- -
- 100%
- +
– Понятно. Оля, я очень хочу с тобой поговорить. Мне очень много надо у тебя узнать. Ты не против, если мы посидим в скверике на скамеечке и немного поговорим?
– Давайте поговорим, – легко согласилась Оля, хотя помнила, что им запрещали разговаривать с незнакомыми людьми. Но её любопытство было столь велико, что она не допускала и мысли, чтобы отказаться от разговора и уйти.
– Оля, а ты помнишь, во что была одета? – Спрашивала женщина по дороге в скверик, – и как ты оказалась на вокзале?
– Я не помню, как я оказалась на вокзале, но смутно припоминаю, что мы с мамой шли по какому-то длинному туннелю, там было темно и страшно, а потом появились собаки, и бросились на нас, мама закричала, чтобы я бежала, а сама стала отбиваться от собак. Я побежала, а дальше уже не помню… А потом я лежала в больнице, ну а дальше вы знаете, – охотно рассказа Оля.
– А какие на тебе были вещи? – напомнила Анна Ростиславовна.
– Хорошие вещи. Я помню, говорили, что, судя по вещам, я – не брошенный ребёнок, а потерянный, и меня ищут.– с гордостью сказала Оля.
– А где сейчас эти вещи?
– Не знаю. Я из них выросла, и их, вероятно, отдали другой девочке.
– Скажи, а есть у тебя медальон? – с нарастающим интересом спрашивала Анна Ростиславовна.
– Нет.
– Но, может, когда тебя нашли, был медальон? – допытывалась женщина.
– Нет, этого я не помню, – вздохнув, ответила Оля.
– Скажи мне ещё вот что: в прошлый раз, когда ты испугалась и убежала, девочки рассказали мне про твой страшный сон. Может быть, ты сможешь вспомнить, как себя называл старик – пращур?
– Так и назвал, и больше никак. Он что-то говорил про кровные узы, но я не поняла, что он имел в виду. Что такое кровные узы?
– Это связь между людьми близкими по крови, и они тяготеют друг к другу, потому что они родные, и их связывают кровные узы, понимаешь? – постаралась доходчиво объяснить Анна Ростиславовна.
– Понимаю, но при чем здесь я? У меня нет родных.
– А вдруг есть? И эти кровные узы не дадут им покоя, пока твои родные тебя не найдут.
– А вы думаете, что я могу оказаться той самой Олей, которая дочка вашей родственницы? – осторожно спросила Оля.
– У меня есть такое предположение, но я очень боюсь ошибиться, и тем самым причинить тебе боль, – грустно ответила Анна Ростиславовна.
– Я не буду надеяться, и о чём-то мечтать. Меня несколько раз хотели взять, а потом передумывали, и я знаю, как это тяжело надеяться напрасно, – с лёгкой обидой на прошлое ответила Оля.
– А почему так происходило? – вдруг встрепенулась женщина, – ты очень красивая девочка, и по виду здоровая. Почему же тебя не удочерили?
– Я не знаю.
– Оля, мне сейчас нужно идти, но я бы хотела ещё поговорить с тобой, если можно… – ласково глядя на Олю, попросила женщина.
– Можно, а почему же нет. Приходите, если будет желание, поговорим, – с улыбкой ответила Оля.
Анна Ростиславовна встала со скамейки, достала из своей большой сумки полиэтиленовый пакет, наполненный фруктами и конфетами, и протянула Оле.
– Возьми, пожалуйста. Покушайте с подружками.
– Мы не голодные, нам дают, – насупилась Оля.
– Я знаю, что вам все дают, но это мой маленький подарок очень симпатичному человеку. Я даю тебе от всей души, и не понимаю, почему ты не хочешь его принять? – удивилась Анна Ростиславовна.
– Я думала, что вы из жалости к бедной детдомовской девочке…
– Ну что за глупости! Возьми! Я не знаю – родственница ты мне или нет, но ты очень обаятельная, милая девочка, и как бы не сложилась эта история, я бы очень хотела, чтобы мы с тобой были друзьями.
– А разве взрослые и дети могут быть друзьями, – удивилась Оля, принимая из рук женщины увесистый пакет.
– Могут. И ещё какими друзьями! – Анна Ростиславовна тихо засмеялась. – Ну, а пока до встречи! Я появлюсь через несколько дней.
– До свидания, – ответила Оля, и неожиданно поняла, что ей грустно оттого, что эта приятная женщина уже уходит.
