Уолден, или Дикая жизнь в лесу

Тогда как не мне замолвить словечко за загнанную в угол и повсеместно поверженную Правду?

Итак, приступим! Студент, поступивший учиться в Кембридж, снимает комнату немногим больше моей всего за тридцать доларов в год, и это при том, что строительная корпорация много выигрывает при этом, поскольку строит сразу несколько дюжин комнат в одном здании. Поточный метод строительства позволяет сильно удешевить возведение зданий. Неминуемым последствием такого массированног остроительства являются многие неудобства, начиная от ужасного вида из окон и кончая многочисленными буйными и неуправляемыми соседями, а также бонусом в виде проживания на четвёртом этаже, к чему готовы не все отпрыски приличных семейств. Часто потуги нашего образования вызваны отнюдь не нашими внутреними, глубинными потребностями, но тотальный дух, заставляющий человека делать то же, что обязаны делать представители его класса – в данном случае учиться в престижном колледже. Ни объём знаний, ни потерянное время не могут компенсировать ужасную цену такого образования. Если бы мы подходили к этому разумно, то поняли бы, что без массы того мусора, который закладывается в стенах этих рапздутых саоммнеием и коррумпированнных учреждений, мы можем прекрасно обойтись, и сама жизнь при разумном следовании её законам способна образовать нас не хуже любого колледжа. Я уж не говорю ор том, скольк денег не было бы выброшено на ветер! Те немногие нужные знания и услуги, которые предоставляет им гостеприимная кровля колледжа, неважно, в Кембридже или где бы то ни было, обходятся ему в десятки раз дороже и достаются таким тяжёлым образом, что было бы невозможно при более разумном устроении жизни. Самое удивительное здесь то, что самое бесполезное, самое ненужное обходиться здесь студенту всего дороже.

Первая и самая большая графа расходов студента – оплата за обучение за год. При том, что самое ценное в его образованиии – каждодневное общение с наиболее развитыми, умными и интеллектуально продвинутыми сверстниками обходится ему абсолютно бесплатно. Средства для основания колледжа находят следующим образом: сначала проводится подписка, а затем, следуя укоренившимся канонам разделения труда, основы которого следовало бы использовать с крайней осмотрительностью, выбирают невесть на каких основаниях подрядчика, которому в голову не придёт идеалистическая мысль не нажиться на выпавшей возможности, и он тут же нанимает кучу самых неквалифицированных работяг – ирландцев или поляков, и они закладывают фундамент, в то время, как жаждущие попасть в новое учебное заведение зубрят и якобы грызут гранит науки, готовясь к вступительным экзаменам. Всё здесь делается некачественно, и за это отсутствие качества будут расплачиваться следующие поколения школяров. Мне кажется, было бы лучше, если бы фундаментальные камни нового учебного заведения, клали бы сами студенты, лелеющие идеалистическую мечту стать рабами Знания. Издавна у господствующих слоёв населения укоренилась прискорбная традиция чураться всякого общественно-полезного труда, и такие студенты поневоле вынуждены терпеть тяготы бесплодного или даже постыдного досуга, который не позволяет им обрети благой опыт, джелающий человеческий досуг полноценным и благородным. Мне может возразить целый хор возмущённых голосов: «Не хотите ли вы сказать, что предлагаете господам студентам больше работать руками, а не головой?». А меж тем я имел в виду совсем другое, чем может представиться читателю: я всего лишь требую, чтобы жизнь была не игрушкой студента, чтобы он не заигрывался с жизнью, но внимательно и с интересом изучал её. Общество оплачивает в конце концов эту чрезвычайно дорогостоящую игру вовсе не затем, чтобы развлекаться, а затем, чтобы её участник как можно скорее и эффективно вовлекался в жизненных процессах для всеобщей пользы и преуспеяния.

