Конец пути

Переводчик Адис Сыдыкбаев

Редактор-корректор Мария Джалая

© Пит Трон, 2021

ISBN 978-5-0055-7539-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРЕДИСЛОВИЕ

Данная книга, являясь художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания – это художественный, образный и творческий замысел, не призывающий к совершению запрещённых действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет

Эта книга основана на реальных событиях.

Часть имён, мест и событий изменена, чтобы защитить невинных.

Когда имеешь дело со злыми людьми, в любом случае кто-то неизбежно пострадает. Для того чтобы стать истинным борцом с преступностью, коп должен иногда думать и даже действовать как преступник, чтобы восстановить порядок.

Определение коррумпированности: это – бесчестное или мошенническое поведение, обычно включающее взяточничество или другие незаконные действия со стороны людей, облечённых властью и имеющих влияние, таких как правительственные чиновники или полицейские. Многие считают, что коррупция в полиции возникает в тех случаях, когда полицейские крадут деньги, берут взятки, необоснованно стреляют в людей или же используют своё служебное положение для получения либо бесплатных услуг, либо материальных выгод. В этой книге пойдёт речь о коррупции, непосредственным свидетелем которой я стал внутри Полиции жилищного управления Нью-Йорка, внутри судебной и исправительной систем.

В 1990-х мэр Динкинс сформировал Комиссию Моллена под председательством Милтона Моллена. Случилось это вскоре после крупного скандала, разразившегося в одном из полицейских участков Бруклина, тогда нескольких продажных копов поймали при совершении множественных операций с наркотиками и прочих преступлений. В 1994 году коррупционная сеть, получившая неофициальное название «Грязная тридцатка», глубоко проникла в один из участков Верхнего Манхэттена. Более тридцати человек из числа офицеров полиции и их руководства были арестованы за незаконные наркотические рейды, кражу денег и наркотиков и за другие виды преступлений.

«Грязная тридцатка» позже стала занозой в моём боку из-за района, в котором я работал в качестве полицейского в штатском. Несколько копов, которых я знал, крали деньги или отворачивались, зная, что в данный момент, к концу их смены, происходит преступление. Но в массе своей девяносто процентов офицеров полиции – честные мужчины и женщины.

Когда я принял полицейский жетон, никто не предупредил, что мне придётся стать человеком многих профессий. На улице, когда полицейский отвечает на вызов, он может оказаться пожарным, консультантом по брачно-семейным отношениям, медиком или психологом помимо своего основного предназначения – защищать людей.

Разница между грязным копом и хорошим копом очень проста. Грязные копы будут воровать и работать на преступников, чтобы получить собственную выгоду. Хорошие копы будут всегда помогать людям, чего бы это ни стоило. Они делают свою работу из лучших побуждений – чтобы защищать людей. Моя проблема была в том, что я считал себя неуязвимым для пуль, думал, что не мог физически или в карьерном плане пострадать. Мне пришлось проснуться в жестокой реальности! Работа, которую я любил и ради которой проливал кровь, повернулась ко мне спиной, оставив гнить в тюремной камере. Решение, принятое за долю секунды, изменило всю мою жизнь.

ГЛАВА 1. Полевая подготовка

На второй странице «Дэйли ньюс» жирным шрифтом было написано: «Судья осуждает полицейское начальство за поддержку вора-полицейского». Меня зовут Пит, и это моя история. В конце 1980-х и все 1990-е я был офицером Полиции жилищного управления Нью-Йорка. Знали меня и как копа из жилищного управления по прозвищу Бэтмен. В 1995 году моё дело вёл судья Аллен, которого большинство сотрудников правоохранительных органов считали человеком грязным и неконтролируемым.

Зал суда забили помощники окружного прокурора, полицейские из разных команд и федеральные агенты. Они обступили мою семью и оказывали ей поддержку, предлагая опереться на их плечи в случае неблагоприятного решения.

Слава богу, они были там! Через несколько дней я передам пистолет и жетон начальнику отделения и вместо прикалывания полицейского жетона плавно перейду к надеванию тюремной робы. Несмотря на всё случившееся, всегда буду считать себя копом, даже теперь, будучи бывшим полицейским и бывшим заключённым. Чёрт, ненавижу это словосочетание – «бывший заключённый». Оно помешало мне найти работу в области, в которой у меня более тридцати лет опыта.