Оля ещё немного посидела в раздумье, но, спохватившись, что уже время обеда, и второй раз опаздывать, как-то некрасиво, быстро побежала к детскому дому. Она успела вовремя, только позвали к столу, и даже хватило времени забежать в комнату, чтобы оставить там портфель, пакет, и тут же бежать в столовую.
*************************************
В таинственном мире, на первый взгляд всё было как и прежде, чертог спал, застыл, а на болоте, всё так же сидели Чернолик и Фрот. И не смотря на то, что рядом с ними никого не было, они говорили очень тихо, почти шёпотом, тесно прижавшись друг к другу.
– Мы всё выяснили, и можем отправится в путь.– с волнением в голосе говорил Фрот, – Почему ты всё не решаешься?
– Потому, что я чувствую, что ты чего-то не договариваешь. У тебя какой-то свой умысел, но ты его утаиваешь от меня. И это меня настораживает. Только не ври! Я чувствую ложь!
– Я не собираюсь врать тебе, – обиженно ответил Фрот, – Да, у меня есть свои резоны, о которых я не хочу рассказывать. Я не обязан! Но тебе это ничем не угрожает! Вообще никак не касается!
– Если мы решили идти вместе, то касается! Рассказывай! Или иди один.
– Мне одному не преодолеть этот путь. Мне не хватит сил…
– Я догадался, – усмехнулся Чернолик, – Рассказывай! Всё рассказывай!
– Ну, хорошо, – с тяжёлым вздохом согласился Фрот, – Там, в чертоге, я смогу вернуть себе человеческий облик. Я очень этого хочу! Ты ведь похож на человека, а я нет!
– А с чего ты взял, что ты это сможешь?
– Я подслушал… Совсем недавно я научился подслушивать за Серебряными Драконами. Случайно вышло. Я услышал, что с чертогом есть связь по воде и по воздуху, и самое важное, что там, в чертоге, есть ещё, кое что очень важное для меня.
– Что именно?
– Какой-то сосуд, в котором хранится тот я, которым был, и можно, это высвободить. Если попасть в чертог…
– И почему ты хотел утаить это от меня? Хотел сам, один стать прежним? А я как же?
– В чертоге много магических сосудов. Может есть и для тебя.
– Интересно… А если, нет? И для чего тогда мне туда, в этот чертог, попадать?
– Чтобы там жить! Не на ядовитом, гнилом болоте, а там, в чертоге!
– Убедил! Есть ради чего пускаться в этот непредсказуемый, водный путь. И твоя хитрость по поводу нашего попадания в подземное озеро, тоже вызывает сомнение…
– И напрасно. У берега толща ила совсем небольшая, надо под неё подлезть, как под одеяло, и осторожно ползти к середине болота, а там уже вход в озеро, мы его почувствуем.
– Хорошо, попробуем. – всё ещё с сомнением в голосе, проговорил Чернолик. Подхватил подмышку Фрота, тот сразу опустил, сомкнул, свои корни -щупальца. Чернолик глубоко вдохнул воздух, и вместе с Фротом подмышкой нырнул в болото.
Ряска расступилась, немного поколыхалась на встревоженной поверхности болотной воды, а потом сомкнулась. И снова болото погрузилось в сон.
Немного погодя к болоту вышел чёрный волк, местами побелённый сединой. Волк прислушался, втянул широкими ноздрями воздух, и оскалился, выставив огромные, чуть тронутые желтизной зубы. Клацнул клыками, и вдруг захохотал. Всё его тело сотрясалось от этого сатанинского хохота, так что с сухих, чёрных деревьев начали опадать листочки, и болото покрылось рябью. Волку было так весело, что он начал когтями рыть землю, и никак не мог успокоиться.
– Ну, хватит! Хватит уже! – раздался откуда-то грозный окрик, как резкий, сильный удар хлыста.
Волк мгновенно умолк, и попытался отдышаться. Когда ему это удалось, ответил:
– Простите, господин! Я не мог сдержаться. Всё получилось!
– Ещё не всё! Но твоя первая задача выполнена, – всё тот же властный голос непонятно откуда, прогремел, и умолк.
