Сотня. Забытый поход

© Ерофей Трофимов, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

– Батя, глянь, получилось! – раздался над оврагом звонкий мальчишеский голос, и Матвей, оглянувшись, едва заметно улыбнулся.

Его неугомонный отпрыск, получив в руки своё первое оружие, усердно тренировался, втыкая его во всё, что попадалось на глаза. Поленья, землю, стены сараев и тому подобные объекты, способные хоть как-то оказаться мишенью. Оружием являлся набор небольших метательных ножей. Именно их мальчишка выпросил себе на день ангела. Понимая, что приучать юного казака к клинку всё равно придётся, Матвей лично отковал ему пять метательных ножей.

Не больших и не особо тяжёлых, под детскую руку делалось, но всё равно отлично закалённых и на совесть отточенных. Пришлось к ним и портупею шить. Настоящую, из толстой кожи. Святослав, едва увидев это роскошество в руках отца, буквально взвился и, вырвавшись из рук бабки, бросился к отцу. Настасья, во внуке души не чаявшая, увидев подарок, чуть Матвею голову не откусила, но вовремя вмешался Григорий, умевший осадить жену буквально парой жёстко сказанных слов.

Вздыхая и что-то тихо бурча себе под нос, Настасья удручённо вздохнула и, махнув рукой, с гордым видом отправилась на кухню, умудряясь даже спиной выражать своё отношение к подобным подаркам. Катерина, проводив её взглядом, только вздохнула и, улучив момент, тихо спросила, прижимаясь к мужу:

– Матвей, а не рано ему такое? Дитё ведь ещё неразумное. Не приведи господь, случаем порежется.

– Самое время, милая, – упрямо качнул Матвей чубом. – А порежется, невелика беда. Зато крепче помнить будет, что клинок это не игрушка и его носить с вежеством полагается. А пораниться он и просто на улице может. Вон, через плетень полезет и поцарапается. Так что ж теперь, его и вовсе науке воинской не учить?

Катерина, беременная уже третьим ребёнком, только тяжело вздохнула и, махнув рукой, проворчала:

– Ладно. Сыны то твоя забота. А вот уж девки, не обессудь, только моими будут.

– Это как так? – деланно удивился Матвей. – А батьку, выходит, при таком раскладе и вовсе побоку? А кто ж тогда её баловать станет?

– Да ну тебя, зубоскал, – улыбнулась Катерина, тяжело отдуваясь.

Стояла ранняя осень, но солнце ещё жарило по-летнему, так что даже в хате, за толстыми стенами, всё равно было душно. Младший Елисей, прошлёпав босыми пяточками по полу, подобрался к брату и, потянувшись, попытался вытащить из портупеи нож. Святослав, вовремя заметив эту попытку, успел развернуться и убрать подарок подальше от цепких ручонок младшего брата. Елисей обиженно надулся и, засопев, с силой толкнул брата, явно решив добиться своего любым путём.

– Так, голоштанная команда, а ну не драться, – строго осадил Матвей сынов. – Вы ж братья. Разве ж так можно?

Надувшись ещё сильнее, младший ткнул пальцем в портупею и, глядя на отца с откровенным вызовом, решительно потребовал:

– Дай.

– Я те сейчас по заднице дам, паршивец, – пряча улыбку, пообещал Матвей, которому характер младшего отпрыска очень сильно кое-кого напоминал. – Научись прежде в руках не путаться.

Сказано это было не просто так. Елисей умудрялся пользоваться обеими руками одинаково ловко, что порой вызывало некоторую путаницу. Судя по всему, мальчишка родился амбидекстером. Человеком, умеющим пользоваться обеими руками одинаково. Катерина по этому поводу поначалу беспокоилась и даже порывалась в церковь сбегать, но Матвей, который о подобных умениях отлично знал, сумел успокоить жену, переключив её внимание на обычные домашние дела.

Святослав, названный в честь старого пасечника, окинул брата задумчивым взглядом и, вздохнув, спросил, повернувшись к отцу:

– Бать, а может, ему деревянные ножи вырезать? Не уймётся ведь.