Но вернёмся к началу. До того как стать полицейским, я получил стипендию, чтобы играть в бейсбол в одном из колледжей второго дивизиона на Лонг-Айленде, но травма подающей руки всё оборвала. Мои мечты об игре в главных соревнованиях сезона быстро улетучились. Это привело меня ко второй моей мечте – стать офицером полиции. Я сдал экзамен в 1985 году и принял присягу в 1987-м, приколов к груди полицейский жетон.

Я стал полицейским, чтобы защищать жителей Нью-Йорка и служить им верой и правдой. Тогда нью-йоркская полиция подразделялась на три отдельных департамента: Полицию Нью-Йорка, Полицию жилищного управления и Транспортную полицию. Меня направили в Полицию жилищного управления, и я был рад оказаться над землёй, а не в метро. Окончив академию в середине января 1988 года, я получил первое назначение в РПС-5 (район полицейской службы). Под началом Полиции жилищного управления находилось девять основных и два присоединённых участка, охватывавших все пять районов Нью-Йорка.

Утро понедельника, 20 января 1988 года, мой первый день в качестве патрульного полицейского, назначенного на полевые учения на два с половиной месяца. Команда находилась в Испанском Гарлеме в Верхнем Манхэттене. Мои нервы были настолько напряжены, что, кажется, накануне ночью я спал всего около часа.

Моя карьера началась в эпоху крэка. Крэк – курительная производная порошкообразного кокаина, принимая которую люди не понимают, что делают, отчаянно пытаясь получить всё большее наслаждение.

Крэк приносил больший эффект – более сильный, чем когда наркоман вдыхал порошкообразный кокаин. Когда наркотик курят, пар попадает в мозг за пять – десять секунд. Прилив наступившей затем эйфории длится десять – пятнадцать минут, после чего наркомана захлёстывает ощущение депрессии. Единственное, что может стереть это ощущение, – очередная доза. Наркоман всегда пытается продолжить кайф, полученный с первого раза.

Крэк, появившись в Нью-Йорке в 1985 году, утроил количество кокаина, продаваемого на улице, и сделал дилеров очень богатыми.

Худшим годом для насильственных преступлений был 1988 год. Демонический наркотик разваливал семьи и целые кварталы. Хаос, который нанёс городу крэк, заставил нанять тысячи дополнительных полицейских. К 1988 году крэк поставил город на колени. Отчаявшиеся наркоманы заполонили все его пять районов. Были ограблены тысячи граждан, десятки убиты, включая офицеров полиции и свидетелей. Число убийств, связанных с наркотиками, то есть с крэк-кокаином, достигло тысячу восемьсот девяносто шесть человек.

Я проехал мост Трайборо и начал путешествие в новую жизнь, вдали от дома на Лонг-Айленде. Добрался до Испанского Гарлема примерно в половину пятого утра, так что было ещё темно. Немногочисленные уличные фонари – из тех, что ещё работали, – скудно освещали территорию. Эта часть Манхэттена выглядела так, будто половина его была снесена. На улицах было мало людей, некоторые из них – наркодельцы, наркоманы и проститутки. Я никогда не называл наркомана тормозом или наркошей, и никогда не буду. Злоупотребление наркотиками – это ужасная болезнь, и я молюсь за каждого, кто ею страдает.

Без пятнадцати пять, ожидая зелёный свет на пересечении 115-й улицы и Парк-авеню, я увидел чернокожую женщину, худую как сама смерть. Она смотрела мне прямо в глаза, как будто понимая, что я новенький на районе и не знаю в округе никого и ничего. Эта хрупкая молодая женщина тем не менее сделала грозную мордашку и крикнула: «Убирайся к чёрту отсюда!» Она встала между двумя машинами, стянула легинсы и начала испражняться прямо на улице. Затем натянула легинсы, прошла мимо моей машины и показала мне средний палец – всё это менее чем за двадцать секунд. Она перешла улицу на противоположную сторону. Я был ошеломлён, думая: «Что, чёрт возьми, я только что увидел? Неужели это было на самом деле?» Водитель позади посигналил, выведя меня из оцепенения.

