- -
- 100%
- +
Он шёл ко мне медленно, не торопясь, уверенный в своей абсолютной победе. Я поднялся, вытер кровь предплечьем, поднял кулаки. Они дрожали. Я дрожал весь.
– Давай, – спокойно сказал он. – Ударь меня. Хотя бы один раз. Сделай хоть что‑то достойное.
Я рванулся вперёд, вложил всё, что осталось, в правый через руку. Он просто сместил голову на пару сантиметров. Мой кулак прошёл мимо. А его ответ попал точно в скулу. Меня развернуло, я упал на бок, едва удержался от того, чтобы потерять сознание. В ушах гудело, дышать было больно, зрение двоилось. Он не дал мне подняться – пнул в рёбра, так что я едва не выплюнул лёгкие.
– Сдохни уже, – спокойно сказал он. – Ты не достоин жить. Я пойду вместо тебя. Я заберу твою жизнь, твою женщину, всё, что у тебя было. И сделаю это лучше, чем ты когда‑либо мог.
Он занёс ногу, чтобы ударить снова – и в этот момент воздух дрогнул.
Я не сразу понял что происходит. Свет изменился. Сначала – будто кто-то резко выдернул штекер мира. И затем… Бах. Луч. Но не слабая полоска, не дрожащая искра – удар света, яркий, резкий, выстреливающий из ничего, как вспышка сварки. Он ударил двойнику прямо в лицо. Тот отшатнулся, заорал – настоящий, нечеловеческий рёв боли. Его кожа на щеке и скуле почернела, будто её прижгли раскалённым металлом.
– АААА! Что за хреееень!?
И тогда я услышал её.
Не слабый звук. Не шёпот.
Крик.
Пронзительный, яростный, отчаянный:
– НЕ СМЕЙ ТРОГАТЬ МОЕГО ПАПУ!!!
Этот голос прорезал всё – коридор, шум крови в ушах, стоны, смех проводника. Он разорвал меня изнутри. Я замер. Я не мог поверить.
– Ли… з… а?
Двойник выл, хватаясь за лицо, на котором проступали ожоги – от света, от чего‑то невозможного, как будто само пространство ранило его.
Свет же, дрожащий, яркий, слишком белый для этого места, ещё миг жил… и начал гаснуть. Проводник тихо захихикал. Этот смех я запомню. Холодный. Едкий. Полный злорадства.
– Как трогательно… как пафосно… и как окончательно. Ты только что услышал её последний раз, Андрюшенька.
Я резко повернулся к нему, забыв о боли.
Он улыбался. Широко. Мягко. Почти ласково.
– Всё. Малышка выгорела до конца. Отдала тебе последние крохи. Её больше нет. Ни крика. Ни шёпота. Ни тени. Привыкай.
Воздух дернулся внутри меня, будто что-то рвалось, ломалось, гнулось. Я хотел закричать. Но смог только вдохнуть – и этот вдох был как нож в горло. Двойник поднял голову, обтёр кровь и обгоревшую кожу. Его лицо перекосило. Теперь это был не хладнокровный хищник.Обезумевший зверь.
– Я… убью… тебя… за это…
Он бросился вперёд. А я – поднял кулаки. Потому что теперь… Теперь у меня не осталось ни страха, ни надежды. Только ярость. И эта ярость принадлежала мне одному.
Он бросился на меня первым – раненый зверь, ослеплённый болью и яростью. Но что‑то внутри меня уже треснуло. Щёлкнуло. Сломалось.
И именно в этот миг я понял: я не отступлю. Я не остановлюсь. Я не прощу. Никогда.
Он метнулся, замахиваясь правым кроссом, но я уже видел этот удар – видел замах плеча, видел натяжение мышц его шеи, видел, как по дуге идёт его локоть. Это было так ясно, так просто, будто я смотрел замедленную съёмку.
Я нырнул под его кулак. Нырок был корявый, почти рефлекторный, но он сработал. Его кулак прошёл над моим ухом, воздух взвизгнул от скорости.
Мой ответ – левый апперкот – врезался ему в нижнюю челюсть с таким звуком, будто кто‑то раскрыл сжатую коробку. Хрясь – глухой, плотный. Его голова резко запрокинулась назад, а тело качнулось.
Он не ожидал.
