Ад за углом

Курить травку мы с Уитли начали с пятнадцати лет, тогда же, когда по-настоящему заинтересовались музыкой. Мы все еще промышляли квартирными кражами с Никки Типпитом, когда открыли для себя Saxon Studio International – саундсистему из Люишема, что на юге Лондона. Они часто заезжали в Бристоль, потому что здесь проживало достаточно много выходцев с Ямайки.

Поначалу мы даже не знали, как они выглядят. Saxon записывали демо-кассету в Лондоне и отправляли ее в путешествие по всей Англии – тебе давали кассету, ты слушал ее и передавал дальше. Мы считали, что нашли самое крутое увлечение из всех возможных: днями напролет мы гоняли по кругу эти кассеты с речитативом и свежими ямайскими танцевальными ритмами ранних восьмидесятых.

Мы были одержимы. В конце концов нам все-таки удалось посетить выступление Saxon, когда они приехали в Бристоль, после чего мы открыли для себя другие саундсистемы, такие как Jah Shaka и Sir Coxsone Outernational. Нам хотелось выяснить, так ли они хороши, как Saxon, но, как по мне, до последних они не дотягивали. Мы с Уитли считали, что в составе Saxon были лучшие МС, прославившиеся своей «быстрой читкой».

Сомневаюсь, что парням из Saxon удалось хоть что-то заработать на своем творчестве. Смайли Калчер смог добиться успеха, когда в 1984 году попал в чарты с песней «Police Officer». Пару лет спустя Типпа Айри практически повторил его достижение, как и Макси Прист (чаще выступавший в жанре поп-регги), который после сотрудничества с ними выпустил огромное количество сольных альбомов.

В истории Saxon было немало личных трагедий: сестру Типпы Айри убили в какой-то бандитской разборке, а чуть позже, в 2011 году, во время проведения полицейского рейда в собственном доме погиб Смайли. Правда, следователи заявили, что он совершил самоубийство – зарезал сам себя ножом.

Мы же просто курили сенсимилью и слушали все новые записи этих ребят. Знакомство с Saxon стало еще одним большим шагом навстречу моему музыкальному будущему. У нас конкретно сносило башню от них и других саундсистем. И все, что мы с Уитли вытворяли, все эти кражи и остальное – было только ради того, чтобы иметь возможность по вечерам выходить в город и слушать музыку. В отличие от других, мы занимались этим не ради красивых машин, телевизоров или модной одежды. Мы добывали деньги исключительно для того, чтобы пойти куда-нибудь повеселиться, а происходило это практически каждый вечер. Наши с Уитли цели отличалась от тех, что были у остальных ребят, и, полагаю, в какой-то мере это уберегло нас от настоящих проблем. Именно благодаря Saxon музыка по-настоящему начала становиться частью моей жизни и направила ее в совершенно иное русло.

Как-то раз, по пути на очередное ограбление (кажется, это был какой-то склад), я понял, что забыл взять с собой перчатки. Недолго думая, я снял ботинки и надел на руки носки, так как боялся оставить на месте преступления отпечатки пальцев. Вспоминая это сейчас, я думаю: «Что за дерьмо творилось тогда в моей голове? Надо же было до такого додуматься!» С такими идеями далеко не уйдешь.

Ночами мы шлялись по всему городу: от Тоттердауна и дома Уитли в Ноул-Уэсте до клубов в центре и обратно. На такую прогулку уходило от часа и больше, но расстояния не имели для нас никакого значения. По дороге мы развлекались как могли – наши вылазки в город стали частью веселья, поэтому я никогда не задумывался о том, что мне стоит научиться водить.

Нашей основной задачей в жизни было раздобыть денег на первоочередные нужды: травку, пару напитков в клубе и небольшую порцию еды (обычно после тусовки мы были страшно голодными). Выйдя из клуба, мы частенько направлялись в Slix – грязную забегаловку, в витрине которой томилась жирная курочка, перекусывали и отправлялись по домам. Полуторачасовая прогулка по городу была прекрасным окончанием вечера.

Если нам было совсем нечем заняться, мы могли пойти в один из ночных клубов в центре Бристоля, но такое случалось крайне редко. В центре постоянно происходили конфликты между парнями из разных районов города, которые после закрытия клубов нередко выясняли отношения на стоянке такси. К тому же во многие центральные клубы вход для нас был закрыт, ведь чтобы попасть туда нужно было выглядеть подобающе: быть в белой рубашке и приличной обуви. Поэтому в основном мы слонялись по регги-клубам, полулегальным притонам, кабакам и пабам. Было еще одно место, куда мы то и дело заглядывали, – клуб The Rockpile вблизи станции Темпл Мидс. В нем было три этажа: на первом тусили байкеры и «Ангелы Ада», на втором ребята из Ноул-Уэста, на третьем – из Хартклиффа.

