Сын вампира

© Александр Траймэд, 2025

ISBN 978-5-0067-1784-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Деревня Тук

– Ифор, посмотри, та группа овец отдалилась, разверни их, – произнес Генри, указывая рукой в сторону леса.

Я вскочил, схватил прутик и помчался исполнять его просьбу. Солнце палило, и в этот зной я жаждал хотя бы легкого дуновения ветра, но, увы, оно не пришло. Теплый воздух вырывался изо рта, а рубашка, промокшая от пота, противно прилипала к спине. Внезапно в памяти всплыло прохладное озеро, расположенное неподалеку от нашей деревни. Я часто бегал туда по вечерам с другом Ларри; мы плескались, кидались водорослями и играли в догонялки. Все бы отдал, чтобы снова там оказаться. До вечера еще далеко, а мне уже не терпелось сбежать от пастушьих обязанностей и отправиться на прогулку.

Обогнав овец, я пригрозил им прутом, издавая различные, устрашающие звуки, непонятные даже мне. Животные покорно развернулись и медленно направились к основному стаду. Наша отара не особенно велика – всего около четырехсот голов. Прошлый год был тяжел для нашей деревни: пожары унесли много жизней, затрагивая как людей, так и скот. Овчарня сгорела, но мужчины поспешно соорудили новую, хоть и маленькую. Ее сколотили на берегу озера, и овцы чувствовали себя там довольно уютно.

Старик Генри опирался на трость, в одной руке сжимая соломенную шляпу, которую я невольно ненавидел. Улыбка светилась на его лице, когда он с теплом наблюдал за мной. Солнечные лучи игриво лизали его седые волосы, нежно касаясь бороды. В выцветших глазах искрились яркие блики, и старик почти не жмурился.

– Не забывай носить ее, мальчик мой, – произнес он, протягивая мне шляпу.

Я нехотя взял этот нелепый головной убор, но не спешил надевать. Пару раз, пренебрегая советами Генри, я страдал от ужасной головной боли и иногда даже от тошноты.

Его костлявые пальцы нежно сжались на моей голове, но былая сила все еще чувствовалась в них. Он взъерошил мои волосы и, наклонившись, внимательно стал рассматривать. Затем, мягко надевая шляпу на меня, произнес:

– Твоя кожа так и не поддается загару, Ифор.

В его глазах сверкнула грусть, но было в них нечто ещё – осуждение или разочарование? Я не смог разгадать мыслей Генри. С тех пор, как умерла моя мать, он и его супруга Люсьен взяли на себя заботу о беспомощном ребенке, окружая меня теплом и заботой. Они забрали меня и дали все, что было в их силах. Еду, крышу над головой, родительское тепло. Я рос в обычной деревенской семье. Генри всю жизнь пас овец, а Люсьен была первой швеей на деревне. Она брала мерки и в кратчайшие сроки могла изготовить любые наряды, любую одежду. Подлатать старое и обновить, придав свежий вид какой-нибудь вещице, для Люсьен тоже не было проблемой. Даже монахи из Тахирского храма пользовались ее услугами. В деревне поговаривали что всех – от ученика до старших мастеров, одела Люсьен. Только она могла сшить такие качественные халаты, туники, рясы с большими капюшонами. Только она могла работать с любыми видами тканей, превращая их в диковинные наряды. От этого в доме всегда была еда, деньги, ну и конечно одежда. Я тоже выглядел опрятно и чисто. Наверное, беспокойство у местных жителей появилось, когда я стал взрослеть. Сначала никто не придавал этому значения. Я боялся переступить порог дома, но вскоре уже уверенно носился по деревне. В восемь лет ясно помню, как обгонял сверстников, которым было по четырнадцать, пятнадцать лет. А иногда они накидывались на меня, чтобы отомстить за поражение. Я крепко получал, приходя домой расстроенный и в синяках. Генри порой улыбался и осторожно трепал мои волосы, наслушавшись моего недовольства, он шептал: «Научись давать сдачи».