*******************************
В мире людей, но далеко от того приюта, где жила Оля, в горной части Шотландии, в небольшом, крепком, но грубо сколоченном охотничьем домике, за столом сидел молодой мужчина в грубой одежде на которую поверх была накинута белая волчья шкура. На большом массивном столе ярко горели толстые, красные свечи, и были разложены очень странные вещи: всевозможные разноцветные камни, обсидиановое зеркало, каменная ступка с каким-то уже сильно растолчённым красным веществом, бутылочки с жидкостями от прозрачных, до тёмных и густых, как смола. Что-то непонятное выглядывало из кожаных и бархатных мешочков, не то корешки, не то засушенные насекомые или лапки жаб. Стол был просто завален всякой непонятной всячиной, и только небольшое пространство на столе, возле самого мужчины, было свободно.
Мужчина сидел откинувшись на высокую, резную спинку деревянного кресла. Глаза его были закрыты. Он тихо говорил сам с собой, и столько боли и горечи было в его словах…
– Ничего не получается… И стоит мне хоть на секунду закрыть глаза, я слышу голос её, она зовёт меня, и просит о помощи! Я слышу: «Ричард! Ричи! Спаси нас!» Я хочу, я стараюсь, но не могу… Столько лет мучительных поисков… Колдовства… Сколько ещё мне понадобится? Не знаю… Но я буду продолжать. Продолжать, до последнего моего вздоха, до последнего удара сердца…
********************************
А в мире людей, где жила Оля, шла своя жизнь. У приюта появился щедрый спонсор, и теперь все радовались новой компьютерной технике, новым красивым вещам, и другим подаркам от доброго человека, который захотел остаться неизвестным. По такому случаю в приюте устроили праздничный обед с очень красивыми пирожными со взбитыми сливками и ягодами.
И примерно в это же время в детскую больницу вошла женщина. Она спокойно и уверенно прошла мимо охраны, мимо сотрудников больницы и никто её не остановил, не спросил, кто она и куда направляется. Женщина эта была Анна Ростиславовна. Она, если ей это было нужно, могла оказывать на людей такое воздействие, что её все видели, но при этом никто не замечал. Никому даже в голову не пришло поинтересоваться, что делает посторонний человек в больнице, да ещё в часы, закрытые для посещений. Анна Ростиславовна знала, что препятствий у неё не будет, и точно знала куда ей надо идти, чтобы увидеть нужного ей человека в то время, когда рядом не будет посторонних.
Ксения Петровна Медуницина, миловидная женщина лет сорока пяти, с приятным, добрым лицом, серыми мудрыми глазами, была одна, сидела в ординаторской за столом, и быстро что-то писала в больничной карте. Услышав негромкий стук в дверь, Ксения Петровна, не отрываясь от своей работы, сказала:
– Входите!
– Здравствуйте, доктор, – поздоровалась Анна Ростиславовна, и подошла к столу. – Вы позволите мне присесть? Я весь день на ногах. Устала.
– Да, конечно, садитесь… – разрешила Ксения Петровна, с удивлением глядя на нежданного посетителя. – А вы, наверное, бабушка кого-то из детей…
– Нет, у меня здесь никто не лечится. Я пришла к вам, чтобы расспросить об Оле. Помните, шесть лет назад вы лечили четырехлетнюю девочку? Её нашли на вокзале, и она была сильно постужена. Потом вы дали ей свою фамилию, – Анна Ростиславовна на этом месте как будто споткнулась, но потом продолжила. – Теперь её фамилия Медуницина. Оля Медуницина… Помните её?
– Конечно помню, – не задумываясь ответила Ксения Петровна. – Так что стало с девочкой? Её нашли родители?
– Нет. Оля по-прежнему живёт в детском доме, Вернее, в приюте – стараясь говорить бесстрастно, ответила Анна Ростиславовна.
– Печально, – вздохнула доктор. – Прежде чем мы продолжим разговор, я хочу кое-что уточнить. Это не я дала ей фамилию, таких прав у меня нет. Это сама девочка так стала себя называть, и поскольку выбора не было, то так и записали. А свою настоящую фамилию девочка вспомнить не смогла, или вообще не знала. Так вот и стала Оля Медуницина. Я хорошо помню её. Оля была очень красивым и смышлёным ребёнком, и я была просто уверена, что если её не заберут родные, то обязательно кто-нибудь удочерит.
– У меня есть предположение, что эта девочка – моя родственница, но я должна знать точно, и поэтому я пришла к вам, чтобы спросить кое о чем. Я разговаривала с Олей, но она уже многого не помнит. Так вот, я хочу узнать – какое платье было на ней, когда её привезли в больницу?
– Платье было дорогое и очень красивое, оно было бархатное и расшито серебряной тесьмой, – начала вспоминать доктор.
– А был ли на девочке медальон? – взволнованно спросила женщина.
