Ад за углом

Когда я некоторое время жил в Тоттердауне, там неподалеку располагалось поселение цыган. Дядя Мартин то и дело наведывался к ним, чтобы потрепаться и выпить. Мартин водил с ними дружбу, впрочем, как и мой прадед Фармер – в них обоих было что-то цыганское.

Помимо охоты на кроликов, еще одним излюбленным занятием моих дядей и Фармера были кулачные бои. Фармер как-то подрался с цыганским бароном, а брат Мартина, Артур, с сыном того барона. Они никогда не брали меня с собой, но я и без того в детстве насмотрелся на драки в барах, на улицах и других местах нашего района. Большинством участников кулачных боев двигала вовсе не жажда наживы – это я знаю наверняка. Все делалось исключительно из любви к делу, они выросли на этом, в отличие от профессиональных боксеров, которых эксплуатируют промоутеры. Так что по одну сторону оказывались обычные ребята, которые точно дрались не ради денег, а по другую – цыгане, участвовавшие во всем этом, чтобы их, в один прекрасный момент, признали лучшими.

Мои дяди были настоящими гангстерами. Они крышевали пабы: им платили за их умение решать чужие проблемы. Кроме того, дяди и сами владели клубами. Мартин и Артур, сыновья Фармера и Маги, были известными людьми в Бристоле. Мартина боялись все, включая моего отца (особенно после угроз из тюрьмы Дартмур). Выйдя на свободу, дядя Мартин продолжил заниматься вымогательством. В какой-то момент он поджег свой собственный клуб в Манчестере, чтобы получить деньги от страховой компании. Сколько я его помню, у него всегда было бельмо на левом глазу: не знаю, что произошло, но вероятно, без насилия тут не обошлось.

Артур чем-то походил на своего брата, но был менее вспыльчивым. Мартина все знали как человека прямолинейного, тогда как Артура считали тихим и хитрым, но при этом не менее опасным. Он тоже был не прочь помахать кулаками, но делал это гораздо изощреннее. Мартину ничего не стоило порезать на куски целую гребаную толпу – во всяком случае, складывалось такое ощущение, – в то время как Артур подбирался к вам незаметно, с улыбкой на лице и только потом пускал в ход нож. Несмотря на разницу характеров, братья всегда были вместе. Все знали: где Мартин, там и Артур.

Когда Мартин не одевался как цыганский барон, он выглядел как настоящий гангстер – с иголочки. В свои семнадцать Мартин стал самым молодым заключенным в Уормвуд-Скрабс9. Его имя часто мелькало на первых полосах газет и в криминальных сводках. Я бы не стал с уверенностью называть братьев местными знаменитостями – люди просто до смерти их боялись, особенно Мартина.

Их племянник, мой дядя Тони, был большим человеком в Манчестере и славился своей жестокостью. Когда он был в юном возрасте, его мама Вайолет и сестра Максин (мои бабушка и мама) перебрались из Ноул-Уэста в северную часть Англии. И даже когда женщины вернулись обратно в Бристоль, он в свои пятнадцать так полюбил Манчестер, что решил там задержаться. Когда я был маленьким, мы обычно приезжали к нему на пару недель во время летних каникул или отправлялись в центр отдыха Butlin's в Майнхеде, где вшестером жили в небольшом шале – я не покидал пределы Англии, пока не начал всерьез заниматься музыкой.

Как-то раз, в середине девяностых, я отправился перекусить в заведение под названием «Curry Mile» в Манчестере. Вместе со мной были парень, который снимал обо мне документальный фильм, и мой дядя, в доме которого проходили съемки. Не успел официант принести наш заказ, как к нам вышел владелец ресторана и, увидев Тони, тут же что-то быстро выкрикнул на хинди одному из своих работников. Тот пулей подбежал к нашему столу, накинул салфетки на тарелки и унес их обратно на кухню. Владелец заведения сказал дяде: «Это была еда для обычных посетителей – не для твоей семьи, Тони!» Было видно, что он старался не обидеть и уж тем более не разозлить моего дядю.

Дядя Тони был опасным парнем, но и женщины в нашей семье тоже любили подраться. Морин Годфри, моей тетушке, не было равных в уличных боях во всем Манчестере – она буквально уничтожала своих соперниц. Моя мама также умела постоять за себя. Женщины в гангстерских семьях часто бывают жестче представителей сильного пола. Многие гангстеры, по сути, всего лишь маменькины сынки – взять хотя бы близнецов Крэй,10 – вот и мои дяди занялись боксом по наставлению своей матери. А меня на первую тренировку отправила тетушка Морин.