В десять лет я уже сражался с ними на равных. Сейчас мне тринадцать, а они – взрослые парни, не обращающие на меня внимания. Некоторые связаны узами семейной жизни, кто-то погружён в работу, а кто-то уже давно покинул нашу деревню в поисках лучшей жизни. Конечно, мои сомнительные качества не могли остаться без внимания. Больше всех беспокоился местный управляющий деревни, Чавус. Он смотрел на меня со страхом, стремясь убедить всех, что я – чудовище, монстр. Свою точку зрения он подкреплял сомнительными слухами о моем происхождении. Дело в том, что моя мать не была местной. Однажды ночью Чавус с супругой Норой проснулись от громкого стука. Кто-то в отчаянии барабанил в их дверь. Со свечой в руке, Чавус открыл дверь и увидел женщину, по шее которой текла кровь, а глаза и лицо были мокрые от слез. Незнакомка рыдала, держась за живот – она была беременна. Нора, единственная в деревне, кто принимала роды, не растерялась и уложила незваную гостью на свою кровать. Роды были тяжелыми; незнакомка бормотала неразборчивые слова, в бреду вспоминала о укусе на шее, изнывая от судорог. Иногда она приподнималась, с ужасом смотрела на Нору, но вскоре снова теряла сознание. Даже среди этого бреда Нора смогла вычленить главное: женщину укусил вампир. После долгих мучений Нора подняла над головой маленького младенца, с улыбкой рассматривая новую жизнь.

– Мальчик, – прошептала она. Так на свет появился я.

Мать покинула этот мир через два дня. Ей не суждено было увидеть меня. Она лишь беспокойно шептала что-то во сне, иногда впадая в конвульсии или оставляя взгляд застывшим в потолке, не реагируя на мольбы Норы.

Управляющему все это не давало покоя. После смерти незнакомки он предложил избавиться от младенца, утопив его, а мать отправить на костер.

– Эта ведьма, Нора. Ее нужно сжечь, а выродка утопить! Посмотри, какой он бледный, – произнес он с холодной жестокостью.

Но судьба, как ни странно, оказалась ко мне милостива. Нора, вспомнив о проблемах Люсьена и Генри, решилась на другой путь.

– Сходи к Герхардам и передай им младенца, – сказала она с решимостью. – Я осматривала Люсьен и знаю, что у них не будет детей. Они в возрасте, просто предложи. Если откажутся, так и быть. С ним ты можешь поступить как пожелаешь. А мать мы похороним с достоинством. Она пришла ко мне, зная, что только я могу помочь, и никому не причинила зла.

Так я оказался у Генри и Люсьен. Взрослея, я много раз пытался выяснить все подробности той ночи, собирая информацию по крупицам. Где похоронили мою мать, мне так никто и не сказал. Возможно мерзавец Чавус предал ее тело огню, а вот историю моего происхождения он с удовольствием поведал моим новоиспеченным родителям, и они решили хранить эту тайну. Но управляющий деревни предупредил, что, если из этого ребенка вырастет чудовище, он сам лично соберет всю деревню и расскажет все детали событий той ночи. На этом и договорились, только вот язык Чавуса не всегда его слушался. Напиваясь, он кому только не разбалтывал эту историю и каждый раз она менялась. Некоторые детали расходились и не совпадали с реальными событиями.

Когда жители стали замечать, как худой мальчишка обгоняет более высоких и длинноногих парней, а потом еще и дерется отчаянно с теми, кто старше его и физически явно сильнее, слухи поползли еще быстрее. На меня уже косились, смотрели с подозрением, кто-то даже порой крестился. Моя бледная кожа настораживала и пугала одновременно.

Генри мне советовал быть тише воды и ниже травы. Быть серой мышкой. Не попадать в неприятности и стараться избегать ситуаций, которые могут вылиться в скандал.

Я лежал на траве, погружённый в полудрему. Уши улавливали различные звуки. Вот Генри мягко шагает к овцам, безжалостно приминая траву ногами. Чуть левее раздаётся жалобное блеяние одной из овец. Кузнечики стрекочут, как будто соревнуются в громкости, а вдалеке слышны завораживающие мелодии птиц.

Я не помню, с какого возраста начал осознавать этот странный дар, но мне он безусловно нравился. Я ни разу не уходил в глубокий сон. Моя дремота была лишь лёгким покоем, в то время как некоторые уголки моего разума оставались бдительными. Эта часть меня наблюдала, обрабатывая звуки и фильтруя их, создавая в воображении картины их источников. Когда надвигалась угроза, мой разум мгновенно включал защитный режим. Я понял это, когда неожиданно уснул на скамейке у дома Ларри. Огромный, свирепый пес, почему-то увидел во мне врага, кинулся с громким лаем. Вскочив, я зацепился за выступающее бревно и оказался в относительной безопасности. Быстрая оценка ситуации и принятие верного решения, особенно сразу после сна – натолкнули меня на определенные выводы.

– Ифор, просыпайся. Пора возвращаться в деревню.