– Рано ещё, – решительно качнул Матвей головой. – А ты, чтоб соблазну не было, держи свои ножи всегда при себе. А коль не надобны, так убирай, чтобы не добрался. Теперь это твоё оружие и тебе за него ответ нести. Вот чуть постарше станешь, я тебе ещё и кнут сплету. Пора уж серьёзно обучаться.

– Верно сказал, сын, – одобрительно кивнул Григорий, расправляя седые усы. – На то и казаки, чтобы службу знать. А без оружия и службы никакой не получится.

– А стрелять когда учить станешь? – тут же спросил Святослав, полыхнув загоревшимся от радости взглядом ярко-синих, как у матери, глаз.

– А вот как научишься палку с кирпичами в руках удерживать, так и начну, – твёрдо пообещал Матвей. – Ты пойми, сын, что карабин, он сам по себе тяжёлый, и чтобы из него в цель попасть, его потребно в руках держать твёрдо. Про отдачу я уж и не вспоминаю. Она у карабина крепкая. Так что, хочешь стрелять, учись его крепко в руках держать и на цели удерживать.

Эта история началась за полгода до нынешнего дня. Святослав умудрился достать отца просьбами научить стрелять. Так что Матвею пришлось вырезать из доски полноразмерный макет трехлинейного карабина. Вручив его сыну, он с усмешкой несколько минут наблюдал, как мальчишка, пыхтя, пытается приложить его к плечу, а после, обвязав верёвкой половинку кирпича, подвесил его под ствол. Само собой, на этом все попытки целиться и закончились.

Вынеся из дому свой карабин, Матвей, медленно действуя, показал сыну, как правильно прикладывать его к плечу и наводить на цель, после чего подробно объяснил, для чего нужна вырезанная деревяшка. Внимательно выслушав отца, Святослав удручённо вздохнул и, сообразив, что без такого обучения настоящего карабина вообще не получит, принялся тренироваться. Вообще, физическому развитию сына Матвей уделял особое внимание. Тут было и обливание холодной водой, и бег вокруг станицы, и гимнастика с элементами растяжки.

К верховой езде мальчишку начали приучать, едва только он научился ходить. Так что в седле Святослав держался не хуже любого степняка. Выделенный ему для обучения Сивка, косматый жеребец, отбитый когда-то Матвеем у степняков, сносил все ошибки ребёнка спокойно, словно понимая, что его юный наездник только учится. Матвей даже седло сыну сделал, не пожалев на это времени и материалов. Катерина, в то время носившая Елисея, только головой качала, вздыхая и тихо ойкая, когда сын падал с коня.

Зато теперь Святослав держался в седле с небрежностью опытного кавалериста, научившись управляться даже с Буяном. Высокий, сильный жеребец, принадлежавший Матвею, то и дело учинял какую-нибудь каверзу, заставляя всё семейство дружно вздрагивать, когда на его спине находился Святослав, но очень скоро мальчишка научился управляться и с ним. Скачку, джигитовку, даже основы рубки с седла преподавал ему Григорий.

В общем, мальчишка рос крепким, смышлёным и весьма рассудительным. Не забывал Матвей и про обычные детские забавы, понимая, что нельзя постоянно грузить ребёнка только учёбой. Ему требуется время и на обычные игры со сверстниками. Единственное, чего кузнецова семья не воспринимала напрочь, так это жалобы, что его кто-то обидел или побил. В таких случаях ответ был только один:

– Побили, так пойди и побей их сам.

В этом случае так отвечали даже женщины. Катерина, отправляя сына на очередной бой, прятала мокрые от слёз глаза, но не сдавалась, отлично понимая, что иной жизни у них и быть не может. Младший Елисей, едва научившись ходить, потянулся за старшим братом, хоть и не поспевая, но упрямо пытаясь догнать. Это было и смешно, и умилительно. Святослав, то и дело сердясь на брата за задержки, быстро научился терпеть и, беря его за руку, вёл за собой.

– Вы одной крови, – регулярно повторял им Матвей, пока мать смазывала мальчишкам разбитые в играх коленки и локти.

