Бумажная девочка
Детектив Мур, дожидаясь ответа начальника, уронил голову в руки и задел руль. Автомобильный сигнал разорвал ночную тишину Роуз стрит. Впрочем, этой ночью здесь тихо не было. В большом красивом доме, подсвеченном со всех сторон аккуратными садовыми фонарями, рыдала женщина. Ее дочь, четырнадцатилетняя Элисон, пропала из собственной спальни.
– Да, шеф, снова он, – детектив тяжело выдохнул в трубку, – нет, не подражатель. В СМИ этих подробностей не было… Да, все как и у предыдущих жертв – бумажная кукла с набором платьев… Да… Криминалисты собирают материал.
Детектив сбросил вызов и откинулся на спинку водительского кресла. От постоянных недосыпов ломило шею и ныла спина. Это дело выматывало и буквально вытягивало из полицейского все соки.
Элисон Гриндор, дочь адвоката и директра престижной школы, сама прилежная ученица, капитан команды чирлидеров, улыбчивая блондинка с едва заметной россыпью веснушек на носу, стала седьмой жертвой жестокого маньяка.
Бумажную девочку – каждый раз разную – куклу с набором нарядов, убийца оставлял на постели жертв, а через неделю девочек находили в общественных местах города.
Мобильный детектива вздрогнул и, взглянув на сообщение, он нехотя завел двигатель. Часы показывали два часа ночи, пора было кормить Бадди.
Ротвейлер Бадди встретил хозяина, виляя куцым обрубком хвоста.
– Привет, дружок! – мужчина потрепал пса по холке и прошел в кухню, – как дела?
Пес, будто отвечая хозяину, кивнул головой и внимательно посмотрел в сторону двери в подвал.
– Ну молодец, – устало проговорил детектив и, наполнив миску кормом для Бадди, начал раздеваться, – прости, сегодня задержался. Вызвали по работе, – пес с радостным чавканьем поглощал еду, а Мур, оставшись в трусах и нательной майке, открыл дверь в подвал, – Бадди, чужих не пускать!
Пес прекратил жевать и утвердительно гавкнул.
В темном подвале воняло сыростью и мочой.
«Я вроде свет оставлял», – подумал детектив и тут же что-то тяжелое ударило его по голове. Мужчина обмяк и повалился на пол.
– Мразь! – заорала Элисон, переступая через него, – скотина! – она сыпала проклятиями, поднимаясь по темной лестнице наверх и, только открыв дверь, замерла.
Из-за спины, снизу послышался тихий смех детектива, а затем хриплое "Бадди, фас!" и послушный пес кинулся на девочку.
Через неделю растерзанное тело Элисон нашли на детской площадке у супермаркета. Детектив Мур, как и все коллеги, был серьезен и печален при осмотре.
– Мур себя не жалеет, – прошептала офицер Хинли патологоанатому Джону.
– Да, – кивнул тот, – у него еще и пес сбежал неделю назад, а сам он молодец, держится.
Авторская методика
Она входит в зал со стороны служебного входа и замирает в нерешительности. Чёрное искристое платье плотно облегает стройную фигуру и я чувствую… Черт возьми! Я впервые за много лет, после исчезновения Марго, что-то чувствую.
Я сижу в центре зала за крохотным столом. Дорогой костюм, золотые часы, выглядывающие из-за манжета пиджака, натертые до блеска туфли – всего лишь реквизит. В другой одежде вышибалы не позволят даже близко подойти к этому клубу.
Красотка подходит ко мне и, присев, протягивает тонкую руку в перчатке к моему стакану. Рука её подрагивает. Волнуется?
– Там виски, малышка, – мой голос, как наждачка – скребет горло и нежный слух этой нимфы.
Она не обращает внимания на мои слова и осушает стакан.
В моём кошельке всего сорок долларов и закладная на дом, который, чего греха таить, я давно уже потерял, когда погибли наши собаки и пропала моя Марго. Но я поднимаю руку и официант тут же приносит ещё порцию. Её тоже выпивает малышка.
