Дары маготворцев

Остросюжетная беллетристика

© Текст, А. Титов, 2024

© Художественное оформление, В. Кухарский, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1
Кормеум

Цветы на могиле успели завянуть.

– Прости, что не приходил так долго, – произнёс Дилан. Он аккуратно подобрал засохшие лепестки барвинка и поменял их на свежую охапку анафалиса. Затем присел на опавшую с ивы листву и продолжил. – Отец вчера снова занимался со мной стрельбой из лука. В этот раз старине Кёртису повезло чуть больше, чем неделю назад, – усмехнулся юноша, – я попал в его тыквы всего парочку раз. Остальные стрелы каким-то чудом угодили в мишень.

По правде говоря, стрелять у Дилана получалось хорошо. После того как отец подарил ему на десятый день рождения тисовый лук, он упражнялся каждый второй день Рэма на протяжении трёх лет.

Дилан помнил, какое счастье испытал, когда выпустил свою первую стрелу, и помнил, как долго заживали раны от кнута старика Кёртиса. Надо же было иметь глупость попасть в стоящую в пяти шагах от мишени курицу, да ещё и сделать это на глазах у безумного соседа… Тот потом долго бегал за мальчишкой по двору, а Абнар стоял и смеялся. Смеялся до тех пор, пока безумец не догнал его сына.

После ужасного вводного урока желание стрелять у Дилана резко пропало, однако отец настаивал на дальнейших занятиях мальчика, потому что рано или поздно тому придётся в одиночку выходить на охоту.

Больше всего Абнар хотел, чтобы Дилан попал на службу к градоуправителю. И не имело значения, кем именно он там будет. Хоть пажом, хоть оруженосцем – не важно. Главное, чтобы он не стал никому не нужным кузнецом или пахарем, чей труд, по его мнению, давно перестали чтить в народе, а с честью и достоинством защищал свой город.

Абнар надеялся, что люди будут уважать и любить его сына. Он желал Дилану жизни, в которой не будет места бедности и страданиям, постигшим его самого.

Каждое новое занятие проходило лучше предыдущего. Абнар учил сына правильно стоять, держать лук, устанавливать стрелу, натягивать тетиву и прицеливаться. Показывал, как выбирать прут для лука, определять его края и рукоять, придавать ему форму, находить подходящий материал для тетивы. Учил делать стрелы, наконечники и оперение.

Поначалу Дилан опасался опять промахнуться и выстрелить во двор к Кёртису или, что ещё хуже, попасть в самого старика. С каждой выпущенной стрелой его уверенность в себе становилась всё сильнее, и уже через пару занятий он попадал точно в мишень.

Лишь изредка и как бы случайно стрелы залетали во двор к соседу. Уж слишком сильно мальчишка желал позлить Кёртиса. Но тот больше не трогал Дилана. Он знал, что теперь паренёк способен оставить ему дыру в черепе.

– Вчера я навещал Раймунда. В последнее время ему нездоровится, – посетовал Дилан. – Он рассказывал мне, какие удивительные вещи творятся за пределами Кормеума. По его словам, далеко в горах обитают драконы. Ты тоже знала об их существовании? Увидеть бы их однажды… Живых. Настоящих.

А про подземные города слышала? Оказывается, проживающие там существа, тощие и бледные, питаются человечиной. Раймунд говорит, что тот, кто к ним попадёт, уже не вернётся. Он знает много разных историй. Особенно мне нравится слушать его рассказы про маготворцев. К сожалению, эти сказки слишком хороши, чтобы быть правдой. А ты как считаешь? – в глазах у Дилана вдруг защипало. – Мне не хватает тебя, мам, – и на лежащие под ногами листья сначала упала одна капля, затем вторая, третья. Казалось, что растущая рядом ива плакала вместе с ним, медленно сбрасывая один листок за другим.

Дилану не исполнилось и двух лет, когда Мортем забрал его мать в своё царство. Она болела долго и тяжело и в конце концов покинула мужа с маленьким сыном.