В общем, семья жила весело, хоть и не так просто, как могло казаться. Григорий, списанный из реестра по возрасту, в кузне своей только не ночевал, явно переживая за сына, когда Матвей в очередной раз отправлялся в разъезд или патруль. Но бог миловал. За всё время службы его несколько раз доставали, но все раны были не более чем царапинами. Что ни говори, а окраинные земли империи никогда не были спокойными. Так что бывало всякое.

Стычки с горцами и степняками, схватки с контрабандистами и просто разбойниками, которые решили, что в таком неспокойном регионе, как предгорья Кавказа, и их делишкам место найдётся. В общем, как говорится, каждой твари по паре. И со всей этой нечистью приходилось бороться именно казакам. Ведь по уложению о казачьем воинстве, именно для этого им и полагались различные вольности.

* * *

Загнав Буяна в денник, Матвей сполоснул руки в бочке с водой и, устало вздохнув, задумчиво оглядел двор. Вроде всё прибрано, всё лежит на своих местах, и даже куры в загоне, а всё одно свербит что-то на душе, словно что-то упустил важное и никак не можешь вспомнить, что именно. Заглянув в кузню и убедившись, что помощи отцу не требуется, он уселся на лавочку у крыльца и, откинувшись на стену, попытался понять, кой чёрт не даёт ему покою.

Вроде бы всё идёт, как обычно. Сев по весне, работа в кузне, осенняя страда, после ярмарка, походы за грибами и ягодой, сбор орехов. Но всё равно чего-то не хватало. Служба? Так тут вроде тоже всё ровно. Выезды в патрули и разъезды. Редкие стычки со степняками. Иногда и с горцами. Вроде тоже ничего нового. Войной живём, с войны кормимся. И словно в ответ на его мысли в грудь коротко толкнуло. Вот оно. Война!

Тогда, в девятьсот четвёртом, их война на Дальнем Востоке не задела. Там крепко морякам досталось. Ну и пехоте, само собой, с казаками забайкальскими. Но тем меньше, а самое обидное, что господа генералы умудрились и тут обделаться. Продали и предали всё, что только можно было. Особенно господа промышленники. Эти воровали так, что только мошна трещала. Уж про телеграммы японскому императору Матвей хорошо помнил. После была первая революция в девятьсот пятом, ещё куча каких-то бунтов и восстаний, но всё это было в столице.

Тут, в степи, всё шло обычным укладом. Было, конечно, несколько дурных приказов, но казаки, по извечному служивому правилу, исполнять их не торопились. Пусть прежде в столице горячие головы охолонут и сами разберутся, чего понаприказывали. А уж они своё дело знают туго. Возникни нужда, встанут конно и оружно, как по уложению и положено. На том весь век воинство казачье и держится. Была ещё попытка то самое уложение отменить, но тут атаманы казачьи быстро тем отменяльщикам головы на место поставили.

Просто напомнили, что казаки это отдельное вооруженное сообщество, способное и без всяких регулярных войск власть в столице сменить. Тем более что отдельных казачьих полков там и так хватало. На том и успокоились. Зато примерно в девятьсот седьмом началась странная замятня на Ближнем Востоке. Какая-то там Антанта принялась пирог делить. А под эту сурдинку местные принялись друг дружку резать так, что никакой войны не надо. Сами управятся. В Персии, к примеру, всё шло к гражданской войне.

Опытные ветераны, регулярно беседуя с купцами из тех земель, только головами качали, отлично понимая, что очень скоро таким макаром вся эта буча может и до границ империи докатиться. Так что молодую смену казачат готовили серьёзно. И экзаменацию они сдавали куда как жёстко. Самому Матвею пришлось взять на себя обучение казаков пластунским ухваткам и метанию ножей. Как оказалось, лучше него в этом деле в станице и не было.

Так что три раза в седмицу он выезжал за околицу на луг, где были установлены мишени для ножей, и принимался обучать парней всему, что сам умеет. Казачки, понимая, что эти приёмы могут сохранить им жизни, учились от души, можно сказать, истово. Тем паче что приказ об этом обучении поступил от станичных старшин. А с этими людьми лучше не спорить. Разом в бараний рог свернут.

