Холодною зимой метель нас закружила. 6-й заключитальный том цикла «Безжизненно стучат не любящих два сердца»

– Ты случайно не поэт? – не смогла скрыть своего изумления она. Мне никогда в жизни не говорили таких красивых слов.

– Нет… Я не поэт. Ты мне нравишься до безумия. А на Марго можешь и вовсе не смотреть. Таких, как она, – легион. Куклы с глянцевой внешностью и прогнившей душой. Я называю их львицами-охотницами. Готовы на всё, лишь бы заарканить в свои сети богатого мужчину. Ходят на курсы, где их учат не только светскому этикету, но и искусству соблазнения, шлифуют тело, не гнушаются пластикой. Твой отец неминуемо попал бы в лапы одной из таких хищниц. Не Марго, так другая тратила бы его деньги, играя роль добродетельной жены. Пойми… Я хочу видеть рядом с собой открытую душу. Чтобы в голове были не одни тряпки и бриллианты, а любовь. Когда я впервые увидел тебя, сразу понял – эта девушка станет моей женой и матерью моих детей. Хочу сына и дочку, – он замолчал, и губы его тронула светлая улыбка, словно он видел своих малышей воочию.

– А если родятся одни мальчишки? – поддразнила я его, чувствуя, как давящая тяжесть отступает.

– Будем рожать мальчишек до тех пор, пока не появится на свет дочка. А если наоборот, будем ждать сына, – он задорно рассмеялся.

– Чего ты смеешься? – спросила я, представляя, как по квартире носятся стайки ребятишек.

– Представил, как по мне ползают и прыгают семь дочек, и, знаешь, мне понравилось.

– Не знаю, не знаю, – ответила я с легким испугом и тут же растаяла, когда его губы накрыли мои, теперь уже в нежном, трепетном поцелуе.

Дмитрий приучал меня к себе неспешно, не торопил события и в постели. Изучал моё тело, постоянно восхищаясь моими идеальными округлостями грудей, фигурой и упругим телом. Мой первый опыт близости обернулся неожиданностью. Я не представляла, что будет так больно. Впилась в его бороду, чувствуя, как зубы впиваются в кожу.

– Не знал, что каратистки ещё и зубы в дело пускают, – шутя, говорил он, сидя на кровати.

– Димочка… Димочка, прости. Я сама не знаю, как у меня так получилось, оправдывалась я, обрабатывая ему рану перекисью.

– Ерунда, – отвел он мою руку, а потом подхватил и, посадив к себе на колени, уткнулся лицом мне в шею. – Дин, – зашептал он, – ты не представляешь, как ты мне дорога. Я впервые в жизни люблю по- настоящему.

Были и другие ночи, наполненные нежностью и страстью, и в одну из них я стала принадлежать ему целиком. Дмитрий лежал рядом, и на его лице играла блаженная, счастливая улыбка.

– Знаешь, – тихо обратился он ко мне, – я всегда хотел, чтобы жена мне досталась чистой. Не знаю, может, это какой-то мой личный пунктик, но мне хотелось быть первым мужчиной в её жизни.

– А если бы у меня кто-то был до тебя? – спросила я, приподнимаясь на локте прикрывая грудь одеялом, заправила выбившуюся прядь волос за ухо. Внезапно меня охватила тревога: неужели Димка со мной только потому, что я девственница? Ведь опытному мужчине, такому как он, наверняка сразу стало ясно, что у меня не было близости с другими.

– Я не говорил, что это для меня кредо, я просто поделился с тобой своими мыслями, – ответил он, помолчав. – А на твой вопрос отвечу честно: мне было бы неприятно, но я все равно женился бы на тебе.

Зима распахнула свои белоснежные объятия, укутав землю в искрящееся покрывало. В воздухе витало предновогоднее волшебство, рождая новые мечты и надежды. Новый, 2023 год мы встречали втроём. Даниил, чокаясь бокалом безалкогольного шампанского, весело заметил: «Забавно получается: три „Д“ – я, Диана и Дмитрий!»

После праздничной феерии наступили каникулы, а за ними потянулись долгие, тоскливые зимние дни. Но стоило Дмитрию переступить порог нашей квартиры, как она тут же наполнялась смехом, шутками и заразительным весельем.

