- -
- 100%
- +
– Замолчи… – огрызнулся я, но немного увереннее.
– Ты кричал на них, – продолжал он. – Флиртовал на работе. Врал. Уходил от разговоров. Помнишь вечер, когда Лиза принесла рисунок, а ты даже не посмотрел? Даже не похвалил. А ведь дети запоминают каждую мелочь.
Каждое слово резало сильнее, чем камень. Но я не падал. Я лез.
Я поднялся на последний крупный выступ и застыл, жадно втягивая воздух, который дрожал в лёгких, будто готовый разорвать их изнутри. Пальцы превратились в кровавые, распухшие крючья, но я всё же поднял голову. Над нами была вершина. Но теперь, когда я оказался близко, портал выглядел иначе. Не как спасение. Не как надежда. А как рана на небе.
Там не было света. Было только свечение – холодное, бледное, будто внутри кто-то размешивал мертвенно-белый туман. Оно не грело. Не притягивало. Наоборот – от него веяло чем-то, что заставило мурашки пробежать толпой по позвоночнику. Чем-то, что не должно существовать в мире живых. Чем-то неправильным. И вдруг я понял: то, что ждёт меня там – может оказаться хуже, чем всё, что я уже пережил. Гораздо хуже.
Проводник нагнулся ко мне, почти касаясь капюшоном моей щеки.
– Ну что, Гуров, – прошипел он, словно разделяя мой страх. – Чувствуешь? Там не будет ни облегчения, ни ответов, ни прощения. Только следующий круг. Хуже прежнего.
Я не ответил. Не мог. Сил уже не осталось.
Портал переливался болезненным, мертвенным сиянием. Оно будто тянулось наружу – не зовя, а требуя. И в этом требовании было что-то звериное, голодное, готовое разорвать любого, кто войдёт внутрь.
Проводник выпрямился и легко перемахнул на следующий уступ, будто вся эта скала была для него прогулкой по парку.
– Лезь, – бросил он небрежно. – Или бросайся вниз, раз уж испугался того, что тебя ждёт. Тебе же привычно – отступать, когда становится по-настоящему страшно.
Я посмотрел вверх – на отвесную стену, по которой предстояло карабкаться. Она была гладкой в тех местах, где раньше казалась шероховатой. Пальцам негде было зацепиться. Тело дрожало. А за спиной, в тумане, лица в камне снова раскрывали рты, шепча уже не зовущим, а обиженным шепотом:
– Не ходи…– Останься… зачем тебе туда?.. Там хуже… – Там молчание… там боль… там пустота… И впервые я понял: они не заманивали. Они предупреждали.
Но я смотрел вверх – на зияющее, мрачно мерцающее кольцо портала. Пришло четкое осознание:
Да, там почти точно будет что-то ужасное. Там может быть то, что сломает меня окончательно. Это не спасение. Это испытание. Настоящее. И всё же – идти надо. Не ради света. Не ради надежды. Не ради себя. Ради тех, кого я уже предал однажды… и больше не имею права предать снова.
Пальцы дрогнули, я сделал первый рывок вверх. Проводник усмехнулся, прислонившись к камню:
– Давай, Гуров. Если повезёт – подохнешь быстро. Если нет… ну… тогда продолжим веселье.
Я не слушал. Я вцепился в камень, как утопающий в последний обломок дерева в ледяной воде.
И продолжил подъём – туда, где меня ждало не спасение, а то, чего я боялся больше смерти. То, что могло оказаться именно моей персональной тьмой.
***
…Пальцы дрожали так сильно, что каждый новый рывок вверх казался чудом. Я буквально вгрызался руками в камень, который под ладонями пульсировал каким-то своим собственным мертвенным биением, словно под скалой билось огромное гнилое сердце.
Проводник прыгал впереди легко, будто в воздухе были невидимые ступени, созданные специально для него. То зависал на мгновение на одной ноге, насмешливо глядя вниз. То делал вид, что собирается упасть – и в последний момент поднимался в точке, где я не видел никакой опоры.