Припомнив некоторые эпизоды обучения молодёжи, Матвей невольно усмехнулся. Гонор поначалу им пришлось отшибать в буквальном смысле кулаками. Зато потом, сообразив, что это не баловство, учиться парни начали всерьёз. Мысли его снова вернулись к возможной войне на границе России, и оберег, который он носил не снимая с того дня, как схоронили деда Святослава, снова толкнулся в грудь. По всему выходило, что мыслил он в верном направлении.

Оберег этот был не просто памятью о старом казаке, являвшемся Матвею родичем в дальнем колене, а ещё и ниточкой, связывавшей его со старым, уже почти забытым божеством, Перуном, считавшимся в старые времена основателем рода человеческого и покровителем всех воинов, защищавших свою землю. Недаром оберег этот назывался громовой стрелой и был сделан из кремня в виде наконечника стрелы. Кремень – камень воинов.

Пять таких же наконечников хранилось в старой шкатулке, полученной Матвеем от самого Святослава. Для его будущих сыновей. Так сложилось, что Матвей, оказавшись в этом мире, стал наследником старика в воинском искусстве и, как следствие, был посвящён самому Перуну. Ведь это именно его усилием парень в этом мире и оказался. В общем, история эта была настолько странной и запутанной, что без ящика спиртного и учёной степени по физике в ней не разобраться.

Осознав, что мыслит в верном направлении, Матвей снова принялся анализировать происходящее на границах. По всему выходило, что добром всё это не кончится. Впрочем, в стране и так творилось чёрт знает что. Особенно в столице. В моде были всякие оккультисты, медиумы и прочие мошенники, дурившие головы местным богатеям, не знавшим, чем себя занять. Вспомнив про оккультные науки, Матвей невольно улыбнулся, припомнив фильм из своего прошлого, про известного графа.

Вот уж где был яркий пример ловкого мошенника. И ведь не придерешься. Захотел каменную бабу, получи. А что не очень на оригинал похожа, так тут уж извини, высшие силы и не такое изменить могут по своему усмотрению. От размышлений его отвлекла Катерина. Выйдя на крыльцо, жена с удивлением посмотрела на сидящего мужа и, недоумённо хмыкнув, лукаво улыбнулась:

– Умаялся, сердешный?

– Подумать решил, пока время есть, – усмехнулся Матвей в ответ. – Случилось чего, Катюша?

– Нет. Вышла глянуть, где тут благоверный мой застрял. Вроде ушёл коней обиходить, и словно сгинул. Вот и решила посмотреть, может, уже куда к зазнобе удрал, – тут же поддела его Катерина.

– Ох, договоришься ты у меня, милая. Точно выпорю, – шутливо пригрозил Матвей, поднимаясь на крыльцо.

– Напужал, – фыркнула молодая женщина. – А то я вожжей не пробовала. Бывалоча, батька за баловство так окатит, что и присесть страшно.

– Так то батька. Уж прости, но батя твой, царствие ему небесное, супротив меня хлипковат был, – рассмеялся Матвей, поигрывая литыми плечами молотобойца.

– Да уж, – протянула Катерина, окидывая мужа долгим, жарким взглядом, от которого у него даже на загривке шерсть вздыбилась. – И куда тебя только прёт? Я уж устала одёжу перешивать.

Он и вправду, начав матереть, приобрёл такую раму, что даже соседи иной раз диву давались. А самое удивительное, что рост этот и не собирался останавливаться. При этом сам Матвей и не думал заниматься чем-то вроде культуризма. Да, регулярные тренировки, работа в кузне и в поле, но никакой качалки. И откуда что берётся? Он и так выделялся среди сверстников ростом, а тут ещё и габариты наросли такие, что хоть в цирк поступай. И при этом на теле его не было ни грамма лишнего жира. Сплошной мускульный каркас.

Обняв жену, он аккуратно подтянул её к себе и, осторожно поглаживая по животу, тихо спросил:

– Как он?