Наконец я прибыл в РПС-5, где меня направили в Восточный Гарлем для прохождения полевой подготовки. Начальство Полиции жилищного управления находилось в подвальном помещении одного из курируемых зданий. У большинства местных полицейских, носивших форму, было второе оружие. Многие прятали его либо в наплечной кобуре, либо на щиколотке. Я никогда не был поклонником ни того, ни другого, предпочитая вне исполнения служебных обязанностей носить оружие за поясом.

Проходя через вход в командный пункт, я думал: «Чёрт, у них здесь всё как на Диком Западе!» Я был наивным двадцатидвухлетним парнем из Лонг-Айленда и чертовски нервничал.

Внутри здания трубы, свисавшие с потолка, были в белом асбесте. Гипсовая обёртка на них была разорвана. Старая свинцовая краска сходила со стен. Большие водяные клопы и тараканы ползали по этажам, будто хозяева. Условия были опасны для всех, кто здесь работал.

Сержант произвёл перекличку. Со мной было ещё пять новичков, и нас приставили к трём офицерам полевой подготовки – одной женщине и двум мужчинам, все – опытные ветераны. Офицер Скотт был отличным парнем, который меня научил быть разносторонне развитым полицейским. Затем был офицер Сена, один из самых больших людей, которых я когда-либо видел. У него был колоссальный рост под два метра и почти сто двадцать килограммов веса чистых мышц. Он был лысым, со вздёрнутыми усами. Его легко можно было принять за Железного Шейха – профессионального рестлера.

Я попал в пару с Сеной. Нас подвезли на патрульной машине и высадили рядом с нашим пешим постом в районе «Домов Карвера» – жилищного комплекса из нескольких зданий, где царили наркобизнес и насильственные преступления. Подъезжая к посту, наша патрульная машина получила вызов из Центра (аварийный оператор), связанный со стрельбой. Регистратор патрульной машины ответил: «Центр, 9765 отвечает» (регистратор отвечает за связь по рации и заполнение отчётов, а водитель патрульной машины – оператор).

Сена сказал мне следовать за ним и не высовываться из-за его спины. Затем он включил мигалку и сирену. Я еле сдерживал волнение, да и улыбку тоже. Вызов оказался «10—90Х» (необоснованный). После того как нас сбросили у «Домов…», Сена сказал:

– Парень, всю книжную ерунду, которой тебя учили в Академии, выбрось-ка в чёртово окно. Это улицы, здесь чрево зверя. И ты больше не в классе. Это настоящая жизнь, здесь хорошие парни и плохие парни, которые за секунду пристрелят тебя, если окажешься между ними и их свободой. Каждый день, когда будешь крепить жетон к униформе и класть шестизарядный пистолет в кобуру, может быть твоим последним днём на земле.

Затем Сена сказал то, что до сих пор остаётся в моей голове:

– Пит, лучше пусть тебя судят двенадцать, чем несут шестеро. – Он посмотрел мне прямо в глаза и спросил: – Ты понял, что я только что тебе сказал?

– Да. Я должен вернуться домой в том же виде, в каком вышел на работу, – живым и невредимым.

– Отличный ответ, новобранец. Давай-ка приступим к работе.

Самая первая «вертикаль» по зданию, которую я сделал в карьере, оказалась незабываемым уроком. Сена сказал:

– Слушай меня внимательно: входя в здание и выходя из него, всегда смотри за «авиапочтой».

«Авиапочтой» назывался любой предмет, сброшенный с крыши. Мы поднимались на каждый лестничный пролёт. В коридорах было по две раздельные лестницы на каждом этаже.

Первый раз попав в жилищный комплекс, я испытал сюрреалистический культурный шок. В большинстве коридоров было мало света, а стены покрыты граффити. Мы проверили вестибюли, есть ли в них те, кто мог бы стрелять или просто слоняться по зданию. На лестничных клетках было ещё темнее, чем в коридорах. Было трудно определить, есть ли кто-нибудь, кто мог бы затаиться на лестничной клетке и ждать, чтобы сбросить меня вниз по лестнице.

Добравшись до последнего лестничного пролёта, Сена сказал:

– Окей, приближаемся к площадке на крыше – самой опасной точке здания, поэтому нужно быть начеку.

Когда мы поднимались на крышу, сильный запах мочи и фекалий бил в нос. Стены покрывали коричневые пятна.

