Узоры тьмы

У Анны вдруг закружилась голова. Неужели ты и их тоже убила, тетя? Женщина, которая вырастила ее, которая каждый год пекла ей торт на день рождения, которая заклеивала пластырем ее разбитые коленки, которая вышивала узоры на ее коже, которая каждый вечер перед сном расчесывала ей волосы, травя ее. Скорее всего. Анна была уверена, что Вивьен унесла с собой в могилу множество секретов.

Селена между тем продолжала:

– Мари дала мне камень из ожерелья и сказала, что мне нужно проглотить его, а потом… заняться сексом с каким-нибудь мужчиной, и тогда я забеременею. – Анна не помнила, чтобы Селена прежде хоть раз смущалась, тем более в разговорах о сексе. Она принялась крутить потемневшее кольцо, которое носила на пальце. – Она сказала, что мальчик, который появится на свет в результате, станет тем, кого вы полюбите, и что его кровь снимет проклятие. Это все, что я знаю. Мы думали, что у нас есть еще время. Мари с Домиником собирались переехать за границу и прятать вас там до тех пор, пока вы не вырастете, а я должна была присоединиться к ним позднее…

Заканчивать свой рассказ Селене нужды не было; всем им было прекрасно известно, чем все закончилось.

– И ты решила, что кровь означает смерть? – процедила Эффи.

Селена заерзала в кресле:

– В моем понимании это было так. Капли крови вряд ли достаточно, чтобы справиться с проклятием! Это подразумевает…

– Жертву, – закончил за нее Аттис. – Кровавую жертву.

Необходимость пожертвовать его жизнью была единственным, в чем они с Селеной на памяти Анны когда-либо сходились во мнениях.

– Когда Вивьен рассказала мне о церемонии Связывания у наузников, мне показалось, что все отлично укладывается в эту схему, – сказала Селена. – Они собирались объединить свои силы, направить их в проклятие и принести в жертву мальчика, которого вы обе любите. Все казалось предопределенным.

– Как удобно, – фыркнула Эффи. – Ты наверняка жалеешь, что этот план не сработал. А ведь как все хорошо вышло бы, если бы они связали меня и Анну и убили Аттиса.

– Да! – выкрикнула Селена. – Жалею! И вас не связали бы – невозможно связать проклятие, которого больше не существует. Вы получили бы свободу. Свободу любить кого пожелаете. Свободу жить нормальной жизнью, как я обещала Мари.

Аттис отвернулся, и из горла у него вырвался какой-то нечленораздельный звук. Эффи же только головой покачала:

– Какая же это свобода, если ты все решила за нас.

– Ты забываешь, что он с самого начала был в курсе всего!

Эффи хрипло рассмеялась:

– Ему было четырнадцать, когда ты забрала его! Когда ты рассказала ему о его предначертании. Ты с самого начала манипулировала им. Твои руки тоже были на том клинке.

Эффи оттолкнула кресло и подошла к краю крыши.

– Дорогая моя, пожалуйста… – В голосе Селены не осталось ни намека на прежнюю горячность. – Я сделала то, что сделала, чтобы спасти вас обеих…

– Она права, Эффи. Это был единственный возможный вариант, – сказал Аттис.

Та стремительно обернулась:

– Даже не начинай! Вы оба обманывали меня… нас! Вся наша жизнь была враньем!

Теперь Анна почувствовала исходивший от Эффи ледяной гнев. Какую бы боль они ни причинили друг другу, предательство всех тех, кто их окружал, было неизмеримо большим.

Эффи устремила на Селену взгляд сощуренных глаз:

– Ты всю жизнь твердила мне, что ведьма должна быть хозяйкой своей жизни, однако мне в этом праве почему-то решила отказать. Ты могла бы посвятить нас в свой план. Наша настоящая мать не стала бы скрывать от нас правду. Она сделала бы больше.

Селена закрыла глаза.

– Мари всегда была лучше меня, – пробормотала она.

Выражение лица Эффи стало несколько менее разъяренным.

– Мы должны выяснить, что узнала наша мать и что было в том заклинании, при помощи которого Аттис появился на свет… Кто создал его, – сказала Анна, разряжая напряжение. – Как выглядел тот камень?

Селена перевела взгляд на Анну, словно вынырнув из своих воспоминаний обратно в реальность:

– Э-э-э… камень? Он был небольшой, чтобы его можно было проглотить, но при этом яркий. Темно-красного цвета. Теплый на ощупь. Не похожий ни на один другой камень из тех, что мне доводилось видеть.