С каждым его движением я всё острее ощущал пропасть между нами. Он – тень, хищный ветер. Я – разбитый, вымотанный человек, цепляющийся из последних сил.
Но всё же я добрался. Выкарабкался. Вылез на узкий уступ – буквально на один шаг ниже вершины. И тут силы ушли окончательно: я опустился на колени, тяжело глотая ледяной воздух, который резал горло словно наждаком.
Проводник сидел на вершине. Он ждал меня. И – самое странное – теперь он сидел в кресле.
Не было его секунду назад – но вот оно стоит: темное, кожаное, массивное, не вписывающееся ни в камень, ни в серые туманы. Он развалился в нём, как хозяин какого-то абсурдного театра. В руках – бокал, наполненный чем-то густым, чернильным, не отражающим света. Он легко покачивал жидкость, будто оценивая её аромат. – Ну что, Гуров… – сказал он, не глядя на меня. – Ты всё-таки приполз.
Голос был тихим, спокойным, но под ним чувствовалась такая ярость, будто он удерживал её с трудом.
– Встань.
Я не встал сразу – тело не слушалось. Тогда он вытянул ногу и резко, со всей силы, пнул меня в грудь. Я отлетел назад и ударился спиной о край площадки, на которой мы стояли, едва не свалившись вниз.
– Я сказал встань, – холодно повторил он.
Я поднялся. Дрожь прокатывалась по всему телу, но я стоял.
Портал справа от него мерцал бледным, больным светом, как зияющая рана. Его холод пробирал до костей одним только видом.
Проводник посмотрел на меня наконец. Сквозь капюшон не было видно лица – только два тусклых, болезненных блика, словно свет отражался от влажной поверхности.
– Знаешь, – сказал он медленно. – Я действительно рассчитывал, что ты упадёшь. Где-нибудь внизу. Сорвёшься. Позволишь себе чуть-чуть слабости. Но нет… ты почему-то лез. Ты почему-то полз. Ты почему-то решил, что можешь ещё что-то исправить.
Он сделал глоток из бокала. – Противно, – сказал он тихо. – Противно видеть, как человек, который бросал своих живых, вдруг решил тащить свою мертвую совесть на вершину. Противно видеть твою упрямость. Противно видеть, что ты всё ещё надеешься.
Слова резали, но спорить с ним не было сил. Я молчал.
Проводник поставил бокал на подлокотник кресла и лениво взмахнул пальцами.
Передо мной – прямо в воздухе – открылось что-то вроде окна. Иллюзия. Но настолько реальная, что я почувствовал запах – знакомый, теплый, домашний: запах волос моей дочери.
Лиза. Моя светлая девочка. Моя маленькая.
Она бежала. По тёмному, искривлённому коридору, стенами которого будто были огромные кости. За ней шло ужасное существо,шло без спешки, играясь, как кошка с мышью. Лиза оглянулась – и в её глазах был ужас.
– Папа?.. – её голос был хриплым, сорванным. – Папа, где ты?..
Иллюзия дрогнула, как картинка на старом телевизоре, и сменилась. Теперь Лиза стояла на коленях перед какими-то чёрными дверями, из щелей которых сочился густой смолянистый туман. Она плакала, закрывая лицо ладошками. Её плечи тряслись.
– Она страдает, – сказал Проводник мягко, почти ласково, будто утешая меня. – Маленький ангел. Невинная душа. Она не заслужила такого. Вообще не заслужила.
Он резко повернул голову в мою сторону, и голос стал острым, как сломанное стекло:
– Но это дело твоих рук, Андрей. Ты! Ты сделал её жизнь тем, чем она стала. Ты довёл её до этих мест. – Взревел Проводник, ударив кулаком по креслу.
Меня будто ударили под дых. Я знал его слова. Я боялся их. И всё же слышать их вслух было почти невыносимо. – Хочешь увидеть ещё? – прошептал он. – Как она зовёт тебя? Как ищет? Как бежит, падает, поднимается, цепляется за любую тень… только ради того, чтобы ты наконец пришёл? Чтобы ты хоть раз не отвернулся?..