Мальчик унаследовал материнские голубые глаза. В них Абнару всегда виделось отражение его любимой Арианы, поэтому смотреть в глаза сыну было невыносимо.

Скорбь по утраченной любви тяготила его, воспоминания о жене терзали душу. Чтобы хоть как-то облегчить себе эту ношу, Абнар решил избавиться от всех вещей покинувшей его супруги. Сохранился лишь камень лазурного цвета идеальной овальной формы с выбитыми на нём едва различимыми знаками. Ариана называла его семейной реликвией и велела мужу беречь драгоценность от посторонних глаз.

Абнар всегда запрещал Дилану трогать камень, но мальчика это никогда не останавливало, ведь это был единственный предмет, оставшийся после смерти матери.

При виде камня у Дилана возникало неутолимое желание взять его, спрятать и никому не отдавать. Он был тёплым на ощупь и согревал не только его руки, но и что-то находящееся глубоко в душе. В детстве, когда Дилан брал камень, он больше не чувствовал себя одиноким. Ему казалось, что мама снова рядом с ним.

Порою с Диланом случались странные вещи, когда камень лежал у него в руке: то капли дождя падали снизу вверх, то течение воды в реке меняло направление… Он не обращал на это внимания и, ссылаясь на усталость, считал, что ему померещилось.

Успокоившись и перестав плакать, Дилан вытер слёзы о рукав туники. Затем он встал на ноги и стряхнул с себя листья.

– Прости, – с грустью произнес Дилан, – мне надо идти. Отец будет ругаться, если узнает, что я снова сбегал из города без разрешения. Обещаю, что скоро вернусь.

Выходить за стены Кормеума без согласия градоуправителя – Гранвилла III Свирепого – всем жителям строго запрещалось. Если кто-либо по каким-то причинам хотел покинуть город, будь то охота, например, или торговля в близлежащих королевствах, он должен был поставить градоуправителя в известность. Тот, в свою очередь, принимал окончательное решение: давать разрешение на выход или отказать. И даже если кому-то посчастливилось получить такое разрешение, везунчику полагалось заплатить за эту услугу налог.

Так, если некто собирался поохотиться на зайцев и ему удавалось покинуть Кормеум, то в случае успешной охоты он обязывался отдать городу две трети добычи. Если год выдался урожайным, и он решил продать часть своего урожая в соседнее королевство, тогда от полученной прибыли ему доставалась четверть, остальное же уходило в казну градоуправителя.

За любое малейшее нарушение установленного порядка провинившихся жестоко наказывали. Выход из города без разрешения мог закончиться для нарушителя отрубанием ноги, охота без спроса – отсечением руки, нелегальная торговля – десятью ударами плетью, неуплата налогов – виселицей, а ложь о прибыли – лишением языка.

В общем, жизнь в Кормеуме вдоволь позволяла «повеселиться» и никому не давала заскучать. Поэтому редко кто из жителей вообще имел желание попасть за пределы города. Они считали, что раз внутри живётся несладко, то не стоит рисковать своим здоровьем или даже жизнью с целью выбраться наружу ради наживы. Предпочитали ничего не менять, не бунтовать, а оставить всё как есть. При этом не считали лишним всякий раз при разговоре неоднократно упоминать, как же у них всё плохо. А там уже смирялись как-нибудь с местными удобствами, и земли им тогда сразу казались широкими, и поля плодовитыми, и реки глубокими. Всяко лучше смерти или пожизненных преследований со стороны рыцарей Гранвилла.

Дилан конечно же знал, что понесёт суровое наказание, узнай градоуправитель о его нарушениях. Но молодость зачастую не прозревает всех последствий своих поступков.

Дилану, сыну простого кузнеца и слишком незначительному элементу общества, было неизвестно, каково это – управлять целым городом или принимать решения, которые могут повлиять на чужие жизни. Многие из законов Кормеума казались ему абсурдными, а чего-то он и вовсе не мог понять. Юноша считал, что требование отдавать бóльшую часть урожая в городские закрома и заставлять потом крестьян сидеть остаток сезона старости голодными – полнейшая глупость. А то, что простым подданным разрешалось иметь лишь одного ребёнка в семье, он принимал за вопиющую несправедливость.

