- -
- 100%
- +
– Но ведь не каждое же утро устраивать это чистилище?
– Почему? Почему раз в неделю или раз в месяц это было бы хорошо, а каждое утро – это плохо?
– Мартышкин труд, ей-богу.
– Как сказать. Все относительно. Зато и нервы успокаивает.
– На часах половина десятого. Ты когда успел разнервничаться?
– Я, в конце концов, имею право делать на своей территории все что угодно. А моя территория – это мой стол. Позвольте представить: самый ухоженный стол в Главном управлении по борьбе с организованной преступностью.
Спор прекратился, лишь когда в кабинет вошел начальник отдела полковник Серов. Большаков и Рязанский встали со своих мест и поприветствовали своего начальника.
– Здравия желаю, товарищ полковник!
– Доброе утро, Павел Дмитриевич!
– Здорово, парни! Чем у вас тут воняет? А… Ну да! Ну так что я вам хотел сказать. У нас тут объявились два хитрожопых мента с югов нашей Родины. Откуда конкретно, еще предстоит выяснить. Всем недорого предлагают стволы. Вам, кстати, не нужно? Шучу. Так вот, наш источник свел их с кем положено, и вот завтра надо провести реализацию. Помогите, парни!
– А нам это зачем? – удивился Рязанский. – Вроде не наша епархия.
– Ну как? Проведем – попадем в сводку. Будет за нами организованная группа, два человека. А что, есть возражения?
– Да нет, конечно! Надо – значит надо.
– Ну, добре!
Возражений, конечно, не было, но Андрей решил воспользоваться моментом и хорошим настроением руководителя. Он вышел из кабинета вслед за Серовым и задал ему вопрос, который не давал ему покоя последние месяцев пятнадцать.
– Пользуясь случаем, товарищ полковник, разрешите задать вопрос!
– Валяй!
– Когда мне квартиру дадут? Я уже полтора года должен жить в Москве, а до сих пор мой дом – общага.
– Уточню. А ты у нас как проходил?
– Под приказ министра.
– Даже так?! Тогда совсем непонятно. Уточню обязательно и доложу.
– Так я надеюсь на вас.
– Узнаю, узнаю.
– Спасибо. И по завтрашнему дню. Я так и не понял, а реализация-то где будет проходить?
– А я разве не сказал? В Туле.
– Ну, ё-моё, завтра же пятница!
– И что? Пятницу объявить выходным днем? Вот вы все-таки лимита! Все бы вам к бабам под подол. А кто дело будет делать? Успеете еще свалить. До последней электрички времени будет вагон.
* * *Кто же виноват, что размеренная, вполне себе устоявшаяся за десятилетия жизнь вдруг резко вздыбилась и разрушилась на атомы даже не о скалы, а практически о пустоту. Ну ладно, пришел к власти бывший комбайнер, хвастун и демагог, выкормыш престарелой партийной верхушки, который наобещал народу и жилье, и еду, и одежду – все то, что эта вырождающаяся партия не могла из-за своего слабоумия дать советскому человеку семьдесят лет кряду. Ну не дал, ну обманул, ну что ж так все быстро рухнуло, словно это была не случайность, а заранее продуманный направленный взрыв, словно на каждом этаже государства ими же самими, простыми совгражданами, были заложены тонны и тонны взрывчатки?!
Еще десять лет назад, если бы кто сказал, что произойдет крушение системы координат и страны под гордым названием СССР не станет, он бы не поверил. И, может быть, дал бы тому «пророку» прямо в рог. А почему? Ведь и тогда было понятно, что жизнь, по сути своей, не может быть из десятилетия в десятилетие все хуже и хуже.
Насаждаемая по приказу, как кукуруза в Ленинградской области, коммунистическая идеология не давала всходов в душах простых людей. В нее никто, даже те, кто ее насаждал, не верил, и страна, уставшая смеяться от похорон генсеков, плыла в непонятном направлении. Телевизор – скучно и однообразно, как исповедь покойника. Хорошая еда – стой в очереди, красивая одежда и обувь – доставай по блату, машины… ох, о них и говорить нечего, тут совсем была беда. Но неужели из-за жрачки и телика, шмоток и иномарок стоило рушить привычный мир? А сколько жизней опять угробили, чтобы вновь устремиться в светлое будущее, уже капиталистическое? Кто-нибудь это считал?