Что способно научить юношу искусству жизни, как не самое нгепосредственное участие в ней, как не разнообразный жизненный опыт? Разве живой жизненный опыт может быть менее значим для молодого человека, чем, к примеру, математика или физика? Если бы я ставил цель научить юношу в совершенстве наукам или искусствам, я бы не стал повторять самого скверного опыта и не послал бы бедного юношу к профессору, который уделяфет внимание любым предметам, кроме самой жизни, к профессору, презирающему жизнь, этому снобу и проходимцу, взирающему на огромный, прекрасный мир толко сквозь окуляр микроскопа ли телескопа, лишь бы не видеть окружающего собственными глазами, познавал химические абстракции, не удосужившись узнать, как в пекарне пекут хлеб, как люди зарабатывают, чтобы купить этот хлеб, вглядывался в туманные дали Мироздания или считал спутникик Нептуна, ине видел бы ни сучка, ни задоринки в собственном глазу, так до конца жизни не осознав, чьим спутником является он сам, и в какую галактику залетел по неведенью и глупости, в конце концов, не стал ли он блуждающей в необитаемом космосе одинокой кометой, удивлялся обилию ужасающих чудовищ, обитающих в капле воды или уксуса, не замечая/, как его самого и его имущество пожирают копошащиеся вокруг окружающие его двуногие чудовища. Устройте соревнование и посмотрите, кто научится большему – ушлый мальчик, который сам выковал себе нож из куска стали, который он к тому же сам добыл и выплавил, при этом очень много копавшийся в книгах, пытаясь узнать, как это сделать, или мальчишка, который протирал штаны на лекциях по металлургии, в награду за что на день рожденья получил подарок от отца? Кто из них порежет себе палец этим ножом, а кто не порежет?.. Только окончив колледж, я случайно от кого-то узнал, что изучал в нём навигацию! Вспомнить, когда случилось такое чудо, я так и не смог! Один раз прогулявшись по гавани, я мог бы почерпнуть из своей единственной прогулки гораздо больше, чем из иных книг. Самого бедного из студентов здесь пичкают только «политической экономией», оставив экономию реального существования за дверьми, короче говоря, настоящей философией в её прямом смысле в наших вузах вообще никто не занимается. В итоге, студент, напитавшись и начитавшись Рикардо и Адама Смита, не обретает иного блага, кроме блага погрузиться в глубокую долговую яму и в конце концов разорить своего отца.

Точно так же, как обстоят дела с нашими уважаемыми колледжами, обстоят и дело с дюжинами других «современных достижений», настолько много в них всего фантастического, иллюзорного, увместо порактически всегда имитируемого подлинного прогресса. А в это самое время сам Дьявол продолжает бряцать костяшками счётов, вычисляя сложные проценты, которые ему полагаются за свой вклад в их

основание и возносит к небу стопу трат на многочисленные следующие вклады. Большинство наших величайших изобретений почти всегда на поверку оказывались просто детскими игрушками, уводящими наши мозги от серьёзных занятий. На деле это лишь технические усовершенствования средств, ведущих к цели, когда сама цель не трансформировалась и не совершенстововалась и была по сути слишком легковесной и легко достижимой – образно говоря, это как прокатиться по железной дороге из Бостона в Нью-Йорк. Мы выгибаемся от дикой спешки, норовя поскорее соорудить магнитный телеграф, соединяющий штаты Мэн и Техас; и что нам сказать, если Мэну и Техасу тоже нечего сказать друг другу? Не очутятся ли они в положении человека, счастье которого состояло в том, чтобы быть представленным пожилой, важной и к несчастью глухой даме, и когда это наконец стало возможным, и конец слдухового устройства очутился в его руке, оказалось, что ему и сказать нечего.

Неужто для всех важно просто иметь право говорить, когда другие молчат, неужели важнее всего демонстрировать только рекордную скорость говорения, неужели наступили времена, когда совершенно неважно, что говоришь, разумно ли оно? Мы вынашиваем фантасмагорические планы прокопать туннель под Атлантическим океаном, дабы на несколько недель сделать короче путь от Старого Света до Нового; но первой весточкой, которая сможет достичь оттопыренного уха Америки, наверняка окажется весть о коклюше у принцессы Аделаиды. Если у кого-то кобыла выдаёт милю в минуту, это еще не значит, что вести, которые он везет – самые значимые; он ведь на деле не евангелист какой, не живёт в пустыне и не обходится акридами и диким медом. Я не сомневаюсь, что Летучему Чайлдерсу когда-нибудь придёт в голову подвезти на мельницу хотя бы четверть бушеля зерна.