Градоуправитель объяснял своё решение тем, что нищий люд слишком много потребляет и мало даёт. А если увеличивалось количество ртов, росло и потребление.

Пока Дилан размышлял обо всех прелестях жизни простого народа, он не заметил, как тропинка вывела его из ивняка к небольшой поляне. Как раз к той самой, где он пару недель назад поставил силки, чтобы поймать птицу или некрупное животное. К его большому сожалению, ловушка осталась нетронутой.

«Ладно, в другой раз повезёт», – подумал Дилан и отправился дальше.

Оставшийся путь пролегал через густую дубраву по еле заметной тропинке. Там необходимо было быть очень внимательным и никуда с неё не сходить, иначе пришлось бы ещё долго бродить кругами в её поисках.

В лесу сегодня царили спокойствие и тишина, да только они иногда бывают обманчивыми. Дилан прекрасно понимал: в этом лесу тебя на каждом шагу подстерегает смертельная опасность.

Больше всего люди боялись встретить здесь гримов – гигантских чёрных собак, глаза которых наполнены кровью. Считалось, что услышать их вой значит в скором времени потерять близкого человека.

Опасаться следовало и встречи с акри – небольшими зверьками бурого цвета с зелёными полосками на спине, высотой в пару локтей, с длинными острыми когтями и мелкими, не менее острыми, зубами. Их за несколько лиг привлекал запах человеческой крови. Акри никогда не нападали поодиночке. Они-то как раз и подкрадывались незаметно, особенно когда чуяли добычу.

Стоило потерять бдительность, и последнее, что человек увидел бы в этой жизни, – два крохотных зелёных глаза в момент смыкания на его шее акриных зубов.

Кости несчастных, набредших на акри, часто попадались по дороге.

Пройдя около половины лиги, Дилан услышал шум реки.

«Почти пришёл», – подумал он и ускорил шаг.

Спустя несколько минут лес стал реже, а вдали уже виднелась река, которая вела прямиком к стенам города. Оставалось лишь идти вдоль неё.

Увидев впереди массивную каменную стену, Дилан свернул направо в сторону густых кустарников. Последующий путь рядом с рекой нёс большую опасность для покинувшего Кормеум без разрешения. Его могли заметить стражники.

Быстро перебежав через кусты и высокую траву, Дилан оказался у рва с водой. Он взял длинную доску, перекинул её через ров и осторожно перебрался на другую его сторону. Спрятав доску, Дилан сел на землю, упёрся сапогами в два крупных нижних камня и, проталкивая их ногами вперёд, прополз через образовавшийся проход. Затем вернул камни на место – и вот он уже стоял в городе. Как будто и не выходил.

Кормеум хоть и не являлся эталоном проживания для сотен тысяч жителей, имел довольно интересную структуру. Город окружала высокая каменная стена с десятью сторожевыми башнями, расположенными примерно на одинаковом расстоянии друг от друга.

Попасть в него представлялось возможным только через один-единственный вход – Парадные Врата. Официально, конечно. Вокруг стены был вырыт ров, в который втекала река Сангуиз. Из рва вытекали пять небольших потоков воды, делящих Кормеум на пять участков различной площади и объединяющихся в кольцо, внутри которого находилось сердце города. Вокруг кольца также была возведена каменная стена, имеющая пять сторожевых башен рядом с мостами, ведущими в центр Кормеума с каждого участка.

В центре города высился зáмок градоуправителя, именуемый Синей стрелой, с башнями для многочисленных советников, залами для пиршеств, для приёма подданных и для суда. Под зáмком располагались темницы для осуждённых и провинившихся.

Вокруг Синей стрелы стояли три храма. В храм Мортема – Бога смерти – горожане приходили помолиться за души ушедших из жизни и тех, кто к этому близился. В храме Виты – Богини жизни – просили о рождении детей, хорошем урожае, плодовитости скота. А в храме Рэма – Бога настоящего – жители каялись в грехах, молились об избавлении от насущных проблем, своих и чужих, и о том, чтобы в мире не было ни войн, ни скорби, ни печали.