– Медальон? Да, был. Я это очень хорошо запомнила, потому что с этим медальоном произошла такая история… Это может показаться странным, но у меня возникло ощущение, что медальон был не простой, а как бы так поточнее выразиться, ну, заговорённый что ли. Мы, врачи, не верим во всякого рода обереги и заговоры, но то, что я видела своими глазами, я просто никак не могу объяснить… – нерешительно говорила доктор.
– Пожалуйста, расскажите об этом поподробнее, – горячо попросила Анна Ростиславовна. – Вы даже не представляете как это для меня важно! Невероятно важно!
– Пожалуйста, расскажу. Вы первая, кому я это рассказываю, другие мне просто не поверили бы, подняли на смех или решили, что я сильно переутомилась на дежурстве…
– Ну, так что же случилось? – заволновалась Анна Ростиславовна.
– Начну по порядку. Олю к нам привезли под вечер, был, кажется, сентябрь, и погода была прохладной, лил дождь, девочка промокла, замёрзла, и к тому же весь день ничего не ела. Мы, конечно, приняли все необходимые меры, но к ночи у неё поднялась высокая температура, дыхание стало тяжёлым, болезнь быстро прогрессировала, и все что мы ни делали – серьёзного облегчения не приносило. Видимо сказался ещё психологический фактор, ребёнку тяжело, и очень страшно, вдруг, оказаться одному без мамы, без поддержки близких людей. Оля бредила, звала маму, говорила про каких-то страшных собак.
– Простите, а она не называла имя своей матери? – перебила Анна Ростиславовна. – Какие-нибудь имена она называла?
– Нет. Только – мама, мама! Так вот, я продолжаю. Я дежурила в ту ночь, и не отходила от её постели. Состояние девочки было столь тяжёлым, что я уже и не надеялась на счастливый исход. Мы теряли её просто на глазах, и ничего не могли сделать. Я сидела и рыдала у её кроватки. От собственного бессилия, от жалости к этому маленькому умирающему ребёнку… И тут зашла наша санитарка, и принесла медальон, его забыли в кабинете, где делали флюорографию. Так вот, санитарка положила медальон на тумбочку возле Олиной кровати, и вышла. Я подумала, что медальон затруднит дыхание девочки, он был несколько великоват для неё, и решила пока не надевать его. И вот тут случилось нечто странное. Девочка была без сознания, металась в бреду, но вдруг, она затихла, и её ручка как будто сама по себе потянулась к медальону. Девочка лежит с закрытыми глазами, левая рука на одеяле, а правая уверенно тянется к медальону. Я оцепенела. Рука взяла медальон, и положила его на грудь девочки. Цепочка медальона сама обхватила шейку девочки, и сама застегнулась! И, представьте, тут же хрипы прекратились! В начале я подумала… даже испугалась… Подумалось другое, страшное… Склонилась к её груди и, к своему великому изумлению, услышала ровное дыхание. Болезнь ушла! Сразу, мгновенно! Но так не бывает. Я не поверила сама себе, и взяла стетоскоп. И что вы думаете, я услышала?
– Дыхание совершенно здоровых лёгких, – тихо ответила женщина.
– Да, вы правы, так и было! А минуту назад ребёнок умирал от тяжелейшей формы пневмонии! Что я могла подумать? Я – врач, и в колдовство не верю. А какое недоумение было у всех на следующее утро, когда Оля, проснувшись утром совершенно здоровым, румяным ребёнком, вежливо пожелала всем доброго утра, и попросила стаканчик молочка.
Обследование показало – ребёнок совершенно здоров! И решено было считать первоначальный диагноз ошибочным, флюорографический снимок бракованным, а мы, медики, молодцы, и ничего такого особенного не случилось.
– А что стало с этим медальоном? – еле сдерживая волнение, спросила Анна Ростиславовна.
– Он так и остался на Оле. Мы, я помню, ещё обсуждали, что этот медальон поможет быстрее найти её родителей.
– Вы помните, как медальон выглядел?
– Помню, что он был из серебра, я тогда ещё подумала, что на серебряный может никто не позарится, не отберёт у девочки. А вот что было на нем изображено не помню, кажется какой-то замок или дворец… И кажется львы, нет что-то другое, с крыльями… – неуверенно ответила Ксения Петровна, напрягая память.
– Драконы. Серебряные, крылатые драконы. И ещё серебряный дуб.
– Да, точно! Вы совершенно правы! Там были крылатые драконы. И дуб.