Кто-то как-то сказал мне: «Я удивляюсь, что вам не пришло в голову откладывать деньги, насколько я знаю, вы ведь склонны попутешествовать, и могли бы хоть сейчас сесть в поезд и отправиться в Фичбург посмотреть новинки мира!» Если бы я был так глуп, и послушался его! Уж я-то твёрдо знаю, что лучше всего путешествовать по миру пешком! Я ответил своему приятелю: «Ну и посмотрим, кому из нас удасться добраться до цели раньше!» Расстояние между городами всего тридцать миль, билет на поезд стоит девяносто центов. Ещё совсем недавно рабочим платили всего по шестьдесят центов в день. Таковы были условия их подёнщины. Это практически соответствует моему дневному заработку. Утром я выхожу в дорогу. и вечером уже буду на месте. Во время стройки, да и вообще мне почти каждый день приходится вышагивать едва ли не на большие расстояния, и так неделя за неделей. А ты сначала поработай, чтобы заработать на билет, и только завтра ты окажешься в пункте назначения, а может быть даже к вечеру или ночью, если ему повезёт вовремя найти работу. Вместо того, чтобы насвистывая, с лёгким сердцем идти в Фичбург, тебе придётся весь день махать кайлом здесь. Опояши железныен пути всю Землю, я уверен, и тогда мне выпадет почётная честь везде опережать тебя! Я всегда и везде, какие бы технические изобретения не облегчали бы путь человека, буду опережать тебя. Но это речь только о скорости передвижения, а если говорить об ознакомлении с прекрасными уголками моей страны и приобретённом опыте – тот тут тебе вообще нечего ловить, тут ты за мной не угонишься!

В мире есть Законы, которые не удётся обмануть никому. Железная дорога – не исключение, тут действуют те же правила! Воплотить кругосветную железную дорогу, к услугам которой могли бы прибегать все люди – это столь же невозможно, как нивелировать всю поверхность Земного Шара.

Смутное и весьма фантастическое представление овладевает иными глупыми головами, думпфелькопфы полагают, что стоит только ационерным кампаниям пойти с протянутой шляпой по миру, стоит только выдать рабочим тяпки и лопаты, и все тотчас оденутся в белые фраки и поедут с песнями туда, куда им желалось бы, причём, разумеется, совершенно бесплатно. И на самом деле, на вокзале рано или поздно собирается толпа, и вот уже кондуктор кричит: «Господа! Прошу занять свои места!». Но стоит только рассеяться дыму и отлететь клубам пара, как окажется, что на поезде отчалили лишь единицы, а остальных поезд переехал, и, уверяю вас, инцидент будет назван «несчастным случаем, который достоин глубокого сожаления». Заработавшим на проезд, разумеется, может повезти, и они умудрятся-таки куда-нибудь поехать, если им повезёт дожить до этого праздника, но скорее всего к этому моменту они устанут и обессилеют, и им уже никуда не захочется ехать. Это такая невыносимо грустная история – история поколения, которому в поте лица случилось вкалывать, работать, как рабам, не видя света солнечного, полуденного, не ощущая своей молодой жизни, и всё это только для того, чтобы в старости, не в лучшие годы своей жизни тешить себя сомнительной фанаберией, что ты заработал в старости на то, чтобы наслаждаться сомнительной свободой в оставшиеся годы, когда тебе уже ничего не нужно и над тобой довлеют маразм и слабость. Это до боли напоминает мне историю об идеалисте-англичанине, которому пришла благая мысль сперва разбогатеть в Индии, а потом в белых штанах вернуться в Англию и прожить оставшееся жизнью поэта. Лучше бы ему пришло в голову сразу поселился на чердаке.

«Что-что?! – хором крикнут миллионы ирландцев, вылезая повсюду из своих земляных лачуг, – Неужто дорога, которую мы построили, так плоха?» «О, нет, – отвечу им я. – Дорога сравнительно неплоха, она могла быть и много хуже, но вам, как своим ближним, я только и могу, что дать неплохой совет – чтобы лучше провести выпавшее вам время, я советую вам поменьше копаться в этой грязи!»