Между храмами Мортема и Виты цвёл Белый сад, больше известный жителям как Сад страданий. Бывавшие в нём говорили, что не видели ничего прекраснее на свете, чем растущие там цветы и деревья. Правда это или ложь, Дилан не знал.

Самый маленький из пяти участков Кормеума занимал Торгажник – точка города, где находились Торговая площадь с рынками, эшафот, трактиры, пабы, пекарня, кузница, бордель и различные мастерские. Это было центральным местом массовых развлечений, преступлений и скорейших наказаний.

Участок, называемый Рыцарским Пристанищем, в несколько раз превосходил размерами Торгажник. Это место, где проживали и упражнялись рыцари, оруженосцы, лучники, пажи, пешие и конные воины. Знатные и богатые рыцари селились там в небольших замках, остальные – в скромных поместьях. Лучники и воины жили в казармах, а пажам и оруженосцам разрешалось ютиться у рыцарей.

Пристанище содержалось в основном за счёт простых горожан, отдающих половину собранного урожая, две трети добытого на охоте и три четверти полученной за торговлю прибыли. Правда, у него имелись и свои скотные дворы, места для огородов и злаковые поля. Помимо жилых и хозяйственных построек, на этом участке были отведены места для проведения турниров, ристалища, стрельбища и конюшни.

Незначительное превосходство в площади над Рыцарским Пристанищем имел третий участок, в котором обитали состоятельные горожане. Он же Остров Особ. Остров настроенных друг на друга домов. Переселяться в другие места проживающие в них особы считали ниже своего достоинства. Оттого люди там постоянно плодились, а толку от них, на взгляд Дилана, никакого не было.

Оставшиеся два участка – самые крупные – были равными по площади и носили говорящие названия: Вшивник и Тараканник. Всё просто. Там проживала остальная часть населения Кормеума: «вши» и «тараканы», а также все ставшие неугодными властям жители с других участков. По мнению градоуправителя, бич современного общества, приносящий в город болезни, портящий имущество и ворующий еду. Вредители, от которых непременно нужно избавляться. На то, что именно эти ненужные «насекомые» кормили город, обустраивали его и прислуживали тем, кто был выше их по положению, даже внимания не обращалось.

Неважно, на каком из этих двух участков доводилось жить простолюдину. В любом случае он либо вошь, либо таракан для правителя, а может, сразу и то и другое. Этакая тараканья вошь.

Попав через тайный проход в Кормеум, Дилан оказался во Вшивнике, родном для себя месте. Прежде чем идти домой юноша решил навестить Раймунда, одинокого старика, жившего на окраине участка, вдали ото всех.

Пройдя вдоль многочисленных дворов, в паре хижин от дома Раймунда, Дилан услышал знакомые голоса, заливистый смех и чью-то жалобную мольбу.

– Помогите, кто-нибудь! – звал этот всхлипывающий голос.

Будучи по своей природе храбрым парнем, Дилан не мог пройти мимо и отправился прямиком в сторону голосов и криков. К тому же он знал наверняка, кто там находился и кто в очередной раз стал жертвой местной шайки.

Олден, Торнтон и Делисия – гроза маленьких и беззащитных детей. Самой младшей и единственной из этой банды оболтусов девчонкой была одиннадцатилетняя Делисия, дочь хозяина конюшни и прислуги в одной из таверн в Кормеуме. Кареглазая девчушка с растрёпанными короткими чёрными волосами и родинкой под правым глазом. Её голубенькое платьице было по всей длине усыпано дырками и мелкими заплатками. В некоторых местах на нём ещё не успела засохнуть грязь, в некоторых виднелись серо-чёрные следы золы и желтоватые пятна от травы.

Несмотря на миловидное личико, Делисия вела себя грубо и невоспитанно. Это тот самый ребёнок, родители которого всегда уверены, что он лучший на свете и ни в чём не виноват, если им вдруг пожалуются на него. И за это Дилан её ещё больше не любил. К несчастью для него, ему приходилось терпеть все её выходки, чтобы отец Делисии и дальше разрешал брать лошадей для тренировок в верховой езде.