– Без сомнения, это тот медальон. Но ваши надежды не сбылись, – у Оли этого медальона нет. И она даже не помнит, что он был.
– Боже мой! Какая подлость! Низость! Отобрать у слабого ребёнка дорогую для него вещь! – от возмущения Медуницина не находила слов. Щеки её пылали, глаза гневно блестели. – Но как, и где это случилось? Из больницы мы отправили её с медальоном. И у кого же он теперь? Простите, я даже не спросила, как вас зовут. – Спохватилась Ксения Петровна.
– Меня зовут Анна Ростиславовна. И теперь я уверена, что Оля моя внучка. Я ищу её, и мать Ольги долгих шесть лет, и кажется, хоть одну нашла.
– И мать Оли пропала? Как такое могло случиться? – изумилась доктор.
– Не знаю, я тогда была в отъезде. А приехала – никого нет. Куда пропали? Почему? Ничего не знаю, и тоже не понимаю, как такое может быть. – Анна Ростиславовна встала. – Ну, я пойду, не буду отрывать вас от дел… Большое вам спасибо, доктор!
– Ваше дело тоже очень важное, – ответила доктор, – я очень надеюсь, что все будет хорошо. Я часто вспоминала Олю… Знаете, за эти шесть лет у меня было несколько подобных тяжёлых случаев, когда привозили очень больных, запущенных детей… И тогда, так же сидя у их кроваток, я вспоминала Олю, и её чудесное выздоровление. Я надеялась что и с этими детьми, все так же будет хорошо… Ну, или хотя бы чтобы они просто выздоровели… Случилось же одно чудо, так почему бы не произойти ему ещё раз. Но мои надежды не всегда сбывались, к сожалению… Это так страшно, так тяжело терять детей…
– Больше такого не произойдёт, – уверенно сказала Анна Ростиславовна.
– Вы имеете в виду чудо? – тихо спросила доктор.
– Нет, я имею в виду совсем другое. Вы больше не потеряете ни одного ребёнка. Все ваши дети благополучно выздоровят. Все до единого! – твердо сказала Анна Ростиславовна. Она сняла с пальца тоненькое серебряное колечко в виде змейки, с глазком поблескивающем зелёным камушком, и протянула колечко доктору. – Возьмите вот это. Наденьте колечко на любой палец, и никогда его не снимайте. Это вещь не простая… Она вам поможет, верьте мне…
– Спасибо, – Ксения Петровна несколько смущена была от такого подарка, ни о чем расспрашивать не стала, а просто надела колечко на палец. – Вы знаете, я вам верю. И очень благодарна…
– Это я благодарна вам, за Олю! Вы добрый человек, с душой и совестью. Оле повезло, что она попала к такому врачу как вы. Настоящему доктору, от Бога! Неспроста она взяла вашу фамилию, вы отнеслись к ней, как к родной, и она это почувствовала. Дети, они очень чуткие… А теперь, прощайте.
– Всего доброго, – отозвалась Ксения Петровна. Она немного проводила Анну Ростиславовну, ещё раз с ней тепло простилась, и снова вернулась к своей прерванной работе.
О подаренном ей колечке она никому не рассказала, да его, казалось, и не замечал никто. Никто о нем не расспрашивал. Но сама Ксения Петровна была просто уверена, что колечко ей подарили волшебное. И, конечно же, она была абсолютно права.
*****************************************
В таинственном мире, в чертоге Серебряных Драконов, в главном зале, было всё не так, как обычно. Всегда сияющий зеркальной чистотой мраморный пол, был заляпан илом, и всяческим размокшим мусором. Мокрые разводы грязи, и куски болотной тины были даже на стенах, отчего зал, из торжественного, превратился в грязный, сырой, омерзительно пахнущий подвал. Король и королева покинули свою картину. И там, на картине, сейчас была изображена холодная, хмурая осень.
Но лежащие тут пластом от усталости, Чернолик и Фрот, хоть и еле дышали, но были невероятно довольны. Просто счастливы.
– Получилось! – тихо, но торжественно произнёс Фрот.
– Сил нет, даже на радость. Пока продирались под слоем ила, да и потом в протоке, так тяжко было, и всё казалось, что застрянем, и так там и останемся… – ответил тяжело дыша Чернолик.
– Зато потом в чистом озере было прекрасно!
– Да, хорошо. Но мы так успели измазаться, что даже чистое озеро не смогло смыть с нас всю грязь… И здесь, в самом чертоге, в бассейне, который питает своей водой подземное озеро, мы тоже оставили много грязи… – с некоторым стыдом, сказал Чернолик.