Моё двадцатилетие отец решил отпраздновать в загородном коттедже, и я не стала возражать. Полдня, словно бабочка, порхала между салонами красоты, едва успев вернуться к началу торжества. На мне было пышное миди-платье из шелкового фатина, сотканного в нежнейшей палитре кораллово-бледно-персиковых оттенков. Кружевной корсет, словно паутинка ручной работы, оплетал талию, подчеркивая каждый её изгиб. Открытые плечи изящно вырисовывались на фоне воздушной ткани.

Удивительно, но только Дмитрий своими восхищенными взглядами открывал для меня красоту собственного тела, заставляя с удивлением переосмыслить себя. Никогда прежде ни мать, ни отец не говорили, что у них растёт красавица. Мама всегда твердила: «Ты моя умница», а отец неизменно называл «моей воительницей».

Извлекая из коробки туфли-лодочки на изящном каблучке, я скользнула ногами в их атласную глубину и закружилась перед зеркалом, словно балерина, поискала взглядом ускользающие изъяны. Тихий стук в дверь, вырвал меня из плена самолюбования.

– Войдите, – крикнула я, не отрывая взгляда от отражения в зеркале.

Дверь неслышно отворилась, и в комнату вошел отец. Увидев меня, он застыл, будто пораженный молнией, и в волнении потер свой подбородок.

– Прости меня, дочь… Я словно ослеп, не замечал, что ты у меня такая… красивая.

– Пап… Ну что ты, – пробормотала я смущенно, заметив в его руке обтянутый бархатом футляр.

– С днём рождения, моя девочка, – произнес отец, протягивая мне коробочку, но тут же передумал. – Знаешь, мне кажется, к этому платью больше подойдет… вот что, – и он открыл футляр, являя миру ослепительное колье, сотканное из мерцающих серых бриллиантов. С трепетом коснувшись моей шеи, он застегнул замок. – Как чувствовал, что этот комплект будет создан для тебя. И название у него необычное – «Слёзы Дианы», – прошептал он, и в голосе его звучала еле уловимая дрожь. – Серьги… сама наденешь, не разбираюсь я в этих ваших застёжках.

– Папка! – завизжала я, и сердце мое, казалось, выпрыгнет из груди. Словно маленькая, безудержная девчонка, я бросилась к нему на шею, осыпая лицо поцелуями, пытаясь выразить всю безмерность охватившего меня счастья.

В тот миг, когда слезы навернулись на глаза, все прежние обиды отступили в тень, словно их и не бывало. Мы и представить не могли, что судьба уже занесла топор, готовый расколоть наши жизни на «до» и «после». Знали бы мы тогда, как мимолетно счастье, берегли бы каждое мгновение, словно хрупкую жемчужину.

– Дочь, как ты смотришь на то, чтобы пустить с молотка нашу самарскую недвижимость? – прозвучал вопрос отца, словно гром среди ясного неба.

– Продать?! – вырвалось у меня, в голосе плескалось изумление.

– Да… Я долго взвешивал все «за» и «против» и пришел к выводу, что столица – вот где кипит настоящая жизнь. Да и не слепой я, вижу, что у тебя появился молодой человек. Твой выбор мне по душе. Если дело дойдет до свадьбы, хочу, чтобы у тебя до этого счастливого дня был свой угол.

В словах отца была сермяжная правда. В городе детства меня держали лишь воспоминания, да и те порой блекли. Но как же Даниил? – тут же спросила у него мучавший меня вопрос, вот уже некоторое время. Знала много случаев, когда отцы, женившись второй раз забывали своих детей от первого брака.

– Даниилу оставлю квартиру, в которой вы сейчас гнездитесь. Плюс, ему, как наследнику, перейдет мой бизнес, – объявил он и, с ноткой напряжения в голосе, добавил: – Надеюсь, возражений не возникнет?

– Да я обеими руками «за»! Строительство – это не моя стихия, – ответила я, но тут же засомневалась: – А Марго не будет против? Ведь у вас еще могут быть свои дети.

– Не забивай этим голову, когда появятся – тогда и буду думать. Рад, что мы расставили все точки над «i». А теперь, припудри носик и давай к гостям.