Торнтону же, которого друзья называли «ласково» Толстон, едва стукнуло двенадцать. Он родился в семье кухарки Синей стрелы, поэтому едой был не обделён. Мало того, что женщина для любимого сына чуть ли не всё своё свободное время стряпала и стирала, так она ещё и частенько приносила ему остатки с барского стола. Либо кормила его прямо в замке, приводя туда сына с собой в качестве помощника. При небольшом росте он весил как взрослый мужчина. При этом на фоне своих товарищей Торнтон всегда выглядел опрятным. Уж кто-кто, а мать его умела следить за чистотой и аккуратностью своего чада.

Самый старший из троицы, Олден, был сыном командующего стражей Синей стрелы. Не имея друзей на Острове Особ, он сумел найти их среди детей более низкого положения и не стыдился общения с ними. Ростом Олден немного превосходил Дилана. У него были красивые светлые волосы, доходившие ему до плеч, и серые, как тучи, глаза. Они постоянно выражали тоску и грусть, скрываемые за дерзким характером.

Олдена боялись все местные дети, над которыми он любил издеваться. Не боялся его только Дилан, что нередко выводило Олдена из себя. Несмотря на внешнюю непохожесть и различия в образе жизни, у них было немало общего. Только они предпочитали не замечать этого.

– Держи его, Олден. Этот гадёныш сейчас вырвется, – сказал Торнтон.

– Посмотрите на него, – начала Делисия. – Несчастный пекарёнок нюни распустил. Того и гляди сейчас мамочку на помощь позовёт, – все залились хохотом. Не смеялся только Зандер, сынишка пекарей.

– Оставьте его! – сказал Дилан, слегка повысив голос. – Он не сделал вам ничего плохого.

Олден отвлёкся от своей жертвы и поднял голову. Он увидел стоящего в нескольких шагах от себя противного сына кузнеца и ответил ему:

– Разве? Мальчишка имел наглость назвать Толстона толстым. Он оскорбил моего друга.

– Неправда! Они врут, я ничего такого не говорил, – залился слезами Зандер. – Я просто играл здесь, пока они не пришли.

Рядом с Делисией лежала груда камней, которая, вероятно, несколько минут назад представляла собой замок со рвом из грязи вокруг. Теперь это было ничем иным как растоптанной грязной кучей.

– Я вижу, безнаказанность тебе доставляет удовольствие. Удивлён, что всех тех, над кем вы постоянно издеваетесь, твой отец ещё не запер в темнице. Они ведь такие негодяи, – съехидничал Дилан. – Не боишься, что заразишься чесоткой от ребёнка со Вшивника? Ах, забыл, тебе ведь не привыкать к ним, – закончил юноша, демонстративно переводя взгляд поочерёдно с одного товарища Олдена на другого.

– Заткнись лучше и вали отсюда, пока и тебе не надавали, – сказала Делисия.

– Мне? Хорошо. Давай первая, раз такая смелая, – выпалил Дилан, засучив рукава.

Торнтон вырвался вперёд, но Олден правой рукой оттащил его за тунику.

– Не надо, Толстон. Пусть забирает мальчишку с собой, – сказал Олден и высвободил из-под левой руки пекарёнка.

Зандер ринулся вперёд, но получил сзади сильный пинок и упал лицом в грязь прямо под ноги Дилану.

Троица загоготала, а Дилан опустился на колени, приподнял Зандера и вытер ему лицо своим рукавом.

– Ступай отсюда, – тихо сказал Дилан. – И не бойся дать сдачи этим глупцам в следующий раз, если пристанут. Тебе может не поздоровиться, зато потом они не станут тебя трогать. Зачем лезть к собаке, которая кусается, верно?

Мальчик улыбнулся и кивнул.

Они встали на ноги. Зандер поблагодарил Дилана и побежал прочь. Дилан бросил презрительный взгляд в сторону мерзкой шайки, на который ему любезно ответили взаимностью. Увидев, как Зандер успешно скрылся за дворами, он отвернулся от троицы и пошёл в том направлении, в котором двигался изначально.