Руки её, наконец, перестают трястись и дыхание становится спокойнее.
– Вы же Том Шеппард? – нежные, как пение первых весенних птиц, нотки голоса, льются из её красивого кроваво-алого рта, – частный детектив?
Моя контора – комнатушка без окон в самом грязном районе Чикаго – давно закрыта для посетителей, но табличка на двери всё ещё висит. А вот внутри она покрыта многолетней плесенью, как и душа её хозяина.
Я криво улыбаюсь и киваю.
Она мне нравится, но, детка, я не буду искать колечко, которое тебе подарил потный гангстер, потому что знаю, что ты продала его, чтоб помочь деньгами младшей сестре или умирающей в нищете маме.
Красотка с полминуты молчит, разглядывая моё лицо. То ещё удовольствие, я понимаю, но не отворачиваюсь.
«Следующим, что она скажет, будет: «у меня нет денег», – думаю я, – у меня их тоже нет, фея».
– Меня зовут Аманда Дюма и меня хотят убить.
Нежный цветок. Ты живёшь в, покинутым Богом и проклятым самим Сатаной, Чикаго, где каждый жаждет смерти другого. Не удивительно.
– Помогите мне, Том, – она кладёт свою узкую красивую ладонь на моё предплечье и сердце – черт возьми – начинает стучать чаще.
Я смотрю на неё и понимаю, что она видит во мне. Она видит перед собой бравого парня в темно-синей маске мстителя, с мечом за спиной. Ловкого, быстрого, чертовски сильного и справедливого – грозу преступного Чикаго, следующего путём закона… Бла-бла-бла. Я был таким почти тридцать лет назад. Пока с меня не сорвали маску.
– Я не занимаюсь преступлениями, которые ещё не произошли, Аманда.
Снова показываю официанту на пустой стакан и, когда он его приносит, осушаю моментально сам.
– Том, я знаю, когда оно произойдёт! Сегодня в 23:57, когда Солнце перейдёт в Рака. Меня убьёт мексиканец на Лонгвэй, 17.
– В Рака, значит?..
Она кивает часто и кривит рот в ухмылке.
– Вы мне не верите, но что если я скажу вам, что ваша Марго жива?
Пот прошибает мгновенно и выступает прозрачными бусинами на висках.
Ложь. Она лжёт. Никто не знает, где моя Марго.
– Не злитесь, Том, – шепчет Аманда, склонившись над столом, – помогите мне и я расскажу о ней.
Девица выходит из бара со мной и требует отвезти её в порт, там Малыш Тони толкает партию оружия мексиканцам. Сумасшедшая решает, что мы вдвоём должны сорвать многомиллионную сделку и проследить за тем, чтоб всех мексиканцев завалили люди Тони.
– Ты должен поговорить с ним, – шепчет она мне в самое ухо, прижимаясь пышной грудью к моему плечу, – как только все они будут мертвы, я расскажу тебе о Марго.
От крошки пахнет виски и вишней. Я почти уверен, что она лжёт, но чертова искра надежды – последнее, что осталось у меня – теплится где-то меж рёбер и я еду в порт.
Не представляю о чем говорить с Тони, не представляю причину, по которой он вообще может меня послушать, но на мне всё ещё дорогой костюм, со мной невероятная красотка и в пустом желудке плещется виски.
Тони – это странно – сидит в прокуренной комнатке в основном здании порта и даже пускает меня к себе. Не приходилось встречаться с ним раньше. Он, вытирая потный лоб белоснежным платком, смотрит на Аманду и кривит губы в ухмылке.
– С этим товаром ты пришёл по адресу.
Малышка вспыхивает, но не уходит, становится за моей спиной и кладет руку мне на плечо.
– Мексиканцы тебя обманут.
Тони не меняется в лице и продолжает жадно смотреть на Аманду.
– Я знаю Энрике без малого десять лет, а ты кто такой?
– Это Том Шеппард, – медленно говорит малышка за моей спиной. Голос её сейчас кажется ниже и глубже и будто заполняет собой всё вокруг, – Том.