Иллюзия снова вспыхнула. Лиза лежала, свернувшись клубком, прижимая к себе свою любимую игрушку. И шептала:
– Папочка, пожалуйста… я боюсь… я одна… приди…
Меня будто разорвало изнутри.
– Хватит, – выдавил я.
– Нет, – Проводник резко встал с кресла. – Нет, Гуров. Я покажу всё. Ты должен знать, чем ты был. До конца. Без оправданий. Ты – причина её боли. И если ты сейчас войдёшь в портал… возможно, только возможно… ты сможешь хоть что-то заплатить обратно.
Он встал передо мной почти вплотную, так что я чувствовал холод, исходящий от него.
– Но если ты войдёшь туда… – он тихо хмыкнул. – Ты уже догадываешься, что будет. Там нет света. Нет спасения. Нет вознаграждения. Только следующий круг. И он голоден.
Я посмотрел на портал. Его сияние было мертвенно-бледным, хищным. Как рот, который открылся, чтобы сомкнуться на моей шее. Он не манил. Он не звал.
И я понимал: Шаг туда – шаг к чему-то худшему, тому, что может меня уничтожить полностью. Проводник снова сел в кресло, лениво качнул бокал.
– Ну? – спросил он устало, словно ему наскучила моя борьба. – Будешь стоять? Или покажешь, что ты хоть раз в жизни способен думать не только о себе?
Лиза в иллюзии подняла голову. Сказала тихо, почти неслышно:
– Папочка… не уходи…
И я сделал шаг. Потом второй. Проводник перестал качать бокал. Перестал дышать. Просто смотрел.
Я поднял руку, прикрывая глаза от слепящего света портала. Мир дрожал. Ноги были ватными. Грудь сжимало от ужаса.
И я вошёл.
В бледный, холодный, хищный свет портала.
Глава 3. Коридор
Я вывалился из портала, и мир вокруг меня тут же превратился в кошмар. Первым, что я увидел, было огромное существо, почти двухметровое, с множеством рук, каждое движение которых одновременно угрожало и парализовывало. Оно двинулось мгновенно, и я даже не успел понять, куда бежать, как его конечности схватили меня, прижали к земле, оставив тело неподвижным.
Жало вонзилось мне в вену на правой руке. Резкая, невыносимая боль пронзила всё тело. Сначала показалось, что меня одновременно режет и обдаёт ледяной водой, потом – будто кто-то поджарил каждую мышцу огнём. Я дернулся, пытаясь вырваться, но тело почти не слушалось, руки и ноги будто перестали существовать. Паника сдавила грудь, дыхание сбилось. Я слышал только собственные хриплые вдохи и ощущал, как пульс бешено колотится в висках.
– Ах, Гуров… – раздался ледяной, ехидный голос проводника, словно он стоял прямо у меня за спиной, хотя видел я его только мельком, в свете портала. – Видишь, как легко я могу играть с тобой? Сколько страха в твоих глазах… ммм… вкусно!
Я пытался закричать, но звук срывался, губы едва шевелились. Пульсирующая боль и яд в крови делали каждое движение пыткой. Тело стало непослушным, руки онемели, а разум искал опору, пытаясь понять, что происходит.
– Ты думал, это будет легко, да, Гуров? – продолжал проводник, его голос словно скользил по коже, вызывая дрожь. – Ахах, как же забавно наблюдать, как ты дрожишь, как мысли путаются. Твоя сила, твоя воля – всё это игрушки в моих руках.
Я дергался, пытаясь хоть как-то освободиться, но хватка чудовища была железной. Его руки обвивали меня, прижимали к земле, и жало всё глубже вонзалось в вену. Я ощущал, как яд медленно разливается по телу, мышцы становятся ватными, каждое движение давалось невероятными усилиями. Страх рос, смешиваясь с беспомощностью, и я начал понимать, что мое тело больше не принадлежит мне.