Сделал шаг, потом второй, как вдруг ему в голову ударило что-то мокрое и вязкое, разлетевшееся после столкновения во все стороны.

Куски грязи перекатывались с волос на плечи, расползались по жилету и затем спадали на землю. Позади громом раздался хохот Олдена и его приспешников.

Заливаясь смехом, Делисия обратилась к стоящему к ним спиной испачканному с ног до головы Дилану:

– Расслабься, дружок, вы же с папашей всё равно давно приноровились купаться в грязи.

– Зря ты так, Дели.

– Да ладно, Торнтон, не жалей его. Именно там им и место. Жить в грязи, есть грязь, быть грязью, – выстрелил Олден, попав в самое сердце сына кузнеца.

Потеряв контроль над собой, задвинув куда поглубже понятия о правилах, разнице в положении и порядках, Дилан повернулся к своим обидчикам. Его глаза полыхали от ярости, а кулаки с нетерпением ожидали скорой мести. По телу била дрожь. Не в состоянии больше сдерживать себя, он бросился на Олдена, повалил его ничком на землю и начал наносить удары один за другим.

Испугавшись, Делисия закричала.

Торнтон опешил. Придя в себя, он схватил Дилана за плечи и оттянул от Олдена, который судорожно прикрывал руками лицо. Зная, что в возникшей ситуации Дилан виноват меньше всего, Торнтон тем не менее не мог не заступиться за своего друга. Он хотел было наброситься на Дилана, но его остановил прилетевший в грудь из неизвестного направления камень.

– А ну пошли вон отсюда, негодники!

Не имея цели попасть в кого-либо снова, появившийся из ниоткуда старик угрожающе поднял ещё один камень. Заметив это и осознав новую опасность, Делисия со скулящим от боли Торнтоном схватила под руки Олдена и потащила его за ближайшую хижину.

– Тебе это с рук не сойдёт, жалкая вошь, – прохрипел залитый кровью Олден, утаскиваемый друзьями.

– Только трусы нападают со спины, – бросил ему в ответ Раймунд. – Ты в порядке, Дилан?

– Да, спасибо. Всё могло быть гораздо хуже, если бы вы не появились.

– Я вышел подышать свежим воздухом и услышал мерзкий крик той чумазой девчонки, – спокойным тоном промолвил старик, потом подошёл вплотную к юноше и внимательно всмотрелся в его лицо. – У тебя разбита губа. Нужно приложить к ней что-нибудь холодное, а лучше примочку из лечебного отвара, пока она не опухла. Как тебя вообще угораздило ввязаться в драку? – удивленно спросил Раймунд.

– Я направлялся к вам перед тем, как встретил Олдена с компашкой. Они издевались над Зандером.

– Дети иногда бывают слишком жестокими. Да и не только дети. Жестокость распространяется так же быстро, как и яд по крови. Твой поступок похвален. Ты сделал правильно, что не прошёл мимо. Жаль, доброта одного сердца не способна моментально заразить другие, в отличие от злобы.

Раймунд любил говорить загадками. В его словах было что-то волшебное, поэтому Дилан старался его внимательно слушать. Не упускать ни малейшего слова.

– Нам следует поспешить, пока твои губы не стали такими же толстыми, как мальчишка, в которого я попал камнем.

До хижины Раймунда оставалось идти недолго. Следовало пройти несколько шагов прямо по улице, повернуть направо, сделать ещё пару шагов, и тогда они окажутся во дворе старика.

– Если ты снова попадёшь в подобную ситуацию, не жертвуй, пожалуйста, собой понапрасну. Только второй Сангуиз нам ещё не хватало.

– Причём тут наша река? – хмыкнул Дилан. – Разве она как-то жертвует собой?