– Толкается, – тепло улыбнулась Катерина, прильнув к мужу. – Не терпится ему. Или ей. Скорей бы уж. Устала, право слово, – тихо пожаловалась она.

– Потерпи, милая, – вздохнул Матвей, понимая, что ей и вправду тяжело.

Это был уже третий их ребёнок, а Катерина всё ещё продолжала выглядеть, словно юная девчонка. Тоненькой и гибкой. И при этом детей она вынашивала легко, без особых последствий для собственного организма. Даже кожа не портилась, что часто бывает. Глядя на неё, Матвей регулярно вспоминал слова своего высшего покровителя: «Девчонка молодая, здоровая. Дети от неё крепкими будут». Так оно и выходило.

Двое их сыновей росли крепкими, горластыми и весьма шустрыми. Иной раз даже хотелось, чтобы они оказались малость поспокойнее. Но это только иногда, когда пацаны учиняли очередную шкоду или принимались делить какую-нибудь игрушку.

– А малые где? – вспомнив про отпрысков, поинтересовался Матвей.

– Да гдесь по улице гасают, – отмахнулась Катерина. – Их же дома не удержишь. Ништо, оголодают, сами прибегут.

– Святослав ножи с собой не брал? – озадачился Матвей.

– Вроде нет. Так побежал. А чего? – насторожилась Катерина.

– Не хочу, чтобы он их ради хвастовства с собой таскал.

– А неча было дарить. Говорила, рано ещё, – тут же поддела его жена.

– Опять за своё? – насупился Матвей. – Сказано, вои у нас растут, а не крестьяне лапотные.

– Не серчай, Матвейка, – тут же включила Катерина заднюю. – Ну, я ж баба. А какая баба за чадо своё не волнуется?

– И я волнуюсь. Потому и начал его так рано к оружию приучать. Тут ведь как. Чем быстрее он привыкнет с оружием ходить, тем раньше оно ему родным станет. Вроде как руки продолжением. Тогда он и сам защитится и других защитить сумеет. А от службы ему всё одно не уйти.

– Да уж, судьбина наша такая, – вздохнула Катерина, снова прижимаясь к мужу.

– Вот-вот. Я потому и хочу, чтобы они науку воинскую с младых ногтей понимали. Тогда, глядишь, и сумеют всякие неприятности пережить, – поспешил добавить Матвей. – Так сказать, с дальним прицелом смотрю. Ну не будем же мы их всю жизнь у подола твоего держать.

– Да понимаю я всё, – отмахнулась Катерина. – А всё одно, бабье вперёд меня лезет. Ты уж не серчай, Матвей.

– Господь с тобой, милая, – тихо рассмеялся он. – И не собирался.

Он нежно чмокнул жену в нос и уже собирался повторить, но теперь уже, как положено, в губы, когда предметы их разговора, с разбойничьим визгом перемахнув тын, влетели во двор. Оглянувшись, Матвей первым делом отметил про себя, что портупеи с ножами на старшем не имеется, и, едва заметно улыбнувшись, громко поинтересовался:

– И где вас носит, пострелята?

– На околицу бегали, бать. Там Трифон давеча похвалялся, что на холме степняков видел. Вот мы и бегали посмотреть, – бодро доложил старший, крепко держа младшего брата за руку.

– А малого чего за собой потащил? Он же ещё и бегать толком не умеет, – проворчал Матвей, окидывая сыновей задумчивым взглядом.

– Так я помогаю, бать. А не возьмёшь, он орать примется. А ты после на меня ворчать станешь, – развёл Святослав руками. – К тому же за околицу мы и не выходили.

– Это вы правильно сделали, – одобрительно кивнул Матвей, уже не зная, плакать или смеяться, слушая рассудительную речь первенца. – Добре, ступайте мыться и в дом. Обедать пора.

– Бать, а можно я после опять ножи покидаю? – тут же последовал вопрос.

– Поглядим, – отозвался Матвей, пряча улыбку.