– Это все, что тебе о нем известно?

Селена кивнула.

– Ну что ж, хотя бы какие-то зацепки у нас уже есть, – подытожила Анна. – Мы знаем, что Мари побывала в библиотеке и познакомилась с Песахьей, а потом нанесла визит Яге Бабановой. Осталось только найти твоего друга-гадателя, Селена, если разговор с ним стал для Мари отправной точкой.

Селена долго молчала, крепко сжав губы и с потерянным видом переводя взгляд с пирожных на столе на подарки и обратно. Бабочки бестолково порхали в воздухе над ее головой.

– Ладно, – произнесла она наконец, и все ее тело как-то обмякло, как будто ее разом покинул боевой дух. – Мы попытаемся найти другой способ, но вы должны соблюдать собственные правила. – Она бросила предостерегающий взгляд на Аттиса. – Никаких заигрываний, никакого флирта, никакого… чего-нибудь еще.

– Хорошо, сейчас пойду принесу наши пояса целомудрия, – кивнул тот, чем заслужил еще один недовольный взгляд со стороны Селены.

– Что ж, я рада, что мы разобрались с этим вопросом, – произнесла Эффи с нажимом, как будто призывала остальных оспорить ее слова. – И раз уж наша маленькая вечеринка окончена, пойду-ка я спать. С днем рождения, систер[1], – бросила она со смешком, проходя мимо Анны. На Селену она не смотрела.

Они остались сидеть c ощущением ее присутствия. Это походило на море, утихающее после шторма, но все еще бурное, все еще неспокойное, и Анна барахталась в его волнах: внутри ее что-то всколыхнулось и начало меняться, что-то такое, что не могло сдвинуться с места все лето. Может, Эффи и взяла их в оборот, накричала и обвинила во всех смертных грехах, но в то же самое время она кое-что дала Анне – крохотную ниточку, пробившуюся сквозь отчаяние… какой-то план…

– Так что` у нас выходит, – произнес Аттис, некоторое время помолчав. – У меня, оказывается, имеется биологический отец. Это новость.

– Что? – рявкнула Селена.

– Ты сказала, что после того, как ты проглотила тот камень, тебе пришлось заняться сексом с неким мужчиной. Об этом ты никогда раньше не упоминала. Кто он? Это ведь не был… один из моих отцов, да?

Он произнес это со слабой ухмылкой, но Анна не могла не заметить ни того, как напряглась его челюсть, ни промелькнувшей во взгляде боли. Селена отдала его на воспитание своему старому другу и его партнеру. Аттис всегда говорил о своих отцах с любовью.

– Нет. Человек, который… которого я выбрала, не был твоим отцом. Ты существовал внутри заклинания; он был необходим исключительно в силу биологических причин.

– А я-то все это время воображал, что ты Дева Мария, а я появился на свет в результате непорочного зачатия…

Селена бросила на него неодобрительный взгляд:

– Он был одним из моих давнишних любовников, вот и все. Ни в какие подробности я его, разумеется, не посвящала. Он даже к миру магии никакого отношения не имеет. Где он сейчас, я не знаю.

Аттис устало покачал головой:

– Не суть важно. Пойду-ка я на боковую. – Он собрал пустые тарелки и стаканы и двинулся к лестнице, отпихивая с дороги фонари в виде лун, но остановился перед Анной – не скрытый больше в полумраке, но на мгновение подсвеченный лунным мерцанием, единственным, что было способно запечатлеть его. – С днем рождения тебя, Анна.

Прежде чем она успела что-либо ответить, он ушел, и Анна осталась думать о том, как прозвучало в его устах ее имя – так тепло и печально, точно дотлевающий уголек.

Теперь они с Селеной остались вдвоем. Облака наконец-то начали расползаться, и между ними, словно цветы, пробивающиеся сквозь трещины в стене, выглянули звезды.

Селена попыталась выдавить из себя смешок, но вышло у нее неестественно:

– М-да, все пошло не по плану. – Она подлила себе еще шампанского. – Я просто хотела тебя… вернее, вас обеих… порадовать в честь дня рождения.

– Хочешь верь, хочешь нет, но это был один из лучших моих дней рождения, – сказала Анна.

– Даже и не знаю, что же тогда сказать про все остальные. – Селена уныло рассмеялась. – Думаешь, Эффи теперь всю жизнь будет меня наказывать?

– Ну, не всю… – произнесла Анна не слишком-то убедительным тоном.

Эффи была не из тех, кто останавливается на полпути.