И тут чудовище отпустило меня. Как только хватка исчезла, я почувствовал резкое облегчение, но одновременно умопомрачительный испуг – оно рассыпалось в пепел, словно никогда и не существовало. Я поднялся и тут же рухнул на землю, сердце бешено колотилось, тело дрожало, мышцы едва держали вес. Ядрёный яд в венах продолжал действовать, и я чувствовал себя полумертвым, полуживым.
– Ну что, Андрюша, – хихикнул проводник, его голос был полон злорадства, – тебе это понравилось? Ах, да… мне стоило предостеречь тебя, что твоё тело – игрушка. Каждое движение, каждый вдох – под моим контролем.
Я поднялся на ноги, трясущимися руками держась за землю, чтобы не упасть, и с ужасом осознал, что мое тело предательски неохотно подчиняется мне. Яд стягивал мышцы, сознание мутнело, и каждая секунда превращалась в пытку.
Проводник шагнул рядом, легко, почти невесомо, как будто танцуя. Он наблюдал, как я с трудом держусь на ногах, и ехидно говорил:
– Ах, Гуров… как мило видеть, как страх сковывает тебя. Каждый твой шаг – мучение, каждый взгляд – напоминание о том, что ты ничтожество. Но не бойся… впереди только хуже.
Я ощущал, как холодный пот катится по спине, руки дрожат, ноги словно ватные. Сердце стучало так сильно, что я слышал шум крови в ушах. Паника нарастала, и на миг мне показалось, что я не смогу сделать ни одного шага. Но проводник не давал расслабиться. Его насмешки, его взгляд, полные злобного восторга, словно подпитывали яд, растекающийся по венам.
– Давай, убожество, – насмешливо сказал он, – двигайся. Шаг за шагом. Ты боишься? Ахах, как же это забавно… каждый раз, когда ты думаешь, что справишься, твое тело говорит «нет».
Я сглотнул, пытался сосредоточиться, но мир вокруг меня вращался. Яд в крови мешал ориентироваться в пространстве, каждая попытка пошевелиться отдавалась резкой болью. Паника, страх, отчаяние – всё смешалось в одну плотную, давящую массу.
И я сделал первый шаг. Дрожащий, медленный, каждый мускул сопротивлялся, но я пошёл. Сердце колотилось, руки дрожали, ноги казались ватными. Но этот первый шаг означал начало чего-то нового, страшного и неизбежного.
– Ах, бедняжка… – прошипел проводник, его глаза блестели красным в тусклом свете портала, – твой кошмар только начинается, и я буду рядом на каждом шагу, чтобы ты не забыл, кто здесь хозяин.
Мир вокруг был каким-то странным, искореженным пространством, где пол и стены казались единым покрытием из губчатого материала. Каждый мой шаг отдавался странным, глухим хрустом, словно я наступал на пружины, при этом поверхность прогибалась под ногами, обволакивая меня, не давая упасть, но и не позволяя встать уверенно. Я пытался пошевелить руками, но почувствовал тяжесть и скованность – непонятную и раздражающую. Ладони словно натыкались на невидимые преграды, руки были чужими, слабыми, а ноги не слушались, как будто я шел по вязкой глине. Я не понимал, что со мной делают; разум цеплялся за рациональные объяснения, но всё сходило на нет, исчезая перед этим странным чувством ужаса, что скользило по венам, как яд.
И тут он заговорил. Сначала тихо, почти издалека, потом голос усилился, наполняя пространство ледяной угрозой:
– Гуров, Гуров… как же ты жалок, – прозвучало рядом, и я дернулся, словно ударился током. – Вся твоя смелость, твои умные мысли и гордость – всего лишь обертка, пустышка.
