На суде

Василий Тименков

На суде

(2013)

г. Н. Новгород

2016 г.

***

Просто пустота. Белое ничего. Никакого буйства красок, не за что зацепиться глазу. Примерно так же себя чувствует рыба, выброшенная на берег. Или же не чувствует ничего. Посредине (хотя, чтобы заявлять о наличии этой середины, нужно иметь достаточную степень смелости) этого ничего – врата, перед ними – трибуна. По правую руку от потенциального стоящего за этой трибуной сидит за столом старик. Старик этот со смуглым морщинистым лицом, карими глазами, длинным, немного крючковатым носом и тонким ртом. Одет он в белую рясу. На столе его стоят несколько пачек каких-то бумаг. Вид у него абсолютно равнодушный, занят старик заполнением какой-то очередной бумаги.

Стоит тишина. Неизвестно, какое время она продолжается, так как в этой пустоте нет ни Солнца, ни Земли – а следовательно, и времени.

Но вот из пустоты выходит человек. Вид у него потерянный, одет опрятно, на лицо он не красив и не уродлив. Похоже, он даже ещё не догадался, что он умер. По всему видно, что он никогда быстро ни о чём не догадывался. Весь его среднестатистический вид говорил, что он не особо любил думать, всю жизнь то торопился на работу, то чуть плёлся домой. И в первом случае не было времени на мысли, во втором – сил. На шее виднелась тонкая золотая цепочка – судя по всему, на ней висел крестик с изображением распятия Христа.

Так вот, когда этот человек приблизился на достаточное расстояние к трибуне, старик, не поднимая глаз, осведомился:

– Опарин Геннадий Сергеевич, 28 сентября 1976 года рождения?

– Да.

– Поздравляю! Вы закончили свою «командировку» на Земле!

– Что? Что это значит?

– А то и значит, – наконец старик поднял взгляд на прибывшего. – 13 марта 2013 года в 13 часов 17 минут московского времени Вы, пренебрегая правилами дорожного движения, попытались на перекрёстке проскочить на красный свет светофора. Попытка ускорить путь домой привела к успеху. Правда, вернулись Вы в дом куда более старый, чем тот, в котором Вы жили на Земле.

– О Господи…

– А ну-ка, цыц! Не сметь произносить имя Господне всуе! Вы хоть представляете, где вы находитесь?

– Ну, должно быть, это рай?

– Не так быстро, Геннадий Сергеевич, – усмехнулся старик. – Вы только у входа в Райские врата. Сейчас над Вами произведёт суд тот, чьё имя Вы только что посмели оскорбить.

– Неужели…

– А чему Вы удивляетесь? Вы всю жизнь верили, что рано или поздно над Вами этот суд свершится, а теперь такое изумление читается на Вашем лице! Или Вы всё это время сомневались в своей правоте? – мягко, но немного укоризненно усмехнулся старик.

Геннадий Сергеевич явно смутился и покраснел. Как видно, он не знал, действительно ли он во всё это верил.

– Да Вы не краснейте, Геннадий Сергеевич. Не Вы первый, не Вы последний. Поначалу-то мы, конечно, таких, как Вы, не очень понимали, оттого и спрашивали с них строже. Но теперь попривыкли, так что Вы не бойтесь: Он будет привычно мягок, – улыбнулся старик. А затем вновь принял серьёзный вид, опустил взгляд на свои бумаги и сказал: – Ну, что же, пора начинать. Вставайте, пожалуйста, за трибуну. Один совет: не пытайтесь Его обмануть, иначе Вам же хуже будет.

Пришелец выглядел растерянно, на лице выразилось смятение. Но, по-видимому, он осознал, что других вариантов нет, и неуверенно зашагал к трибуне. Как только он встал туда, в голове раздался голос. Невозможно было понять, мужской это был голос или женский, высокий или низкий. Геннадий Сергеевич его скорее ощущал, чем слышал. Голос этот спрашивал:

– Как зовут тебя, путник?

– Но… я не…

– Просто ответь на вопрос, – строго сказал старик за столом.

– Геннадий Сергеевич Опарин, – с некоторой тревогой ответил допрашиваемый.

– Знаешь ли ты, куда ты попал? – голос звучал мягко и не нервирующе, но Опарин чувствовал себя немного неуютно, хотя можно сосчитать по пальцам тех, кто чувствовал себя вальяжно на его месте.

– Ну, я у ворот в рай?

– Да, я вижу, Иаков тебя уже посвятил. Как ты думаешь, достоин ли ты попасть в рай?

