Литературные басни

Басня IX.

Муравей и Блоха

Есть у людей такая манера,

увидев что-то или узнав, для примера,

притворятся, что всё им известно,

даже самое новое или чудесное,

считают это весьма тривиальным,

а потому слов не достойно похвальных.

Эта порода людей не ускользнёт от меня,

и я постараюсь поставить их в басню,

потрудиться над ней не жалко и дня,

изложить стараясь всё просто и ясно.

Однажды блоха Муравья спросила,

Много ль у него тяжёлых заданий

и чем добывает себе пропитание,

как устроен его муравейник

и много ли у амбара ступенек,

честно ли службу распределяли

и много других деталей,

что могло показаться едва ли

правдоподобным, если бы

ежедневные наблюдения

нам этого не подтверждали.

На все его объяснения

Блоха изрекала такие речения:

ну да, я всё понимаю, мне ясно,

я говорила уже, без сомнения,

нет ничего странного, согласна я.

La Hormiga, que salió de sus casillas

al oir estas vanas respuestillas,

dijo a la Pulga: «Amiga, pues yo quiero

que venga usted conmigo al Hormiguero.

Ya que con ese tono de maestra

todo lo facilita y da por hecho,

siquiera para muestra

ayúdenos en algo de provecho.»

La Pulga, dando un brinco muy ligero,

respodió con grandisímo resuello:

«¡Miren qué friolera!

¿Tanto piensas que me costaría?

Todo es ponerse a ello…

Pero… tengo que hacer… Hasta otro día.»

Para no alabar las obras buenas,

algunos las suponen de fácil ejecución.

Муравей, услышав пустые ответы,

почувствовав себя задетым,

вылез из будки сторожевой

и сказал ей: «Приглашаю со мной, подруга,

в муравейник спуститься,

как ментор, оказать нам услугу

и пропозициями5 поделиться.»

Блоха, слегка подпрыгнув,

ответила, запинаясь:

«Посмотрите, какая безделица!

Надо удостовериться…

Сколько времени это займёт у меня…

Вы не знаете? Я занята…

До нового дня.»

Чтобы не восхвалять добрые дела,

некоторые предполагают, что они легко совершаются.

Fábula X.

La Parietaria y Tomillo

Yo leí, no sé dónde, que en la lengua herbolaria

saludando a un Tomillo la yerba Parietaria

con socarronería le dijo de esta suerte:

«Dios te guarde, Tomillo, lástima me da verte,

que aunque más oloroso que todas estas plantas,

apenas medio palmo del suelo te levantas.»

El responde: «Querida, chico soy, pero crezco

sin ayuda de nadie. Yo sí te compadezco;

pues, por más que presumas, ni medio palmo puedes

medrar, si no te arrimas a una de esas paredes.»

Cuando veo yo algunos que de otros escritores

a la sombra se arriman, y piensan ser autores

con poner cuatro notas, o hacer un prologuillo,

estoy por aplicarles lo que dijo el Tomillo.

Nadie pretenda ser tenido por autor sólo con

poner un ligero prólogo, o algunas notas a libro ajeno.

Басня X.

Теменная трава6 и Тимьян7

У трав есть язык свой, читал я где-то,

на нём Трава теменная порой первоцвета

сказала Тимьяну с ревнивой насмешкой:

«Храни тебя Бог и расти успешно,

такой душистый, в ярком наряде,

но ты не вырос ни на пол пяди.

Тимьян отвечал: «Пока я ребёнок, но подрастаю,

никто не поспешествует мне, дорогая.

Тебе я советую, ты можешь хвалиться,

но, вырастая,

придётся к стене тебе прислониться.»

Когда я вижу иных писателей,

в тени прозябающих, но старательно

заметки пишущих и предисловия,

себя к авторскому относя сословию,

но на самом деле они профаны,

к ним отношу я слова Тимьяна.

Никто не претендует на звание автора,

просто добавив небольшое предисловие

или несколько примечаний к чужой книге.

Fábula XI.

Los dos Conejos

Por entre unas matas,

seguido de perros,

(no diré corría),

volaba un conejo.

De su madriguera

salió un compañero

y le dijo: «Tente

amigo, ¿qué es esto?».

– ¿Qué ha de ser?, responde,

sin aliento llego…

dos pícaros galgos

me vienen siguiendo.

– Sí, replica el otro,

Por allí los veo…

Pero no son galgos.

– ¿Pues qué son? – Podencos.

– ¿Qué, ¿podencos dices?

– Sí, como mi abuelo.

– Galgos y muy galgos.

Bien visto lo tengo.

– Son podencos; vaya,

que no entiendes de eso.