То, что старший сын так старательно учился управляться с оружием, не могло не радовать. Понятно, что мальчишке семи лет от роду это интересно, но ведь далеко не каждый станет уделять этому занятию по нескольку часов каждый божий день. И это без учёта всех остальных тренировок и занятий. Ведь, помимо физической подготовки, Матвей уделял особое внимание и школьному обучению сына. Чтение, письмо и счёт Святослав уже знал. Не так сильно, но уверенно.

Во всяком случае, в церковной школе считался одним из первых. Поп, который и вёл эту школу, то и дело придирался к мальчишке, но не сильно. Понимал, что папаша его за подобное отношение может и шею свернуть, не оглядываясь на духовное звание. Это противостояние с попом возникло давно. С самого первого дня появления Матвея в станице. И успело перерасти в вялотекущее состояние. Поп не желал воспринимать факт выживания парня после удара молнией как случайность или Божье провидение, подозревая в том дьявольские козни.

Сам же Матвей, будучи изначально человеком, верящим в Бога и не особо доверяющим всяческим служителям культа, относился к его завихрениям с пофигизмом и некоторым презрением. В церковь хожу, святой воды не боюсь, так чего тебе ещё, собака, надобно? Однажды он так и спросил, едва не теми же словами. С тех пор поп старательно искал способ доказать, что Матвей не тот, за кого себя выдаёт, и что служит он не Богу, а его антиподу.

В станице об этом противостоянии знали и над попом откровенно посмеивались, отлично понимая, что в деле этом если и имеется чей-то след, то никак не дьявольский. Старые казаки ещё помнили, кто являлся их покровителем прежде и чьим попущением Матвей выжил после удара молнией. В станице, несмотря на полное засилье православия, пращура почитали и, как могли, старались поддерживать культ старых богов.

Как говорится, царствие небесное, оно то ли есть, то ли нет, а пращур вот он, и в бою защитит, и в работе поможет. Потому как он роду защитник, а значит, чем простому человеку легче жить, тем ему лучше. Философия вроде и незамысловатая, но жизненная. Впрочем, молодые казаки всё-таки от прежней веры отходили, что и стало для самого Матвея ещё одной головной болью. Ведь старый культ у церковников был под серьёзным запретом.

* * *

О том, что вскоре что-то произойдёт, Матвей понял за день до поступившего известия. Ровно сутки его чуйка ныла и свербела, давая понять, что пришло время готовиться к неприятностям. Привыкший доверять этому чувству, Матвей проверил оружие, амуницию, осмотрел коня и, убедившись, что к срочному выходу всё готово, отправился к семье. Катерина, извечным женским чутьём уловившая, что грядут проблемы, не отходила от мужа ни на шаг.

Помня, что родить она должна считай со дня на день, Матвей старался быть с женой особенно ласковым и внимательным. Мальчишки, словно почувствовав их настроение, также принялись жаться к отцу. Посадив сыновей на колени, а рядом жену, Матвей старался сделать так, чтобы его внимания хватало на всех. Так они просидели до самой темноты, а утром, едва рассвело, станицу поднял колокольный звон. Не набат, но строевые казаки поспешили на церковную площадь.

Увидев у коновязи перед общественной хатой коня, к седлу которого была приторочена пика с вымпелом посыльного, бойцы принялись негромко переговариваться, строя предположения, что это может быть и с кем теперь придётся воевать. Матвей, быстренько прикинув местную географию, уже собрался было высказать версию, что предстоит поход в Персию, когда из общественной хаты выскочил молодой казак и, вскочив на коня, рысью погнал его к околице.

Следом за ним из хаты вышли старшины, и все разговоры разом стихли. Макар Лукич, как самый старший из выборных, выступил вперёд и, оглядев собравшихся станичников, громко объявил:

– Значит так, казаки. Приказ пришёл. Должны мы явиться конно и оружно на большой сбор казачьего воинства. Пришёл срок, казаки, государству послужить.

– А где сбор-то, Лукич? – послышалось из толпы.

– Ну, окрестные станицы в Екатеринославе собираются, а уж оттуда куда пошлют, одному богу известно, – вздохнул старик, нервным движением оглаживая бороду.

– А с кем воевать-то станем? – послышался следующий вопрос.