– Считаю, что да, – с долей неуверенности в голосе сказал Геннадий.

– Почему?

– Ну, – уверенность почти покинула сердце мужчины, – я всегда верил в тебя, регулярно ходил в церковь, не убивал, не воровал, и вообще, следовал всем библейским Заповедям.

– Что ж, в этом есть доля правды. Ещё один вопрос: ты хочешь попасть в рай?

– Конечно! – воспрянул Геннадий Сергеевич.

– Спасибо, путник. Ты ответил на все мои вопросы. Подожди, пожалуйста, немного. Я должен обдумать наш разговор.

Рядом со столом Иакова возник стул. Геннадий сел на него, впервые ощущая себя настолько не в своей тарелке. Старик сидел с точно таким же видом, как тогда, когда Опарин только пришёл. Геннадий тихонько спросил:

– Извините, Вы тоже слышите то, о чём мы с Ним говорим?

– Конечно. Его голос всепроникающий. Я прекрасно слышал, о чём он тебя спрашивал. Я же сам тебя поправил, когда ты хотел сказать не то, что нужно.

– И что  Вы скажете? Велики ли мои шансы попасть в рай?

Иаков повернулся к собеседнику:

– Я скажу тебе лишь одно: большая глупость – попытаться обмануть Бога. Попытаться обмануть себя – глупость ещё большая, – и вновь занялся бумагами.

На душу Геннадия лёг тяжёлый камень. Вся его уверенность в этот момент окончательно иссякла. Никаких надежд на попадание в рай не осталось. Но как же? Он же действительно верил в Бога, жил заповедями… Или нет? Как же это всё сложно… Голос апостола прервал размышления:

– Вас снова просят к трибуне, Геннадий Сергеевич.

С трудом подсудимый поднялся со стула. Встав у трибуны, он вновь ощутил тот самый голос:

– Итак, путник. Я готов вынести приговор. Готов ли ты к нему?

Геннадий заколебался, но почти сразу, не очень уверенно, ответил:

– Да.

– Теперь я оглашаю своё решение. Решение моё таково: запретить путнику войти в рай, а также, поскольку серьёзных грехов за ним не наблюдалось, его не ждёт попадание в ад. Геннадий Сергеевич будет пять  лет жить на Земле в образе духа. За это время ему есть чему научиться. Затем я обязую его вернуться сюда.

Геннадий не знал, как реагировать, на лице его было выражено смятение. Иаков поднялся из-за стола и поманил кого-то рукой. Следующий пришедший Геннадия Сергеевича Опарина уже не застал.

***

А этим самым следующим был солидный человек, в возрасте. Одет он был в смокинг, сам он небольшого роста, лысеющий, с круглой крупной головой, с немного узкими сверкающими глазами, средним носом с широкими ноздрями и нервной улыбкой на лице.

– А! Дубровский, Абрам Борисович! – бодро вскрикнул Иаков, всё так же не отрываясь от бумаг.

– Эм… Да, это я, – ответил Абрам Борисович.

– Добро пожаловать! Мы всё ждали, когда же Вы до нас доберётесь. Я надеюсь, Вы знаете, где находитесь?

– Да, судя по всему, я у Райских врат, – уверенность звучала в голосе Дубровского.

– Тогда прошу Вас встать за трибуну.

Дубровский исполнил просьбу и тотчас почувствовал тот самый голос. Но, в отличие от Опарина, он смог распознать мягкий мужской голос, обволакивающий его тело. Голос ласково спрашивал:

– Назови своё имя, сын мой.

– Абрам Борисович Дубровский.

– Знаешь ли ты, где ты находишься?

– У входа во врата Рая, – уверенности, с которой отвечал Дубровский, можно только позавидовать. Мало кто держал себя так, стоя за этой трибуной. Сложно припомнить, когда здесь в последний раз был такой человек.

– Да. А известно ли тебе, почему ты здесь?

– Думаю, за все те грехи, что я когда-то совершил.

– А точнее?

– За обманы, невероятные аферы, которые я проворачивал, стремясь к наживе. Я признаю, что был глупцом, и каюсь перед тобой, Отец.

– Я давно простил тебя, сын мой. Я простил тебя в тот день, когда ты покаялся перед народом. Этот великий поступок дал мне повод прекратить твои мучения. Скажи, сын мой, хочешь ли ты попасть в рай?

– Я хотел бы, Отец. Но я не уверен, достоин ли я, – искренне ответил Абрам Борисович.

