадцать – двадцать мы все это опять послушаем и сравним. Ну или когда там получится. Прикольно же будет свои голоса услышать через столько лет.
К хорошей идее и отношение хорошее. Все оживились, но внутренне подсобрались. В конце концов, говорить в микрофон и мечтать о будущем надо с полной ответственностью и серьезностью, чтобы через десятки лет не было мучительно. Ну как это. За бесцельно прожитые годы.
Андрей предложил, ему и начинать.
– Я, Большаков Андрей, хочу стать дипломатом. Хочу поступить в МГИМО и работать послом за границей… Хочу стать министром иностранных дел. Сам знаю, что трудно!
– Я, Станислав Тропарев, обязательно поступлю в военное училище и буду офицером, чтобы потом стать генералом, а лучше маршалом. Не надо ля-ля, Третью мировую я не начну!
– Я, Виктор Степанов, буду поступать в театральное и стану известным актером. Буду сниматься в кино и играть в театре. Хочу стать народным артистом СССР и Героем Социалистического Труда, как этот. Ну как его. Да ладно, неважно. Ну и, конечно, хочу сыграть Гамлета. Чего ржете, как кони?
– А я, Лева Милицин, хочу стать моряком-подводником. Хочу найти Атлантиду! Да не хочу я быть милиционером! С какой стати? И чего фамилия? Фамилия как фамилия.
– А вот я, Михаил Воронов, пойду в менты. Буду простым постовым милиционером, чтобы вас, дураков, от бандитов защищать! Сами вы дебилы!
И в этот момент за окном что-то так затрещало на весь город, что задрожали не только окна пятиэтажки, но и пацанские поджилки.
– Волга пошла! Выключай шарманку!
– Ура! Пошли лед смотреть!
Лед. Чертов ледоход. Лучше бы они остались дома.
Глава вторая
Поздний вечер ему всегда напоминал старика, которому оставалось ковылять по белу свету совсем ничего. Все главное уже сделано за долгую-долгую жизнь, и теперь приходится только напряженно ждать встречи с ангелом смерти, который, в зависимости от вероисповедания, принесет или вечный покой, или следующее утро. Потому любил ложиться пораньше, чтобы ни свет ни заря радоваться солнышку за окном и новому дню календаря.
Сегодня все было иначе. На часах уже был второй час ночи, а Стас еще сидел на диване, завернувшись в теплое одеяло. Тело отчаянно температурило, но он не обращал на это внимания и лишь нервно прислушивался ко всем шагам, которые время от времени раздавались в коридоре общежития. Перед ним лежала переносная рация, по которой он полчаса назад связывался с дежурной частью УБОПа с просьбой уточнить в УВД и райотделах, не было ли каких происшествий за последние пару часов на отрезке от Ларискиной работы до их общежития.
Не было. Тишина. Но когда человек несколько лет подряд минута в минуту, ровно в двадцать три тридцать, приходит домой, а тут уже почти полвторого ночи и его нет, то это не просто повод волноваться. С женой, с Лариской, конечно же что-то произошло. Он это знал наверняка. Если часа полтора назад он еще был спокоен, мало ли что с транспортом, то теперь не сомневался: беда случилась. Он не понимал ее размеры и что с этой бедой надо делать, но колотило его основательно, зуб на зуб не попадал, прямо как в том проклятом сугробе. Нервы были ни к черту!
И когда он услышал, как в замке их квартиры провернулся ключ, у него уже не было сил встать. Слава богу, жива!
– Ну что, где тут у тебя ванная? Рожу иди помой!
Он так бы и продолжал сидеть, приходя в себя от схлынувшего напряжения, но хриплый мужской, а вовсе не его жены, голос заставил его выскочить в прихожую. На пороге стояли двое. Коротко стриженный неизвестный в турецком «Адидасе» и окровавленная, заплаканная женщина, в которой он не сразу узнал свою жену.
– Что?! – закричал Стас, совсем не понимая, что происходит.
Дальше все было как в плохом фильме про бандитов.
– А ты кто такой? – забыковал вдруг незваный гость, делая шаг назад, а жена, медленно оседая по стеночке, прохрипела:
– Он… он… меня хотел изнасиловать…
– Замолкни, сука! А это что за чмо такое нарисовалось? Эй, фраер, это твоя баба, что ли? Так она у тебя шлюха!
Стас не помнил, как бил, куда бил и сколько времени на это потратил. Неуправляемая вспышка ненависти, презрения и гнева, и вот у его ног корчится нечто похожее на человеческое тело, которое еще чуть-чуть – и вовсе можно лишить жизни, но сдавленный крик жены останавливает казнь.