Однажды Морин ударила ножом дядю Мартина – это произошло на моих глазах. Думаю, Мартин не очень-то жаловал мужа Морин. Поговаривали даже, что он пытался вымогать у него деньги – Мартин мог заявиться к ним домой и устроить небольшой погром. В один из таких визитов дверь ему открыла Морин и, недолго думая, швырнула Мартину в глаза острый перец и вонзила нож в живот.

Тетушка Морин была славной, милой женщиной и любила пошутить. Как-то раз я шел домой из школы со своим другом, когда тот вдруг, указывая пальцем куда-то в сторону, сказал мне: «Ты только посмотри на нее!» На асфальте, неподалеку от телефонной будки, лежала в стельку пьяная тетушка Морин с бутылкой в руке. Я притворился, будто не знаю, кто это. Морин была веселой, но многие считали, что у нее не все дома, поэтому старались лишний раз с ней не связываться. У нее был шрам, оставшийся после того, как кто-то (не помню, кто именно) ударил ее ножом – во всяком случае, так сказал мне дядя Мартин.

Вот в такой обстановке я рос. Я видел много насилия в свои детские годы, поэтому оно фактически стало для меня нормой. В детстве на вопрос о том, где сейчас дядя Мартин, бабушка могла ответить: «Он в тюрьме, но, по крайней мере, мне известно, где он». Вместо «Ох, как хотелось бы, чтобы он был на свободе!» Мага говорила: «Ладно, я хотя бы знаю, где он». Своеобразный взгляд на мир.

Я знал, чем занимаются мои дяди. Прогуливаясь по городу, мы заходили в различные заведения, где сразу становилось понятно, что окружающие относятся к ним с уважением. Но если дело касается родственника, ты не считаешь его плохим или хорошим. Будь Аль Капоне с вами в родстве, вы бы не относились к нему как к преступнику. Для вас он был бы просто членом семьи.

Мне кажется, что у папы была дерьмовая жизнь. Он рос на Ямайке и был еще совсем ребенком, когда отец бросил семью – впоследствии складывалось впечатление, будто Рой повсюду его преследовал. Не думаю, что дед был хорошим отцом: его заботили только собственные дела. Не отец пытался найти сына, а сын отца. Дед перебрался в Англию и, если бы Рой не последовал за ним, возможно, они больше никогда бы не встретились. Дед был не из тех, кто оглядывается назад. Вряд ли он думал: «Ой, я же оставил там Роя!»

Мой отец был тем еще проказником. У него была своя команда по игре в домино, и как-то раз их даже угораздило украсть саундсистему деда. Но после того, как Мартин пригрозил Рою расправой, он был вынужден держаться от меня подальше.

Сейчас я ненадолго передам ему слово, ведь он знает многое о моем прошлом, включая события, о которых я уже не помню или участником которых не был.

РОЙ ТОУС: Я родом из местечка под названием Сент-Кэтрин на Ямайке, расположенном неподалеку от Спэниш-Тауна – в то время довольно захолустного, но не слишком криминального района. Я родился в 1943 году и все детство провел с бабушкой и дедушкой, поскольку мать с отцом работали в Кингстоне.

Меня воспитывали как христианина, и я посещал воскресную школу. Когда я подрос и пришла пора идти в «обычное» учебное заведение, оказалось, что оно располагалось далеко – я бы даже сказал, слишком далеко. Я редко там появлялся, и поэтому примерно в пятнадцать лет перебрался к родителям в Гринвич-Таун в Кингстоне – они жили прямо у моря, на противоположном от аэропорта берегу залива. Я пробыл там года четыре или пять. Мама работала уборщицей и брала мелкие подработки, а отец трудился на сахарном заводе, расположенном на пристани.

В те годы многим на Ямайке жилось очень непросто. Я видел это своими глазами, но, хвала Господу, нашу семью это обошло стороной. У нас всегда были свет, электричество, вода и все необходимое. Мои воспоминания о Ямайке в целом хорошие, но с трудностями тогда сталкивался каждый. Я трудился на каменоломне и этим зарабатывал себе на жизнь. С самых ранних лет я ни от кого не зависел.

Первым в Англию отправился мой брат, вслед за ним отец, племянница и, наконец, в 1962 году я. Работа в карьере была далеко не из легких: приходилось дробить горную породу с помощью техники. В то же время мой брат Руперт в своих письмах рассказывал о том, как хорошо живется в Англии, так что я мечтал перебраться к нему.

Я сел на корабль, заплатив за поездку сто фунтов. Руперт выслал мне деньги на билет, поскольку уже работал в Англии два или три года. Путешествие заняло три недели. Из вещей, кроме одежды, у меня с собой ничего не было. В крошечной каюте с двухъярусными кроватями нас было четверо. Всего на корабле было несколько сотен человек, часть из которых – безбилетники, прятавшиеся в спасательных шлюпках и выбиравшиеся наружу только по ночам.