Не дожидаясь окончания строительства, и возжаждав честно и не особенно напрягаясь заработать десять-двенадцать долларов для покрытия дополнительных расходов, я засеял два с половиной акра сыпучей, песчанойпочвы, прилегающие к дому, по преимуществу бобами, и в гораздо меньшей степени картофелем, кукурузой, горохом и свеклой. За год до этого весь участок площадью в одиннадцать акров, засаженный крупными соснами и орешником, был куплен по восемь долларов восемь центов за акр. Фермер-хозяин сказал, что эта земля годна «только на то, чтобы разводить белок-пищух». Только условно став владельцем, и будучи по сути скваттером, я сил на удобрение земли не тратил совершенно, и не предполагая на будущий год снова засеивать так много земли, я даже не счёл нужным промотыжить весь огород целиком. Во время вспашки мне пришлось корчевать массу пней, которых долго хватило на дровяное отопление. Там, где прежде были пни, остались мелкие участки целинной земли, которые очень выделялись на фоне остального – так буйно колосились на этих местах бобы. Сухостой за домом тоже пошёл на дрова, ибо продать его я не смог. Также мне удалось выловить довольно много упавших брёвен из озера. Пахать самому мне было нечем, поэтому пришлось нанять человека и упряжь, но за плугом ходил я сам.

На круг расходы по всей ферме за весь первый год на орудия производства, инструменты, семена, наёмных работников и прочее составили 14 долл. 72 1/2 цента. Кукуруза на посева досталась мне даром. Если не сеять лишнего и всё правильно планировать, лишних расходов как правило не бывает.

Двенадцать бушелей бобов и восемнадцать бушелей картофеля, собранные мной, очень обрадовали меня, а помимо этого я приобрёл какое-то количество гороха и сахарной кукурузы. Зубовидную кукурузу и брюкву я посадил слишком поздно, и они не смогли вызреть.

Доход от фермы на круг составил: 23 доллара 44 ц.

За вычетом всех расходов: 14 долларов 72 1/2 ц.

Чистого дохода: 8 долл 71 1/2 ц.

Я не считаю потреблённых мной продуктов, которые были привезены мной и находились в моих запасах, на круг это примерно на 4 доллара 50 центов, этот запас с излишком скомпенсировал то, что было потеряно, когда я принял решение не сеять луговых трав. Беря во внимание все эти обстоятельства, а также ценности человеческой души и красоты дня нынешнего, я полагаю, что невзирая на кратость моего эксперимента, а возможно и благодаря его стремительности, я, скорее всего, преуспел в тот год даже больше, чем самый успешный фермер в Конкорде.

Следующий год принёс мне ещё более существенные успех: я сумел вскопать всю землю, какая была мне потребна – не менее трети акра; не испытывая пиетета пред многими разрекламированными руководствами по сельскому хозяйству, в том числе такими, как книга Артура Юнга, я на собственном опыте этой пары лет усвоил, что если не требовать от жизни чрезмерного, жить по средствам, просто, и питаться только тем, что посеял, а сажать не более того, что можешь съесть, не задумываясь над тем, как обменять свой урожай на любое количество недоступных в хозяйстве дорогих или даже роскошных вещей, то этого довольно для такого крохотного участка; я осознал что свою землю выгоднее перекапывать лопатой, чем пахать на нанятых волах; что лучшим способом ведения хозяйства является потребность время от времени менять место пахоты, чем всё время удобрять старый надел; и это при том, что всё необходимое можно делать без особого напряжения, шутя, между досугом и делом, в летние дни, и, значит, обременять себя волом не приходится, точно так же как лошадью, коровой и свиньей, как это сейчас модно. Хотя я и был всецело вовлечён в процесс, мне и в голову не пришло бы слишком увлекаться этими занятиями и посему, как мне кажется, я сохранил способность обсуждать этот вопрос с холодноватой отстранённостью, достаточно беспристрастно, как лицо, не заинтересованное ни в успех, ни в крахе современного экономического и общественного устройства. Я оказался более независим, чем был любой фермер в Конкорде, ибо у меня не было никакой привязаности ни к дому, ни к ферме, и я мог оставаться совершенно свободен в следовании своим склонностям, какими бы причудливыми они ни были.

В своей массе эти люди бродили по краю уцелевания, и любое колебание ветра или экономической конъюктуры могло обрушить их в бездонную экономическую пропасть, на дне которой человека поджидает только удел бездомного нищего.