– Не надо больше, хватит! Ты его убьешь! Прекрати! Стас, довольно, прошу тебя!
Стас замер и огляделся. Разбрызганная кровь даже на потолке. Хрипящая масса под ногами. Действительно, наблюдался явный перебор в приготовлении из человека-ублюдка отбивной котлеты! Не сразу, не за одну минуту, равновесие сил и чувств возвратилось к нему. Первым делом он достал наручники и пристегнул к двухпудовой гире руку дурака, потом успокоил жену, усадив ее на стул в комнате, и, наконец, умыл руки:
– Рассказывай!
– Нет, я хочу в ванну. У меня все волосы в крови!
– Нельзя. Ты смоешь следы насилия, а нам еще ехать в травматологию. Я посажу этого ублюдка! Рассказывай!
Слезы сами текли из ее глаз. Лариса несколько раз срывалась на крик, но он гладил и гладил ее по руке, и она, словно повинуясь его гипнотической воле, говорила все тише и спокойнее. Он внимательно слушал, хотя понимал, что ничего нового она не расскажет. Он уже слышал такое не раз. Да, конечно, все было банально просто, в духе того проклятого времени, в которое их загнали без их на то согласия. Непонятно ему было одно, кого благодарить, что она осталась живой, Господа Бога или ее саму за сообразительность и недюжинную смекалку.
Ларису задержали на работе, и, когда она прибежала на остановку, последний трамвай уже скрывался за поворотом. Перспективу прошагать полгорода пешком на ночь глядя она отвергла сразу и потому стала ловить попутку. Остановился… этот. Цену приемлемую назвал, а когда поехали, то заблокировал дверь и стал возить ее по городу. Требовал интима. Завез за город, пытался раздеть и ножиком угрожал. Она каким-то чудом открыла в машине дверь и побежала к лесу. Уж думала, что убежала, как чуть не потеряла сознание, когда почувствовала страшный толчок, который отбросил ее лицом в снег. Это он ее догнал и ногою, с прыжка, ударил в спину. Она упала, а он навалился сверху и стал срывать с нее одежду. Несколько раз саданул кулаком по голове.
– Поехали лучше ко мне домой. Вижу, что ты не успокоишься, а у меня дома никого нет. Поехали, здесь очень холодно, – крикнула Лариса, уже ни на что не надеясь.
– И то дело, – вдруг согласился озверевший бык, вставая и отряхиваясь от снега. – Поехали, а то я тут хрен себе отморожу, а это мне не в кайф!
– «Не в кайф»! – пробормотал Стас. – Скотина! Будет ему кайф на параше!
– Вот и привезла его прямо тебе в руки. Как хорошо, что ты сегодня вечером дома. Как хорошо.
– Умница, умница ты моя! Все будет хорошо. Все будет хорошо. Болит что?
– Да все тело ноет, как будто под прессом побывала. Ну ему от тебя тоже хорошо досталось. Он там хоть живой? Глянь!
– Да хоть бы и сдох, псина такая!
– Ну да, потом садиться из-за такой падали.
– Да мы никому и не расскажем. И, значит, никто и не узнает, если мы сами не скажем.
– А тело?
– В ванной потихоньку распилим, а я потом по частям в рюкзаке собакам бездомным перетаскаю.
– Да ну тебя с твоими шутками! Вызывай милицию!
– Я уже вызвал. Своих. Ты пока полежи, а я пойду поговорю с этим уродом.
Разговор не заладился сразу. С гонором оказался клиент, упертый.
– Как зовут тебя, чудило?
– Шам ты шудило… Фиталя я, Шамафшкий. Ушёк? Шлыхал пфо такофа?
Вместе с невнятными звуками из разбитого рта Витали повылетали какие-то кровавые ошметки, а из кривого носа – зеленые сопли. Нет, не зря он превратил рожу этого быка в абстрактную картину. Стасу почему-то сразу стало понятно, что этот валяющийся у его ног отморозок выходил на вечернюю охоту на женщин не первый раз. И для маскировки выбирал машинку попроще, неприметную рабоче-крестьянскую «копейку», а уж скольких несчастных «попутчиц» он изуродовал, скольким испоганил жизнь, один только бог знает. А то, что все сходило с рук, а в сводках происшествий ни слова, так времена такие, что и заявления никто не напишет. Все одинаково боятся и ментов, и бандитов.
– Нет. Про такую важную птицу мне ничего не известно. Самарский? Это погоняло такое? Понятно. Запомню. Давай, петушок, рассказывай, чего и как.