В одно мгновение я снял шляпу с лица и встретил взгляд старика.

– Уже вечер? – на моем лице расцвела улыбка.

– Уже вечер.

Мы погнали овец по мягкому склону в сторону деревни, которая уютно расположилась у подножья величественных гор. Слева простирался густой лес, окутанный тайной болот, что пугали местных жителей. Охотники и грибники часто шептали страшные истории о пропавших в тех краях. Все понимали: в тех мрачных дебрях нужно быть осторожными; людские жизни там порой обрывались, как трава под натиском косы. Самые отважные, с трепетом в сердце, осмеливались заходить только на край леса и исключительно при свете дня, дабы не потерять из виду овечьи пастбища.

Мой взгляд неосознанно устремился к горным вершинам. Там, среди облаков, притаился Тахирский храм – еще одна загадка, гложущая мою душу. О настоящих родителях, увы, мне не узнать, но тайну храма я чувствую, однажды смогу разгадать. Никто из деревни не знал, чем занимаются монахи и какая иерархия царит в их мрачных стенах. Иногда ученики, так они себя называли, спускались в деревню, делая заказы у Люсьен, щедро платя и никогда не торгуясь. Но их истинная суть оставалась овеянной тайной. Порой с крупных городов приезжали герцоги, лорды и другая придворная знать и шумной процессией, двигались сквозь деревню в сторону храма. Позднее они вновь уезжали в свои города и поместья. Зачем? Почему? Никто не знал, и, откровенно говоря, мало кого из местных это волновало. В жизни всегда были проблемы более насущные: как бы урожай удачно сложился, чтобы пожары не навредили, чтобы сосед вовремя вернул долг. А в последнее время среди деревенских разговоров поползли слухи о том, будто волков видели неподалеку. А это всегда предвестие беды. Угроза нависала как над овцами, так и над самими людьми. Если хищники находятся поблизости, значит, их терзает голод. Так просто зверь не приблизится к деревне.

Когда все овцы мирно устроились в овчарне, Генри с усердием проверил, надежно ли заперты ворота, затем прищурился и спросил:

– Пойдешь ужинать? Или сразу к Ларри?

– Сразу к нему, – улыбнулся я, пожимая плечами.

Старик не стал возражать, знал что уговаривать бесполезно.

– Не задерживайтесь допоздна. Яблоки у Джорджии не воруйте. И не трогайте Гека. Ты меня понял, Ифор? – в его голосе звучала отцовская строгость.

Я кивнул, улыбнулся и побежал прочь. Яблоки Джорджии, безусловно, манили своей красотой и сладостью, но Ларри уверял меня, что нашел им достойную замену. Сегодня он собирался показать одно место. Он также обещал приключения, которые давно были нам нужны. Воровать яблоки у Джорджии стало скучно и предсказуемо. В последний момент она снова выбежит на крыльцо, гневно ругаясь и наблюдая за нашими удаляющимися спинами. А затем обязательно расскажет обо всем нашим отцам.

Мы встретились у колодца и, наполненные восторгом, устремились к озеру, швыряя друг в друга земляные камешки. Пробегая мимо моего дома, я махнул Ларри, призывая следовать за мной. Ловко перепрыгнув через забор, постучал в окно. Я посчитал ровно до десяти, а затем ставни тихо скрипнув, распахнулись. Осторожно положив шляпу на подоконник, я вытянул руки, словно прося у неба долгожданного дождя. Люсьен, с привычной доброй улыбкой, высунулась к нам и дала несколько горячих пирожков. Жадно схватив угощение, мы, не желая задерживаться, помчались дальше.

– Долго не гуляйте! – донеслось мне вслед, как легкий ветерок, наполненный заботой.

Мы пробежали по всей улице, свернули направо и влетели в заброшенный сад, сбивая на своём пути кусты и крапиву. Ветки рябины, словно стражи этого запустения, не упускали возможности хлестнуть меня по лицу. Я неловко подставлял руки, крепко сжимая пирожки, стремясь удержать эту кулинарную прелесть и одновременно уберечь глаза – задача, требующая ловкости. Однако уступать Ларри я не собирался. Он мчался, как молодой теленок, не замечая преград, всячески игнорируя препятствия. Привычным путем мы достигли любимого озера, которое распахнулось перед нами, а сад остался позади. Этот сад когда-то принадлежал местному целителю, который выращивал здесь целебные растения и кустарники, собирая травы для создания лекарств и настоек. Он давно помер, еще до моего рождения. Родственников не осталось, дом со временем разграбили, а сад продолжал жить собственной жизнью.