Мне приходится кивать. Имя мое звучит лучше, чем я выгляжу. Тони заглядывает в какой-то блокнот, звонит кому-то, говорит на итальянском, сдержанно жестикулируя, но в конце разговора нервно срывает с шеи галстук-бабочку и встаёт. Грузное тело в белоснежной рубашке быстро движется в мою сторону и я вспоминаю, как вылетел на встречку перед грузовиком.
Свет вокруг мигает, я пытаюсь вертеть головой, но шея не поворачивается, словно приварена к телу. Горло саднит, перед глазами туман и пелена, но на пальце что-то прицепилось. Отовсюду писк и чьи-то незнакомые голоса.
– Том, если слышите меня, моргните два раза.
Моргаю. Совершенно не понимаю, что со мной.
– Я же говорила, – слышу нежный голос малышки Аманды. Он звучит немного спокойнее, чем раньше, – мой метод всегда работает.
***
Марго Шеппард со слезами на глазах крепко сжимала ладонь молодой блондинки в белом халате.
– Спасибо вам, доктор Дюма! Спасибо!
– Он поправится, миссис Шеппард, обязательно придёт в себя. Важно включать правильную музыку и знать увлечения человека. Вы чётко обозначили лёгкую музыку, саксофон и нуарный детектив. Это экспериментальная авторская методика, – доктор коснулась плеча Марго Шеппард, – и она работает! А ваш муж вас очень любит.
Доктор с улыбкой вышла из палаты реанимации, где только что пришёл в себя тридцатилетний Том Шеппард, оказавшийся в коме вследствии лобового столкновения с грузовиком неделю назад, а погрустневшая, его жена, Марго, отойдя в сторону, написала сообщение на номер без имени:
Марго: Похоже, медицина сделала большой шаг вперёд. Том жив.
Неизвестный: Раз Тони не справился, подключим Энрике.
Марго вздохнула и удалила оба сообщения.
Ребенок Тома
– Ты, конечно, хочешь знать правду. Чтобы я объяснила тебе. Но правда у каждого своя. Одна правда у голоса за окном, у ветра правда другая.
Она говорила тихо, будто сама себе, но Том точно знал, что слова были адресованы ему. Белла всегда чувствовала его присутствие.
Выйти сейчас и выстрелить ей в лоб – именно этого он ждал так долго. Так долго искал ее, но теперь почему-то медлил. Стоял за приоткрытым окном старого дома, всего в паре футов от нее и не мог решиться.
Они познакомились с Беллой в таком же дождливом октябре, столкнувшись лбами при попытке попасть в автобус. После нескольких секунд неловких извинений, Том все-таки пропустил ее первой и уже через пару недель она перевезла к нему в гараж свой велосипед. Долгими зимними вечерами, когда Том задерживался на работе, Белла занималась домом и к весне холостяцкая берлога превратилась в уютное семейное гнездышко. А в мае была свадьба. Скромная, тихая, с парой коллег Тома из отдела убийств и тремя подругами Беллы из библиотеки. Было мирно и весело.
Будни тянулись своей чередой, Белла носила под сердцем чудесную Мэлоди Саммерс, а Тома повысили до капитана. После рождения дочери, казалось, ничто не сможет омрачить их жизнь. Пока однажды Мэлоди не похитили. Прямо из детского сада. Ее и еще двух девочек нашли через месяц в соседнем штате. Они не выжили.
Казалось вначале, что скорбь и боль сплотили родителей, но с каждым днем Том все дольше задерживался на работе, пытаясь найти похитителя, а Белла все чаще не помнила, где проводила дни.
Дом пришел в запустение. К седьмой годовщине смерти Мэлоди, Том привык ночевать в рабочем кабинете над полупустой бутылкой скотча и знать не знал, что происходит с его женой, пока однажды его не разбудил Итон, уронив папку с новым делом прямо рядом с его головой.
– Подъем, шеф. Тебе будет интересно.