– Здесь наркоманы и получают свой кайф, – сказал Сена.

Мне хотелось блевануть, но я сдержался: не мог позволить ему увидеть, насколько я слабонервный. Мы вышли на крышу, сигнализируя друг другу, что всё чисто. Пробыли там около четверти часа, пока Сена рассказывал разные истории, которые он пережил в качестве полицейского.

Мы спустились на первый этаж, и Сена позволил мне пройти первому. И вот тут-то всё и случилось – взрыв, вероятно, в трёх метрах от меня, когда я выходил из здания. Я нырнул в сторону, прикрываясь и перекатываясь и одновременно расстёгивая кобуру.

Вытащив пистолет, я приготовился открыть ответный огонь.

Сена крикнул: «Убери оружие в кобуру», – и помог мне встать.

Мы вернулись под навес здания, чтобы не попасть под удар ещё одной возможной «авиапочты». Сена указал на разбитый кусок шлакоблока на тротуаре, который сбросили с крыши. Он повернулся ко мне и спросил:

– Что ты уяснил для себя из этой ситуации?

Всё ещё качаясь на ногах, я ответил:

– Входя в здание и выходя из него, всегда смотреть вверх.

Если бы этот шлакоблок упал мне на голову, мне пришёл бы конец.

Остальная часть обхода периметра прошла без событий. Я ехал домой ошеломлённый и сбитый с толку, спрашивая себя: во что, чёрт возьми, я вляпался? Неужели я действительно хотел бы так зарабатывать на жизнь? Ответ был ясен – да. Быть копом было у меня в крови.

Прошёл месяц полевых тренировок, а затем разверзся ад.

Двадцать шестое февраля 1988 года стало днём, когда я начал будущее в попытках стать великим полицейским по борьбе с наркотиками.

Я только закончил обход, длившийся с четырёх дня до полуночи, и заснул примерно в два ночи. Проснулся в шесть утра, чтобы успеть добраться до командования к восьми и узнать дату суда. Из радиоприёмника неслись новости: «Новобранец полиции Нью-Йорка Эдвард Бирн из Сто третьего участка был убит при исполнении служебных обязанностей». Офицеру Бирну поручили присматривать за домом одного иммигранта из Гайаны: заявитель-свидетель неоднократно звонил в полицию, жалуясь на незаконную деятельность в его квартале на «Южной Ямайке» в Квинсе.

Его дом дважды подвергался бомбардировке зажигательной смесью, ему неоднократно угрожали.

Бирн в патрульной машине охранял домовладельца, когда рядом внезапно остановилась машина. Из неё вышли двое: один постучал в окно со стороны пассажира, а другой подкрался с водительской стороны. Они открыли огонь по Бирну, выстрелив ему в голову пять раз.

Двое других мужчин действовали как наблюдатели на углу улицы. Офицера Бирна объявили мёртвым по прибытии в больницу. Ему было всего двадцать два – столько же, сколько и мне. В тот печальный день тридцать новобранцев из моего выпускного класса сдали оружие и жетоны начальнику патрульной службы. Больше они никогда не выходили на улицы в форме. С того дня я поклялся уничтожить как можно больше наркодилеров и преступников.

Во второй месяц службы меня поставили работать с женщиной-инструктором и девушкой-новобранцем. Должен признать, я не был в восторге от того, что меня поставили в пару с двумя женщинами-офицерами. Хотя в полиции было много женщин, с которыми мне предстояло работать «в поле».

В середине обхода мы занялись вертикалью одного из зданий, и я спросил офицера полевой подготовки:

– Не хотите пройтись по лестничным клеткам пешком?

– Нет, – ответила она. – Мы поедем на лифте, садись.

Я просто покачал головой, зная, что это ошибка. Учения Сены засели в моей голове накрепко.

Мы приехали на последний этаж, вышли из лифта, и я указал на вход, который хотел взять на себя. Когда мы снова встретились на этаже перед выходом на крышу, я сделал знак офицеру полевой подготовки, как бы сказав ей, что слышал кого-то на крыше со своей стороны. Она кивнула, как бы ответив: «Да, хорошо». Открыв дверь на крышу, я увидел чью-то тень. В следующую секунду в мою голову запустили молоток. Я быстро пригнулся, и он с надсадным звуком ударился о дверь. Моё сердце колотилось, но я умудрился схватить парня и надеть на него наручники. Мои попутчицы подошли ко мне и спросили, что случилось. Я крикнул им в лицо:

– Я же сказал, что здесь кто-то есть! Этот урод бросил мне в голову молоток!