– Son galgos, te digo.

– Digo que podencos.

Басня XI.

Два Кролика

Собаки бежали

между кустами,

а кролик спасался

большими прыжками.

Из своего логовища

вылез товарищ,

– Что случилось, дружище,

от кого убегаешь?

– Вот что было! – беглец отвечал,

не переводя дыхание, —

гнались за мною борзые

в смертельном состязании!

– Да, – ответил другой, —

вижу свору собак плюгавых,

но не борзые они,

– А кто же? – Это легавые.

– Что? Говоришь, легавые?

Ещё дедушка меня учил:

борзые, очень даже борзые!

Я вижу этих собак вертлявых.

– Легавые, узнаю по их худобе,

ты этого не понимаешь!

– Они борзые, говорю тебе.

– А я говорю, что легавые.

En esta disputa

llegando los perros,

pillan descuidados

a mis dos conejos.

Los que por cuestiones

de poco momento

dejan lo que importa,

llévense este ejemplo.

No debemos detenernos en cuestiones frivolas,

olvidando el asunto principal.

Во время этой риторики

прибежали собаки

и схватили беспечных

двух моих Кроликов.

Кто важному не уделяет внимания

ради незначительных дел,

пусть возьмут в назидание

то, что я подсмотрел.

Мы не должны останавливаться

на легкомысленных вопросах, забывая о главном.

Fábula XII. Los Huevos

Más allá de las islas Filipinas

hay una que ni sé cómo se llama,

ni me importa saberlo, dónde es fama

que jamás hubo casta de gallinas,

hasta que allá un viajero

llevó por accidente un gallinero.

Al fin tal fue la cría, que ya el plato

más común y barato

era de huevos frescos: pero todos

los pasaban por agua (que el viajante

no enseñó a componerlos de otros modos).

Luego de aquella tierra un habitante

introdujo el comerlos estrellados.

¡Oh, qué elogios se oyeron a porfía

de su rara y fecunda fantasía!

Otro discurre hacerlos escalfados…

¡Pensamiento feliz! …, otro, rellenos…

Ahora sí que están los huevos buenos:

uno después inventa la tortilla;

y todos claman ya,!que maravilla!

No bien se pasó un año.

Cuando otro dijo: «Sois unos petates:

yo los haré revueltos con tomates.»

Y aquel guiso de huevo tan extraño,

con que toda la isla se alborota,

hubiera estado largo tiempo en uso,

a no ser porque luego los compuso

un famoso extranjero a la hugonota.

Басня XII. Яйца

Островов на Филиппинах немало,

на одном, с именем неизвестным,

мне не интересным, скажу вам честно,

куриц никогда не бывало,

пока один пилигрим бесприютный

не привёз курятник на остров, попутно.

Курицы неслись с такой быстротой,

что яйца стали дешёвой едой,

но путник не дал жителям острова

ни единого способа готовить их просто,

и яйца ели сырыми вдосталь.

Потом один островной обитатель

завёл обычай есть курятину.

О, как хвалили его фантазию

за этот пример разнообразия.

Другой предложил варёные яйца.

Счастливая мысль! … Всем это нравится.

Ещё один житель готовил омлет,

и все закричали: отличный обед!

Не прошло и полгода, когда

один обыватель сказал: «Ерунда!»,

и омлет с томатами его был ответ.

Но блюдо это вызвало отторжение,

и не было в употреблении,

ибо готовил его гугенот иноземный

с перцем и солью отменно.

Esto hicieron diversos cocineros:

pero ¡qué condimentos delicados

no añadieron después los reposteros!

Moles, dobles, hilados,

en caramelo, en leche,

en sorbete, en compota, en escabeche.

Al cabo todos eran inventores,

y los últimos huevos, los mejores.

Mas un prudente anciano

les dijo un día: «Presumís en vano

de esas composiciones peregrinas.

¡Gracias al que nos trajo las gallinas!»

¿Tantos autores nuevos

no se pudieran ir a guisar huevos

más allá de las islas Filipinas?

No falta quien quiera pasar por autor original,

cuando no hace más que repetir con corta diferencia

lo que otros muchos han dicho.

Что только ни делали повара,

сколько изысканных приправ

добавляли в блюда кондитеры!

Цельные, резанные, в карамели,

шербетом или маринадом пропитаны,

и что-то лучше придумать хотели.

Но однажды старик рассудительный

сказал: «Напрасно гордитесь вы

рецептами чужестранцев,

скажите спасибо тому посланцу,

кто до острова смог добраться.»

Неужели такое множество авторов

не могло отправиться готовить яйца

подальше от Филиппинских островов?