Озеро тускло поблескивало, стремясь удержать последние лучи дневного света на своей гладкой поверхности. Рядом возвышались величественные горы, хранители этих мест, которые мрачно наблюдали за нами, отражаясь в воде. Они словно кричали о своем присутствие «Мы здесь, на страже!». Эти горы всегда оберегали нашу деревню от свирепых степных ветров. Каждый вечер здесь расцветала неземная красота, и потому мы с Ларри любили приходить сюда, особенно летом. Вода, нагретая солнцем за долгий день, становилась горячей, как парное молоко, и погружение в её объятия приносило неподдельное удовольствие.

Спешно сняв башмаки, мы уселись на берегу, погружая ноги в теплую воду. Пришло время наполнить наши животы пирожками. Мы жадно принялись кусать их, украдкой перекидывая взгляды то друг на друга, то на спокойное озеро.

– Мне не терпится увидеть яблоню, о которой ты мне говорил, – произнес я с набитым ртом, устремив взгляд на Ларри.

Мой друг уже расправился с одним пирожком и принялся за второй. Его взгляд носился по поверхности воды, а на щеках играл легкий румянец. Никто и никогда не наблюдал таких румянцев на моем лице. Моя кожа всегда оставалась бледной. Даже в моменты смущения я не понимал, почему люди краснеют, и что именно заставляет кровь приливать к лицу.

– Да, сейчас мы отправимся туда. Она в горах. Но сначала давай искупаемся. Я чувствую, что моё тело сейчас сгорит. – Ларри, жадно запихнув последнюю половину пирожка в рот, принялся снимать рубашку. Он был таким же худощавым, как и я, с тем же стройным телосложением. Однако на этом наше сходство заканчивалось. У меня были тёмные, прямые волосы, касающиеся ушей, и голубые глаза, обрамлявшие острые черты лица. Ларри же обладал почти ангельским обличьем. Его светлые кудри небрежно торчали во все стороны, а синие глаза и округлое лицо придавали ему наивный вид. Гек, сын старейшины, со своей компанией часто обзывали его девочкой. Мы ловили Гека одного, и Ларри мстил ему, отвешивая хороших поджопников. Таким образом мы восстанавливали справедливость. Этот пухлый, противный мальчуган с друзьями позволял себе колкости в наш адрес, но открыто нападать не решался – мне кажется, они побаивались меня.

Я расправился с пирожками и быстро раздевшись, прыгнул в воду. Ларри шлепнул меня по плечу и, с криком «Поймай меня», занырнул, скрываясь полностью в воде. Я тут же начал вертеть головой, пытаясь угадать, в каком направлении он поплывёт. Это была настоящая игра, где всё зависело от интуиции и удачи. Я нырнул, зажмуриваясь, и повернулся налево, делая несколько мощных гребков. Возможно, Ларри поплыл сюда! Быстро вынырнув, встряхнувшись, я начал осматриваться. Но Ларри неожиданно оказался в противоположном конце. Мы оба рассмеялись и одновременно нырнули вновь. Он мог остаться на месте или переместиться в любую другую сторону. Как угадать его задумку? Открывать глаза в мутной воде не имело смысла – ничего не разглядеть. Более того они потом еще будут красными и чесаться. Тогда точно меня посчитают за вампира и сожгут.

Я медленно греб руками, придерживаясь правой стороны, ближе к берегу, но не спешил всплывать. Я застыл, стараясь не шевелиться. Ларри вынырнул из воды громко и радостно, уверенный в своей победе. Я уловил, откуда доносился звук.

Вот ты где! Мысленно улыбнувшись, я поплыл в его сторону. Где-то здесь! Чувствую. На мгновение приоткрыл глаза, чтобы удостовериться, что не ошибся. Передо мной возникло его тощее тельце. Я осторожно высунул голову из воды прямо перед ним.

– Ну вот и все, – на моем лице расползлась довольная улыбка.

– Ладно, пошли, покажу яблоню, – усмехнулся он, плеснув в меня водой. Моя рука инстинктивно дернулась, награждая Ларри лёгким подзатыльником.

Мы, как молодые кабанчики, выскочили из воды, расплескивая тяжелые капли во все стороны. Затем Ларри попытался поймать мою ногу, но я ловко отпрыгнул в сторону. Правда, удержаться не удалось, и я приземлился на пятую точку, уже без его помощи. Мы захохотали, а потом, спеша, начали одеваться. Ощущение новых приключений витало в воздухе. Вечер обещал быть интересным.

