Об экономике как чёрной магии

I. Товар и равнозначность

1. Товар – это то, что по сути своей совершенно равнозначно. Очевидным это становится тогда, когда два товара (одним из которых нередко бывают деньги) участвуют в обмене. Маркс критиковал такую равнозначность как абстракцию и не ошибся: речь идёт о реальной абстракции.

2. Само собой, Маркс пытался найти для этой абстракции конкретное обоснование. Он полагал, что таким обоснованием может служить потребительная стоимость, стоимость как польза. Для него в потребительной стоимости нет ничего таинственного, она представляет собой наготу, само тело вещи, её физическую реальность. Кроме того, и как следствие, потребительная стоимость не имеет отношения собственно к логике меновой стоимости, то есть к логике равнозначности: «как потребительные стоимости товары различаются прежде всего качественно»2. Впрочем, Маркс уточняет, что потребительная стоимость не может быть свойством товаров (к примеру, воздух, которым мы дышим, пока ещё не продаётся), а также неоднократно даёт понять как нечто самоочевидное, что она даже не предполагает наличия рынка.

Однако мы увидим, что на самом деле потребительная стоимость, которая кажется на первый взгляд чем-то простым и само собой разумеющимся, – явление довольно сложное, со множеством метафизических тонкостей. И более того, мы увидим, что именно она лежит в основе абстрактной логики равнозначности, неотделимой от логики меновой стоимости, которую критиковал Маркс.

3. Идею метафизики пользы Гегель описывает следующим образом:

«Так же, как для человека всё полезно, он и сам полезен, и равным образом его определение – сделаться общеполезным и общепригодным членом человеческого отряда. В какой мере он заботится о себе, в такой же именно мере он должен отдавать себя другим, и в такой же мере, в какой он это делает, он заботится о себе самом; рука руку моет. Но где он находится, там его надлежащее место; он извлекает пользу из других, а другие извлекают пользу из него.

Разные вещи полезны друг для друга по-разному, но все вещи обладают этой полезной взаимностью благодаря своей сущности, состоящей именно в том, что они двояким образом относятся к абсолютному: положительно, благодаря чему они суть в себе и для себя, и негативно, благодаря чему они суть для других. Отношение к абсолютной сущности или религии есть поэтому из всего полезного – самое полезное; ибо она есть самая чистая польза, она есть это устойчивое существование всех вещей или их в-себе и для-себя-бытие и отпадение всех вещей или их бытие для иного» («Феноменология духа»)3.

примечание 1: Именно к такой банальности сводятся, например, «рассуждения» идиотов-негристов4. Более века спустя после выхода «Экономических рукописей», в которых Маркс сформулировал весьма прискорбный тезис о Нематериальном Производстве, эти люди всё ещё смакуют сии запоздалые мандевилевские5 испражнения и радостно разносят их повсюду на грязных подмётках. Только поглядите на них: дегустаторы навоза, облизывающие губищи и задницы и безмятежно листающие списки всех иксов и игреков, которых можно было бы «задействовать в работе» – и душу, и чувства, и негристскую взбивалку для нематериальной подливки6 до кучи. Когда пора бы уже понять, что в конце концов труд оказался чем-то несущественным, что у него нет никакого собственного обоснования, эти вонючие придурки поют сомнительные дифирамбы предполагаемому широкому распространению пользы, а ведь на самом деле пользы – в утилитаристском смысле слова (то есть некой взаимосвязи, способной формировать мир) – нет нигде! И так называемое широкое распространение служит достаточным тому подтверждением. С каждым днём понятие пользы всё больше распространяется непонятно на что, а это доказывает, что оно не значит ничего. Пройдохи-утилитаристы твердят о пользе бесполезного, но не замечают бесполезности полезного. А ведь куда ни глянь, повсюду не польза, а сплошной утилитаризм, чтоб ему неладно было!

примечание 2: Абсолютная сущность – если рассматривать её через призму высшей пользы – может по-прежнему называться Богом (как, скажем, у Вольтера), у тех же, для кого Бог явно превратился в бесполезную гипотезу, она может стать «обществом», в котором высшей пользе даются более характерные наименования, например: Величайшее Счастье Наибольшего Числа (эту блевотину Бентам откопал у Беккариа – “massima felicita divisa nel maggior numero”1 – и с наслаждением её заглотил), Национальное Богатство, экономический рост, и т. п. или же просто-напросто потребность в абстрактном понимании слова. Так или иначе, она всегда заключает в себе отношение между вещами и отношение вещей к самим себе, образуя при этом основу общей равнозначности, равнозначности как почвы, из которой только потом уже произрастают негативные взаимосвязи между вещами, при том, что сами негативные связи включены в абсолютную сущность под видом высшей пользы (мнимое обилие изощрённых потребностей, эдакий филиал высшей пользы). Конец негативу! На радость всем обывателям на свете эта дивная концепция – и все её вариации, начиная от простецких теорий общественного договора и заканчивая современными, но не менее примитивными идеями сторонников воинствующего коммуникационного демократизма – гасит даже самое жаркое пламя в обледенелых болотах поганой социальной позитивности. Однако, к неудовольствию упомянутых господ, в этих мёртвых водах кишит нечистая сила, и мы ещё увидим, какая именно.