– Спасибо, сын мой. Теперь присядь, – вновь возник стул. Дубровский сел на него. На некоторое время повисло молчание.

– Да-а. С некоторых пор люди стали брать на себя слишком многое, – неожиданно изрёк Иаков. – Они считают, что могут судить о себе подобных. Вообще о ком угодно. Разве что не берутся осудить себя.  Требуют с других прощения, забывая, что и сами всего лишь грешники на проклятой земле. Нет в вашем мире людей, которых бы нельзя было ни в чём обвинить. Вы когда-нибудь видели, чтобы на Земле один заключённый сажал другого заключённого ещё на один срок только потому, что ему реальное наказание кажется несправедливым? Такая мысль видится страшной нелепостью. Однако то, что я сказал – на самом деле аллегорическое описание того, что происходит в вашем мире. А потом какой-нибудь православный фанатик удивляется, за что же Он отправляет его в ад? Дескать, я же казнил неверных, бил всех, кто отрицал Тебя. Эх, было время, когда вы и не думали о нашем существовании. Всё было прекрасно и законно. Вместе жили, вместе охотились, делили добычу. Были одной семьёй. Теперь и семья-то может расколоться с этой вашей стойкостью убеждений. Мне искренне жаль, Абрам Борисович, что Вы стали жертвой их глупости. Но, – апостол поднял глаза на Дубровского, – хватит разговоров. Он уже ждёт Вас. Прошу, – Иаков указал рукой на трибуну.

Абрам Борисович проследовал на указанное место. Снова он почувствовал мягкий голос:

– Итак, сын мой, готов ли ты узнать свою дальнейшую судьбу?

– Да, Отец, я готов.

– Тогда слушай. Ты уже давно путешествуешь по моим мирам. Изначально ты был обыкновенным путешественником. Не приносил ни вреда, ни пользы. И тогда я решил подвергнуть тебя испытанию, чтобы понять, способен ли ты хотя бы на что-нибудь? Будь то плохое или хорошее деяние. Я дал тебе большие возможности, которые были годны как для праведных намерений, так и для совершения преступления. Ты пошёл второй тропой. Это уже был результат. Но, признаться, он не принёс мне большой радости. И я наказал тебя. Я оставил тебя в этом грешном мире. В мире, где человек человеку – волк. У тебя был определённый срок, в который своими поступками ты решал свою судьбу. В конце концов, ты покаялся перед людьми и передо мной во всех своих злодеяниях. Посему вот моё решение: я позволяю тебе войти в Райские врата и остаться в раю навсегда!

Дубровский довольно улыбнулся. Тотчас же одежда его сменилась белыми одеяниями, и перед ним открылись Райские врата, а пустота вокруг налилась пеньем райских птиц. Старик Иаков встал из-за своего стола, подошёл к Абраму Борисовичу и с улыбкой жестом пригласил нового жителя рая проследовать за ним. Тот прошёл за апостолом. С лица Дубровского всё не сходила улыбка. Улыбка человека, довольного своим исходом, человека, получившего, наконец, отдых после тысячи лет скитаний, человека, честно заслужившего наслаждение.

***

Проведя Абрама Борисовича в рай, Иаков вновь вернулся к своему делу. Врата закрылись, вновь воцарилась тишина.

Так продолжалось ещё недолго. К месту суда стали приближаться двое. Пока их трудно было разглядеть. Зато прекрасно было видно, что они что-то увлечённо обсуждают: характерные жесты руками, мотание головой в несогласии, периодические остановки, по-видимому, чтобы посмотреть в глаза оппоненту по дискуссии при высказывании, кажется, важного аргумента для пущей убедительности. Итак, вот они стали приближаться к столу, за которым сидел смуглый старик. Теперь мы можем оценить их внешний облик. Лицо одного (он, судя по всему, был несколько старше второго) было красиво, его украшала борода длиной в сжатый кулак, и имел этот человек римский нос. Одет он был красиво, но не броско, одежда прекрасно сидела на человеке, притом не имела каких-либо шикарных украшений. Судя по всему, этот мужчина был мусульманин. Второй – лет двадцати трёх, одет неряшливо, воротник рубашки торчал из-под пиджака, брюки были помяты, и вообще, немного неприятно было смотреть на этого человека (даже не стоит себе его представлять, мой дорогой читатель). Не будем заострять на нём внимание, его внешний вид, думаю, много скажет вам о его отношении к жизни, то есть и решение Бога нам, в принципе, понятно.