– Разумеется, нет. И речь вовсе не о реке, а о человеке. Задолго до Времён Великого Восстания в месте, которое тебе сейчас известно как Кормеум, жила женщина по имени Сангуиз. Она была хороша собой: стройная, красивая, её волосы, доходящие до земли, отливали золотом, а глаза сияли как два изумруда. Она обладала дивным голосом. Стоило ей запеть, как мужчины начинали сходить с ума по ней. Женщины ненавидели её. Мужья бросали своих жён, сыновья покидали матерей, и всё ради того, чтобы покорить её сердце.

Удалось это только одному – королю Вольграда, Ормероду Кровавому. Он бросил свою жену Мэлани из-за желания быть с Сангуиз.

Ормерод женился на ней, провозгласил королевой, а она родила ему пятерых здоровых детей, которых он так долго ждал – трёх мальчиков и двух девочек. Все обожали этих детишек: король с королевой, подданные, правители соседних земель. В народе говорили, будто их благословила сама Вита.

Королевские дети были прекрасны, все хотели увидеть их. Любой, кто находился рядом с ними, терял всю накопившуюся в душе злость. Но в одном человеке с каждым днём эта злость становилась лишь сильнее, отравляя сердце.

Этим человеком была Мэлани. Несчастная и обиженная Богами женщина. Она не могла иметь детей, а значит, и не могла дать королю того, чего он хотел. Мэлани ненавидела Сангуиз, ненавидела Ормерода, ненавидела их потомство и ненавидела себя.

Однажды, переодевшись торговкой, она пробралась в замок. Её желание было сильным и ужасным одновременно, а месть – страшной.

Дождавшись поздней ночи, Мэлани зашла в королевскую спальню и, к своему большому сожалению, застала там только предавшего её мужа. Без всякого сомнения она перерезала Ормероду горло. Кровь залила тело короля, залила постель, на которой он спал, и залила её душу. Ей не хватило этого. Она мечтала о смерти всех родных бывшего мужа, особенно его мерзких всеми любимых детишек.

Той ночью дети долго не могли уснуть, поэтому Сангуиз пришлось остаться вместе с ними в комнате и петь им колыбельные. Услышав шум за дверью, Сангуиз отправилась посмотреть, что там случилось. Дверь оказалась заперта снаружи.

В спальне становилось всё жарче и жарче, комната наполнилась дымом. Дети начинали задыхаться и кашлять. Едкий дым разъедал глаза. Скоро уже и дышать стало нечем.

Ни на секунду не переставая думать о детях, Сангуиз вырвала руками своё сердце из груди. Горячее, в мертвенно-бледных руках оно бешено колотилось. Спустя мгновение сердце разорвалось на части, выпустив из себя пять мощных потоков воды, укрывших её детей и загасивших огонь.

Мэлани пыталась убежать из замка. Далеко уйти ей было не суждено.

Обогнув всё королевство, течения соединились воедино и отправились в погоню за убийцей. Сбив Мэлани с ног, живая река подхватила её и размозжила беззащитное тело о близлежащие скалы, – заканчивая рассказ, Раймунд выпучил глаза и резко поддался вперёд в целях устрашения. Не хватало сказать только «Бу!» для полноты картины. Так сказать, поставить финальный штрих.

Прослушав всю историю взахлёб, Дилан и не заметил, как оказался внутри хижины. Он сидел на лавочке напротив старика и дёрнулся от неожиданности, когда того потребовал момент.

– Тебе нужно остановить кровь, – сказал Раймунд. – Думаю, с этим нам поможет справиться отвар из белой омелы. Подай мне, пожалуйста, вон тот пузырёк с зелёной жижей, стоящий на столе.

Дилан взмолился Богам. Там, куда указал старик, этих пузырьков стояло бесконечное множество. Зелёные, белые, синие, фиолетовые. Куча склянок, засохших листьев и трав, нечеловеческие зубы и чья-то кожа, похожая на змеиную.

Взяв самый маленький пузырёк, внутри которого была тёмно-зелёная густая жижа, Дилан передал его Раймунду с надеждой, что не ошибся в выборе. Раймунд взял в левую руку лежащую на скамейке тряпочку, вывалил на неё из пузырька небольшую часть содержимого и передал Дилану.

– На, держи. Приложи к ссадине на пару минут. Припухлость должна спасть. Не буду обнадёживать, полностью она, скорее всего, не исчезнет.