Да, некому было остановить падающих в пропасть. Ушло время героев, и за державу уже никому не было обидно. Люди остались с виду прежними, но что-то в них затикало в обратную сторону. Почему так? Стас все время сам себе задавал вопросы, а ответить на них был не в состоянии. Если бы он знал, то уже сидел бы где-нибудь в правительстве.
– А может быть, она сама его спровоцировала? Нет, я понимаю, что вы сейчас мне можете ответить, но, поймите, этот же вопрос вам может задать и судья. А то, что адвокат будет на этом настаивать, я даже не сомневаюсь. Ну мало ли что синяки и царапины на теле, да и оторванные пуговицы не аргумент. То есть аргумент, но очень слабый. Ну представьте, сейчас я поеду на место происшествия – и что я там увижу? Да ничего. Вон сколько снегу за ночь накидало…
Вот ведь тварь! Она сидит перед ним и просто издевается. Но ведь была же советская милиция, думал Стас, с пониманием офицерской чести, служба в которой пусть тяжелая, грязная, но почетная и уважаемая народом. Или по крайней мере большей его частью. Где и как все это растерялось? Ведь и большинство из тех, кто начинал карьеру при Брежневе, и кто сейчас при должностях, помнят, что и как, так почему же даже он, капитан милиции, сейчас сидит напротив следователя райотдела, красивой девахи лет тридцати, то ли Татьяны, то ли Наташи, и ненавидит ее всеми фибрами своей души? И в ней – всю российскую милицию.
– Станислав, да вы не обижайтесь, но это дело, как бы это помягче выразиться, не то чтобы мутное, но, с моей точки зрения, лишено всяких перспектив. Тем более вам лучше было бы озаботиться, как вообще побыстрее это дело замять. Исходя из общего состояния задержанного, понимаете, о чем я?
Вот это Стас понимал. Ночью в УБОПе под магнитофон он записал показания Виталика и строго-настрого предупредил бойцов, чтобы те не оказывали никакого воздействия на задержанного. И что, они послушались? Они его так отмудохали, что, когда он утром приехал на работу, тот уже мочился кровью.
– Командир, это за твою жену!
Что такого-то? Насильник получил свое.
– Ребята, да как я его в таком виде в райотдел поведу?! Вы что, сдурели? Он по дороге сдохнет.
Фридман, проходя в свой кабинет мимо Виталика, озадаченно почесал репу и спросил, сколько времени товарищ отдыхает на полу.
– С ночи! – ответили ему.
Услышав ответ, он приказал немедленно или отпустить еле живого «как его там», или срочно переправить того в тот райотдел, на территории которого произошло преступление.
– Да вы что, пацаны, нас тут всех с такой работой пересажают. А если он коньки отбросит прямо здесь?
Стас ни в какую не хотел отпускать живодера на волю и желал законной мести. Потому потащил в райотдел, благо тот был через дорогу. Но вышло, что напрасно он надеялся за законное возмездие. Выходит, закон ему не поможет.
– Ну что же. Спасибо и на этом. Я вас понял.
– Вот и хорошо, что мы с вами нашли взаимопонимание. А с Самарским вы лучше по-хорошему договоритесь, чтобы он потом на вас телегу не накатал. Иначе я не им, а вами буду заниматься. И оснований, как вы понимаете, у меня будет предостаточно. А мне бы этого не хотелось. Мы же с вами одно дело делаем, не правда ли? Хотя вы и работаете, с моей точки зрения, не в очень уважаемой структуре. Ну-ну, без нервов давайте!
* * *На широкой привокзальной площади Тулы непрерывно сновали десятки людей. Кто-то уезжал, кто-то возвращался, кто-то покупал, кто-то пересчитывал. Снег, смешанный с грязью, ветер, подгоняющий тучи, солнышко, равнодушно взирающее на грешную землю, хоть и дополняли картину зимнего дня, но не делали его радостнее и сколько-нибудь значительнее. Таких рядовых, будничных дней в жизни каждого из нас – тысячи, и что, помнит кто-нибудь хоть один?
А зря. Именно в такой никудышный полдень при определенных обстоятельствах можно запросто лишиться жизни, и число календаря окажется датой на памятнике твоей могилы, если, конечно, не знать, что вон та пара праздно шатающихся по площади жлобов вооружена, как американские ковбои, и каждую минуту готовы устроить пальбу, лишь бы не попасть в руки ментов, хотя в карманах у них такие же ментовские удостоверения. А не знали все, кроме десятка человек, сидящих в старом автобусе, и парочки в помятой «семерке». Проходящим мимо них тулякам и невдомек было, что каждую секунду они рискуют попасть под перекрестный огонь. Рискуют своими жизнями, потому что в любое мгновение из автобуса могут выскочить автоматчики и за секунды превратить привычный постперестроечный мир в мир Дикого Запада. Но… время шло, а ничего не менялось.