Поначалу я жил в Вулверхэмптоне вместе с братом и отцом, но мне там не нравилось – я плакал и просился домой, жалуясь на постоянный холод. Вскоре я привык и два или три месяца спустя перебрался в Бристоль. Отец уже бывал там до этого, так что я последовал за ним, а затем и мой брат. Бристоль сразу же пришелся мне по душе. Жизнь начала меняться к лучшему, наполнившись весельем и отличными вечеринками. У меня никогда не было там неприятностей.

Я поселился в Хартклиффе. Черным там жилось неплохо и, по правде говоря, с расизмом я практически не сталкивался. А может, я просто не обращал на это внимания, поскольку все мое время занимала работа: нужно было кормить семью. Когда я встретил Максин, у меня уже было двое детей от другой женщины: Кевин и Джулиан. Так что мне приходилось вкалывать сверхурочно с шести утра до шести вечера в пекарне в Кингсвуде, что на севере Бристоля. Я был вынужден вставать каждое утро в пять, к тому же нередко выпадали еще и ночные смены с шести вечера до шести утра. Было непросто, но я справлялся.

Обычно я работал с утра воскресенья до утра субботы, после чего уже через день снова приступал к своим обязанностям. Платили мне хорошо, часть этих денег я отправлял матери на Ямайку – она была единственной из семьи, кто остался там. Одно время отец, брат и я жили вместе в Сент-Полсе, так что каждый субботний вечер мы все вместе отправлялись развлекаться. Иногда я шел в пекарню прямо с очередной гулянки, даже не переодевшись в чистую одежду.

Оказавшись в Англии, отец собрал саундсистему, хотя на Ямайке никогда ничем подобным не занимался. По большей части он крутил регги шестидесятых годов: ска, рокстеди, раннего Боба Марли. Пластинки он получал напрямую с Ямайки. Отец писал своему приятелю, а тот отправлял ему необходимые записи со свежей ямайской музыкой до того, как они появлялись у кого-либо еще. В этом был секрет его успеха, мы мотались по всей стране: все хотели послушать Tarzan di High Priest!

Сам отец никогда не ставил пластинки и не подходил к микрофону – всегда был кто-то, кто делал это за него. Часто в роли диджея выступал Руперт, а иногда по субботним вечерам и я, но, сказать по правде, получалось у меня не очень, к тому же мне нужно было работать.

Но я все равно постоянно везде ездил с отцом. Мы ставили музыку в Bamboo Club в Сент-Полсе вместе с другими саундсистемами – шикарное было место! У одного парня в Бате тоже была саундсистема, и мы ездили туда, чтобы выяснить, чей звук мощнее. Кроме того, мы бывали в Манчестере, Ливерпуле, Лондоне и Кардиффе – постоянно соревнуясь с другими за право называться лучшими.

С Максин я познакомился на блюзовой вечеринке в одном из клубов на Олбани-роуд в Сент-Полсе. Мы тут же сошлись и начали встречаться. Нам было хорошо вдвоем. Она была милой и жизнерадостной девчонкой, но, когда мы оставались наедине, я то и дело замечал, что она довольно замкнута. Оглядываясь назад, я понимаю, что у меня никогда не хватало времени на Максин, ведь я работал с шести до шести с одним лишь выходным в субботу.

Большинство ее родственников жили в Ноул-Уэсте, районе, населенном практически одними белыми. Мы уже довольно долго прожили там, когда родился Эдриан, но у Максин постоянно случались эти припадки – снова, снова и снова. Я ничего не мог с этим поделать. Она говорила, что хочет во что бы то ни стало сохранить нашу семью, но эти бесконечные приступы не позволяли ей этого сделать. После рождения Лианны Максин отправила Эдриана жить к бабушке Вайолет.

Пару раз я оказывался рядом, когда у Максин начинался один из этих припадков. Мне приходилось крепко держать ее и засовывать пальцы в рот, чтобы она не проглотила язык. Максин обожала танцы, но через некоторое время ей пришлось их бросить, потому что каждый раз, когда она шла на вечеринку и выпивала, у нее случался приступ. В конце концов Максин все это осточертело.

Я каждый день вспоминаю о ней. Максин была хорошей матерью, очень рассудительной. Она всегда рассказывала какие-нибудь интересные истории. Максин хотела окружить своих детей заботой, но ей казалось, что у нее ничего не выйдет, и именно по этой причине она решила покончить с собой.