Мы поднимались вверх по склону. Ларри, как проводник, уверенно шел впереди, а я, плетясь за ним, внимал каждому шагу, с любопытством осматривая незнакомую местность. Эта тропа была мне незнакома; вокруг не было ничего, что поразило бы воображение. Горная панорама сливалась в одно серое полотно и лишь изредка на горизонте появлялись небольшие зеленые островки, словно приправы, посыпанные рукой природы. Извивающаяся тропа вела к вершине, порой обходя валуны, иногда же словно исчезала, но мы упорно старались держать её в поле зрения. Я остановился, чтобы полюбоваться деревней, раскинувшейся, как на ладони. Вдали на фоне серых холмов заметил свой дом и тихо улыбнулся. Генри, несомненно, уже поужинал и теперь чинит курятник. Ему важно подлатать пол и заделать дыру в стене. Он постоянно боялся, что хитрая лиса проберется и утащит птиц.

После того, как Ларри окликнул меня, я продолжил путь. Сколько мы шли – неведомо. Мои легкие казались неутомимыми, стремясь впитать больше воздуха. Я стал ловить его ртом. Мой друг, заметив это, лениво произнес:

– Не переживай. Здесь воздух такой, дышать намного труднее. Скоро привыкнешь. Мы уже пришли.

– Тут значительно прохладнее, чем внизу, – пробурчал я. Мы свернули вправо, обходя темно-серую скалу. Я вертел головой, разглядывая величественные горные массивы вокруг. Перед нами простиралось небольшое плато, обрамленное острыми пиками. В центре возвышался Тахирский храм. Мы подошли к нему по незнакомой тропе. Основная дорога, что я знал, находилась восточнее, ею пользовались монахи и их гости из соседних герцогств. Интересно, откуда Ларри узнал о этом пути?

– Сюда, – прошептал он, прячась за огромным валуном. Я пригнулся и последовал за ним. Из своего укрытия я стал любоваться храмом: белое каменное здание округлой формы, большое, будто часть крепости. К нему примыкают два пузатых пристроя с острыми крышами. Деревянные окна ровно расположились в три ряда, а огромные ворота смотрели на восток. К ним подползали широкие каменные ступеньки, которые спускались вниз, к деревне. С другой стороны храма, у монахов, был внутренний дворик. Я заметил площадку с соломенными чучелами, явно сделанными для тренировок, а не для запугивания птиц.

– Вон туда смотри, дурила, – донесся голос Ларри. Я метнул взгляд в указанном им направлении. Неподалеку от площадки расположился небольшой пруд, а рядом с ним стояла яблоня, мирно дремлющая в тени величественных горных пиков.

– Ты что, с ума сошел? – прошептал я, словно нас мог кто-то услышать. Ларри улыбнулся, но мне стало не до веселья.

– Ты собираешься красть яблоки у монахов? – Я был искренне поражен безрассудной авантюрой моего друга. Наивность, смешанная с храбростью, всегда была отличительной чертой Ларри. Он никогда не задумывался о последствиях, погружаясь с головой в омут, а уж потом размышлял о том, как из него выбраться. Его лицо озаряла лучезарная улыбка, а в глазах весело блестел огонёк.

– Ларри, нас же поймают. Это не Джоржия.

– Ты же сам мечтал о приключениях, Ифор! Никто не говорит, что мы пойдём сейчас. Я предлагаю подождать до рассвета, когда все будут спать. Монахи – такие же люди. Можно даже до рассвета.

Я задумался о своем утреннем распорядке. Каждый день меня будит Люсьен, и мы идем завтракать. Если я не успею, мне конец. Нужно будет выбраться через окно, а потом вернуться обратно. Дверь закрывается на скрипучий засов.

– Не морщи лоб, у тебя сейчас голова лопнет, – засмеялся Ларри, наваливаясь спиной на валун.

Яблоки – крупные, алые, сладкие, как мечты, и это наше приключение. Дело серьезное, опасное, но в то же время манящее. Воровать яблоки у Джорджии стало скучно, и все следы неизменно ведут к нам. Но здесь, в этой волшебном месте, есть возможность стянуть эти божественные плоды, и никто не узнает. Никто не придет завтра с гневом, не начнет сыпать проклятиями и угрожать плетьми.

– Не уверен, что это хорошая затея, – нерешительно произнес я, но Ларри тут же перебил меня:

– Ифор, с каких пор ты стал бояться таких мелочей?