Я ударил ещё раз – правый хук в скулу, ту самую, обожжённую светом Лизы. Кожа потрескалась под ударом, расползлась с хрустом. Он заорал, отшатнулся, но я не дал ему уйти. Я шагнул вперёд, прижимая его к мягкой стене.
– Ты сука, мразь… Из-за тебя Лиза… Тварь, я убью тебя!
Каждое слово отзывалось внутри меня каменным ударом.
Я врезал левым по печени. Глухой стон вырвался у него из груди. Он согнулся – ошибочно. Потому что согнувшись, он открыл голову.
Я ударил правым прямым. Его затылок врезался в стену. Мягкий материал поглотил часть удара, но не спас – его голова отскочила вперёд, и я встретил её хлёстким левым кроссом. Он упал на одно колено. Кровь текла по подбородку густыми тёмными каплями, падала на мягкий пол.
Проводник за моей спиной хлопал и смеялся:
– Вот оно! Вот то, что я ждал! Ты чувствуешь? Ты наконец‑то живой, Андрюша! Никаких соплей, никакой человечности… Только ярость.
Двойник вскинул голову, попытался встать, но я врезал коленом в лицо. Глухой удар. Кровь брызнула на мои штаны. Он рухнул на спину, задыхаясь, хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Но он был молод, силён. Он рванулся, вскочил, бросился на меня – попытался вцепиться мне в шею. Его пальцы почти сомкнулись, почти нашли горло. Я ударил головой ему в нос. Хруст – влажный, мерзкий, распахнутый. Кровь хлынула сразу. Он отшатнулся, но я схватил его за плечи, притянул к себе и ударил снова – лбом, в переносицу. Потом ещё раз. И ещё. Его кровь текла по моему лицу, тёплая, липкая. Я не моргал.
Он забил по моим рёбрам кулаками – быстрой серией, как на тренировках, когда он был мной, а я был им. Но я не чувствовал боли. Совсем. Ни удара, ни вибрации. Только жар в груди. И холод в голове.
Он замедлился – на миг, на долю секунды. И я поймал этот момент. Я схватил его волосы – грубо, глубоко, почти вырывая – и дёрнул вниз, насаживая его лицо на свой поднимающийся кулак. Апперкот. Тяжёлый. Почти варварский. Он отлетел назад, упал на спину, но сразу попытался подняться. Я прыгнул на него сверху, коленями в грудную клетку. Воздух вышибло – Ты… не… – выдохнул он хрипло.
– Не смей со мной разговаривать, гнида! – Взревел я. Ударил. Снова. Удары сыпятся градо, я уже даже не чувствую свои улаки. Каждый удар в его лицо был глухим, мокрым, тяжёлым. С каждым ударом его черты всё меньше походили на мои. Лоб рассёкся. Скулы сместились. Губы лопнули. Он шипел, пытался поднять руки, но мои кулаки падали быстрее, чем он успевал дышать.
Проводник визжал от восторга:
– Да, да, да! Вот так! Убей этого щенка! Он же не ты – он всего лишь твой страх, твоя боль, твой недожитый выбор! Забей его!
Я врезал ему локтем по глазу. Он заорал. Я ударил ладонью в горло – коротко, резко. Он захрипел, но продолжал дёргаться. Его руки скользнули по моим рёбрам, он попытался схватить меня за запястье – слабым, дрожащим движением. И я понял: всё. Он сломался. Отчётливо, спокойно, почти без эмоций.Я поднял кулак.
– Это за Лизу.
Удар. Его голова дёрнулась.
– Это за Аню.
Удар.
– Это за меня.
Последний удар.
Его тело ещё пару секунд дёргалось судорожно, потом обмякло. Руки упали. Грудь больше не поднималась. Я сидел на нём, весь залитый кровью – его, своей, общей. Я дышал тяжело, громко, хрипло. Но внутри было… пусто. Проводник подошёл ближе. Его шаги были мягкими, лёгкими, почти танцующими.
– Поздравляю, – сказал он тихо, почти ласково. – Теперь ты настоящий. Полностью. Без остатка.
Я медленно поднял голову.
Он улыбался. Широко. Удовлетворённо. Как художник, впервые увидевший завершённую картину.
– И теперь, Андрюша… – его глаза блеснули, – мы можем идти дальше.