– Кажется, мать из меня вышла так себе.

Анна вполне могла бы сыпануть соли на рану, которую нанесла Селене Эффи. Она могла бы спросить Селену: «Почему? Почему ты ничего нам не сказала? Почему не позволила нам всем вместе противостоять тете?» Но Селена и без того выглядела совершенно раздавленной, так что вместо этого Анна произнесла:

– Ну, как по мне, для матери поругаться с дочерью-подростком дело совершенно обыкновенное.

– Наверное. – Селена попыталась улыбнуться, потом посмотрела на Анну глазами, полными боли. – Я просто… Ох, Анна, видит Богиня, я просто не вынесу, если такое повторится еще раз. Я просто этого не вынесу.

– Это не повторится, – твердо сказала Анна, хотя сама не знала, верит ли в собственные слова.

– Эффи такая упертая, вся в Мари…

Вся в Мари. Это был болезненный удар. Эффи была вся в Мари – обе были черноволосые и с ямочками на щеках, упрямые и горячие. А я? В кого я? Узнать ответ Анне не хотелось.

Селена наклонилась вперед и впилась в Анну горящим взглядом:

– Пожалуйста, спичечка, пообещай мне держаться от него подальше.

– Я вовсе не намерена…

– А! – Селена предостерегающе подняла палец. – Беда в том, что любви плевать на твои намерения. Любовь на замок не запрешь, помнишь? Ее не всегда возможно обуздать. – Она устремила на Анну ласковый взгляд. – Я же видела, как ты на него смотришь.

– Что? – Анна запнулась. – Нет. Я… Все равно он влюблен в Эффи. Это ради нее он пожертвовал собой.

– Он всегда был влюблен в Эффи, но любовь не подчиняется правилам. Поэтому-то ее так любят проклятия.

– Думаю, это не обо мне тебе стоит беспокоиться. Если любовь на замок не запрешь, то Эффи не запрешь и подавно. Она давным-давно расплавила все ключи смеха ради.

Селена издала смешок:

– Я буду беспокоиться о вас обеих. Как всегда. Таков уж материнский крест.

– Ну, тогда тебе следует беспокоиться еще и об Аттисе. Он не просто заклинание. Ты же сама сказала, тебе пришлось создать его биологическим способом, родить его…

– Анна! Пожалуйста! Прости, я просто… Я не могу… Давай не будем об этом, ладно? Мне и без того сегодня хватило переживаний.

Анне не хотелось оставлять эту тему, но она уступила.

– Что ты думаешь о том, чтобы заесть наши горести шоколадным тортом? – предложила Селена.

– В меня, по-моему, не влезет больше ни крошки.

– В меня, по-моему, тоже, но я готова попробовать.

Селена взяла нож, который Эффи оставила на столе, и отрезала от торта два ломтика – себе и Анне. Анна вспомнила, как острие упиралось в шею Аттиса, и вздрогнула.

– И как, вас тогда выпустили?

– Что?

– Ты так и не рассказала нам, что случилось после того, как вас с Мари задержали за то, что вы вломились в бассейн.

Селена прыснула себе под нос:

– Нет. Мари пригласила полицейских к нам в камеру. Они были всего несколькими годами нас старше, и, как я уже говорила, ей никто не мог отказать. В общем, мы с ними всю ночь веселились в камере. А потом мы улизнули, а их заперли внутри.

Обе как по команде фыркнули.

– Хотя, – продолжала Селена, – если уж рассказывать всю историю целиком, – Вивьен тогда тоже была с нами. Это ведь был и ее день рождения. Поначалу она беспокоилась, что мы вляпаемся в неприятности, но потом поддалась всеобщему веселью. Тогда она была такой же любительницей вечеринок, как и мы с твоей мамой. Я знаю, что это трудно представить, но раньше она была совсем другим человеком…

Пока Анна спускалась по лестнице в свою комнату, в ушах у нее звучали слова Селены. Если тетя не всегда была такой, какой девочка ее знала, как же она такой стала? Это проклятие превратило ее в чудовище или она позволила проклятию превратить ее? Был ли ее злой и жестокий характер результатом действия проклятия, или тетя с самого начала отравляла все вокруг себя? Как они могли отделиться от проклятия, которое контролировало их? Ее мать попыталась распутать его, а тетя – связать, но оно поразило обеих, несмотря на все их усилия. А теперь оно втянуло Анну, Эффи и Аттиса в свое игольное ушко и готовилось вышивать следующую главу своего мрачного узора. Удастся ли им найти способ распороть этот узор?