Я снова оказался на волосок от смерти, но мне удалось увернуться. В ту ночь мне повезло.

Помню, как, прохаживаясь с Сеной, я с изумлением наблюдал, как он мастерски крутит полицейскую дубинку. Он научил меня пользоваться дубинкой как азиатский боец. Через несколько месяцев я мог вращать её спереди назад и из стороны в сторону. Подозреваемых, которых мы арестовывали, очень пугал вид палки, крутившейся словно нунчаки.

Ближе к концу моего полевого обучения Сена выразил желание встать в последний раз в пару со мной.

Когда мы шли по Второй авеню и 110-й улице, он сказал строгим низким голосом:

– Пит, ты стал полицейским не в то десятилетие. Ты, что называется, атавизм, возврат к полицейским из шестидесятых и семидесятых годов. Тебе следовало быть копом именно тогда.

Я отшутился:

– Брат, я был ещё ребёнком и таскал шоколадные плитки из кондитерской.

Мы хорошо посмеялись, но затем он повернулся ко мне и сказал:

– Ты один из тех немногих полицейских, которым я позволил бы называть меня братом.

После семидесяти пяти дней полевого обучения мне приказали явиться по следующему назначению в центр Манхэттена. Второй участок, где я работал, был РПС-4 в Алфабет-Сити в кишевшем наркотиками районе Нижнего Манхэттена. На каждом углу от шоссе имени Франклина Рузвельта до Второй авеню так или иначе торговля наркотиками давала о себе знать и велась у всех на виду.

Крэк, кокаин и героин были основными наркотиками, продаваемыми в центре города. Мэр Кох решил реализовать операцию «Точка давления» во всём районе. Полицейских спустили на дилеров, торговцев и наркоманов. Любой с ампулой крэка или трубкой с его остатками отправлялся в тюрьму.

Обычный протокол действий при правонарушениях заключался в выдаче правонарушителям талона на явку по месту дознания и в их освобождении после того, как их данные обработают в центре. Но так было раньше. Мэр Кох устал от стремительно растущего употребления наркотиков, поэтому все подозреваемые обрабатывались на местах, тут же проходя через всю систему.

ГЛАВА 2. Точка давления

Прежде чем доложить новому командованию о прибытии, я принял приглашение офицера Скотта пойти немного выпить. Он предупредил о некоем начальнике по имени Уотсон. Ходили слухи, что Уотсон застрелил преступника, который прострелил его напарнику задницу во время патрулирования. Уотсон погнался за преступником на крышу и, догнав, приказал тому не шевелиться. Преступник бросил пистолет на пол, но Уотсон всё равно в него выстрелил. Вот такие были «слухи».

Уотсон был полным сумасшедшим, ярым приверженцем Руководства по патрулированию – правил и положений, которым полиция должна следовать, выполняя свои обязанности. У Руководства нет ничего общего с уголовным законодательством.

Весной 1988 года я начал службу в центре города. Я вошёл в РПС-4 и увидел, что дежурил Уотсон. Мне сразу стало не по себе. Он превратил жизнь большинства копов в настоящий ад, разве что за исключением тех полицейских, что производят много арестов. Меня Уотсон невзлюбил с самого начала. Я знал, что впереди у меня долгие четыре месяца.

Я быстро перебрался в новый район для патрулирования, производя по три-четыре ареста в неделю, которые, как полагал, уберегут меня от нападок Уотсона. Но почему-то он продолжал упорно копать под меня. Я старался избегать его любой ценой. Дни, когда он не работал в назначенную мне смену, всегда были большим бонусом.

Патрулируя в рамках операции «Точка давления», я стал свидетелем действий двух прыгунов. Один из них – в районе «Домов Смита». Безумец бросился с Манхэттенского моста: к нему подбирались копы из группы аварийной службы, аварийные машины выстроились вдоль улицы возле морского порта, а мужчина взял да и спрыгнул с моста, ударившись об одну из цементных колонн. В результате падения голова его разлетелась, как гнилая тыква.