Я взглянул в сторону источника голоса – фигура Проводника стояла, будто растворяясь в мягком свете, который сам по себе казался мертвенным, бледным. Его красные глаза светились так, что я чувствовал себя прозрачным, словно открытой книгой. Он шагнул ближе, и ледяная волна ужаса хлынула по спине:
– Смотри на себя, Андрей, – он тихо рассмеялся, – лицо уставшее, тело ослабло, разум рассыпается. Я даже не знаю, смеяться мне над тобой или плакать.
Я попытался дернуться, сопротивляться, но ноги подкашивались, руки не слушались, а на губах висело ощущение горькой обиды.
– Ах ты, жалкий ублюдок… – произнес он, почти шепотом, – знаешь, что твоя гордость – это смехотворная маска? Снимаешь маску – и кто останется? Слабое, дрожащее ничтожество.
Я сжался, пытаясь сосредоточиться, удержать хоть частицу контроля. Сердце бешено колотилось, дыхание сбилось. Каждое мгновение ощущение слабости усиливалось; словно невидимая рука тянула меня вниз, к поверхности, чтобы я погрузился навсегда.
И тогда они появились. Сначала я не сразу понял, что это такое – они. Голые, обезличенные фигуры, похожие на людей, но без лица, без каких-либо черт, идущие откуда-то издалека. Я слышал их шаги прежде, чем увидел – легкое шелестение, скрип мягкой поверхности под ногами, тихие, почти незаметные вздохи. Я не мог ни убежать, ни подготовиться, потому что тело не слушалось.
– Ну вот, смотри, Гуров, – голос проводника скользнул по стенам, как лезвие, – они ждут тебя. И знаешь что? Тебе повезло, что это всего лишь их начало. Один неверный шаг – и увидишь, что они не такие уж и безликие.
Мой желудок сжался, я почувствовал прилив паники. Я понял, что каждое движение, каждая неосторожность может стать фатальной. Поток сомнений и страха завалил разум.
Фигуры приближались, их шаги становились громче, резче. Я ощутил, как страх сливается с физической слабостью – каждое движение было мучением. Я начал воспринимать себя не как человека, а как пушинку, которую они могут разорвать на части. И именно в этот момент проводник, словно наслаждаясь моим страхом, засмеялся.
– Ну что, ссыкло, – он почти прыгал вокруг меня, – видишь, как ты дрожишь? Неужели считаешь, что сможешь их пройти? Жалкий, жалкий, жалкий…
Я попробовал огрызнуться:
– Хватит, сука! Отстань!
Он засмеялся так, что у меня волосы встали дыбом:
– Ах, ты, маленький, наглый урод, дерзишь мне? Слышишь, как я говорю? Смеяться над тобой – блаженство. Какя у тебя сила воли? Слабая, как вода.
В этот момент фигуры остановились. Я заметил, что они словно прилипли к полу, неподвижные, но каждое мгновение ожидал, что они рванут на меня. Я продвинулся на шаг, и одна из них дотронулась до моего плеча. Сердце остановилось, мир сжался до одного крика: это была жена. Её лицо, точнее, то, что я видел в своей памяти – превратилось в маску фигуры, и она шептала: «Останься… не иди… мы можем быть вместе».
– Смотри, Гуров! – мерзко смеясь, проводник подошел ближе. – Они уже начали говорить с тобой, твоя собственная совесть в их устах. Каждое слово – нож. Каждое движение – ловушка. И знаешь, что самое прекрасное? Ты сам создал этот ад. Каждое пренебрежение, каждая измена, каждая слеза твоей дочери – это материал для моего удовольствия.
Я дрожал, пытаясь выжать из себя хоть каплю силы. Яд продолжал проявлять себя – мысли путались, руки почти не слушались, ноги едва держали вес. И тут я услышал… слабый шепот. Едва различимый, но невероятно теплый. Голос дочери, зовущий меня вперед, дающий мне единственную ниточку надежды.
– Папа… иди…
Слёзы горели в глазах, сердце судорожно сжималось. Я почувствовал прилив сил, хотя тело предательски отказывалось подчиняться. Проводник заметил это и засмеялся, злорадно, с ехидством:
– Вот так, жалкий Гуров… нашел, к чему цепляться. Держись за крошечный огонёк, пока остальное погружается в тьму. Но помни – один неверный шаг, и тебя разорвут… те, кого ты любил.