В «семерке» было тепло и накурено. В сон не просто клонило, в сон швыряло каждые пять минут. Должно было присутствовать некоторое напряжение мышц, всё ж не на рыбалку приехали, адреналин должен был подстегивать внимание, ведь скоро захват вооруженных преступников, но… ничего этого не было. И Большаков, и Рязанский откровенно клевали носами. Конечно, в общем и целом от них ничего не зависело сегодня. Спецназ сделает свое дело и без них. Как только будет отмашка, они выскочат из автобуса и положат продавцов оружия в снег, но всё же, всё же.
– Выгораем. – отозвался Рязанский. – Это плохо.
– Когда ж это кончится? – не открывая глаз, спросил Андрей.
– Кончится. Мы еще не начинали.
– Когда ж это начнется?
– На сугубо риторические вопросы не отвечаю.
– А я и не тебя спрашиваю.
– А кого? Кроме нас с тобой, тут никого нет.
По площади нарезали круги продавцы оружия, но «покупатель» явно не спешил на встречу. Его рвало в вокзальном туалете. Неожиданное отравление сотрудника спутало все планы москвичей. Время от времени «засланный казачок» подавал признаки вялой активности, еле слышно сообщая по рации, что ему уже лучше и он скоро появится на площади, но дверь сортира не открывалась и смены декораций не предвиделось.
– Чего он такого сожрал?
– Говорит, пирожки с ливером купил на вокзале в буфете.
– Идиот. Завтракать надо дома. Или в общежитии. Как мы.
– Ладно, ждем. Этих гавриков без него брать смысла нет никакого. Вдруг при них нет оружия, тогда вся операция коту под хвост.
Только через полчаса они увидели, как подставной покупатель, он же старший лейтенант милиции Михайлов, выползает из здания вокзала и, пошатываясь, направляется к месту встречи.
– Ну и видок у Шурика, в гроб краше кладут, – присвистнул Рязанский и тут же скомандовал: – Я – «Первый», всем приготовиться, начинаем операцию!
Рукопожатие, пара фраз о погоде, закурили. На Михайлове был закреплен радиомикрофон, и Большаков с Рязанским слышали, о чем шел заглушаемый порывами ветра разговор, но в суть его особо не вникали, потому как и сути в нем не было никакой, так, обычное в таких ситуациях психологическое прощупывание оппонента на вшивость. Вот все громко рассмеялись, значит, между покупателем и продавцом начинают устанавливаться доверительные отношения.
– Чего такой бледный, братан? Такое ощущение, что ты неделю бухал.
– Так и есть. Бухал.
– Бросай, это вредно для организма. Лучше начни спортом заниматься.
– Так он и так спортсмен. Литрболист.
– Га-га-га…
Шутки шутят по сути уже бывшие менты, ржут как кони, делают вид уверенных в себе людей, но у самих, наверное, в головах мысли скачут, на того ли фраера они поставили свое будущее и будет ли сегодняшний вечер свободным в их жизни или ближайшие лет пять или шесть закаты они будут наблюдать из зоны под смешным названием «Красная утка», что где-то там, далеко-далеко, в Нижнем Тагиле, или еще дальше, на краю света, у черта на куличках.
– Смотри, какие они веселые, – втягивая в себя дым сигареты, сказал Большаков. – Наверное, уже представляют, как потратят бабло. Как разовьют свой бизнес и станут оружейными баронами. А ведь не пройдет и десяти минут, как жизнь этих двух балбесов изменится.
– Ага. Причем кардинальным образом. А их сейчас мамки с папками ждут, жены с детьми. Все они будут завтра очень огорчены, когда узнают, что ждет их самых близких людей. Жалко тебе их?
– Нисколько.
– И это правильно, как говорил один меченый. Долго еще ждать? Я домой хочу.
– А какая условная фраза?
– «Да, все нормально».
– Тогда сиди и жди, пока ее не услышишь.