Похищение из детского сада. Снова. Тот же почерк, похожие девочки, но только две. Полиция подняла на уши и местных агентов ФБР, а те подключили профайлера, который, изучив оба дела, долго расхаживал по кабинету, накручивая на палец алую нить, а потом выдал:
– Это другой человек, но он точно знает того похитителя. Или! – молодой высокий мужчина резко развернулся на полицейских, – очень хорошо знает обстоятельства того дела. Ищите среди своих.
Том терпеть не мог ФБР, но родители девочек подняли на уши прессу и агентами кишел весь город. Неприятный профайлер являлся в участок раньше всех и буквально подгонял полицию прочесывать подвалы домов всех знакомых и друзей каждого из сотрудников. А когда дело дошло до Тома, тот вдруг с ужасом осознал, что вообще не представляет, что творится в его собственной семье.
Когда Том, после проверки собственного дома, остался наедине с профайлером и рассказал ему о своей дочери, тот демонстративно вытянул перед ним алую нить с одним узелком и тихо сказал:
– Вот она.
И начались поиски. Девочек нашли через месяц. Мертвыми. А Белла несколько лет умело уходила от полиции и агентов, скрываясь в разных штатах под разными именами, и каждый раз оставляла за собой кровавый след – мертвых девочек. Полиция почти сдалась. Портреты Беллы были во всех ориентировках, раз в неделю светились в федеральных газетах, а так же мелькали в дневных новостях.
Но найти ее помог снова тот неприятный профайлер, который позвонил Тому сегодня утром и тихо сказал:
– Полагаю, сегодня она будет в том месте, которое считала домом.
Том продал дом через год после начала поисков. Продал практически даром, лишь бы избавиться от дурных воспоминаний, но не помогло – все свои чувства он постоянно носил с собой. А дом стоял пустым – хозяин спился, наследники не желали жить в развалюхе.
– Она будет там, – повторил профайлер, и, кашлянув, добавил, – если вы планируете ехать один, то… Будьте готовы стрелять. Ей уже все равно.
– Да откуда вы знаете?! – кричал в трубку Том, запрыгивая в автомобиль.
– Она раскаивается, Том. И, оставляя след, она просит, чтоб ее нашли. А еще, – он помедлил, – она просит об этом именно тебя, Том.
Том вышел из-за стены, направив оружие на окно. За стеклом действительно стояла его жена Белла, но в руках она держала какой-то сверток.
– Не стрелять! – послышалось со всех сторон и тут же яркие вспышки прожекторов ослепили полицейского.
В дом ворвались агенты ФБР и тут же, забрав у Беллы сверток, скрутили ее и увели в машину. Не живой ни мертвый, Том пытался отдышаться, но сердце не слушалось и все гнало кровь, доводя до головокружения.
– Все закончилось, Том, – перед ним стоял тот самый профайлер. – Ты молодец, Том. Ты все сделал правильно.
– Но как?..
Мужчина поморщил нос и вручил Тому какую-то справку.
– Два дня назад женщина, похожая на Беллу, родила на пороге Гранд Мемориал девочку, но на следующий же день сбежала вместе с младенцем. Поскольку она еще твоя жена… – мужчина не договорил и, пожав плечами, ушел.
Полудница
– Ты красивая очень.
Герхард говорил на ломанном русском только с Таней. Когда телефон его звонил, он отвечал то на английском, то на немецком. Таня, хоть и жила в деревне, знала кроме английского и немецкого ещё и китайский, но хвастать не привыкла, помалкивала и улыбалась, когда Герхард русских слов подобрать не мог.
– Таня, – мечтательно протянул он, опираясь о стойку, – ты выходной завтра?
Она кивнула, стараясь не отрываться от работы. В очереди за иностранцем стояли соседи с квитанциями на оплату.
– Ну что ты там рассказываешь? Не отвлекай Танюшку! – воскликнула, заигрывая Лариса, продавщица из продуктового, – поговорить что ли не с кем?
Герхард вздохнул и едва слышно выругался на немецком. Зря. В очереди был дед Матвей, ветеран войны, а после – учитель немецкого.