– Не знаю, – угрюмо мотнул казак седым чубом. – Нет ничего в приказе. Я так мыслю, после сбора в Екатеринославе приказ расскажут. А наше дело туда явиться.

– Когда выезжаем? – не удержавшись, спросил Матвей о самом для себя главном.

– Через две седмицы от сего дня. Идти придётся одним конём с обозом. Так что готовьтесь, казаки. Чует моё сердце, непростой это поход будет, – дрогнувшим голосом закончил Лукич.

– Казаки, кому коня перековать потребно, не тяните. Сразу приходите. Мы с отцом в кузне будем! – во весь голос объявил Матей и, вздохнув, направился к дому.

– Матвей, постой! – окликнул его десятник Михей. – В этот поход ты десятником пойдёшь.

– Десяток сборный или как? – тут же подобрался Матвей.

– Заместо меня будешь, – грустно улыбнулся Михей. – Мне через месяц из реестра выписываться, вот старшины и решили.

– Собери людей, дядька, и сам объяви, чтобы казаки заранее знали, – чуть подумав, попросил Матвей.

– Пошли, – понимающе кивнул Михей и, развернувшись, быстро зашагал в сторону общественной хаты. Там, у крыльца, уже стоял весь десяток, в котором Матвей и числился всё это время.

Окинув знакомые лица долгим, внимательным взглядом, Матвей отметил про себя, что все собравшиеся были спокойны и смотрели на него без всякой неприязни. Михей, подойдя к десятку, смущённо откашлялся и, оглядев своих подчинённых, негромко сообщил:

– Значит так, браты. С сего дня десятником вашим Матвей будет. Что он умеет и знает, вам всем известно. Мне скоро из реестра выписываться, так что в этот поход уж без меня. Так что, ежели кто имеет сказать чего, сейчас говорите. Вон, старшины рядышком, им и решать, ежели чего не так.

– А чего тут может быть не так? – удивился Егор, почёсывая в затылке. – Мы тут все Матвея знаем. Десяток наш он уж не раз водил, и всегда всё добре было. Командир он толковый, удачливый, так что добре всё.

– Верно. Матвей дурного не прикажет, все знают, – поддержал его Роман, давно уже ставший для Матвея добрым приятелем. – А уж про удачу его и говорить не приходится.

Не спеша переглянувшись, весь десяток дружно закивал головами. Матвей, отметив этот жест, шагнул вперёд и, сняв папаху, коротко поклонился:

– Благодарствую, браты, что готовы мне поверить. А раз так, слушайте внимательно. Первым делом коней проверьте. Завтра по одному всем десятком в кузню их приводите. Перековывать станем, чтобы в походе за то больше не думать. Далее, ко всему оружию огненного боя патронов иметь с двойным запасом. Лучше пусть будет и не понадобится, чем надо будет, а при себе не имеется. И последнее. У кого какая нужда в чём имеется?

– Ты это про что? – не поняли казаки.

– Да мало ли нужда какая имеется, – развёл Матвей руками. – Конь заболел, винтарь испорчен, шашка с выщерблиной. Говорите теперь, пока исправить можно. В походе не до того будет.

– Это верно, – одобрительно закивал Михей. – Тут ведь как, браты. Сейчас промолчишь, а после и сам загинешь, и других подведёшь.

– Да вроде добре всё, – подумав, нестройным хором отозвался десяток.

– Не спешите, браты. Дома всё проверьте как следует, а после уж ответ держать будете, – улыбнулся Матвей и, убедившись, что слова его услышали все, распустил бойцов.

Шагая к дому, он снова и снова выстраивал про себя геополитические расклады, пытаясь понять, куда именно их могут отправить. По всему выходило, что иного театра военных действий, чем Ближний Восток, просто не было. Полной картины у него не складывалось из-за недостатка информации. Ходили слухи, что правящая династия в Персии была свергнута в ходе военного мятежа, а нынешняя сильно тяготела к Турции и Германии, что очень не нравилось Франции и Британии.