Я собрался с последними силами, пытаясь медленно продвигаться вперед, понимая, что каждая фигура, каждый шаг, каждое дотрагивание до них может обернуться катастрофой. Паника, боль, страх, вина, надежда – всё это слилось в единую спираль ужаса и отчаянной решимости.
И так я шел, шаг за шагом, на пути к толпе этих страшных, обезличенныех фигур, с проводником, насмехающимся за спиной, и с голосом дочери, как последней точкой опоры. Всё остальное растворялось в мягкой поверхности коридора, в бессильной борьбе моего тела с ядом и страхом.
Я вошёл в толпу этих серых, безликих фигур почти машинально – у меня не было выхода. Коридор с мягкими стенами тянулся бесконечно, и эта масса стояла единственной дорогой вперёд. Казалось, они даже не двигались – просто стояли, чуть покачиваясь, как манекены, забытые на складе.
Но чем дальше я заходил, тем тяжелее становился воздух. Будто внутри коридора что-то дрожало, как натянутая струна, и вот-вот сорвётся.
Мягкий пол пружинит под ногами, как будто я иду по телу огромного зверя. Шаг. Ещё шаг. Я почти дошёл до середины… когда ноги внезапно ослабли – яд, впрыснутый существом у портала, накрыл новой волной. Меня повело в сторону, и я попытался удержать равновесие. На автомате – даже не думая – я схватился за плечо ближайшей фигуры. И в этот момент всё моё существо зазвенело в напряжении. Даже воздух перестал двигаться.Коридор замер. Тишина стала плотной, как смола.
Фигура, за которую я ухватился, дрогнула. Сначала еле заметно. Затем её голова повернулась – рывком, слишком резко для человеческой шеи. И то, что было пустым, гладким овалом лица… Провалилось внутрь.…растаяло. Бешеным, отталкивающим движением вывернулось наружу новое – с распухшими, перекошенными чертами, похожими на пародию на лицо Анны, но только на долю секунды, будто кто-то попытался это воспроизвести по памяти, но забыл, как выглядят глаза.
Она закричала. Как будто раскалённый металл шипел прямо у моего уха:
– ТЫ МЕРЗАВЕЦ!
И толпа ожила. Они все сорвались на меня одновременно – словно только и ждали, когда я совершу эту ошибку. Десятки рук схватили за одежду, волосы, шею, колени. Кто-то рванул за волосы так сильно, что мир потемнел на миг. Кто-то ударил в лицо.
– Ублюдок!
– Сдохни! – Грязь! – Предатель!
Они были как голодные собаки, накидывающиеся на мясо.
А я – беспомощный. Руки прижаты к телу, словно связаны. Я только сейчас ощутил это отчётливо – но разум отбросил объяснение, не желая даже пытаться понять. Я пытался уйти назад, но меня тут же опрокинули на бок – чьи-то колени, чьи-то пятки, чьи-то локти давили, били, толкали. Казалось, что мои рёбра вот-вот хрустнут. И где-то над всем этим я услышал знакомый голос. Не объясняющий.Не успокаивающий. Захлёбывающийся восторгом. – Вот ЭТО я понимаю… – протянул проводник с таким сладостным удовольствием, будто наблюдал за лучшим спектаклем своей жизни. – Вот это СЦЕНА! Вот это размах!
Его смех прорезал воздух, как нож. Лёгкий, звенящий, невероятно довольный.
– Ну что, сладенький? – рявкнул он, перекрывая визг толпы. – Дошёл? Дополз? А теперь что? Будешь лежать? Я же говорил – ты не жилец!
Я увидел его через рваную паутину ударов, мелькнувшего на периферии зрения. Он стоял, облокотившись на мягкую стену, будто на барную стойку. Нога за ногу. Наблюдал. И улыбался животной улыбкой, которая не могла принадлежать человеку.Той самой…неправильной…растянутой…
Челюсти раздвинулись чуть шире нормы, зубы блеснули – острые, длинные, разные, словно набранные из чужих ртов. Он даже щёлкнул ими – от удовольствия.