Мои дела обстояли несравненно лучше, чем у них, и сгори мой дом, погтбни весь мой урожай на корню, это ровным счётом никак не коснулось бы моего корневого существования.

Наблюдая за людьми, которые живут на земле, ради земли и кормятся её плодами, я иной раз ловил себя на сатирической мысли, что кажется, что люди пасут стада, а на самом деле всё обстоит наоборот, это стада пасут и сгоняют людей. В этой связке животные казались мне более свободными сущностями, чем люди. Люди и волы идут всегда рядом, плечом к плечу, но коль посчитать только полезную работу, то преимущества такого сотрудничества целиком и полностью окажутся на стороне волов – настолько плоды их трудов солиднее. Иногда человеку приходится обходиться без вола, и тогда на человека наваливается шесть нешуточных недель сенокоса.

Ни одной нации, которую можно было бы назвать нацией философов, ни одной нации, придерживающихся естесственных, природных и как можно более простых форм существования, ни одна такая нация не была ьы способна на такую глупость, как тотальное использование рабочей скотины.

Правда, и тут я должен сделать оговорку, вряд ли нации философов когда либо существовали, и вряд ли мы увидим их на нашем веку. Я даже высскажу крамольную мысль, что нация философов была бы крайне вредна для Человечества. Обещество, в котором все бы расстекались мыслию по древу, но невозможно было бы купить расчёски наверняка имело бы очень плачевный финал. Сам же я совершенно определённо не стал бы неволить лошадь или буйвола и брать их на свой кошт ради той работы, которую они способны были бы выполнить для меня, я побрезговал столь опрометчиво превращаться в конюха или пастуха. Допустим, что общество каким-то фантастическим образом и выиграло от этой дрессировки, но ведь этот выигрыш, явных для одних может оказаться явным проигрышем для других, и я не вполне уверен, что пастух или конюх имеют те же весомые основания считать себя в шоколаде, что и хозяин. Я вполне допускаю, кое-какие общественные работы не могли бы быть осуществлены без этой помощи, что ж, тогда пускай человек, раз это его удел, в таком случае делит заслуженную славу с волом и лошадью. Но почему ему не могло быть суждено вместо этого совершить иное дело, гораздо более достойное этого? Когда сообществам приходится применять рабочий скот не только лишь для возведения в сущно сти излишних для него произведений искусства, скульптуры, но и для ничтожных прихотей роскошной жизни, множеству людей поневоле выпадает удел всю жизнь обслуживать этот скот, короче говоря, стать рабами могущественнейших. И вот наконец человек начинает не только угождать животному, которое, кстати говоря есть львиная часть его самого, но и принужден работать, не осознавая скрытый, сакральный и символический смысл происходящего – на животных, запертых в его хлеву. Да, у многих людей мы можем обнаружить прочные особняки из кирпича и камня, но благосостояние фермера традиционно и по сей день измеряется тем, сколько у него загонов для животных, сколько у него стад и тем, насколько хлева эти больше его дома. Утверждается, что наш город славится самыми просторными в здешних краях сараями для волов, коров и лошадей, своими размерами общественные здания внушают не меньшее уважение, но в наших краях меж тем почти не сыщешь зданий для свободной молитвы и свободного ораторства. Великим Нациям ещё предстоит научиться увековечивать своё существование не постройками, не созданиями архитектуры, а пантеонами мысли. Не все понимают, сколь «Бхагаватгита» чудеснее и величественнее всех самых потрясающих руин древнего Востока, но это так! Растущие вверх башни, небоскрёбы и величественные храмы – признанная роскошь царей.

Никогда прямой и честный разум не станет прогибаться перед перстом монархов! Природные Гении не тусуются в свитах императоров и для претворения его мечты, для воплощения его замыслов ему не нужны горы золотых слитков, серебро и глыбы каррарского мрамора. Зачем нам эти лабиринты тёсаного камня. Даже в Аркадии я его почти не заметил! С времён Египетского Царства люди озабочены честолюбивой мечтой увековечить себя в нагромождениях тёсаного камня. Им следовало бы направить свои усилия несколько в ином направлении – кака можно больше отёсывать свою жлобоватость и шлифовать свои дикие нравы!