– Шам ты петушок! Не бей, больно! Да чего рашкашывать, она шама хотела, чтоб я ее… Не бей! И вообще, ты кто такой по шишни?
– Я мент по «шишни».
– Смеется он. Какой мент? Откуда?
– С Пролетарки.
– А-а-а… Вот оно шо… Ты думаешь, я на тебя упфавы не найду? Шлышь, мент, кфанты тебе. У меня в шиштерке двуган-опер, Андвуха Нилов. Он тебе за меня башку свинтит. Понял? И вообще, я шипо новский… Каоче, ты попал, мушик!
Машина из управления приехала быстро. Два бойца СОБРа приняли Виталю Самарского под руки, проволокли от квартиры до машины и уложили на пол «буханки».
– Командир, ты с нами?
* * *Большаков попал в Главное управление по борьбе с организованной преступностью неожиданно и без блата. И таких, как он, без блата, ребят из регионов в отделе было человек двадцать. За них никто никогда не просил, никто никому не названивал с просьбой трудоустроить, да не где-то, а в самой Москве. Так вышло. Просто они в своих городах и населенных пунктах умели вкалывать с утра до ночи, а иногда с утра и до утра не за награды и благодарности, а просто потому, что им было интересно делать дело и доходить до сути вещей. С годами этот азарт у многих проходил, а у них остался. Им тоже, как и Андрею, повезло – их тоже заметили.
И вот они здесь, в центре страны, в центре Москвы, на новой службе с новыми перспективами с головой уходили в новую должность, которая оказалась совсем не такой романтичной, как они ее себе когда-то представляли, ожидая вызов в столицу. Глобальные, резонансные дела случались лишь время от времени, и работа была в основном рутинная. О чем прежде всего в самый первый день предупредил начальник отдела:
– К примеру, человека разрабатывают в Питере, а связи его проходят в Москве. – Высокий седой полковник Серов говорил так, словно читал лекцию в аудитории. – Что надо сделать немедленно? Правильно, надо провести комплекс оперативно-разыскных мероприятий, легендированно, под благовидным предлогом проверить адреса. Это непросто. Москва – огромный город, машину тебе отдельную никто не даст, все своими ножками надо обойти. И поначалу народ путается. И так день за днем. Много нюансов. И это при том, что никто с тебя ответственность за служебные проверки в отношении сотрудников не снимал.
– Это понятно.
– Что тебе может быть понятно? Понятно ему… Москва и твой областной центр по уровню цивилизации – это небо и земля. У нас другой уровень оперативной работы, оперативное внедрение, работа с криминальными лидерами. Вот у вас с ними кто работает? Работают только первые лица – начальник управления да его заместитель, – а опера не работают.
– Не работают.
– Так я про что тебе и говорю! А в Москве, наоборот, операм дан зеленый свет, и мы, то есть вы, опера, полный комплекс работ проводите.
– Здорово!
– Кому как! Бывают и отдельные поручения. Из регионов наши коллеги приезжают, им тоже надо помочь. Понимаешь?
Андрей радостно кивал головой, оттого что и понимал, и хотел скорее начать работать самостоятельно.
– Не гони лошадей! Ты еще пока провинциал до мозга костей и многого не знаешь, – продолжал Серов. – Например, из центра Москвы звонить в главк нельзя ни с каких телефонов. Как поддерживать связь, знаешь?
– Нет. А как?
– А так. Выкручивайся, как можешь. Мобильных телефонов наше министерство позволить себе пока не может. Слишком дорого. Или вот в гостиницу «Пекин» селиться нельзя. Почему?
– Почему?
– Потому что там проживают сотрудники ФСБ. Москва – город специфический. Нельзя просто прийти со стороны и работать, не зная «земли», не зная людей. Надо учиться, Большаков. Надо вникать в нюансы. И на это у тебя уйдет уйма времени.
Он и учился. Все два года каждый новый день подбрасывал что-то новое. Было ли тяжело? Было. Особенно первое время. Иногда казалось, что голова просто пухнет от невероятного количества разноплановой информации, которую требовалось не просто помнить, но и в нужное время использовать по назначению. Не хватало сна, не хватало физических сил, но весь этот экстрим ему пришелся по душе. Не служба, а мечта. Будет что на старости лет вспомнить!
Новая работа, новые люди. Первые месяцы Андрей жил в гостинице «Комета», благо министерство оплачивало номер, потом перебрался в ведомственное общежитие, принадлежавшее институту МВД, в комнату на две койки. Одна досталась ему, другая – майору Сергею Рязанскому, старшему оперу из его же отдела, с которым следующие два года он не расставался практически сутками. Они и спали на соседних скрипучих кроватях, и в кабинете, вытянутом чулком, сидели за соседними столами.