На время разбирательства над Семёновым Виктором Степановичем (так звали молодого человека) Махмудов Муса Бекир оглы был помещён в некий вакуум. Но он, казалось, пробыл там всего мгновение, прежде чем перед ним снова появились трибуна, стол и сидящий за ним Иаков.

– Махмудов Муса Бекир оглы, надо понимать? – с важным видом спросил Иаков.

– Да, действительно, это моё имя, апостол.

– О! Очень рад, что Вы догадались о том, кто я. Следовательно, Вы, должно быть, знаете, где Вы сейчас находитесь?

– Очевидно, я у Райских врат, Отец мудрости.

– Вы совершенно правы. Разрешите узнать, о чём Вы так жарко спорили с Виктором Степановичем?

– Прошу простить меня, апостол, что нарушил своим деянием здешний покой. Просто дорогой Виктор Степанович выразил свои нападки на мою религию, а я был вынужден её защищать.

– О, друг мой, прошу простить этого юнца. Он уже понёс своё наказание за глупость. Разрешу себе заметить, поскольку многие мусульмане терялись в этом вопросе: Вы можете обращаться к Нему так, как говорит Вам Ваша религия. Я думаю, Вы и при жизни понимали, что большинство религий отличаются лишь именем бога и способами связи с ним. Проповедовали же все религии одни и те же догмы и заповеди. Так что прошу Вас не смущаться. Так или иначе, Вы были правы в своих убеждениях.

– Спасибо, апостол, я учту Ваши слова.

– Теперь прошу Вас встать за трибуну.

Муса проследовал на место, указанное ему Иаковом. Сразу же его окутал приятный баритон. Говорил этот баритон на родном для мужчины азербайджанском языке:

– Приветствую тебя, сын мой.

– Здравствуй, о Аль-Ахад.

– Назови мне своё имя.

– Меня зовут Муса Бекир оглы, Аль-Малик.

– Знаешь ли ты, сын мой, где ты находишься?

– Я у Райских врат, Аль-Куддус, – мужчина стоял за трибуной со спокойным видом с закрытыми глазами. В каждом ответе он называл одно из 99 имён Бога (Аллаха, Джа. Называйте, как хотите. Вы же знаете, что мы всем миром молимся одному богу), следуя Корану.

– Прекрасно, сын мой. Известно ли тебе, почему ты здесь?

– На то была твоя воля, Аль-Азиз. Возможно, я сделал всё, что должен был сделать в этом мире, – судя по всему, Муса был одним из немногих, кто понимал суть его пребывания здесь и суть всего процесса. Не думаю, что на его месте мой читатель вёл бы себя подобно. Мне кажется, он нашёл бы себя в одном из предыдущих героев. Признаться, я сам бы, скорее всего, растерялся и даже расплакался, окажись я на месте своих героев. Благо, я сейчас здесь и от меня многого не требуется.

Но я отошёл от повествования.

– Ты абсолютно прав, сын мой. А как ты думаешь, достоин ли ты попасть в рай или в ад?

– На это твоя воля, Ар-Рахим. Всё от меня зависящее я сделал при жизни.

– Спасибо, сын мой. Прошу тебя присесть рядом с Иаковом.

Вновь возник стул. Муса вышел из-за трибуны и сел на него. Сразу же к нему обратился апостол, опять же не поднимая глаз:

– Должен признать, есть одно отличие мусульман от приверженцев христианских религий. Вы более дисциплинированы в плане веры. Притом, я не говорю сейчас о фанатах. Их у вас всё же не больше, чем в других течениях, поэтому даже не буду заострять на них внимания. Всё-таки христиане более болезненно принимают многие вещи, да и меньше среди них действительно верующих по сравнению с исламом. А из тех, кто верует, редкие способны принять правду, которую так спокойно восприняли Вы. Сколько раз я видел изумлённые глаза кришнаитов, атеистов, растаманов. Тем не менее, я ни в коем случае не превозношу одну религию над другими. Потому что в одной очень важной детали вы все были неправы. Вы не воспринимали другие религии, как свою собственную. Вы разделились между собой на лагеря, иногда даже враждебные. Будто у вас и без того было мало поводов для дележа,– ухмыльнулся Иаков. – Ох, знали бы вы, как Ему больно наблюдать, как Его дети убивают друг друга…

Старик вздохнул. Возникло молчание, во время которого Муса с закрытыми глазами перебирал чётки. Не знаю, был ли это знак волнения или ещё чего-либо. Лицо мужчины было каменным.