Нет недостатка в тех, кто хочет сойти

за первоначального автора, когда он просто повторяет

с небольшой разницей то, что говорили многие другие.

Fábula XIII. El Pato y la Serpiente

A orillas de un estanque,

diciendo estaba un Pato:

«¿A qué animal dió el cielo

los dones que me ha dado?

Soy de agua, tierra y aire:

cuando de andar me canso,

si se me antoja, vuelo;

si se me antoja, nado.»

Una Serpiente astuta

que le estaba escuchando,

le llamó con un silbo,

y le dijo: “¡Seo guapo!

No hay que echar tantas plantas;

pues ni anda como el gamo,

ni vuela como el sacre,

ni nada como el barbo.

Y así tenga sabido

que lo importante y raro

no es entender de todo,

sino ser diestro en algo.»

Mas vale saber una cosa bien, que muchas mal.

Басня XIII. Утка и Змея

На берегу пруда

так иногда рассуждала Утка:

«Какой ещё твари дарило небо,

столько талантов потребных?»

«Обитаю я в разной среде,

иду по земле, плыву на воде,

а когда захочу, полечу,

мне место найдётся везде.»

Змея в это время была недалече,

и, подслушав утиные речи,

окликнула птицу свистом

и сказала: «Хвалишь себя без смысла!

Да, ты славно в небе порхаешь,

но как сокол-балабан не летаешь,

не можешь бежать как олень смятенный

и плыть как рыба усач-марена».

Хочешь узнать суть морали?

всё уметь ты сможешь едва ли,

поставь себе во главенстве

чем-то одним владеть в совершенстве.

Лучше владеть одним делом хорошо, чем многими плохо.

Fábula XIV. El Manguito, el Abanico y el Quitasol

Si querer entender de todo

es ridícula presunción,

servir sólo para una cosa

suele ser falta no menor.

Sobre una mesa cierto día

dando estaba conversación

a un Abanico y a un Manguito

un paraguas o Quitasol;

y en la lengua que en otro tiempo

con la olla el caldero habló

a sus compañeros dijo:

«!Oh qué buenas alhajas sois!

Tú, Manguito, en invierno sirves;

en verano vas a un rincón.

Tú, Abanico, eres mueble inútil

cuando el frío sigue al calor.

No sabéis salir de un oficio.

Aprended de mí, pese a vos;

que en el invierno soy paraguas;

y en el verano, quitasol.»

Suele ser nulidad el no saber más que una cosa

y el extremo opuesto de saber muchas, pero todas mal.

Басня XIV. Муфта, Опахало и Зонт

Если желание всё знать —

смешное самомнение,

то одному делу служение —

не меньшее заблуждение.

На столе лежали однажды,

и вели разговор для куража

с Муфтой и Опахалом

большой или маленький зонты;

на языке, на котором когда-то

говорил с горшком для салата,

сказал большой Зонт витиевато:

«О, какие дорогие предметы!

Ты, Муфта, верно зимою служишь,

и лежишь без дела в чулане летом.

Ты, Опахало, станешь ненужным,

когда холодом воздух остужен.

Вам не дано менять назначение.

Урок преподам вам, есть в этом нужда:

зимой бережёт малый зонт от дождя,

а летом большой – по усмотрению.

Обычно проигрывает тот, кто не владеет более,

чем одним делом, и противоположная крайность —

владеть многими ремёслами, но всеми плохо.

Fábula XV. La Rana y el Renacuajo

En la orilla del Tajo

hablaba con la Rana el renacuajo,

alababan las hojas, la espesura

de un gran cañaveral y su verdura.

Mas luego que del viento

el ímpetu violento

una caña abatió, que cayó al río,

en tono de lección dijo la Rana:

«Ven a verla, hijo mío:

por de fuera muy tersa, muy lozana,

por dentro toda fofa, toda vana.»

Si la Rana entendiera poesía,

también de muchos versos lo diría.

¡Qué despreciable es la poesía de mucha hojarasca!

Басня XV. Лягушка и Головастик

На берегу реки Тахо

в зелёной гуще

говорил с Лягушкой

заморыш растущий.

Хвалили они тростник и зелень,

но неожиданно бурный ветер

наклонил его вмиг

и сломал прибрежный тростник,

повалив на землю.

Лягушка менторским тоном сказала:

«Иди, мой сын, посмотри,

тростник оказался рыхлым внутри,

хотя снаружи пышный и гладкий,

внутри он пустой, в этом разгадка.»

Если б лягушка поэзию знала,

Она бы о многих стихах так сказала.

Как презренна поэзия с большим количеством мусора!