Всего один благородный поступок может вознестись выше башни, возвысившейся почти до самой Луны. Да и сами по себе, камни в своём природном виде кажутся мне более естесственными и красивыми. Как вульгарно помпезное величие Древних Фив!

Лучше кривой штакетник вокруг усадьбы честного человека, чем колонный лес Стовратных Фив, где люди запамятовали об истинной цели жизни. Религия и культурная практика варварских и языческих сообществ оставила после себя потрясающие храмы, но так называемый христианский мир занят совсем другим. Какое бы количество камня ни старалась обтесывать нация, большей частью он идёт на её гробницу. Под этими глыбами нация хоронит себя заживо. Самое уникальное в пирамидах – то, сколько людей могло так унижаться, тратя всю свою жизнь на возведение посмертного чертога для какого-то честолюбивого дебила. Они были бы разумнее и более достойны уважения, утопи они его в Ниле, или брось на съедение псам. Возможно, можно при особом желании найти какое-нибудь оправдание и фараону и его рабам, но мне этим заниматься совсем недосуг. Что касаемо верности и любви строителей к своему призванию, то она всюду примерно одинакова, касаемо ли это египетского храма или банка Соединенных Штатов. Эта любовь обходится обществу много дороже, обходится дороже, чем стоит того. Главный двигатель этой муравьиной активности – неимоверное тщеславие вкупе с пристрастием раба к чесноку, пиву и хлебу. Мистер Болком, начинающий архитектор, подающий большие надежды, корпит над проектом, с удобством расположившись на обложке своего Витрувия и орудуя жестким карандашом и рейсшиной, а потом бросает листки бравым каменотёсам Добсону и Сыновьям, этим неискоренимым Твидалди и Твидалда лесного края. Впрочем, они могут прозываться и как-то по-другому, не в этом дело. Когда с высоты этих пирамид на вас взирает тридцать веков истории, как сказал один тип, люди также начинают поглядывать на такое с психиатрическим почтением.

Все эти пирамиды, строения и монументы чем-то до боли напоминают мне одного местного сумасшедшего, которому пришло в голову, точнее взбрендилось прорыть тоннель до самого Китая, и он так увлёкся своей затеей и столь глубоко погрузился в землю, что с пеной на губах уверял всех, что уже неоднократно слышал из-под земли звон китайских кастрюль и горшков. Несмотря на его убеждённость и веру, я вовсе не готов повлечься любоваться вырытой им ямой.

Многие из кожи вон лезут, пытаясь узнать имена строителей самых раскрученных памятников Запада и Древнего Востока. А я дал бы гораздо больше, чтобы не слышать ни одного их имени, мне хотелось бы узнать имена тех немногих, кто ничего не строил в те времена, имена умниц, которые держали нос по божественному ветру и были выше всяких пустяков. Однако, вернёмся, к нашей статистике.

В это время я не сидел сложа руки и зарабатывал разной подёнщиной – землемерными, плотницкими и другими работами, двумя дюжинами из которых я владею в совершенстве 13 долларов 34 цента. За эти восемь месяцев с 4 июля по 1 марта я истратил на еду не так уж много. Привожу эти расходы, исходя из срока восемь месяцев, хотя я прожил у озера более двух лет. Вот что я истратил, без учёта небольшого количества картофеля, зеленой кукурузы и гороха, какие я сам вырастил у себя на огороде, и стоимости припасов, которые я прихватил с собой:

Можете мне верить, но я в самом деле съел продуктов на 8 д. 74 ц. Мне бы и в голову не пришло признаваться в этом безастенчивом поступке, если бы мне не было хорошо известно, что большинство моих читателей разделяет мою вину вместе со мной, и их великие деяния, дойди они до печати, выгллядкли бы не лучше. На следующий год мне уже иногда удавалось наловить рыбы на обед, а однажды я умудрился даже убить сурка, бандита, регулярно опустошавшего мои плантации, а потом осуществил трансформацию его души, как сказал бы любой татарин, то есть съел его, скорее ради эксперимента, чем испытывая чувство голода. Признаюсь, поедая его, я ощутил кое-какое удовольствие, хотя блюдо попахивало мускусом, но сделал вывод, что делать сурков постоянным пунктом меню не стоит, хотя и видел, что готовые тушки сурков висели во всех окрестных мясных лавках.