Анну начали одолевать мрачные мысли, затягивая ее в темную пучину, но она пыталась удержаться над поверхностью этой черной воды, исполненная решимости не впасть обратно в состояние беспросветной апатии, во власти которой находилась все лето. Вечеринка не удалась, но, по крайней мере, они взглянули в лицо происходящему: Эффи заставила их сделать это. Теперь у них было какое-то подобие плана. Крохотная искорка надежды. Анна не знала, рада она этому или нет. Надежда причиняла боль. Она медленно убивала. Зато проклятие способно было убить их быстро. Нужно было что-то делать. По тропке, проторенной их матерью, углубиться вслед за ней в мрачнейшую из чащ. Но ступать придется аккуратно и внимательно, следя за каждым шагом, чтобы ни в коем случае не сойти с тропки. Будет ли этого достаточно? Возможно ли переломить проклятие, или все их усилия обречены на провал?

В голове у Анны послышался тетин смешок…

Она проигнорировала его попытки прорваться наружу и устремила взгляд на сборник сказок, лежавший в куче других книг на полу у нее в комнате. Это был прошлогодний подарок Селены на ее день рождения – сборник самых известных волшебных сказок. Когда Анна была маленькой, тетя иногда рассказывала их ей и разные другие истории тоже. Анне вспомнилось, как она до смерти испугалась, когда тетя как-то раз, рассказывая ей сказку, устроила на стенах комнаты театр теней, и они внезапно ожили, придя в движение: переплетения ветвей, смутные темные силуэты, пугающе искривленные фигуры, рты и клыки…

– Тебе страшно, дитя мое? – спросила ее под конец тетя. – Так и должно быть. Ибо наши тени знают нас лучше, чем мы сами…

Анна подошла и вытащила книгу из кучи. Потом забралась с ней обратно в постель, но некоторое время колебалась, не решаясь открыть: эта книга подарила ей заклинание лунного зеркала, которое привело ее в ту самую комнату на верхнем этаже, зеркала, показавшего ей правду о проклятии, которую она так жаждала узнать – пока не узнала. Помогла она мне? Или это из-за нее все началось? Выглядела книга вполне невинно. Выцветший ветхий переплет с вытисненным на нем золотыми буквами названием «На восток от Солнца, на запад от Луны». Под ним были выгравированы два дерева – одно кроной кверху, другое книзу, в зеркальном отображении. Корни их переплетались между собой, а с веток свисали яблоки – по семь на каждом. И сказок в сборнике тоже было семь.

Анна осторожно раскрыла книгу – и завизжала.

Из книги прямо на нее вылетела тень. Анна вновь услышала тетин смех и, зажав рот ладонями, потрясенно смотрела, как тень пляшет над ней в воздухе. Нет, не тень. Черное перышко. Того оттенка черного цвета, который настолько темный, что отливает белым. Она поймала его и немедленно почувствовала, как по руке начал разливаться холод. Как оно там оказалось? Анна потеребила его между пальцами – перо было остроконечное, со стержнем из страха и жесткими крепкими остями. Она провела большим пальцем по краю, и оно отозвалось еле слышным шелестом, напевом тени. Ей вспомнились вороны из ее снов, и она едва не ахнула при виде страницы, на которой раскрылась книга. Четвертая сказка, «Семь воронов».

Анна знала, что пернатое знамение – не случайное совпадение, что книга обладала собственными намерениями, но можно ли ей доверять? И есть ли у Анны выбор?

Она сделала глубокий вдох и начала читать.

Не тут и не там, где камни еще не образовались, а слова текли, подобно воде, жила-была девушка с незрячими глазами. И до того она боялась гнева своей мачехи, что исполняла все, что бы та ей ни наказала. Каждый день злая мачеха сажала ее подле колодца на краю сада с прялкой, и пряла она до тех пор, покуда из пальцев у нее не начинала сочиться кровь.

И вот как-то раз из темного леса, что начинался за садом, прилетел ворон, выхватил у девушки из пальцев веретено и бросил в колодец. Когда девушка рассказала мачехе, что случилось, та взбеленилась и велела падчерице лезть в колодец и без веретена не возвращаться.

Пошла бедняжка к себе в горницу, вымылась чистой водой и переоделась в белое платье. Потом вернулась к колодцу, а он такой темный да глубокий, что ужас берет! Да только мачехин гнев еще страшнее. Постояла-постояла девушка да и прыгнула вниз.