Fábula XVI. La Avutarda

De sus hijos la torpe Avutarda,

el pesado volar conocía,

deseando sacar una cría

más ligera, aunque fuese bastarda.

A este fin muchos huevos robados

de alcotán, de jilguero y paloma,

de perdiz y de tórtola toma,

y en su nido los guarda y los mezclados.

Largo tiempo estuvo sobre ellos;

y aunque hueros salieron bastantes

produjeron por fin los restantes

varias castas de pájaros bellos.

La Avutarda mil aves convida

por lucirlo con cría tan nueva;

sus polluelas cada ave se lleva,

y hete aquí la Avutarda lucida.

Los que andáis empollando obras de otros,

sacad, pues, a volar vuestra cría.

Ya dirá cada autor: «Esta es mía»;

y veremos qué os queda a vosotros.

Muy ridículo papel hacen los plagiarios

que escriben centones.

Басня XVI. Дрофа

Однажды Дрофа неуклюжая,

увидя, как птенцам тяжело

взлетать и вставать на крыло,

захотела потомство, пусть ей и чуждое.

С этим умыслом яйца украла

у ястреба, щегла и голубки,

у горлицы, куропатки и утки

и в своём гнезде их смешала.

Сидела долго на яйцах в гнезде,

и наконец дождалась Дрофа,

хотя была и с пустотой скорлупа,

рожденья птенцов в родовой пестроте.

Затем она многих птиц приглашает

и хвалится новым потомством,

не стесняясь своего вероломства,

а птицы своих цыплят забирают.

Кто высиживает чужие творения

и потом выпускают их полетать,

скажет автор любой: «Чужое не брать!»,

и увидим, что останется от его сочинений.

Очень смешную роль играют плагиаторы,

которые пишут компиляции.

Fábula XVII. El Jilguero y el Cisne

«Calla tú, pajarillo vocinglero,

(dijo el cisne al jilguero):

¿A cantar me provocas, cuando sabes

Que de mi voz la dulce melodía

nunca ha renido igual entre las aves?»

El jilguero sus trinos repetía,

y el cisne continuaba: “¡Qué insolencia!

¡Miren cómo me insulta el musiquillo!

si con soltar mi canto no le humillo,

dé muchas gracias a mi gran prudencia.»

«¡Ojalá que cantaras!

(le respondió por fin el pajarillo):

¡Cuánto no admirarías

con las cadencias raras

que ninguno asegura haberte oído,

aunque logren más fama que las mías!…»

Quiso el cisne cantar, y dio un graznido:

¡Gran cosa! Ganar crédito sin ciencia,

y perderle en llegando a la experiencia.

Nada sirve la fama, si no corresponden las obras.

Басня XVII. Щегол и Лебедь

Щебетал Щегол рулады

не для пернатых, а для услады.

Увидев Лебедя, он подлетает

и спеть что-нибудь ему предлагает.

«Замолчи, существо болтливое, —

сказал Лебедь Щеглу сварливо, —

внушаешь мне желание петь,

но голос мой не для мелодий,

как птички, не могу я свистеть,

тем более распевать рапсодии».

Щегол повторял свои трели,

пытаясь достичь своей цели.

Но Лебедь воскликнул: «Какая наглость!

Твоя болтовня для меня оскорбление,

тебя не обижу отказом от пения,

благодари лучше мою щедрую благость».

«Хочу я, чтобы ты запел! —

наконец отвечала птичка, —

говорят, что пение твоё гармонично

с каденциями редкими и яркими,

а голос твой звучит необычно!…»

Хотел Лебедь запеть, но получилось карканье.

Большое дело! Иметь успех без обучения

и утратить его, на опыте добиваясь умения.

Ничто не служит славе, если не соответствует делам.

Fábula XVIII. El Caminante y la Mula de alquiler

Harta de paja y cebada

una mula de alquiler

salía de la posada;

y tanto empezó a correr,

que apenas el caminante

la podía detener.

No dudo que en un instante

su media jornada haría;

pero algo más adelante

la falsa caballería

ya iba retardando el paso.

«¿Si lo hará de picardía?…

¡Arre!… ¿Te paras? Acaso

metiendo la espuela… Nada.

Mucho me temo un fracaso…

Esta vara que es delgada…

Menos… Pues este aguijón…

Mas ¿si estará ya cansada?

Coces tira… y mordiscón.

Se vuelve contra el jinete:

¡Oh, qué corcovo, qué envión!

Aunque las piernas apriete…

Ni por esas… ¿Voto a quién?

Barrabás que la sujete…»

Басня XVIII. Путник и наёмный Mул

Насытившись ячменём и соломой,

выбежал наёмный мул

из постоялого дома,

когда путник уснул,

с такой быстротой,

что поймать было трудно

мула блудного.