Драки в этом клубе были делом настолько обыденным, что у охранников на входе за стойкой лежал арбалет. Одним из них был Дэвид Киссак, парень из Ноул-Уэста чуть постарше нас. Я не был знаком с ним лично – так, пересекались раз пять на районе, но он и мой кузен Марк были приятелями, поэтому проблем со входом в The Rockpile у нас не возникало. Мои дяди раньше тоже любили наведаться в это заведение, еще до того, как оно получило свое нынешнее название. Не помню, что за музыка там играла, да и ходили мы туда совсем не из-за нее, больше ради выпивки и общения. The Rockpile был мрачным и опасным местом, где можно было легко огрести, но мы не обращали на это внимания, ведь там мы могли оттянуться со своими приятелями из Ноул-Уэста.

Временами мы с Уитли встречались, выкуривали сплиф и шли куда глаза глядят, проверяя по пути, в какие из клубов мы сможем зайти. Иногда нас пропускали сразу, но бывало и так, что мы часами простаивали за закрытыми дверями и возвращались домой ни с чем. Мы всегда были в поисках чего-то нового. «В городе открылся новый клуб? Погнали, попробуем попасть внутрь!» Если нам это не удавалось, мы брали бутылочку Cannai, раскуривали сплиф и торчали снаружи, так что мы в любом случае отлично проводили время.

Забавно, но иногда, выйдя из клуба в два часа ночи, мы запросто могли наткнуться на моего деда Тоуса, который стоял на улице со своей саундсистемой Tarzan the High Priest. Он врубал классику 1960-х годов (ска, рокстеди, ранний регги) и под этот аккомпанемент готовил ямайскую еду прямо на улице. Дед придерживался традиций: благословлял козу перед тем, как ее зарезать, и подобное олдскульное дерьмо. В годы своей молодости он, конечно же, выступал в клубах, но я помню его по тем временам, когда, выйдя из клуба или бара, мы могли взять у него еды и перекусить под звуки регги.

Он не читал в микрофон, просто включал трек за треком. Дед был настоящей легендой. Тогда я этого еще не знал. Но теперь информацию о нем можно легко найти в интернете – загуглите его! О нем пишут целые статьи. До нашей первой встречи я даже не предполагал, что саундсистемы были частью моей культуры. Наши ямайские отцы ни о чем таком не рассказывали, но нас с Уитли всегда тянуло к этому.

Мне, как и любому подростку, нравились девчонки. Я был молод и окружен ими. Но в клубы мы ходили исключительно ради музыки. Мы были ею одержимы. Пройдет совсем немного времени, и она приведет нас в Лондон, Бирмингем и Манчестер.

Как-то раз, когда мне было пятнадцать, я собирался на вечеринку и мне пришла в голову идея надеть платье. Совсем не потому, что я хотел выглядеть как женщина. Мне просто хотелось воссоздать образы девушек из клипа Малкольма Макларена «Buffalo Gals». Слушая Saxon и другие саундсистемы, сложно было не поддаться влиянию раннего хип-хопа, к тому же «Buffalo Gals» продвинул это музыкальное направление на новый уровень: трек попал в чарты, и вокруг все только о нем и говорили.

Честно признаться, Малкольм Макларен выглядел в видео как полный идиот, но детишки, танцевавшие брейк-данс, и девчонки с черной «маской»-макияжем на глазах – для меня это было самым крутым, что только можно было увидеть. Это не было чем-то вроде кроссдрессинга15: в своем образе я всего лишь хотел повторить тот ранний хип-хоп стиль в одежде, по крайней мере я так себе это представлял.

Когда мы собирались выходить, бабушка без удивления произнесла: «Ты только посмотри на него, маленький бесенок!» Затем мы с Уитли отправились в город и отлично провели там время. Доехав до центра на автобусе (не на машине или еще чем-то), мы зашли прямиком в паб. Надевать платье и заявляться в таком наряде в центр Бристоля – очень плохая идея. И уж тем более я бы не советовал так делать молодым черным парням, особенно в 1980-х. Оглядываясь назад, я думаю: «Да ты, должно быть, спятил!» Сейчас я точно не стал бы повторять такое! И ладно бы мы пошли в какое-нибудь модное место типа Soho House. Нет! Это был обычный паб, куда заходят работяги, чтобы пропустить стаканчик и помахать кулаками. Как-то раз я описал ту выходку как «смесь неоправданного риска и самоиронии». Но по факту это был просто глупый поступок.