Падает она и падает, а дна все нет и нет. Уж стала она думать, что никогда не остановится, потому что мир вывернулся наизнанку, но тут приземлилась она все-таки. Вокруг темным-темнешенько, но она впервые в жизни вдруг прозрела. Видит – снег идет, а сама она в лесу, только деревья в нем белые, листочки на них из тени, а яблоки чернее безлунного неба. Побрела она через лес, но очень скоро сбилась с дороги и начала ходить кругами. А тени вокруг все гуще да темнее, и деревья тянут к ней свои ветви, рвут одежду да лицо расцарапать норовят.

Совсем отчаялась бедняжка. Глаза к небу подняла и вдруг видит – над деревьями ворон летит. Поспешила она за ним, и вывел он ее на поляну, а на поляне огромный замок стоит, а вокруг него ров темный и широкий. Девушка, измученная жаждой, подумала: «Дай-ка передохну немножко да напьюсь вдоволь», но не успела она опустить руки в воду, как подле нее на берегу приземлился ворон. Начал он пить, пьет-пьет, все никак напиться не может, а потом упал в воду и исчез совсем. Испугалась девушка, не стала пить и поспешила скорее ко входу в замок.

Открыла она ворота и проскользнула внутрь. В замке не оказалось ни души, но из-за двери впереди доносились какие-то звуки. Пошла она на шум и обнаружила за дверью огромный зал, а в зале пир горой, столы от яств ломятся, вина льются рекой, люди в ярких нарядах вокруг танцуют. И тут подходит к ней прекрасный принц и протягивает руку. Стали они танцевать, все танцуют и танцуют, пока не почувствовала она, что остановиться больше не может. И все остальные вокруг тоже не останавливаются. Так кружились и кружились они в танце, а потом вдруг взревел огонь в огромном камине, так что заметались по стенам тени, и стало видно, что люди-то на самом деле никакие не люди, а чудища кошмарные. Вырвалась девушка из рук принца и бросилась за тенью ворона к крошечной дверце в углу зала. Упала она на четвереньки и только так протиснулась в дверцу.

Очутилась она во дворе замка. Там под деревом сидела родная ее матушка. Подбежала девушка к ней, обнялись они, заплакали и стали говорить, все никак не могли наговориться. Только когда ворон на дереве закаркал, вспомнила девушка, что пора ей уходить. С тяжелым сердцем поцеловала она матушку на прощание и пошла дальше, к следующей двери.

И так было за ней темно и холодно, что, казалось, тьма и холод наперегонки друг с другом бегают. Вышла ей навстречу старуха с большущими зубами, а лицо у нее такое страшенное, что девушка наша с трудом удержалась, чтобы не броситься от нее наутек. А старуха, видя ее страх, рассмеялась злобно.

«Я матушка Метелица, а это мои владения! Если хочешь домой вернуться, поживи тут да послужи мне!»

Девушка от ужаса дар речи потеряла и только кивнуть смогла. И стала она служить старухе, день за днем без устали выметая сор из ее комнат, стирая ее одежду, стряпая для нее еду и каждую ночь стеля ей постель, так что вскоре потеряла всякий счет времени.

А матушка Метелица знай себе пальцем ей грозит да приговаривает: «Смотри у меня, перину мою хорошенько взбивай, чтобы пух и перья летели! Когда они летят, в моих владениях идет снег!»

Однажды, когда девушка взбивала перину, среди белых перьев показалось одно черное. А потом оно превратилось в ворона.

«Ты освободила меня! – каркнул он. – В благодарность за это я освобожу тебя. Сегодня ночью. Я покажу тебе дорогу домой».

Спрятала девушка у себя ворона до вечера, а ночью он полетел в комнату к матушке Метелице. Девушка бросилась за ним следом, и ворон показал ей дверцу, скрытую за гобеленом на стене. Хотела она уже было открыть ее, как вдруг над ней нависла какая-то тень. Обернулась она и увидела разъяренную матушку Метелицу. Но ворон налетел на старуху и принялся рвать ее своим острым клювом и царапать когтями.

Девушка бросилась к дверце, протиснулась сквозь нее и побежала по ступенькам на самую высокую башню.

На окошке сидел еще один ворон. Он вылетел наружу. Девушка подбежала к окну и посмотрела вниз… Башня была очень высокая, но она понимала, что другого выхода нет. Забралась она на окошко и уже собиралась спрыгнуть вниз, как услышала за спиной свое имя.

Она оглянулась.

«Ха!»

Матушка Метелица схватила ее.