Когда отец вышел, я еще минут пять простояла перед зеркалом, машинально поправляя прическу. Волнение, как незваный гость, поселилось в душе. С тяжелым сердцем я покинула комнату.

Спускаясь по ступеням, я парила, словно сказочная принцесса, сотканная из грез. В центре зала, стоял мой принц, Дмитрий, застыл в восхищении, не отрывая от меня взгляда. На моих губах расцветала счастливая улыбка, а в груди трепетали райские птицы, вторящие биению сердца. Когда я приблизилась, Дмитрий опустился на одно колено, протягивая руку, на которой, словно на алой подушке, покоился раскрытый бархатный футляр. Мой взгляд приковало кольцо с крупным серым бриллиантом, мерцающим таинственным светом. Замирая в предвкушении, я ждала слов, которые изменят мою жизнь.

– Диана… Выходи за меня замуж.

Кивок – единственное, на что я оказалась способна. Спазм сковал горло, не давая вымолвить ни звука. Собравшись с силами, я прошептала:

– Я согласна.

Дмитрий надел кольцо на мой палец, и, поднявшись с колен, заключил в нежные объятия, одарив поцелуем, в котором сплелись любовь и обещание вечности. Взрыв радостных возгласов пронесся по залу, сливаясь в единый хор поздравлений.

Вечер был соткан из красоты и волшебства, опьяняющий, как терпкое вино. Никогда прежде счастье не переполняло меня с такой силой. Но хрупкую гармонию нарушили слова Анны. Поздней ночью, словно тень, горничная проскользнула в мою комнату. В её глазах плескалось нетерпение, было видно, что она горела желанием поделиться новостями.

– Ну же, рассказывай, – поторопила я её, проводя расчёской по влажным волосам.

– Марго закатила настоящий скандал, – прошептала Анна, и, прислушавшись к тишине за дверью, продолжила: – Визжала, как резанная, обвиняла Илью Александровича в том, что он балует свою ненаглядную доченьку, задаривает её бриллиантами, квартиру покупает. Швыряла в него подушки, шкатулки с драгоценностями, кричала, что бизнес должен был достаться их общим детям, а не Даниилу.

Я замерла с гребнем в руке, нахмурилась. В душе, в который раз поселилась неприятная тяжесть.

– А отец что?

– Илья Александрович отрезал, как бритвой: «Ты сначала роди, а потом посмотрим». Ох, и припечатал же он её! Хлопнул дверью и ушел спать в гостевые покои.

Тлеющая искра надежды еще теплилась во мне, что отец наконец прозреет и увидит истинное лицо Марго – её злобную алчность, её меркантильную душу. Я мечтала об их разводе, но этим мечтам не суждено было сбыться. Такие женщины, как моя мачеха, умеют виртуозно плести сети лести и безотказно удовлетворять мужские желания, играя на самых низменных инстинктах.

С того самого дня, как Дмитрий надел мне на палец кольцо, я парила в небесах, опьяненная счастьем. Роспись мы решили отложить до окончания моего университета. Двадцать третьего дня рождения я ждала с нетерпением, и отец предложил отметить его в нашем загородном коттедже. Я согласилась, лишь попросила обойтись без шумного и многолюдного празднества.

Брат, словно угадав мои мысли, преподнес мне три билета на концерт моей обожаемой группы «Радио Тапок». Я взвизгнула от восторга, прыгая, словно маленькая девочка. Дмитрий, нежно поцеловав меня, вручил заветные билеты в Париж – целая неделя романтики в городе любви! А отец… Отец, как всегда, преподнес футляр, в котором покоилось жемчужное ожерелье дивной красоты.

После званого ужина Дмитрий предложил прогуляться по вечерней Москве, и я с радостью приняла его приглашение. Вечер выдался дивным: держась за руки, мы неспешно бродили по набережной, а когда прохладный воздух пробрал нас до костей, он отвез меня обратно в коттедж. Димка долго не отпускал меня из объятий, целовал с какой-то исступленной нежностью, шепча, словно завороженный: «Дин… Дин, ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю. Не могу дождаться того дня, когда ты станешь моей женой».

С трудом вырвавшись из его объятий, я легко чмокнула его в щеку и, заливаясь смехом, выпорхнула из машины. Счастье… как, же оно бывает хрупким.