– Что ж, – сказал апостол, подняв глаза на Махмудова, – Он готов вынести Вам свой приговор.

Муса вновь встал за трибуну.

– Сын мой.

– Да, Аль-Бари.

– Готов ли ты выслушать моё решение?

– Готов, Аль-Гаффар.

– Тогда моё решение таково, сын мой. Ты стал одним из лучших моих сыновей ещё в начале пути, ещё тогда, когда был одним из зачинателей христианской религии. Ты всегда был верен себе, своим убеждениям и, что самое главное, своим близким. При всём этом ты никогда не покушался и на чужое мнение, был терпим к нему. Многие, кто присоединился к тебе в твоём пути хотя бы однажды, извлекли много важных уроков благодаря тебе. В связи с этим, я дарую тебе право выбора своего пути: ты можешь прямо сейчас отправиться в рай, а можешь вернуться на Землю в новом или же прежнем обличии. Или, возможно, ты захочешь продолжить свои скитания в другом мире?

– Благодарю тебя, Аль-Вахаб. И прошу разрешить мне продолжить путь в другом мире. Должен признать, я немного устал от нахождения на Земле.

– Я принимаю твой выбор, сын мой. Да будет так!

И раздался тихий рокот. И появилась рядом с Райскими вратами большая красивая дверь, открывавшая путь на новую землю для скитальца. Иаков подошёл к ней, открыл и кивком головы и жестом пригласил Мусу пройти.

***

Только за мужчиной закрылась дверь, как к месту уже начал подходить быстрым, но не очень твёрдым шагом новый путник.

Первое слово, которое приходит на ум при виде таких людей – «клоун». Пёстрая, абсолютно негармоничная одежда, рыжие волосы, курносый, с веснушками на лице и игриво улыбающимися глазами. Однако в целом его лицо было серьёзным, даже немного встревоженным. А когда он подошёл к нашему месту и увидел всю эту картину, то его глаза чуть не вылезли из орбит. В общем, во всём была видна его эмоциональность и впечатлительность.

– Здравствуйте! Сосунов Георгий Георгиевич?

– Да, это я, – произнёс путник, стирая испарину со лба.

– Нужно ли Вам объяснять, куда Вы попали? – не отрываясь от дел, допрашивал новоприбывшего Иаков.

– Было бы очень любезно с Вашей стороны, – на лице Сосунова мелькнула нервная улыбка.

– Ну, что ж, Георгий Георгиевич. Вы у самого входа в рай, – Георгий облегчённо вздохнул и улыбнулся. – Но не торопитесь радоваться: ад столь же близок, – ухмыльнулся апостол, подняв взгляд на путника. Георгий Георгиевич вновь побледнел.

– И куда же мне идти?

– А вот это-то мы сейчас и будем решать. Прошу Вас пройти за трибуну.

Георгий слегка замялся, но всё же последовал просьбе. В предыдущих случаях я описывал, как герои чувствовали Его голос. Так вот, сейчас было трудно сказать, ощущал ли его Георгий вообще, но он этот голос каким-то образом различал:

– Здравствуй, путник.

– Что? Кто это?

– Ах, Иаков, в очередной раз ты не всё рассказал моему сыну, – несмотря на укоризну, голос сохранил свою мягкость.

– Прости, Отец. Я постараюсь теперь быть ещё внимательнее.

– Ничего, Иаков, я всё понимаю. Каждый имеет право на ошибку. Так вот, сын мой, – судя по всему, Он снова обратился к Георгию, – я – Бог, твой Отец и Создатель. Когда я сотворил тебя, ты был отпущен мной на скитания по мирам. И вот ты завершил свой путь на Земле. Теперь мы вместе решим твою судьбу.

– Мы? Вместе с Иаковом? – изумился Сосунов. – Он тоже влияет на Твоё решение?

– Конечно, сын мой, точно так же, как и твоё. Вы же – мои дети, и я не могу не прислушиваться к вашим пожеланиям.

– Но я же всегда думал…

– Прости, сын мой, я должен перебить тебя. Я знаю всё, о чём ты думал, видел всё, что ты делал. Мне не нужно об этом рассказывать, – голос не терял своей мягкости. – Меня интересует один вопрос: хотел бы ты попасть в рай.

– О, Отец! Конечно, я бы был счастлив!

– А считаешь ли ты, что ты этого достоин?

– Я не знаю… Я думаю… Нет, не знаю. Я не могу решить.

– Что ж, сын, присядь на стул и подожди, когда я вынесу решение.