Характерами они сошлись сразу. И повод был хороший. В первый же день, когда они подселились, в институте был выпускной, и общага, как и положено, стояла на ушах. Торжественная и официальная часть были позади, и народ, разделившись по взводам и комнатам, ждал прихода начальника института генерала Протопопова, чтобы вместе с ним, как требовала традиция, обмыть свои первые звездочки. Генерал входил в комнату, только что получившие погоны его громко приветствовали и подносили до краев наполненный граненый стакан ледяной водки. Протопопов снимал фуражку и отдавал ее своему заместителю, затем брал в руку стакан и, внимательно оглядывая счастливую и восторженную молодежь, говорил всем приблизительно одинаковое, но по-отцовски важное:
– Друзья мои! Вы больше не дети малые, за которых я столько лет нес ответственность, теперь вы офицеры, взрослые люди и сами отвечаете за свою жизнь и судьбу. Потому сегодня я имею право именно таким образом вас поздравить, первый и последний раз выпив с вами водки. Завтра вы разъедетесь по всей нашей огромной стране, но никогда не забывайте, выпускниками какого учебного заведения вы являетесь! Не посрамите честь офицера! Желаю здравствовать и процветать!
После чего опрокидывал в себя без остатка все двести пятьдесят граммов и под троекратное «ура!» отправлялся дальше по коридору. В разные годы количество таких стаканов колебалось от семи до десяти за обход. И даже когда количество взводов было максимальным, он уходил из общежития ровным шагом, даже не шатаясь.
В тот год был и одиннадцатый стакан. С Большаковым и Рязанским. За новоселье и уважение. Генерал сначала ошибся дверью, затем очень удивился, что ни у того, ни у другого нет ничего выпить.
– Да мы особо и не пьем, – сказал осторожно Рязанский.
– Особо и не надо. Так, для снятия напряжения. Вы же центральный аппарат, а там на трезвую голову никак нельзя.
– А у нас даже ничего и не куплено, – растерянно заметил Андрей, на что генерал Протопопов только улыбнулся.
Стоящий рядом с ним полковник приподнял «дипломат» и отщелкнул замочки. Две бутылки водки и бутерброды с сыром тут же оказались на столе.
– Может, не надо?!
– Ребята, вы что?! Сегодня здесь со мной лейтенанты пьют, а вы, капитан и майор, меня уважить не хотите?!
Уважили.
А потом жизнь закрутилась, как потерявшая тормоза карусель. Работа, общага, сон. Работа, общага, сон. По выходным, и то не всякий раз, семья. И все бы ничего, но обещанную квартиру не дали. Ни через год, ни через два. Каждую пятницу он садился в электричку и по удостоверению, бесплатно, ехал домой. Каждый понедельник возвращался в Москву. Накопившаяся усталость давала о себе знать. На третий год кочевой жизни от прежнего жизнерадостного Андрея Большакова практически ничего и не осталось. Он мало улыбался, редко затевал разговор. Спросят – ответит. Прикажут – сделает. Он еще больше осунулся и отощал, и если находил отдохновение, то только в том, что, перед тем как провалиться в сон, несколько секунд мечтал, как приедет на выходные домой к жене и дочкам и заживут они в этот отрезок времени весело и счастливо.
Утро в главке начиналось приблизительно одинаково. В маленьком кабинете с единственным окном – на Садово-Спасскую – стояли два стола. За одним, заваленным бумагами, с дешевой шариковой ручкой в руках, просто и без излишеств существовал Андрей. На идеально отполированной поверхности стола Рязанского каждый документ знал свое место. Рязанский не просто любил чистоту. Он обожал свой рабочий стол и относился к нему как к живому существу. Тряпочки, баночки и тюбики с моющими и полирующими средствами каждое утро были ему в помощь. Он холил и лелеял эту мебель и болезненно относился ко всякому, кто только пытался облокотиться на нее. Хочешь поругаться с ним – просто проведи пальцем по его столу, и конфликт будет обеспечен на неделю вперед.
– Закругляйся уже. У меня аллергия на твою химию.
– А у меня аллергия на твой табак, но я же молчу. Не боись. Еще пару минут, последние штрихи, так сказать…
– Сейчас начальство зайдет, а у тебя тут бардак!
– Это у меня бардак? У меня идеальный порядок. Каждая папочка на своем месте, каждый документик в своей папочке. Ни пылинки на столе, ни отпечатка пальца. Не то что у некоторых.