В доме царила сонная тишина. Медленно поднимаясь по лестнице, я с улыбкой перечитывала смс-ки от Димки. На самой верхней ступеньке я замерла, погруженная в очередное любовное признание. Удар обрушился внезапно, словно гром среди ясного неба. Я не успела даже вскрикнуть. Как стояла, так и рухнула спиной вниз, кубарем покатилась по ступеням, и меня накрыла непроглядная тьма».

Тело снова скорчилось в мучительном спазме. Казалось, по венам струится расплавленное золото, обжигая изнутри, оставляя лишь пепел.

– Ма… ма, – прошептала я в бреду, взывая к матери в беспамятстве. Ощутив на руке шершавое, обжигающее прикосновение, я заскулила, содрогаясь от пронзившей боли, и вновь погрузилась в объятия мрака, ставшего мне за долгие годы вторым домом.

«Я не ведала, какие события развернулись после моего падения. Не представляла, сколько времени прошло до пробуждения. Впрочем, и пробуждением это состояние назвать было нельзя. Меня со всех сторон окружала лишь беспросветная тьма. Холодная, безразличная к моим терзаниям и страданиям. Словно мотылек на пламя, я летела на звуки голосов, но упиралась в непроницаемую черную стену, напоминающую застывшую резину. От неё исходил такой леденящий холод, что я в ужасе отступала, отчаянно крича: «Я здесь! Выпустите меня! Мне страшно! Кто-нибудь… Помогите мне!»

Время текло, и я постепенно сжилась с окружающей меня тьмой, словно она, устав от моего сопротивления, стала ко мне терпимее. Возможно, она просто наблюдала, оценивая мое смирение, и позволяла находиться у стены забвения, пока я не бунтовала, не бросалась на нее в отчаянной попытке вырваться на свободу.

Брат часто навещал меня. Он надевал мне наушники, и я погружалась в мир любимой рок-группы, в музыку, в завораживающий голос Олега Абрамова.

На волнах Камчатских вод

Встал на рейд Английский флот

Принеся в лучах Луны

Едкий смог Крымской войны…

Меня больше не трогали недовольное ворчание и шелест непроглядной тьмы вокруг. Я закрывала глаза и отстукивала ритм, радуясь этим нескольким часам подобия жизни. Если то состояние, в котором я сейчас находилась, можно было так назвать. Я не спала, не испытывала голода или жажды, да и не могла, существовала отдельно от своего тела. Единственным слабым лучом надежды было осознание, что я ещё жива. Не сразу поняла, что монотонный писк, пронзающий мою темницу, – это работа аппарата ИВЛ, отсчитывающего удары моего сердца. Об этом я узнала случайно, услышав обрывки разговоров медицинских работников и врача, наблюдавшего за моим состоянием.

Отец и Димка навещали меня, реже, чем хотелось бы, но я понимала – их дни заполнены работой. Их слова были словно якорь, удерживающий меня на плаву. Отец, склонившись надо мной, просто говорил: «Держись, дочь». А Дмитрий, опускаясь на пол рядом с кроватью, брал мою ладонь и, прижав к щеке, шептал о своей любви и о том, что будет ждать моего пробуждения.

В кромешной тьме я потеряла счёт времени. Однажды я заметила, как брат, надевая на меня наушники, говорил низким, ломающимся басом. Сначала это вызвало слабую улыбку, но потом я застыла. Голос Даниила ломался… Печаль сдавила грудь. В этот момент меня пронзила мысль: жизнь ускользает сквозь пальцы, проходит мимо меня.

В один из дней меня навестили Марго с отцом. В этот раз он был тих, лишь ласково коснулся моей руки, прошептав: «Дочь, рад видеть… Схожу к врачу, поговорю с ним».

– Ты думаешь, она тебя слышит?! – с вызовом в голосе воскликнула мачеха.

– Мы очень надеемся… Точного ответа не даст никто, потому и теплится надежда, – ответил отец.

Услышав приглушенный стук, я поняла, что отец ушел, и невольно напряглась. Интуиция не обманула.