Однажды вечером я вернулся с работы и обнаружил Максин без признаков жизни. Нелегко пережить столь ужасный момент – зайти в дом и увидеть ее, лежащей на полу. Никогда не забуду тот день. Эдриан гостил у бабушки, но дома была Лианна. Ей было всего два годика, и она весь день просидела голодной. Войдя, я увидел Лианну, лежащую на Максин. Она подбежала и обняла меня, и тут я заметил рассыпанные по полу таблетки и письмо, написанное Максин перед смертью.

Я покормил Лианну, после чего прямо с малышкой на руках бросился к Марлоу. Когда я рассказал о случившемся, все начали рыдать. Максин оставила письмо, потому что знала, что ее родители и остальные члены семьи станут обвинять меня, полагая, что это моих рук дело. В письме было сказано: «Рой не имеет к этому никакого отношения».

Для меня полной неожиданностью стала новость о том, что Максин уже пыталась покончить с собой. Ее мать Вайолет об этом знала. Уверен, Максин была бы сейчас жива, скажи мне ее мать что-то вроде: «Приглядывай за ней, иначе однажды она наложит на себя руки». Я бы просто оставлял пару таблеток, а остальные прятал. Но ее мать никогда ничего мне не рассказывала. Только когда прибывшие на место копы начали давить на меня, Вайолет заявила: «Нет, Рой тут ни при чем – моя дочь уже пыталась сделать это раньше».

Максин написала своим родным большое письмо, в котором пыталась остановить Мартина, вероятно захотевшего бы со мной разобраться. Все знали, что Мартин – парень суровый, он держал в страхе весь Сент-Полс. Именно поэтому она велела передать ему, чтобы тот оставил меня в покое, поскольку я не был причастен к случившемуся. Я отдал письмо Марлоу – не напиши Максин это письмо, ее родня обвинила бы во всем меня, и, скорее всего, меня бы сегодня здесь не было.

Но Мартин все равно дал понять, что мне не поздоровится. Ходили слухи, что он пытается разыскать меня, так что я старался держаться подальше и от него, и от своих детей. Не исключено, что Мартин не видел того письма. Мне не хотелось, чтобы со мной или с кем-либо еще что-то произошло. Тем не менее я никогда не уезжал далеко и никогда не покидал пределы Бристоля. Кроме этого города, у меня больше ничего не было. Я лишь переехал из Хартклиффа в Сент-Полс.

После случившегося я продолжал работать. Порой мне кажется, что я слишком много работал и мне следовало уйти из пекарни. Мои дети не дадут соврать: Эдриан и Лианна были единственными, кому я ничего не смог дать. Остальным же я старался отдавать все, что у меня было. В конце концов Эдриан позвонил мне, и мы поговорили. Теперь он иногда заходит навестить меня, чему я очень рад. Я всегда рассуждал так: «Когда дети подрастут, они будут знать, где меня найти». Так и случилось. Моя жизнь всегда была связана с Эдрианом. Он – часть моей семьи. Как и Максин, которую я никогда не забуду.

ТРИКИ: Я не виделся с отцом практически до двенадцати лет. Помню, как в то время у меня почему-то была привычка сидеть на крыльце тетушки Марлоу, листая телефонный справочник. Наткнувшись в нем на человека с такой же, как у меня, фамилией, я спросил у тетушки:

– Кто это?

– Твой отец, – ответила она. – Позвони ему!

Я набрал номер. Трубку сняла его жена Кристин.

– Добрый день, Рой дома?!

– Нет, Роя сейчас нет. А кто спрашивает?

– Это его сын, – ответил я, не задумываясь.

– Я передам, что ты звонил.

После этого мы снова начали видеться с отцом. В первый раз я отправился к нему в гости, ни слова не сказав об этом дяде Мартину. Размышляя о тех временах, я понимаю, что мой отец тоже был довольно жестоким человеком. Однажды, когда мне было двенадцать или тринадцать, он взял меня с собой на рынок в Иствилле. Там Рой повздорил с каким-то парнем из-за места на парковке. Их голоса становились все громче, и в какой-то момент отец достал из кармана складной нож, направив его на бедолагу. Рой закричал с ямайским акцентом: «Хочешь, чтобы я тебя порезал?» – и парень тут же уступил. Если бы он этого не сделал, отец сдержал бы свое слово, нисколько в этом не сомневаюсь.

Он был вполне вменяемым человеком, пока не терял самообладание. Рой был не таким, как дядя Мартин, но тем не менее в то время он без лишних раздумий пустил бы в ход свой нож. С годами, становясь старше, он время от времени рассказывал мне истории из прошлого, вероятно, потому что Мартина теперь нет рядом – по крайней мере, он уже не такой, каким был раньше.