– Я вот тебе сейчас язык вырву, – грозно произнёс он на немецком, – и по почте на Родину твою отправлю!
Герхард покраснел и быстро извинился перед дедом Матвеем на немецком:
– Извините, пожалуйста, я не хотел никого обидеть. Мне нравится Татьяна, но у неё столько работы.
Таня покраснела и ещё быстрее застучала по клавиатуре. Дед Матвей продолжил на немецком:
– Нравится – женись.
Герхард вспыхнул и отвернулся от деда и всей толпы.
Приехав в русскую деревню налаживать связи по сельскохозяйственной линии, Герхард резко перешёл на бумажные письма, несмотря на то, что родители и друзья отвечали ему на электронную почту. В отделении почты России работала Таня – стройная красавица с тугими темно-русыми косами и совершенно-невероятными тепло-серыми глазами. Жениться в России в планы Герхарда изначально не входило, но, послушав деда Матвея, он вдруг решил: «почему бы и нет».
Таня закончила и вручила ему пачку чеков за международную отправку.
– Четыреста шестнадцать рублей, – тихо произнесла она, а баба Нюра, стоявшая за иностранцем в очереди сразу же запричитала:
– Ох, четыреста рублей на писульки! Это что же делается, Таня?!
– Тарифы такие, баб Нюр, – спокойно ответила Таня и улыбнулась Герхарду, – выходной завтра.
Герхард протянул Тане пятьсот рублей и шоколадку.
– Поехать в город? Музей? Кино?
Таня быстро отсчитала сдачу и, привстав, высыпала на пластиковую тарелку, приклеенную к стойке.
– Восемьдесят четыре, извини, что мелочью и спасибо за шоколадку, – тихо ответила Таня, – в город не смогу поехать, а погулять… Если хочешь.
Герхард с радостью затряс головой, сгреб мелочь с тарелки и тут же высыпал в ящик для сбора пожертвований на строительство храма.
Баба Нюра перекрестилась.
***
В десять утра Герхард был уже у почты. Магазина цветов в деревне не было, поэтому он обнес полисадник деда Матвея, был пойман с поличным, чуть не лишился причинного места и узнал пару новых ругательств на немецком. Однако, дед Матвей всё же сжалился над горе-иностранцем, когда узнал, для кого цветы.
Таня оценила пышный букет пионов и, оставив его в вазе на работе, сказала:
– Пойдем, покажешь свою работу.
– Поле, – говорил Герхард, – стол, на котором хлеб и… Булки, и кекс, и…
Он разводил руками, пытаясь подобрать слова, а Таня медленно шла рядом и изредка кивала.
– А небо – продолжал он, – добрый человек, дождь мочит и всё растёт.
Таня присела на лавку, где обедали рабочие, когда были на ближнем поле. Герхард тоже присел, но на расстоянии, боясь случайно спугнуть красивую и скромную Таню.
– Ты красивая очень, Таня.
– Спасибо.
– Я хочу смотреть, видеть, держать… – он запнулся, – тебя.
Таня, вспомнив остальные глаголы-исключения, улыбнулась.
– Ты хороший человек, Герхард. Мне нравится с тобой гулять.
– Гулять, – повторил он неудобное слово, – не то. Ты красивая и умная. Я хочу видеть тебя здесь, – он положил ладонь себе на грудь и ласково улыбнулся.
Таня как-то неуверенно покосилась на поле и взглянула на часы.
– Скоро Полудница придет, зря мы…
– Полднеца? – ломая язык, выговорил Герхард, – это… Бабочка?
Таня испуганно уставилась на поле и тихо проговорила:
– Да, Гера, бабочка такая… Судьбы человеческие решает, но не всегда хорошо у неё выходит, – в голосе Тани звучала тревога, – шёл бы ты, Герхард, домой, неудачное время мы выбрали для прогулки и место неудачное.
Таня говорила быстро и тихо, а Герхард, стараясь поспеть с переводом в голове, на интонации и внимания не обратил.