– Мелкая дрянь, – прошипел у самого уха змеиный голос. – Почему ты не сдохла в ту ночь? Надо было тогда добить. Теперь приходится ждать, пока «Слёзы Дианы» перейдут ко мне после твоей смерти. А, впрочем, выпрошу у Илюши за беременность, а потом избавлюсь от неё. Не дура я свою красоту беременностью портить, слишком дорого она мне обошлась. Рожу к сорока, твоя квартирка моим детишкам отойдет, а там подумаю, как и бизнес прибрать. Тебя не так удачно столкнула, а вот с братцем твоим постараюсь, чтобы уж наверняка.

Ледяной ужас за брата сковал меня, словно липкий кокон. Крик сорвался из груди, а я, обезумев, бросилась на стену, стремясь вырваться из кошмарного плена. Но неведомая сила отшвырнула меня, словно пушинку, и я беспомощно полетела в пустоту. В зловещей тьме вспыхнули багровые, монотонные огни, аккомпанируя учащенному, надрывному писку аппарата искусственной вентиляции легких.

Я потеряла счет времени, ускользнувшему после моего бунта. Вдруг, словно раскат грома вблизи, донесся взволнованный голос брата.

– Динка!… Поздравляю тебя… Ты стала тетей! – в его голосе звенело безграничное счастье и ликование. – Моя Варвара подарила мне богатыря! Представляешь, пять с половиной килограммов, рост – пятьдесят четыре сантиметра! Ходил, завороженный, любовался им. Орет Олег Даниилович! За дочкой через три года пойдем. И в честь тебя назовем.

Я опустилась к стене, и меня захлестнула волна счастья. Не слезы текли по щекам – их просто не было, неоткуда взяться – рыдала сама душа. В эти мгновения мне, как никогда, отчаянно захотелось вернуться в настоящую жизнь, увидеть моего племянника, разделить эту безумную радость с ним.

Минуты ликования схлынули, оставив меня наедине с ледяным ужасом. Марго еще не осуществила свой чудовищный план, но я нутром чувствовала: она не отступится. В этот раз, стиснув зубы, я подавила подступающую истерику, боясь нового наказания. Затаившись в тени собственных страхов, я судорожно искала способ обезопасить моих близких, но выхода не видела.

– Здравствуй, Дин, – до боли знакомый голос пронзил тишину, словно удар хлыста. Я вскочила, огляделась и застыла, словно громом пораженная, услышав признание любимого: – Прости… Я пришел прощаться. Десять с половиной лет… Я больше не могу ждать твоего пробуждения.

Я почувствовала, как моя ладонь утонула в горячем коконе его рук. Дмитрий крепко сжал ее, и слова хлынули из него, словно прорванная плотина: – Ты не представляешь, как я каждый день мечтал о звонке из клиники, о том, что ты открыла глаза. Плевал на прогнозы врачей, на их слова о безнадежности, о возможном беспамятстве. Если бы ты знала, какая это пытка – видеть тебя неподвижной, опутанной проводами… Знаешь, я даже хотел взять твою яйцеклетку, сделать ЭКО другой женщине… Мечтал о нашем ребенке. Ты бы проснулась, а у нас уже была бы дочка или сын. Мне было все равно кто, лишь бы наш… Но твой отец не разрешил. Счел это аморальным. Ты не представляешь, как я жалел, что мы так и не поженились… Прости меня, Дин. Время против нас. Мне скоро сорок, и я больше не могу ждать. Знай, что я люблю только тебя и буду любить всегда. Я чувствовала, как горячие капли обжигают мою кожу. Мою ладонь сжали еще крепче, и тишину разорвали рыдания.

Рыдания любимого человека резали сердце острее стекла, каждое слово признания отдавалось в душе невыносимой болью. Казалось, что нужно всего лишь провести рукой по его мягким волосам, прошептать: «Я прощаю тебя. Будь счастлив, прошу. Не вини себя ни в чём.» Но, я не могла сказать ему этих слов. Лишь жалость и нежность, словно тихий омут, затягивали меня в свою глубину, посвящённую Димке. А когда он ушёл, одиночество, доселе лишь тенью скользившее рядом, вдруг обрело плоть и кровь, став моей неразлучной спутницей.

Я всё реже и реже стала слышать рядом с собой родные голоса. В душе не было обиды на них, меня всё больше окутывало усталость и уныние, как осенний туман. И лишь приход Марго взбодрил меня лучше терпкого коньяка.