Ждать пришлось недолго, уже через минуту Михайлов достал из кармана толстую пачку денег и покрутил ею перед носом продавцов оружия. В ответ, даже не стесняясь проходящих мимо людей, ему продемонстрировали извлеченный из-за пазухи пистолет. «Покупатель» бережно взял его в руки, внимательно осмотрел, щелкнул затвором, глянул на просвет ствол и довольно кивнул головой:
– Да, все нормально. Беру.
В то же мгновение Большаков скомандовал по рации: «Работаем! Вперед!» – и уставшие от длительного ожидания спецназовцы за несколько секунд превратили настоящих ментов в будущих зэков. Фарт для них закончился, не начавшись. Большаков и Рязанский вышли из машины и, поеживаясь от пронизывающего ветра, стали рассматривать трофейный пистолет.
– Что мы имеем?
– ТТ, китайский. Хрень редкая. Для дилетантов товар. Или на разок стрельнуть.
– А почему он только один, где остальные? Парни, ищем стволы!
Когда с продавцов были сняты штаны, на привокзальной площади раздался громкий хохот. Ржали спецназовцы, смеялись следаки, и даже проходившие мимо туляки не могли скрыть своих улыбок. На задержанных красовались розовые кружевные пояса с длинными веревками, на которых болтались привязанные пистолеты.
– Неплохие подтяжки, – оценил Рязанский. – У баб своих взяли? Ай молодцы…
– Итого девять стволов. Неплохо для пятницы. В райотдел! – подвел итог Большаков и обратился к Михайлову, по зеленому цвету лица которого было понятно, что он сегодня не работник: – До Москвы сам доберешься?
– Постараюсь.
– Тогда поезжай, мы тут сами справимся.
– Хорошо, – ответил старлей, и его тут же стошнило под ноги Большакову.
* * *На звонки от Сипона Стас ответил лишь на третий день. Он выждал достойную паузу, чтобы не расплескать эмоции, не сорваться в угрожающий рык и не превратить возникшую проблему в примитивную разборку, которая обычно решается встречей в кабаке или на лесной тропинке, денежной или еще какой компенсацией с крепким рукопожатием на дорожку. Стаса словно переклинило.
Он не мог ни о чем думать, кроме мести. Он твердо решил мстить, и тут требовались и спокойствие, и свежая голова. Поэтому он вначале хорошо выспался. А потом с благословения Фридмана поднял по тревоге два отделения собровцев, одно дежурное, другое резервное, и навел такой шухер на «железном» рынке, где торгуют машинами и запчастями, что даже начальник УВД развел руками:
– Жестко, очень жестко… но в рамках законности.
Конечно же, в рамках законности. Ведь не раз и не два им сливали информацию о том, что на рынке, контролируемом Сипоном, укрывались хорошие иномарки, отобранные у бизнесменов за долги. А они все чего-то ждали, все ждали подходящего момента и хорошего настроения. И вот, пожалуйста, классическая реализация.
Да и ничего особенного они не делали. Ну, положили на асфальт полсотни человек да отогнали три машины, одну мощней другой, про которые они точно знали, что их хозяин Сипон, отогнали во двор Управления внутренних дел на временное хранение до выяснения всех обстоятельств дела. Самого Сипона на рынке не было, он где-то за городом проводил время со шлюхами, но братва его умылась кровью. А ребра, челюсти, выбитые зубы, сломанные пальцы, синяки, ушибы и ссадины – это всего лишь издержки производства. Производства «левых» криминальных денег. Ни одного обращения в травматологию и больницу. Парни Сипона ясно отдавали себе отчет, где они «стаж» работы приобретают и что за это бывает, когда наступает час расплаты. Промежуточной, конечно, расплаты, не окончательной. Ту, финальную, лучше всуе не поминать. Страшно.
– Чего надо?
– Здорово, Станислав Сергеевич. Вижу, что ты не в духе. Слышь, Стас, а что за дела, чего вдруг такой кипиш заварился? Машины мои забрали, парней моих отделали как бог черепаху. Мне непонятно. Я ни тебе, ни твоим костоломам плохого ничего не делал. Может, объяснишь, в чем мой зашквар? Или, может, кто из моих вам дорогу перешел? Давай перетрем…
«Перетирали», сидя на скамеечке прямо перед УВД. Тет-а-тет, так сказать. Сипон никак не мог взять в толк, каким Виталей Самарским его грузит бывший одноклассник, а нынче командир СОБРа.