Что из всего этого правда, понять из слухов и коротких газетных статей было невозможно, но гадюшник там складывался ещё тот. И как всегда, Россия влезала во всю эту собачью свадьбу ради чужих интересов, платя жизнями своих солдат за чужую мошну. Понимая, что все эти выводы не более чем его личные измышления, Матвей в очередной раз вздохнул и, мысленно сплюнув, прибавил шагу.

Догнавший его Михей, пристроившись рядом, некоторое время молча шагал, а после, придержав его за рукав, тихо спросил:

– Матвей, ты, это самое, ежели чего потребно станет, приходи. Помогу, чем смогу.

– Благодарствуй, дядька Михей, – едва заметно улыбнувшись, кивнул Матвей. – Да только, думаю, казакам лишь с патронами помощь потребна. Остального у них и так вдосталь.

– Принесу завтра, – помолчав, решительно пообещал Михей. – Есть у меня пара сотен к винтовке. И с полсотни револьверных. Всё отдам.

– А сам с чем останешься? – не понял Матвей.

– По сотне тех и других имеется. Хватит. Чего уж теперь-то, – удручённо махнул казак рукой. – Кончились мои походы.

– Зато будет кому внуков учить, – улыбнулся Матвей в ответ. – На том вся жизнь наша и держится. Отцы воюют, а деды недорослей учат.

– Это верно, – грустно усмехнулся уже бывший десятник.

Попрощавшись, они разошлись по своим дворам, и с этого часа у Матвея началась подготовка к дальнему походу. Он тщательно осматривал коней у бойцов своего десятка, проверял оружие и амуницию, в общем, делал всё, чтобы его десяток явился к месту сбора полностью готовым к серьёзной драке. Бойцы десятка, проникнувшись его старанием, и сами принялись делать всё, чтобы не ударить в грязь лицом.

А ещё через неделю Катерина разродилась их третьим ребёнком. Девочкой. Как сама и мечтала. По этому поводу в станице было устроено настоящее гуляние. Матвей на радостях позволил себе крепко выпить, чего прежде за ним не замечалось, но теперь был и повод, и причина. Катерина, отлично это все понимая, даже не пыталась высказаться по этому поводу. Знала, что это может оказаться их последним праздником.

Матвей, тетешкая малышку на руках, с глупой улыбкой рассматривал маленькое сморщенное личико, пытаясь угадать в нём семейные черты. Но очень скоро понял, что ничего кроме новорождённого младенца не видит. Отдав дочку жене, он вынужден был вернуться к делам. Строевой смотр, устроенный старшинами за три дня до отъезда, показал, что его десяток оказался одним из лучших. Это не могло не радовать.

Старшины, отметив рвение нового десятника, выделили из запасов станицы по сотне патронов на каждого бойца, чем крепко увеличили огневую мощь десятка. Вообще, в сознании местных бойцов уже начало откладываться, что время пики и сабли уходит, и теперь война это, прежде всего, умение быстро и точно стрелять. А значит, от количества патронов зависит очень многое. Так что решение о выдаче патронов было весьма своевременным.

Оставшиеся дни Матвей посвятил только семье. Катерина буквально ходила за ним хвостиком, не отпуская от себя ни на шаг. Сыновья, уже знавшие, что отец скоро уедет, также постоянно крутились рядом, и только новорождённая дочка жила своей жизнью. Ела, спала и оглашала дом рёвом здорового, крепкого младенца, когда ей что-то не нравилось. Родители, понимая, что происходит, старались их не трогать лишний раз, давая им насладиться оставшимися часами.

Утром третьего дня вся полусотня стояла на церковной площади, ожидая выхода старшин. Поп уже отслужил молебен, и теперь оставалось только получить благословение остающихся. Вышедшие из общественного дома старшины были в новеньких черкесках, при оружии и со всеми имеющимися наградами. Сняв папахи, старики дружно поклонились замершим воинам и, перекрестив их, замерли. Макар Лукич, как самый старший, первым надел папаху и, вздохнув, громко скомандовал:

– С богом, казаки. Гойда!

– Гойда! – раздался в ответ рёв полусотни лужёных глоток, и казаки, вскочив в сёдла, направили коней к выезду из станицы.