С возрастом у меня сложилось впечатление, что мужчины, которые не боятся женского начала в себе, гораздо интереснее и, быть может, даже умнее своих более мужественных собратьев. Чтобы быть по-настоящему суровым мужиком, нужно иметь довольно ограниченные взгляды и обладать определенной долей невежества. Взять, к примеру, настоящих бойцов: они не могут допустить вероятность проигрыша даже в своих мыслях, сужая свое восприятие до так называемого «туннельного видения». У меня никогда не было такого настроя и взгляда на вещи – видимо, поэтому из меня и не вышел суровый мужик или хороший боец.

На тот момент выходка с женским платьем была для меня не чем иным, как способом хорошо провести время. Все – лишь бы повалять дурака, все – ради очередного приключения.

Мы начали ездить на фестиваль Гластонбери с самого раннего возраста. Кажется, в период с пятнадцати до девятнадцати лет мы ни разу не пропустили это мероприятие. Раньше, в восьмидесятых, Гластонбери был совершенно другим. Теперь все крутится только вокруг трансляции происходящего в прямом эфире на ТВ – раньше фестиваль больше смахивал на сборище хиппи и панков из сквотов: все было ради самой атмосферы того места, выходных за городом и новых впечатлений.

В Гластонбери можно было попасть разными способами. Мы могли поехать туда с друзьями на машине, иногда добирались на поезде или автостопом. Оказавшись на месте, мы перелезали через ограждение. Ни разу не платили за вход – ни разу. Всегда можно было найти способ попасть на его территорию бесплатно! После этого мы закидывались микродотами16, слонялись по округе, триповали, сидя на траве, разглядывали людей вокруг и снова гуляли, случайно забредая на выступления каких-нибудь групп. Мы не знали, кто будет играть, но стремились увидеть малоизвестных исполнителей, о которых до этого ничего не слышали. Для нас фестиваль не ограничивался главной сценой: мы приезжали туда не за тем, чтобы поглазеть на хедлайнеров.

Прогуливаясь, мы улавливали доносящиеся из дальних павильонов манящие звуки музыки – мы без раздумий заходили внутрь и слушали неизвестных нам до этого музыкантов по несколько часов подряд. Затем сидели снаружи у костра, окруженные странными скульптурами, и наблюдали за выступлением глотателей огня. Это было чем-то нереальным, в городе такого ни за что не увидишь.

Помню, как видел там выступления известнейших в то время регги-групп: Black Uhuru, Burning Spear и Aswad – но даже их шоу не были настолько «грандиозными», как шоу современных исполнителей. На сцене находилась только группа и ничего больше: никаких прожекторов, дыма и подтанцовки.

Однажды я отправился в Гластонбери вместе с Мишель и Энтони, сыном дяди Тони. Насколько я помню, мы с кузиной наблюдали за выступлением Aswad, как вдруг я увидел Энтони с разрисованным краской лицом и сплифом в руке – он танцевал на главной сцене! В те дни любой человек, обладающий определенной сноровкой, мог как минимум забраться на ее край. Помню, как сам пару раз пробирался за кулисы. Но попробуйте провернуть нечто подобное сейчас! Тогда все было более простым и хипповым, неорганизованным и куда менее коммерческим.

Наркотики тоже были другими. Трава, микродоты и, возможно, немного пивка. В наши дни им на смену пришли кокаин и экстази, превратив фестиваль в огромный ночной клуб. Больше нет ощущения того старого Гластонбери, где я так любил бывать.

Можно сказать, что мы с Уитли постепенно двигались в сторону более альтернативного образа жизни. В Тоттердауне, не так далеко от дома моей бабушки, находился сквот, где можно было разжиться травкой или гашишем и хорошенько оттянуться: там мы курили, слушали музыку и болтали с местными. От них мы узнали о сквоттинге и о том, как они при помощи сарафанного радио узнавали о других сквотах по всей стране. Эти ребята могли в любой момент собрать чемоданы и сорваться на новое место. Для нас, простых парней из Ноул-Уэста, все это было чем-то из области фантастики.