– Да не знаю я такого, вот зуб даю! Первый раз слышу про этого хрена. Да, Стас, клянусь тебе! У меня у самого был такой случай, совсем недавно, к моей Ольке трое подкатили. Типа, пошли с нами в кабак, типа, мы сипоновские. Она их послала, так эти петухи такого ей «леща» прописали, что она неделю с фингалом под глазом ходила. А что я сделаю? Я весь город на уши поднял, и ни фига! Я бы их собственными руками на части разобрал, а кого разбирать-то? Некого! Легче найти иголку в стогу сена, чем трех ублюдков в полумиллионном городе, когда каждый второй – ублюдок. Так что ты, брат, не по адресу обратился. Я тебе, конечно, сочувствую, но помочь ничем не могу.
– Это я уже понял. Тогда давай, будь здоров, не кашляй!
– А что с машинами? Они чистые. Долго они будут у вас торчать?
– Не мои проблемы. Может, месяц, может, год. Не знаю.
– А кто знает?
– Не знаю, кто знает! Да и, честно говоря, мне на это плевать!
– Э… ну хорош. Не чужие вроде, чтобы так разговаривать. Ладно. Давай начистоту. Чего ты от меня хочешь?
– Сам не догадываешься?
– Догадываюсь, но требую конкретики. Хочу знать, что хочешь именно ты.
– А… ну это легко. Хочу, чтобы ты этого ублюдка наказал. Наказал так, как если бы наказал тех трех ушлепков, которые испортили лицо твоей Ольге, кстати, привет ей передавай.
– А взамен?
– Заберешь свой автопарк в полной сохранности. Или почти в полной.
– Нашел, тоже мне, крайнего.
– Только не смотри ты на меня так, а то нимб с головы свалится. Я, между прочим, пару машин на твоем рынке оставил нетронутыми, сделал вид, что не заметил. Хотя они точно криминальные по самую сраку. И ты знаешь, о чем я говорю. Ну что, по рукам?
– Я подумаю.
– Подумай. Пока твои машины не разобрали на запчасти. У нас народ незамысловатый. Снимут инжектор и скажут: «Это ж тютюн… Мы его во временное пользование». Революционную киноклассику еще не позабыл?
– Даже так? Да вы там совсем берега попутали.
– Ты бы про берега промолчал, паромщик хренов.
– Молчу.
– И самое главное. Для бестолковых оговариваю отдельно. Не вздумай его шлепнуть. Я тебя не за этим позвал. Мне надо этого козла так проучить, чтобы отбить всякую охоту к ночным вылазкам.
– Обижаешь, Стас, мы не отморозки какие-то. Понимаем, что к чему. Мокруха – это не по нашей части.
– Тогда запоминай адрес.
* * *Районный отдел милиции, в который доставили задержанных торговцев оружием, ничем не отличался от всякого любого другого райотдела Тулы, да что там Тулы, он был похож на все райотделы не только всей остальной страны под названием Российская Федерация, но и бывших республик СССР.
Нет, это узкоспециализированное сооружение могло быть, к примеру, расположено в отдельном и добротно отстроенном здании или, увы, занимать первый этаж обычной жилой пятиэтажки, оно могло возвышаться в центре города или скромно околачиваться на его окраине, но везде оно источало одинаковый смрад. Возьми обычного человека с улицы, завяжи ему глаза и затащи к ментам да и спроси потом, куда его доставили, так он тут же ответит: «В ментовку». И если сам до этого в ней не был, то генетическая память, доставшаяся от отца или прадеда, тут же подскажет, в какую часть человеческого общежития он попал.
А по чему определил? По запаху? Да кабы по запаху! Нет, братцы, по вони, точную формулу которой не смог бы определить даже самый уважаемый в России химик Дмитрий Иванович Менделеев, хотя она, эта самая «вонизма», существует и живет в России своей собственной жизнью уже не десятки, а кабы не сотни лет. И не поддается она, эта райотделовская тошнотина, точному определению символами химических элементов. В райотделе нельзя дышать полной грудью. Только отключив обоняние, еще можно было более-менее нормально существовать в этих стенах.
В райотделе возле дежурной части было шумно. Большаков и Рязанский с только что написанными рапортами в руках стояли перед оперативником по фамилии Матвеев.
– Единственная просьба, чтобы вы нас указали в сводке, – как бы между прочим сказал Большаков. – Пятый отдел по коррупции и собственной безопасности.
Оперативника уже практически не видно в дыму сигарет. И хотя от итогов только что завершенной операции у того хорошее настроение, а просьба «вышестоящего начальства» настолько ничтожна, что ему хочется только улыбаться, но образовавшаяся несговорчивость «клиентов» заставляет его набивать себе цену и стоимость паршивой бумажки под названием «рапорт о проделанной работе».