– Ну же, мальчик, – протянул он почти ласково, но в этом «ласково» было больше яда, чем в уколе твари. – Тут всё просто. Тут всё честно.
Он показал на ревущую толпу.
– Либо тебя убьют, либо убьёшь ты…
Он залился новой волной смеха, обнажив весь этот звериный оскал. В глазах – ликование, чистое, неразбавленное.
– И, если честно, – прошипел он, – я ставлю на первый вариант. Безоговорочно.
Толпа рванула меня вглубь этого безумного стада. Я захлебнулся собственным криком. И впервые понял, что действительно могу умереть здесь. Я уже не понимал, куда тянутся руки этих тварей – к моему горлу или к ногам, к лицу или к груди. Мир дрожал от ударов. Кто-то вцепился зубами в плечо. Кто-то рвал одежду, пытался повалить меня на спину. И в каждом, КАЖДОМ искажённом лице…была Анна…была Лиза. Их черты, но вывернутые, как будто лепленные из воска чужими руками, которые никогда не видели живого человека.
– Папочка… – прошипело одно из лиц, перекошенное от ярости, разрывая мне рукав. – Почему ты тогда ушёл?
Я замер. На мгновение. На одно короткое, преступное мгновение, которое стоило мне удара коленом в живот – такой силы, что я захлебнулся воздухом.
– Сдохни! – взвизгнуло другое лицо, будто бы Лизино, с разъезжающимися по щекам глазницами. – Сдохни, как мы, когда ты оставил нас!
– НЕТ! – я заорал, не слыша собственного голоса. – Пожалуйста… пожалуйста, нет… ТОЛЬКО НЕ ЭТО!
Я попытался растолкать их, отогнать от себя, но фигуры повисли на мне, как стая голодных гиен. Кто-то грыз мне ухо. Кто-то пытался сломать палец. Кто-то хлестал по лицу своими костлявыми руками.
И среди всего этого месива раздался визг, переходящий в хохот.
Проводник.
Он был в абсолютном, животном экстазе.
– Посмотри на них! Смотри, ублюдок! Видишь, кого ты должен убить? Видишь, ЧТО ты натворил?– ДААА! – вопил он. – ВОТ ТАК, МОЙ ТЫ ХОРОШИЙ! ВОТ ОНО, ТО ЧТО ТЫ ЗАСЛУЖИЛ! Он подпрыгивал, как ребёнок от восторга, хлопая в ладони.
Его слова резали хуже любых ударов.
Я рухнул на колени – меня туда вдавили десятки рук – и только тогда заметил, что одна из фигур нависает надо мной, тяжёлая, огромная, с лицом Анны. Нет… не Анны. Сломанная маска моей жены. Пародия.
– Ты даже не поцеловал меня, – прошептала она, искажёнными губами касаясь моей щеки. – Даже не обнял. Ты оттолкнул… меня. Так поцелуй же сейчас, сука!
И вонзила пальцы мне в лицо – до крови.
Я взвыл. Что-то внутри меня оборвалось. Сначала тонко. Потом громко. Потом… безвозвратно.
– Хватит… – прохрипел я. – Хватит, прошу…
Но они не слышали. Или не хотели.
– Горе папаша! Который нас бросил!
– Умри! – Тварь! – Предатель!
Слова били по мне хуже ударов. Ужас, боль, отчаяние, эти эмоции поглотили меня полностью, без остатка. Тогда во мне что-то сломалось. И тогда… Я не подумал. Не выбрал. Не решил.
Я просто вцепился зубами в руку ближайшей твари – и почувствовал вкус пыли, соли, чего-то гнилого и сухого. Фигура взвизгнула и отшатнулась.
Я ударил головой другую – лбом в нос, чувствуя, как хрящи трескаются под кожей.