Как-то раз один из них сказал нам: «В Бирмингеме появился новый сквот». Недолго думая, мы с Уитли собрали свои манатки и отправились автостопом в Мосли, пригород Бирмингема. Мы провели там девять месяцев, а ведь на тот момент нам было всего по семнадцать лет. В Бирмингеме была одна из самых многочисленных регги-сцен в Англии, так что мы постоянно тусили, заценивая новые команды и саундсистемы, а чтобы свести концы с концами, время от времени искали подработку.

Там мы встретились с Мервином, братом Уитли, который отвел нас в нелегальный клуб в Хэндсуорте, штаб-квартиру регги-команды Steel Pulse. Чуть поодаль было еще одно подобное местечко, как раз напротив забегаловки под названием Burger Bar, где раньше собирались гангстеры из печально известной банды Burger Bar Boys17, но мы ничего толком об этом тогда не знали, поскольку всю жизнь провели в Бристоле.

В сквотах нам то и дело попадались любопытнейшие персонажи. Мы познакомились с одним парнем, который объездил чуть ли не весь мир – никогда до этого не встречал подобных людей. И дело не в том, что я не хотел путешествовать – я просто не знал, что это возможно. Мне не приходило в голову, что можно взять и махнуть в Южную Америку. Гэри, так звали того парня, ходил босиком и все время рассказывал нам о местах, где уже побывал, как ночевал на пляжах под открытым небом. Я и представить себе не мог, что можно так жить! Я понятия не имел, что можно отправиться в другую страну и ночевать прямо на пляже – мы сидели и слушали его истории с раскрытыми от удивления ртами.

Гэри возвращался в Англию, жил в сквоте, работал месяца три, копил деньги и снова отчаливал в Африку или Израиль. Работа для него была лишь способом раздобыть денег на очередное путешествие. Он жил только ради этого. Затем Гэри вновь возвращался в Англию на два месяца, подрабатывал на стройке или где-то еще, откладывал заработанные деньги и отправлялся на поиски новых приключений.

За время, проведенное в Бирмингеме, мы перезнакомились с огромным количеством таких путешественников. Один из них был из Перу – до этого я никогда не встречал людей из этой страны и в то время даже не смог бы найти ее на карте, но, поверьте мне, он выглядел как настоящий перуанец – со всеми атрибутами! Так что сквоты расширяли мой кругозор не только в плане музыки, но и жизни в целом. Это сейчас я уже исколесил всю Южную Америку, а в то время я даже не догадывался, что существует такое место – Перу. Мог ли я, подросток, который провел все детство в бедном районе Бристоля, представить себе, что когда-нибудь окажусь в одном сквоте с настоящим перуанцем?

Моя бабушка так никогда и не побывала за пределами Англии. За свои восемьдесят восемь лет она ни разу не летала на самолете, и все шло к тому, что я повторю ее судьбу. У нас с Уитли не было даже паспортов. Мы всеми способами избегали любых официальных оформлений, так как слышали, что, если полиции понадобится нас разыскать, это облегчит им работу. У нас не было ни паспорта, ни какого-либо другого удостоверения личности, потому что в нашем детстве это было совершенно ни к чему. Мир тогда был абсолютно другим.

Мы заметили, что в сквотах не было темнокожих ребят, ведущих схожий с нами образ жизни. Не могу вспомнить ни одного случая, чтобы мы сталкивались с ними в тех местах, где жили. Люди в сквотах разительно отличались от тех, с кем мы привыкли общаться. Мы росли в окружении регги-культуры, и наш привычный мир был абсолютно не похож на то, что можно было там увидеть. Время от времени на сквоттерских вечеринках в Лондоне мы замечали парней с дредами, но они не были сквоттерами и не жили там. Сомневаюсь, что черные ребята занимались сквоттингом. Есть черная и белая культуры, и сквоттинг относится к последней. Но мы, проведя детство в Ноул-Уэсте, по всей видимости, смотрели на вещи несколько иначе.

Уитли был моим лучшим другом. Если вы увидели Уитли, значит, где-то неподалеку должен быть я. Уитли – черный, но в то же время он, как и я, в чем-то «очень белый». Настоящий ноул-уэстерец. Мы воспитывались в черной культуре и на музыке регги, но все равно были в какой-то степени белыми. У меня были темнокожие друзья, которые говорили мне, что я веду себя как белый. Уитли в точности такой же – в некоторых вещах он очень «белый» англичанин.