На ловлю его ушло бы полдня,

удалялся всё дальше скакун-беглец,

путник кричит, угощеньем маня,

и замедлил он шаг, будто дразня.

«А если играет со мной хитрец?

Стой! … Остановился. Вот случай

шпоры надеть, чтобы тебя унять,

или взять тонкую палку лучше,

чтобы тебя отхлестать…»

Но мул продолжает упрямиться,

брыкается… кусается!

И всаднику сопротивляется!

И как толкается! Кого позвать?

Наконец он идёт по дороге!

У путника подгибаются ноги.

Por fin dio en tierra…»! Muy bien!

¿Y eres tú la que corrías?…

¡Mal muermo te mate, amén!»

No me fiaré en mis dias

De mula que empiece haciendo

Semejantes valentías.»

Después de este lance, en viendo

que un autor ha principado

con altisonante estruendo,

al punto digo: «Cuidado,

tente, hombre, que te has de ver

en el vergonzoso estado

de la mula de alquiler!»

Los que empiezan elevando el estilo, se ven tal precisados

a humillarle despues demasiado.

«А сейчас ты зачем пустился вскачь?

Пусть сап тебя погубит, аминь!

Не доверю себя в эти дни

мулу, которого невозможно запрячь,

и как управлять приказами

мулом проказливым?»

Позже, описав этот случай тревожный,

автор тут же сказал: «Осторожно!

Прими, человек, во внимание,

Что в позорном был мул состоянии,

это понять не сложно!»

Те, кто начинают с высокопарной речи, выглядят так,

будто напрашиваются на оскорбление.

Fábula XIX. La Сabra y el Сaballo

Estábase una Cabra muy atenta

largo rato escuchando

de un acorde violín el eco blando.

Los pies se la bailaban de contenta;

y a cierto Jaco, que también suspenso

casi olvidaba el pienso,

dirigió de esta suerte la palabra:

«¿No oyes de aquellas cuerdas la armonía?

Pues sabe que son tripas de una Cabra

que fue en un tiempo compañero mia.

Confío ¡dicha grande! que algun día

no menos dulces trinos

formarán mis sonorous intestinos.»

Volvióse el buen Rocín y respondióla:

«A fe que no resuenan esas cuerdas

sino porque las hieren con las cerdas

que sufrí me arrancasen de la cola.

Mi dolor me costó, pasé mi susto;

pero, al fin, tengo el gusto

de ver qué lucimiento

debe a mi auxilio el músico instrumento.

Tú, que satisfacción igual esperas,

¿cuando la gozaras? Después que mueras.»

Басня XIX. Коза и Лошадь

Однажды Коза очень внимательно

прислушивалась к звукам скрипки,

летящих эхом, нежным и зыбким,

к её ушам, знатока взыскательного.

Забыв о лоханке, полной овса,

в восторге ногами брыкалась Коза.

Увидев, что корма не ест и Лошадка

и слушает музыку так же украдкой,

спросила её: «Есть ли в струнах гармония?

Они изготовлены из кишок с благовониями

Козы, моей давней знакомки,

ставшей затем моей компаньонкой.

Я верю в большую удачу,

когда мой звучный кишечник,

для сладких рулад предназначенный,

признают все безупречным.»

Ответила Лошадка Козе: «Едва ли

эти струны громко звучали бы,

если бы не бил их мужчина

из волос хвоста моего щетиной.

Когда выдирал их, мне было больно,

но потом была рада иметь удовольствие

смотреть на состояние моего хвоста.

Мне мастер скрипичный помог неспроста.

Ублаготворения ты ожидаешь.

Когда насладишься им? И вот умираешь.»

Así ni más ni menos, porque en vida

no ha conseguido ver su obra aplaudida

algún mal escritor, al juicio apela

de la posteridad, y se consuela.

Hay muchos escritores malos se lisonjean

fácilmente de lograr fama póstuma,

cuando no han podido merecerla en vida.

Если при жизни нет одобрения

плохого писателя произведениям,

к суду потомков он обращается,

и тем высокомерно утешается.

Есть много плохих писателей, которые легко

обманывают себя о достижении посмертной славы,

когда они не смогли заслужить ее при жизни.

Fábula XX. La Abeja y el Cuclillo

Saliendo del colmenar,

dijo al Cuclillo la Abeja:

«Calla, porque no me deja

tu ingrata voz trabajar.

No hay ave tan fastidiosa

en el canter como tú:

cucú, cucú y mas cucú,

y siempre una misma cosa.»