– Я не боюсь, – прорычал я и, выдержав паузу, добавил: – Ладно, рано утром встречаемся здесь, у этого камня.

Ларри, довольный, улыбнулся и протянул ладонь. Я неуверенно хлопнул по ней, как по заключенному соглашению.

– Думаю, нам пора возвращаться в деревню.

Мой друг кивнул, и мы пошли быстрым шагом, надеясь добраться домой до наступления темноты.

Вскоре я уже сидел за столом, наслаждаясь лепешками и теплым молоком. Они были невыносимо вкусными; Люсьен готовила их на небольшой каменной печурке, которая жадно поглощала сухие полешки. У нас был камин, но летом он лишь служил напоминанием о зимних холодах, почти не использовавшимся в повседневной жизни. Напротив, печка работала без усталости, как и сама Люсьен, которая обожала готовить и никогда не оставляла нас голодными. Я с радостью брал наполнившуюся едой корзинку и весело направлялся к овчарне.

– Сегодня ты припозднился, малыш, – с нежностью заметила она, подойдя ко мне. Я улыбнулся, подняв взгляд. Люсьен была доброй и отзывчивой, всегда готовой прийти на помощь и выслушать. Я любил ее. Генри редко именовался папой, тогда как слово «мама» стало частью моего лексикона с самых ранних лет, едва я начал говорить.

– Засиделись у озера. Прости, пойду отдыхать, – Я поднялся из-за стола, улыбнулся ей. Она поцеловала меня в макушку, и я направился в свою комнату, погруженный в мысли о нашем сегодняшнем походе в горы и о том, какую судьбу нам уготовили служители храма. Может просто утопят в своем пруду или сделают из нас чучела для тренировок?

Я отодвинул ткань в сторону, которая висела в проходе, и оказался в небольшой комнате. Думаю, что, когда вырасту, это место будет казаться мне довольно тесным. Но сейчас я чувствовал себя вполне уютно. Не каждый деревенский ребенок мог похвастать своей собственной комнатой. А у меня здесь стояла деревянная кровать, тазик с водой и даже сундук, где хранились мои вещи. И еще – небольшое окно. Правда, вместо стекла по раме тянулся бычий пузырь. Мутное пятно, через которое я никогда не мог четко различить, что происходит на улице; видел лишь расплывчатые силуэты. Но даже этим я был доволен и благодарен Генри. Он устроил эту комнату специально для меня: провел деревянную перегородку вдоль стены, вместо двери повесил плотную ткань и прорубил окно. На раму натянул бычий пузырь – стекло было слишком дорогим удовольствием. Я смутно помню те дни, когда был гораздо младше, и моя помощь ему в этой затее состояла лишь в бесконечной беготне около ног и потоке вопросов. Мое окно не открывалось; оно служило источником хоть и мутного, но все же света. Поэтому сегодня мне предстоит вылазить через кухонное окно.

Я плюхнулся на кровать, закрыл глаза и в своей привычной манере погрузился в дремоту. Это было странное ощущение: тело отдыхало, а разум, словно мудрый стратег, умело распределял ресурсы. Он отправлял одну часть меня на отдых, в то время как другая продолжала работать. Я не знал, какая именно часть активна. Ни Люсьен, ни Генри не были посвящены в мои тайны. Родители переживали о сплетнях в деревне, и мне не хотелось еще давать им повода для беспокойства. С каждым днем я ощущал, как меняется что-то внутри. Чувства обострялись – слух, зрение. Эта трансформация больше пугает, чем радует. Осознание своей инаковости отдают горечью. Страх охватывал меня, когда Люсьен читала сказки о чудовищах и вампирах. Я старался скрыть волну, но не мог удержаться от просьбы: «Прочитай еще». Когда я научусь читать, я возьмусь за каждую книгу, чтобы узнать, кто я, кем являюсь. Мысли о том, что меня могут считать чудовищем и оставить в страшном лесу на голодную смерть, пронзали холодом.

Шел час за часом. Я спал, но в то же время улавливал множество звуков: как изредка шевелится Люсьен, как мощно храпит Генри, как под полом шуршат любопытные мыши. Далекий лай собаки с другого конца деревни также не остался без внимания. Не знаю, сколько времени я так провел, когда внутренний голос подсказал мне, что пришло время просыпаться. Я тихо поднялся и отправился на кухню, мягко ступая по полу босыми ногами. Подойдя к окну, осторожно открыл ставни. Стараясь издавать как можно меньше звуков, выскользнул на улицу.