Мы колесили по всей стране в поисках новой музыки. Наскребали немного денег с продажи травки или еще чего и отправлялись в Лондон или Манчестер, чтобы заценить какую-нибудь новую саундсистему. Так мы увидели Кинг Табби, когда тот приезжал в Великобританию, а также Saxon и Сoxsone. Я уже позабыл многое из того, что мы вытворяли в те годы: должно быть, я был слишком увлечен тусовками. Уитли – другое дело, у него хорошая память: он помнит, где мы были и с кем в ту пору общались.

УИТЛИ АЛЛЕН: В подростковом возрасте я ходил на футбольные матчи Бристоль Сити вместе со знакомыми белыми ребятами из Ноул-Уэста, но через какое-то время перестал, потому что те начали скандировать расистские кричалки. Помню, подумал тогда: «Какого хрена?!» – и сразу же для себя решил, что мне с ними не по пути. Этот случай раскрыл мне глаза – я понял, что на самом деле ими движет стадный инстинкт. Повадки этих парней напоминали нам с Эдрианом гиен – в отличие от нас двоих, они всегда перемещались стаями. Они настолько привыкли к толпе, что их пугала даже сама мысль оказаться в одиночестве. Наше нездоровое любопытство заводило нас туда, куда остальные предпочитали не соваться. Думаю, именно благодаря этому мы с Эдрианом и сблизились.

Мы не следовали модным течениям – просто носили то, что нам нравилось. Эдриан выглядел как скинхед, когда перебрался в Тоттердаун, и терся с чуваком по имени Роб Клэридж (к слову, тот был настоящим скином), с которым впоследствии стал общаться и я. Наступала эпоха рудбоев и Two-Tone, и нам всем предстояло пройти через эту фазу. Мы далеко не сразу смекнули, что первые рудбои появились именно на Ямайке. Поначалу нам просто нравился образ, и только после пришло осознание того, почему нас так тянет к этому. Наши корни давали о себе знать.

А еще мы никак не могли понять, почему нас так привлекало звучание саундсистем. Хотя ответ лежал на поверхности – эта культура была «заложена» в нас с рождения. Меня воспитывала мама, так как отца рядом не было: она была чистокровной ямайской женщиной, поэтому дома мы чтили традиции наших предков. Все мои приятели в Ноул-Уэсте были белыми, но при этом повсюду звучал регги, к тому же у деда Эдриана была своя саундсистема – вполне понятно, почему нас тянуло к этой музыке. Вскоре мы начали проникаться ею все сильнее и сильнее.

Мы постоянно ходили на выступления Saxon: они довольно часто играли в клубе Inkworks (ныне известном как Kuumba), находившемся неподалеку от Стокс-Крофт и общественного центра имени Малкольма Икса, который располагался в здании бывшей церкви на Сити-роуд. Кроме них в этом клубе выступали Sir Coxsone и локальные саундсистемы вроде Inkerman. Там же мы видели Дэдди Фредди, исполнителя в стиле раггамаффин, который перебрался в Англию с Ямайки и после попал в Книгу рекордов как рэпер с самым быстрым речитативом в мире.

Это была середина восьмидесятых – регги еще только начинал превращаться в дэнсхолл. Кое-где уже можно было услышать ранний хип-хоп. Для нас не имело значения, что именно играло – мы были везде, где звучала музыка. Если намечалась регги-вечеринка – мы шли на регги-вечеринку, если хип-хоп, соул или фанк – мы отправлялись туда.

Я на год старше Эдриана и на несколько дюймов выше, так что, когда мы были вместе, он выглядел слишком юным, но его все равно пускали внутрь – смышленый засранец, знал, кого нужно было держаться! Стоило нам зайти в Moon Club на Стокс-Крофт, Эдриан тут же растворялся в толпе; за ночь в клубе мы могли пересечься всего пару раз, если вообще пересекались. Эдриан мог заболтать любого – язык у него подвешен как надо. Я, наоборот, был более сдержан в общении, но, если кто-то хотел со мной потрепаться, я ничего не имел против. Ближе к концу вечеринки Эдриан внезапно возникал передо мной со словами: «Я знаю еще одно местечко! Погнали!» Обычно так все и происходило.

Мы никогда не зависали подолгу в одном месте. Для начала отправлялись в клуб, где можно было послушать немного хип-хопа, затем перемещались в более попсовое заведение в центре города, а заканчивалось все в каком-нибудь сомнительном подпольном кабаке, где в предрассветные часы мы курили, выпивали и расслаблялись под звуки регги. К примеру, субботний вечер мог начаться с похода в Reeves, а затем мы шли оттуда пешком в Сент-Полс, в места наподобие Ajax. Домой мы возвращались уже под утро воскресенья. Спать весь день, тусоваться всю ночь напролет – безумие!