Девушка бросилась из окна вниз, но матушка Метелица оторвала от нее ее тень с криком: «Теперь часть тебя навсегда останется здесь и будет до скончания веков бродить тут во тьме!»

Девушка стала падать вверх, обратно через колодец, и вскоре очутилась у себя в саду. В руке она держала веретено и по-прежнему могла видеть: мир вокруг нее был ярким и прекрасным. Она поспешила от дома мачехи прочь, в лес.

Анна дочитала сказку и захлопнула книгу, но слова продолжали кружить вокруг нее, точно тетины тени по стенам. Она ждала какого-то озарения, но ничего не происходило, лишь тени кружили все быстрее и быстрее… Все ближе и ближе…

Она схватила перышко и, подбежав к окну, приоткрыла его и разжала пальцы. Порыв ветра подхватил перышко и понес его неведомо куда… подальше отсюда… на свободу…

Вороны

Ворона обыкновенного, именуемого на латыни сorvus corax, окружает множество суеверий. В старину тех, кто понимал их пение, считали безумцами, пораженными помешательством, от которого нет спасения.

Зов ворона. Книга мертвых. Том 10465

Не успела Анна проснуться, как на нее немедленно обрушились события вчерашнего вечера. Эффи с ножом у горла Аттиса. Предложение найти способ справиться с проклятием. Отблески пламени в глазах Аттиса.

Анна снова видела его во сне. Его губы почти уже коснулись ее губ, но в самый последний миг он растаял как дым, оставив ее в одиночестве на лестнице слушать надрывные крики воронов.

Воспоминание о том их поцелуе… о том вечере после школьного бала преследовало Анну, точно самый прекрасный в мире призрак. Эхо мгновения, когда она почувствовала себя живой как никогда. Это все было не наяву. Не наяву.

Анна потянулась взять книгу, которая все еще лежала на кровати, но рука ее потрясенно застыла. Рядом с ней, запутавшись в белоснежном облаке одеяла, чернело перышко – словно оброненное вороном, вылетевшим прямиком из ее снов. Но как? Вчера вечером она выбросила перышко в окно… и своими глазами видела, как оно улетело. Это новое? Или вчерашнее вернулось обратно? Анна положила его в книгу и захлопнула ее, не зная или, скорее, не желая знать, что оно пытается ей сказать.

В телефоне обнаружились две вчерашние эсэмэски от Роуэн:

Как дела? Я только что потратила четыре часа, обсессивно разглядывая фотки Дэниела Серкиса в Интернете. Я ненормальная?

Еще час. Ну точно, ненормальная. Ты как? Ответь мне!

Кухня до сих пор хранила следы вчерашнего празднества: бокалы из-под шампанского, грязные тарелки, бенгальские огни и продолжавший извергаться прямо на столешницу шоколадный вулкан. На заднем плане провокационно переливались и подмигивали с полок разноцветные магические принадлежности ремесла Селены, словно хотели поинтересоваться: «Ну и что ты теперь будешь со всем этим делать?»

После отъезда Эффи с Аттисом первые несколько дней Анна только и делала, что исступленно приводила дом в порядок: драила, вытирала пыль, раскладывала вещи по местам и наводила лоск на комнату за комнатой; упорядочивала по цветам, типам и назначению содержимое полок. От старых привычек было не так-то просто избавиться. Однако все эти занятия не принесли ей успокоения, на которое она так рассчитывала. Забыться за уборкой не удалось; дом, казалось, со злорадным удовольствием сводил все ее усилия на нет, а на полках Селены сам собой вновь радостно образовывался кавардак.

Она понимала, что теперь пытаться поддерживать в доме порядок совсем без толку. Эффи с Аттисом вернулись, и их возвращение нарушило все что можно. Придуманный ими план при свете дня казался вовсе не таким уж и надежным… Другой способ положить конец проклятию. Осуществимо ли это? Им с Эффи нужно было восстановить все, что удалось разузнать их матери. Как возникло проклятие? Кто наложил его? Почему? Кто создал заклинание, благодаря которому на свет появился Аттис? Каким образом он был создан? Стояло ли за этим нечто большее? Все эти вопросы вихрем пронеслись у нее в голове, некоторое время роились вокруг, но потом камнем ухнули на землю. Что имеется у них в распоряжении? Заклинание, которое, вполне возможно, больше не существует, гадальщик, чье местонахождение им неизвестно, и Песахья с Ягой Бабановой, которые позволяли себя отыскать, лишь когда сами того хотели.