– Ничего, здесь и мы отмоемся, и чертог сам себя очистит. Но очень хочется есть…
– Я просто умираю от голода! Ты смог сохранить те жёлуди, которые нам удалось собрать?
– Нет. Я выпустил их когда мы продирались и увязли… – смущённо ответил Фрот.
– Значит, нам нечего есть. Неужели нам придётся голодать здесь?
И только Чернолик это проговорил, как неизвестно откуда, появилось и покатилось к гостям чертога, огромное, серебряное блюдо. Сделав несколько вращений блюдо остановилось и начало наполняться всевозможными фруктами и ягодами. Потом появились орехи и мёд.
Чернолик заурчал, и набросился на всё это великолепие. Фрот, упираясь корнями, подполз к блюду, и тоже начал с жадностью поедать всё, что было тут положено.
– Здесь нам будет хорошо! – с набитым ртом прошамкал Фрот. Чернолик его не слушал, и не отвечал, он усиленно набивал рот, даже не удосужившись снять кожуру с апельсинов. Истраченные силы требовали восстановления.
***************************************
В мире людей шла своя жизнь. Был уже поздний вечер, почти ночь, когда Анна Ростиславовна, закончив свои дела, наконец-то вернулась домой. Собственно, это был не её дом, а квартира дальней родственницы, у которой Анна Ростиславовна остановилась на время. Квартира эта находилась в старом каменном доме на окраине Москвы. Стены в этом доме были толстые, потолки высокие, окна большие, с двойными рамами. И квартиры здесь были огромными, со множеством комнат и комнатушек.
Родственница Анны Ростиславовны, звали её Ирина Михайловна, была одинокой женщиной, уже немолодой, но энергичной. В её квартире всегда кто-то жил из многочисленной родни. Кто-то останавливался на короткое время, кто-то жил подолгу, и всегда всем здесь хватало места, и хватало заботы и тепла.
У каждого родственника были от квартиры свои ключи. И когда замок в двери щёлкнул, Ирина Михайловна догадалась, что это пришла Анна Ростиславовна.
– Анна, заходи на кухню, я тебя покормлю, – предложила хозяйка дома, выходя из кухни в коридор. На ходу она вытирала полотенцем руки, перепачканные мукой.
– Спасибо, Ирина, я попозже зайду. Мне сейчас надо побыть одной, – ответила Анна Ростиславовна. И устало улыбнувшись, добавила. – Моя работа ещё не закончена. – И она кратко рассказала о посещении больницы.
– Хорошо. Я не буду тебя тревожить. Только ты не переусердствуй, – в голосе Ирины Михайловны слышалось беспокойство. – Ты себя беречь должна. Не взваливай на себя слишком много.
– Не беспокойся… – все ещё улыбаясь, ответила Анна Ростиславовна и направилась в свою комнату.
Зайдя в комнату, Анна Ростиславовна сразу пошла к столу, на котором стояло большое старинное, величественное зеркало в серебряной оправе, с изображением магических знаков и символов, поверх которых, расправив крылья, летели Серебряные Драконы. Зеркальное стекло потускнело от времени, и казалось затянутым тонкой голубоватой плёнкой. Возле зеркала, по двум сторонам от него, стояли толстые витые свечи красного цвета. На столе лежали три большие шкатулки: малахитовая, фарфоровая и деревянная. Ещё тут были несколько бутылочек из разноцветного стекла, наполненные жидкостью, и сплетённые из бересты коробочки, наполненные сухой травой и разнообразными корешками. Посреди стола возлежала массивная серебряная, старинная кадильница, и рядом с ней чёрный платок расшитый серебряной тесьмой, загадочными письменами и знаками. Едва Анна Ростиславовна подошла к столу, как сами собой загорелись красные свечи, а зеркальное стекло стало излучать слабое свечение. Анна Ростиславовна села перед зеркалом и, не спеша, открыла все три шкатулки. В самой большой из них, малахитовой, лежали радужной россыпью разноцветные камни. Самые разные: маленькие и большие, драгоценные и простые. Во второй, фарфоровой шкатулке, было несколько отделений и там хранились разного вида и цвета порошки. В третьей, деревянной, лежали сухие плоды каких-то загадочных растений, причудливые, издающие резкий, пьянящий запах.
Анна Ростиславовна повязала на голову платок, и посмотрела на своё отражение в зеркале.
– Поговори со мной, – попросила она своё отражение.