Неподалеку от круговой развязки на Сити-роуд раньше был кабак, где мы постоянно зависали. Еще был Ajax, но атмосфера там была ощутимо напряженнее. Именно здесь погиб Майкл, дядя Эдриана. Эйд как-то сказал: «Интересно, где именно это произошло?» Я помню того, кто это сделал – этот парень мне никогда не нравился. От него исходили враждебные флюиды, находиться в его обществе было некомфортно. Он был жутким человеком, впрочем, как и его дружки, которые в ту ночь выступали на сцене: они исполняли лаверс-рок18, но при этом, что забавно, девчонок там не было.

Что касается денег, то на наши ночные похождения в те времена мы добывали их не совсем легальными способами. Однажды мы отправились в Суонси и затусили там с одним очень крутым чуваком, который занимался выращиванием марихуаны. Он жил в глуши недалеко от Сэнди-Бэй, прямо у поля для гольфа. Все закончилось тем, что мы уехали от него на мотоциклах с килограммом травы, расфасованной по сумкам. Если мы во что-то ввязывались, то шли до конца.

По плану, вырученных от продажи травки денег нам должно было хватить на много недель вперед, но не тут-то было: мы «перенасытили» бристольский рынок сбыта. У нас было так много товара, что каждый раз, когда мы предлагали кому-нибудь купить травки, в ответ слышали: «Не-е, чувак, у меня уже есть». Нам попросту некому было ее продавать.

Однажды, когда я сидел дома после работы, раздался стук в дверь – на пороге стоял Эдриан. Он заехал ко мне на машине в компании двух красоток, с которыми мы познакомились в клубе во время нашей поездки в Суонси. Те заприметили его, когда ехали по Уэллс-роуд и предложили вместе отправиться в Гластонбери. Эдриан, недолго думая, ответил: «Конечно! Только приятеля захватим!» Они заехали за мной, и всей компанией мы выдвинулись на фестиваль. В результате Эдриан завис там с одной из этих девчонок на три дня. Я же поступил умнее: гонял туда-сюда в Бристоль вместе с одним азиатом из Тоттердауна, у которого была закусочная на колесах. На своем фургоне он отвозил меня домой, а на следующее утро забирал обратно в Гластонбери.

До сих пор не понимаю, как на таком крупном фестивале мы с Эдрианом умудрялись не потеряться, и это в те времена, когда мобильников не было и в помине! Совершенно случайно, но я всегда натыкался на него! Гластонбери был чем-то невероятным, но в девяностые публика там стала несколько неприветливой. К тому же черные парни из Сент-Полcа начали толкать там наркоту, что неизбежно приводило к конфликтам.

В Тоттердауне был один черный парень, который, если можно так выразиться, взял нас с Эдрианом под свое крыло. Его звали Майк, но все называли его Болки. К сожалению, его уже нет с нами. Болки сыграл важную роль в нашем музыкальном развитии. У него была собственная саундсистема, и он был намного старше нас: мы думали, что, если уж взрослый мужик обратил на нас внимание, значит, разглядел в нас с Эдрианом что-то неординарное, чего не было у остальных наших сверстников.

Мы приходили к нему домой и накуривались, а после выходили на улицу и тусили все вместе. У Болки была зеленая BMW с обалденной стереосистемой; когда мы запрыгивали к нему в тачку, он врубал музыку на максимум – мы чуть ли не кипятком ссали от восторга! Однажды он поставил трек Eric B & Rakim «Check Out My Melody» – просто «Вау!». Одной этой поездки нам с Эдрианом хватило, чтобы понять, что я хочу быть диджеем, а он – MC. Так что Болки буквально вдохновил нас на то, чтобы забить на все остальное и заняться музыкой.

Как-то раз он взял нас с собой в Ньюпорт и на обратном пути решил поехать проселочными дорогами, включив музон на всю катушку. Мы не спали всю ночь, и Болки то и дело начинал клевать носом прямо за рулем. В какой-то момент он просто отключился. Мы думали, что Болки прикалывается, и, действительно, внезапно он вздрогнул и проснулся, но тут же снова провалился в сон, а в следующее мгновение мы уже въехали в отбойник. Еще немного, и нас было бы не собрать, врубаетесь? После этого он как ни в чем не бывало сдал назад, и мы продолжили путь. Вернувшись в Бристоль, мы с Эдрианом отправились по домам, а Болки прямиком на работу.