Часовщик

Что делает часовщик, собирая часы, если он мастер и точно умеет делать часы? Все пальцы его заняты: одни держат колесо, другие подставляют ось, третьи придвигают шестерню. Все это делает он с мягкостью, с нежностью. Он знает, что не только если он грубо засунет одно в другое, если даже чуть наляжет неловко на одну часть, забыв другую, то все разлетится, и ему лучше не делать этого дела, если он не может отдать всех своих сил.

Это говорю я вот к чему. Сначала люди живут, не зная зачем, живут только в свое удовольствие, которое и подменивает им вопрос: «зачем?» Но потом приходит время для каждого разумного существа, он спрашивает: «зачем?» и получает тот ответ от Христа, который все мы знаем: «чтоб делать дело божие». Неужели же дело божие или менее важно, или менее сложно, чем часы? Неужели можно делать дело божие с плеча, и все выйдет? В часах нельзя надавить не на ту часть, какую надо, а защитники мирской жизни говорят: «что тут разбирать, не входит в место, бацни молотком хорошенько, прямо войдет». Им все равно, что сплюснется все остальное. Они и не видят этого. В часах нельзя работать без полного внимания и, так сказать, любви ко всем частям. Неужели же можно так работать дело божие? Хорошо так с плеча делать дело божие (т. е. жить не в любви с братьями) тому, кто не совсем верит, что его дело есть дело божие. Но когда человек поверит, что смысл его жизни только в том, чтобы содействовать соединению людей, то он не может не отдаться весь тому, дело кого он делает, не может уже без осторожности, внимания и любви относиться ко всем людям, с которыми он соприкасается, потому что все люди – это колеса, шестерни, шпеньки дела божиего.

Разница между человеком и часовщиком только та, что часовщик знает, что выйдет из всех частей, человек же, делая дело божие, не знает, не видит внешней стороны дела. Человек скорее – подмастерье, который подает, очищает, смазывает и отчасти соединяет составные части неизвестных ему по форме, но известных ему по сущности (благо) часов. Я хочу сказать, что у человека, верующего в то, что жизнь есть исполнение дела божиего, должны выработаться серьезность, внимательность, осторожность в сношениях с людьми, такая внимательность, при которой невозможны скрипение, насилие, поломка, а все всегда будет мягко и любовно не для своего удовольствия, а для того, что это – единственное условие, при котором возможно дело божие. А нет этого условия, то одно из двух: или выработать это условие, или бросить дело божие и не обманывать ни себя, ни других. Как часовщик прекращает работу, как только дерет и скрипит, так и человек верующий должен остановиться, как только есть нелюбовное отношение к человеку, и он должен знать, что, как бы ни казался ему неважным этот человек, важнее отношений к этому человеку, пока с ним скрипит, нет ничего. И это так, потому что человек есть необходимое колесо в деле божием, и пока он не войдет туда, куда следует ему войти, любовно, все дело стало. Сношение между людьми обязывает их к тому, чтобы найти и в каждом из них, и в себе «сына человеческого», соединиться в нем, вызвать и в себе, и в нем желания сближения, т. е. любви. Скажут: трудно найти это. Только обращайтесь, как часовщик: нежно, осторожно, не для себя, а для дела, и оно найдется само собой. Происходит разъединение только от того, что я силой хочу вогнать ось не в то колесо. Если оно не подходит так или иначе, поправляйся: место ему есть, оно нужно и войдет в дело. Как в работе над часами достигаешь своей цели и овладеваешь делом не напряжением сил, а осторожностью, нежностью обращения, так же точно и в обращении с людьми. И не точно так же, а во столько раз больше, во сколько раз человек сложнее и нежнее часов. Нельзя достаточно длинными выработать себе щупальцы, чтобы ими обращаться с людьми. И чем длиннее и потому тоньше эти щупальцы, тем сильнее двигают они людьми.