– Не понимаю, – начала она, и ледяной озноб пронзил меня. – Зачем столько денег на поддержание твоего полуживого тела? Всем ясно: очнёшься – будешь овощем. Впрочем, тебе не привыкать. И с убийством братца твоего тянула, чтобы подозрения отвести. Наконец забеременела, а твой отец, старый дурак, верит, что ребёнок от него. Ха! – она скривилась в презрительной усмешке. – Мой любовник молод и прекрасен телом. И он тоже считает, что пора покончить с Ивановыми и их отродьями. Наплодил троих детишек и радуется. Ну и пусть. Через три дня устрою небольшую аварию… Были Ивановы, да сплыли. А у Илюши сердечко совсем слабое стало. Я уж постараюсь, чтобы оно не выдержало, – её злорадный смех, змеиным шипением, расползся по стерильной тишине палаты.

Мачеха исчезла, унеся с собой эхо зловещего хохота, словно ядовитый туман злорадства. В отчаянии я металась по своей ледяной клетке, ища лазейку, тропу к спасению брата и его семьи. И вот, словно луч сквозь тьму, забрезжил единственный путь.

Прильнув лбом к стене, чувствуя, как тысячи ледяных игл вонзаются в плоть, я зашептала, словно молитву: «Пап… Пап… Услышь меня… Это я, Диана…» Снова и снова я повторяла эти слова, словно заклинание, пытаясь пробиться сквозь пелену снов к родному сердцу. Боль сковала меня в ледяные объятья, стоны срывались с губ, переходя в крик, но я не отступала.

Осознание, что я бреду по лабиринтам отцовского сна, пришло не сразу. Долог был путь сквозь густую, непроглядную тьму, ноги вязли в тягучей черной массе, но огонь надежды, пылавший в груди, указывал путь. И вдруг, словно шепот ветра, коснулись слуха слова: «Исполнение одного желания… ценой твоей жизни…»

«Я согласна!» – вырвалось у меня, без тени сомнения, и в тот же миг я оказалась рядом с отцом. Сердце забилось в тревоге, страх не успеть, не донести правду, заставил меня заговорить торопливо, сбивчиво: «Пап… Марго… она не простила тебе „Слёзы Дианы“. Она толкнула меня… Но это уже неважно. Поверь мне, это не сон, каждое мое слово – истина. Марго давно плетет паутину лжи и ненависти вокруг нас. Сейчас, вместе со своим любовником, они задумали погубить Даниила и его семью. Прости, что говорю это, но Марго носит под сердцем не твое дитя… Я ухожу, папа. Берегите друг друга. Вы – всё, что у меня есть в этом мире. Прощайте…»

– Диана! – прозвучал отчаянный крик отца, и я ощутила, как натянулась до предела нить, связывающая наши души. Родственные узы истончались, словно паутина на ветру, и вот, в одно мгновение, оборвались. Вместе с ними оборвалась и моя жизнь. Чёрная, вязкая тьма сомкнулась вокруг, протягивая ко мне когтистые лапы, готовые растерзать.

Яркий луч света, пробив тьму, пронзил липкий мрак, рассеяв его осколки в стороны. Он окутал меня коконом нежности и любви и понёс через вселенную».

Оставалось непостижимым одно: зачем понадобилось заточать меня в хрупкое тело девочки, обрекая на невыносимые муки, чтобы вновь отнять жизнь? В какой-то миг я ощутила леденящее дыхание близкой смерти, понимая, что мои секунды сочтены. Я угасаю. Вырвавшись из цепких объятий тьмы и боли, я отчаянно закричала, протестуя против злого рока.

Услышав недовольный рык рядом, я мысленно обратилась к неведомому существу: «Прощай, добрая собака. Спасибо за тепло, которым ты меня согрела, за молоко, которым накормила. Но это не спасло, я умираю.»

Когда вокруг меня сомкнулась горячая пасть, мир погрузился во тьму. А когда сознание вернулось, первым, что обожгло мой взгляд, было лицо, склонившееся надо мной.

Громадный мужчина, чьи рога, казалось, пронзали пространство над его головой, смотрел на меня с нескрываемым гневом. Едва его рука потянулась ко мне, я завизжала от ужаса и леденящего душу осознания: Я попала в Ад.