Теодор де Бри. Индейский рынок в Картахене

4. Потребительная стоимость относится к потребности так же как, по мнению Маркса, меновая стоимость относится к труду: потребительная стоимость – это абстрактная потребность, принявшая форму вещи и воспринимаемая как собственное свойство вещи, поскольку потребность предстаёт как нечто обобщённое, абстрактное, «…этот преднамеренный взгляд, что всё в своём непосредственном наличном бытии есть в себе или хорошо»8, можно сказать, проник внутрь вещи и теперь составляет метафизическую основу меновой стоимости и рыночной абстракции. примечание 1: На страницах этой статьи, как, впрочем, и всех «Упражнений в Критической Метафизике», мы будем настойчиво критиковать утилитаристскую мокроту, которая слишком уж долго передавалась изо рта в рот и в которой смешалась вся торговая слизь и экономическая желчь, прожаренная на плавниковой древесине определённой и по нынешним временам откровенно контрреволюционной ветви марксизма; мы будем критиковать эту безграничную уверенность в том, что Бытие и Дух целиком исчерпаны, и всё благодаря волшебным силам пользы, потребности и прибыли. – Такое схоластическое чванство, которого хватит на миллионы Пьеров Бурдъё и которое представляет собой всего лишь зауряднейшее самоописание товара, каждый день опровергается самим фактом существования товара.

примечание 2: Это почти что удалось понять некоему Жану Бодрийяру, призывавшему к критике политической экономики знака, хотя, признаем, ему и потребовалось определённое несвойственное ему усилие мысли. Впрочем, он по глупости своей решил, что утилитаризм можно сбросить со счетов отсылкой к какому-то Абсолюту… На самом же деле метафизику полезного – а ведь речь идёт именно о метафизике – компрометирует вовсе не её предполагаемая связь с Абсолютом, а формат этой связи, тот факт, что эта связь изображается как высшая польза, и, наконец, тот факт, что это — ложная метафизика. А господин Бодрийяр всё приравнивает её к христианству и сокрушается, что поганую эту трансцендентность ещё не закопали вместе с остальным метафизическим старьём. Вот что обличает в Бодрийяре суперутилитариста, совершенно серьёзно заявляющего о тождестве христианства и потребительной стоимости на том лишь основании, что оба понятия сводятся к какой-то трансцендентности – трансцендентности, которую наш бравый постмодернистский школяр может представить себе лишь абстрактно, как произвольную трансцендентность, и лишь в формате высшей пользы. Более того, эта свинья не только провозглашает общую равнозначность всех метафизических моментов, но и наивно верит в милейшую фантазию утилитаристов, полагающих, будто их теории «застрахованы от метафизики». Идиот, если бы ты читал Пеги («Ситуации»), ты бы знал, до какой степени метафизика может быть переносной! В каком таком мире ты бултыхаешься? Тебе претит всякий телос, заключённый внутри вещей? А ведь от того, что в них действительно заключено, тебе может и не поздоровиться… Вот вы с остальными постмодернистскими шавками и воете вусмерть, что всё это иллюзии, что ничего не существует, и что, в конце концов, плевать на всё, пока есть университетское жалованье и язвительные любезности от шавок-сослуживцев – видать, utile е опоге[1]…

примечание 3: Именно на этой метафизике полезного и строятся два варианта утилитаризма: один — теоретический, а другой — нормативный (ср. А. Кайе, «Критика утилитарного разума»). Первый – в рамках которого люди предстают обособленными индивидами, а все их поступки будто бы объясняются пользой, извлекаемой каждым человеком по отдельности, – это, очевидно, единственная антропологическая модель, способная вырасти из такого скудного метафизического перегноя, где любые отношения рассматриваются как отношения полезности. Нормативный утилитаризм исходит из истинности первого варианта и настаивает на том, что так и должно быть, добавляя, что высшая польза есть высшее Благо; а это всего-навсего принципы нравственности, причём якобы имманентные, продиктованные той самой метафизикой. Нельзя всерьёз оспаривать утилитаризм, не посягая на его основу – метафизику полезного.

II. Обмен как общее понятие

5. Наибольшая часть ошибочных представлений о древнем мире основывается на идее о вечности рыночных категорий и на вере в их естественность. Современный человек уверен, что в прошлом люди были такими же, каким он видит самого себя, с той только разницей, что они должны были быть менее совершенными. Нить нашего рассуждения проведёт нас через груды развалин, оставшихся от этой дивной эволюционистской умиротворённости.