На влажной тряпочке лежала довольно неприятная на вид каша. Было не похоже на то, что отвар готовился только из омелы. Поднеся тряпочку чуть ближе, Дилан почуял на удивление приятный запах свежескошенной травы. «Вроде, ничего страшного», – подумал он и прикоснулся ею к ране. Стало немного больно. Затем юноша приложил её вплотную к губе.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Дилан.

– Как восходящее после долгой ночи солнце. Жар спал ещё вчера вечером, а сегодня утром я уже был полон сил и энергии.

Наверное, не существовало на свете таких заболеваний, с которыми у Раймунда не получилось бы справиться. Его многочисленные настойки и травы могли снять головную боль, резь в животе, избавить от отёчности на глазу или, например, от насморка. К нему часто обращались за помощью, в Кормеуме его уважали, но и сильно боялись. Особенно дети. Некоторые родители даже пугали своих чад, что если те не будут слушаться, старик Раймунд превратит их в лягушек.

Если бы не висящие на балках под потолками травы, не лежащие повсюду непонятные Дилану растения да пузырьки и не забитые книгами стеллажи, то и без того маленькая хижина старца казалась бы совершенно пустой. И дело было вовсе не в вещах.

Дому явно не хватало женской руки и детского смеха. В нём всего-то и было что кровать, стол, громадный сундук, очаг с висящим над огнём котлом, скамейка, окошко и старик.

Одиночество Раймунд скрашивал приготовлением новых настоек, сбором трав, изредка помощью нуждающимся и часто разговорами с Диланом.

Юноша считал старика персонажем многочисленных историй, которые Раймунд ему же и рассказывал, этаким добрым волшебником. Его белая, волочащаяся по полу мантия с длинными рукавами символизировала чистоту его помыслов. Белоснежные длинные волосы и борода свидетельствовали о мудрости. Посох, на который старик опирался при ходьбе, и глубокие морщины, избороздившие высокий благородный лоб, говорили о прожитой им длинной и тяжёлой жизни.

– Что стало с детьми Сангуиз? – спросил Дилан.

– Неизвестно, мой мальчик. Вероятно, они правили Вольградом, став взрослыми. Про них историй я больше не слышал, – брови Раймунда приподнялись, обострив многочисленные складки на лбу. – Не исключено, что весь рассказ о Сангуиз – просто детская сказка, ведь…

– А что, если Сангуиз была маготворцем? – перебил Дилан задумавшегося старика. – Тогда она могла создать реку с помощью волшебства, не вырывая при этом собственное сердце. Что, если она смогла выжить?

– Вполне возможно. Вся прелесть давно прошедших и забытых историй в том, что они могут обрести новую жизнь, стать ярче и интереснее, чем были на самом деле. Если вообще были. Истины уже всё равно никому не узнать. Думаю, любовь – самое сильное волшебство, которым она владела. Именно любовь пробудила в ней желание спасти детей даже ценою жизни. В тот момент, когда твоему ребёнку грозит серьёзная опасность, ты способен на многое.

– А у вас есть дети?

Лицо Раймунда помрачнело, а глаза затуманились грустью. Он опустил взгляд и, покачивая головой из стороны в сторону, сказал:

– Нет. Уже нет.

Дилану стало неловко за свой вопрос. Его щёки залились краской.

– Мне жаль.

– Мне тоже, мой мальчик, мне тоже.

От наполняющего комнату запаха цветов и трав у Дилана закружилась голова. Ему даже показалось, что одна жёлтая пробирка, стоящая на столе, проплыла по воздуху и аккуратно встала на сундук. Поспать бы после такого Дилану явно не мешало.

– Пожалуй, я пойду.

– Сегодня ты рано уходишь, – удивился Раймунд. – Что-то случилось?

– Нет, всё в порядке. Отец пообещал устроить мне небольшое сражение на мечах. А он как раз должен уже вернуться из кузницы. Спасибо, что прогнали Олдена с ребятами. Одной разбитой губой я мог и не отделаться.