Летом 1988 года я стал свидетелем второго такого прыжка, обходя «Дома Рутгерса». Мужчина в тяжёлой депрессии решил покончить с собой, спрыгнув с крыши. Он разбежался и попытался перепрыгнуть стальное ограждение, окружавшее крышу и спроектированное так, чтобы люди не свешивались с крыши или не сбрасывали с неё предметы. Пытаясь преодолеть перила, он, ударившись торсом о забор, разорвал живот. Рухнув на обочину, он мгновенно умер, забрызгав мозгами весь тротуар вокруг. Но самое ужасное зрелище представляли кишки прыгуна, запутавшиеся в перилах на крыше, но так и не оторвавшиеся от его живота. Они тянулись по всей высоте здания, подобно красной резинке.

В ходе операции «Точка давления» у меня появилась возможность ещё больше отточить свои навыки, наблюдая с крыш с помощью миниатюрного бинокля. Я смотрел, как торговцы наркотиками проворачивают передачи, видел, где их тайники. Банды по продаже наркотиков действовали по тому же графику, что и полиция Нью-Йорка. Преступные организации копировали структуру итальянской мафии. У них были главный босс, его заместитель, помощники, распорядители, дилеры, дозорные и силовой контингент. Проводили они операции очень строго. С дилерами, пойманными на снятии навара со сделки или утаивании нескольких ампул для собственных нужд, расправлялись самым жёстким образом.

В конце лета 1988 года меня назначили на пост в «Дома Смита». Из Центра позвонили на мой номер: «152, ответьте на возможного ЭНЧ (эмоционально неуравновешенный человек)». Прибыв к месту вызова на третьем этаже, я приложил ухо к двери и услышал, как женщина кричит что-то по-испански. Она казалась очень расстроенной. Несколько раз ударив в дверь, я сообщил ей, что из полиции.

– Можете открыть дверь, пожалуйста, чтобы мы могли поговорить?

Миссис Перес распахнула дверь и сразу же очень воинственно закричала:

– Какого чёрта стучитесь в мою дверь?!

Она была растрёпана: её волосы выглядели так, будто их не расчёсывали несколько месяцев. Хотя ей было примерно за пятьдесят, но выглядела она намного старше. Её одежда была грязной, от неё несло мочой и немытым телом. Я спросил, можно ли мне зайти и поговорить с ней о том, что её беспокоит. Она неохотно согласилась впустить меня на несколько минут.

Пожаловалась, что её дети не навещают её уже несколько недель. (Сосед до этого мне сказал, что мистер Перес скончался несколько лет назад из-за болезни сердца.)

– Я расстроена, что мои дети не приходят ко мне в гости. Мой муж уже несколько дней не бывает дома после работы. Где этот изменник и ублюдок? Знаю, он спал с этой сукой Шэрон с работы!

Бедная женщина застряла в жизни эдак лет пять назад. Я прекрасно понимал, что она всё время продолжала двигаться к кухне, и должен был придумать, как её удержать.

Чтобы она успокоилась, я сказал:

– Ваши дети приедут в выходные на ужин.

Почему-то миссис Перес не поверила. Она потянулась к кухонному столу, схватила большой нож, какими обычно режут мясо, и начала им размахивать.

– Приведите моего мужа домой сейчас же! Я отрежу ему яйца! – кричала она.

Я, попятившись, приказал ей бросить нож и расчехлил кобуру. По рации приказал сержанту жилищного управления немедленно отреагировать и прислать машину скорой помощи. Всё это время я думал о деле Элеоноры Бумпурс и не хотел, чтобы меня обвинили в стрельбе в эмоционально неуравновешенного человека и попасть на страницы газет. Заголовок мог бы гласить: «Полицейский расстрелял женщину, страдавшую эмоциональным расстройством».

Я решил не ждать прибытия начальника, поэтому, спросив её, как долго она прожила в «Домах Смита», медленно разблокировал баллончик со слезоточивым газом и взял его в правую руку.

Миссис Перес больше не была настроена говорить. Она начала бросаться на меня с ножом. Я крикнул: «Бросьте нож сейчас же!» Она не повиновалась приказу. Не имея другого выбора, я распылил баллончик ей в лицо.