Вновь возник стул на том же месте, что и раньше. Георгий осторожным шагом подошёл к нему и медленно уселся.

– Простите… Эмм, Иаков? – обратился он к апостолу.

– Да. Что бы Вы хотели спросить?

– Я, собственно, хотел бы знать, насколько большой вес имеют здесь мои слова.

– О-о друг мой, – Иаков поднял взгляд на Сосунова, как бы посмотрев на него поверх очков, которых у него не было. – Ваши слова здесь имеют огромный вес. То, что Вы говорите, и, более того, то, о чём Вы думаете, прямым образом влияют на Его решение. Наиболее значимо здесь то, как Вы говорите: искренне, ложно, вызывающе. Но то, что Вы говорите, тоже очень важно. Кстати, если мои замечания верны, у вас, на Земле, приоритеты расставлены несколько иначе, что, согласитесь, немного удручающе. Что ж, тем не менее, многие научились говорить правильно, вопреки условиям, созданным в этом мире, будто бы специально за тем, чтобы спутать вам все карты. Ох, однако, мы заговорились. Вам пора снова подойти к трибуне.

И Георгий Георгиевич прошёл к месту.

– Итак, сын мой, готов ли ты услышать моё решение?

– Да, Отец, – голос путника был обречённым, будто бы он уже чувствовал, что его приговор будет не в его пользу.

– Сын мой, ты начал своё путешествие не так давно. К сожалению, за этот путь ты научился немногому. Ты очень зависим от мнения других. Это оставляет страшный след. К тому же, ты не смог правильно воспринять религию. Я хочу, чтобы ты знал: моя воля распространяется далеко не на все события твоей жизни. Ты упустил очень многое из-за такого взгляда на жизнь. Тебе ещё многому стоит научиться. Но поскольку тебе до сих пор есть, что доказывать и что возвращать на Земле, за опытом я возвращаю тебя именно туда. В путь, сын мой!

И Сосунов провалился! Да, именно так! Он провалился из пустоты в пустоту, которая отправит его назад в наш мир. Таким образом, быть может, мы ещё увидимся с ним здесь.

А пока к месту нашего нахождения приближается очередной герой…

***

Бедно одетый молодой человек подходил к этому месту. Он был невероятно худ, бледен, имел лицо с крючковатым носом и впалыми щеками. Одежда его состояло из серых свободных джинсов, каких-то китайских подделок кед «Конверс» и толстовки с капюшоном, надетой поверх синей, чем-то перепачканной футболки. Его серые глаза были открыты широко, он притуплённым взглядом оглядывался вокруг.

– Здравствуйте, Игорь Андреевич, – обратился к молодому человеку Иаков. Это был первый случай, когда он сразу поднял взгляд на собеседника.

– Здрасте. А Вы кто такой будете, дедуля? – дерзко ответил парень.

– Ох, будьте любезны вести себя чуть более прилично. Я – Иаков, один из учеников Иисуса Христа, если Вы о нём знаете.

– Да-а, чувак, ничего себе, тебя вштырило, – продолжал говорить в своей манере Игорь.

–Кхм… Я думаю, диалога у нас не выйдет. Однако я обязан сообщить Вам, что Вы находитесь у входа в Райские врата. Встав за эту трибуну, – Иаков указал на неё, – Вы предстанете перед Божьим судом. С Вами будет говорить наш Отец.

– Реально? Вот это круто! Так меня ещё не накрывало! – не унимался дерзкий юноша.

– Ох-х, не уверен, что стоит тратить время на бессмысленный разговор. Просто пройдите за трибуну и убедитесь сами.

С глупой ухмылкой на лице, Игорь Андреевич прошёл к указанному ему месту.

– Здравствуй, сын мой, – голос чуть не оглушил путника. Он скорчил лицо и закрыл уши ладонями. От ужаса и потрясения он не сказал, а вскрикнул:

– Блядь! Зачем же так громко?

– Прости, сын мой, – голос прозвучал немного тише. – Я просто должен был быть уверен, что ты поверишь словам Иакова.

– Блин, так это чё, правда? – искреннее изумление выразилось на лице парня. – Я что, помер?

– Не пугайся, сын мой. Ты должен рассматривать это не как смерть. Рассматривай это как завершение очередного путешествия.

– Стой, Отец, подожди. Я чё-то вообще нихера не понял. Какого ещё путешествия? Мы разве не раз живём?

– Отнюдь, сын мой. И то, как скоро завершатся твои путешествия, зависит от того, как ты проходишь тот или иной путь.