«Уйди, Таня! – пронеслось над полем шелестом травы, – дай его мне!».
– Таня, – снисходительно улыбнулся Герхард, – судьба не бабочка – Вселенная. Я хочу помогать ей, быть с тобой.
«Уйди, Таня! – шумели деревья, – я буду с ним говорить! Уйди, пока кости целы!»
– Герхард, – быстро проговорила Таня, – эта бабочка все языки понимает, с ума сводит. Не верь ей.
Он рассмеялся и ласково произнёс на немецком:
– Фантазерка моя очаровательная, почему я так плохо понимаю ваш чудной язык?..
Таня громко охнула и вдруг исчезла.
Герхард вскочил с лавки и стал вертеть головой, как филин, выкрикивая в пустое поле:
– Таня! Таня, где ты?!
– Зачем тебе Таня, Герхард? – на чистом немецком спросила невероятной красоты женщина.
Она стояла у лавки и с улыбкой разглядывала ошалевшего иностранца. Белый сарафан из тончайшего шёлка струился каскадами, легко вздрагивали на ветру длинные русые волосы, темно-зелёные глаза затягивали, будто болотная трясина, погружали в себя.
– Мне нравится Таня, – упрямо ответил Герхард и попытался заглянуть за спину женщины, будто она прятала Таню за собой.
Женщина расхохоталась, а Герхарду послышались далёкие раскаты грома.
– Я найти Таню, дождь будет, – заволновался он, – нет зонта.
– Я тоже без зонта, разве не видишь?
Герхард поднял глаза на женщину и обомлел – на ней не было одежды. Никакой. Бледная, почти прозрачная кожа светилась на солнце. Герхард вспомнил, как они с классом приехали в Лувр и долго разглядывали Венеру Милосскую. Тогда десятилетий мальчик испытал невероятный шок от того, насколько холодной может быть женская красота. И сейчас ощущение было тем же. Герхард смотрел завороженно на сияющее, будто мраморное, тело женщины и сердце его покрывалось коркой льда. Но где-то в глубине души, с тёплой улыбкой на лице и букетом розовых пионов в руках, была Таня. Образ её рассеивался, но всё ещё грел, мягкими лучами осеннего солнца.
– Нет, мне нужна Таня! – заорал, что было сил Герхард и бросился бежать от женщины прочь, – Таня! Таня-я-я!
***
– Герхард? Ох, ну что же ты, – звучал откуда-то издалека мягкий голос Тани.
Он поморщился – снова наваждение – голос звучал на немецком.
– Солнце очень яркое, вот глупый… Кто ж в полдень по полям гуляет?
Он открыл глаза. Над ним сидела Таня, русые волосы ее свисали с плеч и касались его груди.
– Ну слава Богу, – сказала она по-русски, – очнулся, – и снова перешла на немецкий, – ты как? Голова болит?
Герхард тихо проговорил:
– Ты говоришь?.. Не болит, Таня.
– Идти сможешь?
Он кивнул и попытался встать, но тут же снова упал на траву.
– Понятно, – улыбнулась она, – полежи. Воды выпей.
Она протянула ему ледяную бутылку минералки. Напившись, Герхард приложил бутылку ко лбу.
– Ты говоришь по-немецки?
Она улыбнулась и кивнула.
– Но мне очень нравится, когда ты говоришь по-русски, Герхард.
Он приподнялся и присел, держась за голову.
– Пойдем, я тебя чаем напою, а то на нашей жаре тебе совсем нехорошо, – она протянула ему ладонь, продолжая спокойно улыбаться.
Ее ладонь была такой мягкой и прохладной, что Герхарду едва хватило сил удержаться и не прижать ее к своему пылающему лицу.
– Та женщина, – Герхард покраснел, – она выглядела так странно…
– Какая женщина, Герхард? – она приложила ладонь к его лбу, – ты, кажется, получил солнечный удар. Сейчас успокоится, все будет хорошо, не было тут никакой женщины.
Они медленно шли в сторону домов, а в центре поля, под палящим солнцем, лежала мертвая Таня.