– Да легко, – ответил Матвеев бодро и уверенно. – Только тогда и к вам будет встречная просьба. Помогите расколоть этих гавриков. Они в несознанку пошли. Уперлись и никаких показаний давать не хотят. Мол, мы менты и с вами, шелупонью, разговаривать не станем.
– Вот даже как. Так, может, им сразу позвать министра внутренних дел? А что, он запросто приедет… Вот идиоты.
– Так что?
– Мы вообще-то торопимся, но уж ладно, баш на баш. Где они?
«Они» были пристегнуты наручниками к двум столам в кабинете начальника РОВД, просторном и с огромными встроенными шкафами, и вот уже второй час сидели, молча прижавшись друг к другу спинами. Двух крепких, под два метра парней мучила туалетная нужда, но они лишь ерзали на стульях и молчали. Знали, что с этого дня все их желания гроша ломаного не стоят. Были они теперь под присмотром постового милиционера, их ровесника, практически такого же мента, как и они. Вчера они при случае могли бы даже пожать друг другу руки, но теперь они как на линии фронта. Враги. В глазах охраняющего – презрение вперемешку с равнодушием. В глазах задержанных остолопов – безнадега и страх. А еще ярость к самим себе и к ситуации, в которую они попались, как лохи, простые мужики с улицы.
На вошедших Рязанского и Большакова они даже не покосились. Как смотрели себе под ноги, так и продолжали разочарованными зенками сверлить крашенный бордовой краской пол.
– Значит, так, – Большаков решил брать за рога быка, то есть быков, сразу, не раздумывая, – мы должны с вас сейчас снять информацию и через пару часов вернуться в министерство, чтобы сообщить в сводке, что там-то и тогда-то в ходе оперативно-разыскных мероприятий задержаны некие граждане, являющиеся сотрудниками милиции. А эти милиционеры, вместо того чтобы охранять порядок, продавали пистолеты. Давайте колитесь, вы кто? У нас мало времени.
Первым подал голос тот, кому, похоже, при задержании досталось больше всего. С хорошо помятым лицом, набычившийся мент свой спич начал непрофессионально, с демонстрации чувства собственного превосходства и какой-то уж очень противной усмешки:
– Ну, это у вас, москалей, мало, а у нас его теперь, похоже, девать некуда.
– Ты давай не хами, – строго осек его Рязанский, хотя мысленно порадовался началу диалога. – Фамилия твоя как, путешественник во времени?
Но тут в разговор вступил и второй задержанный. Говоря негромко, он то и дело морщился от боли. Лицо его было в большей сохранности, чем у напарника, но чувствовалось, что всему его остальному организму досталось от группы захвата не просто по полной программе, но и с хорошей «стахановской» переработкой. Не раз и не два приклады автоматов пытались проверить на прочность его спину и плечи.
– Начинается. Как я тебе и говорил. Один изображает доброго следователя, другой – злого. Это даже неинтересно.
Большакову сразу стало понятно, что этот «помятый» и есть лидер группы и именно его чугунную головенку надо прищемить дверью посильнее. Образно, конечно, выражаясь…
– Ребята! – сказал он как можно доброжелательнее. – Давайте по-хорошему. Вот наши удостоверения.
Поднесенные к носам документы задержанные изучали внимательно и долго.
– Ну и что? – процедил «помятый». – Такие у нас за сто баксов рисуют. Делов-то! И вообще, разговаривать мы с вами не будем. Я лично на себя показаний давать не собираюсь, вызывайте адвоката!
– Вот-вот, – подхватил второй, шлепая разбитыми губами. – Вот именно, вот именно.
Тут в кабинет без стука зашел командир собровцев. Он брезгливо оглядел прикованных и уже бывших ментов и обратился к Большакову и Рязанскому:
– Товарищи офицеры, можно вас на минуту?
В коридоре прямо у кабинета обосновались московские собровцы. Одни оседлали подоконники, другие мрачно раскачивались на скрипучих табуретах. А самый уставший и вовсе во всю длину растянулся на скамейке, обнимая двумя руками автомат. Напряжение почувствовалось сразу, и было видно, что мужики хорошо на взводе. На вышедших из кабинета Большакова и Рязанского они посмотрели так, что стало понятно – народ недоволен сложившейся ситуацией и ропщет здесь, за дверью, уже давно.