- -
- 100%
- +
Игорь сказал.
– Сталь двусторонняя? А ребер жесткости сколько? И почем?
Мужчины увлеклись обсуждением достоинств приобретения Игоря и совершенно забыли, что каких-то пять минут назад ничего друг о друге не знали. Они ощупали и чуть ли не обнюхали новую дверь сверху донизу, потом плавно перешли к той, за которой обитал Константин, и обсудили ее, а в заключение принялись советоваться насчет того, где выгоднее и ближе купить стройматериалы, необходимые для перепланировки жилища, – в новых квартирах все было сделано наспех и не по вкусу вселившихся хозяев.
Они не заметили, как оказались на подоконнике возле мусоропровода, дружно покуривая Костины «Морли», – это уже было почти приятельство. Игорь даже хотел позвать соседа к себе, но вспомнил, что кое-какие из Лариных поручений он не успел выполнить.
– Где работаешь? – спросил он, продолжая доверительный разговор.
– Я редактор, – сказал Костя. – Пока еще не главный, правда… – и он усмехнулся. – Работаю в журнале для молодежи «Всегда и везде». Еще и статьи пишу к тому же. И редактор, и журналист. Приходится крутиться – журналишка новый, кадры бестолковые, еще ничего не устоялось…
– Так интересно же! – с воодушевлением воскликнул Игорь. – Я всегда завидовал людям творческих профессий. В их труде есть что-то такое, что не дает погрязнуть в обыденности жизни…
– Нет, абсолютно никакого романтизма! – засмеялся Костя. Он вообще был очень смешлив и добродушен, довольное выражение не сходило с его лица. Огромный, лохматый, он напоминал медведя, забравшегося в малинник. – Проблемы нашей молодежи, места, где можно потусоваться, всякие сердечные советы… Отрава! Я уже давно вышел из этого возраста, да и вообще…
– А сам ничего не пишешь? Ну, типа, как писатель?…
– Хороший вопрос! – Костя крякнул, давя сигарету, и быстро переменил тему: – А ты-то где работаешь?
– Офис-менеджер. Оргтехника и всякие комплектующие… А жена парикмахером в салоне. Она – мастер высшего класса.
– Тоже творческая профессия, – как бы одобрил Костя, кивая огромной лохматой головой. – Искусство вечно, красота – бесконечна… А моя Лялька художник.
– Здорово.
– И платят хорошо, – серьезно согласился Костик. – Сейчас полно желающих, которые мечтают себе авторскую работу на стену повесить, да чтоб в золотой раме. Эксклюзив, так сказать. Только я ее не понимаю… – он вдруг перешел на шепот.
– В каком смысле?
– Ее творчество не понимаю. Она, конечно, в Суриковском училась и награды всякие завоевывала, и в своем журнальчике я про нее статейку тиснул – так и так, молодое дарование… Но что она хочет сказать своими картинами – без понятия.
– А как же ты про нее статью писал? – искренне удивился Игорь.
– Старик, ты не представляешь себе журналистику… Там все можно!
– Я бы посмотрел, – неожиданно вырвалось у Игоря, но он тут же спохватился: – Пардон, совсем не хотел навязываться…
– Да ты что, старик! – ухмыльнулся Костя. – Какие проблемы – мы ж соседи теперь. Заходи, жену бери, новоселье вместе отметим. Только ты обязательно похвали Елену, когда ее картины будешь смотреть, что-нибудь такое маргинальное скажи.
Игорь вернулся к себе. Смутная улыбка витала на его губах – сосед оставил после себя очень приятное впечатление. Он хотел было приступить к делам, которые поручила Лара, но такое расслабление вдруг накатило на него после дружеского разговора, что он прилег на диван и невольно уснул.
За окном буйствовал ледяной ветер, перед окнами раскачивались, словно протестуя, верхушки деревьев, мчались бесконечные сизые облака – они закрывали все небо, им не было конца и края… А сон приснился Игорю солнечный, теплый.
…Он видел себя маленьким мальчиком – хорошеньким кудрявым херувимом, заласканным до такой степени, что все окружающие пророчили его родителям мрачные картины будущего. Его никогда не наказывали, позволяли ему абсолютно все. Сколько раз, спрашивая позволения у матери или отца сделать что-то, спрашивая скорее из любопытства и не опасаясь возможного отказа, он получал ответ: «Ты свободный человек, пожалуйста, делай, что считаешь нужным». Иногда родители не советовали приступать к непосредственному исполнению замысла, но категорических запретов не было никогда.
«Эгоистом вырастет, – говорили им. – В старости от него и стакана воды не дождетесь!» Не раз какая-нибудь соседская бабулька или сторонний наблюдатель рекомендовали отшлепать Игорька хотя бы для эксперимента – нельзя же воспитывать ребенка только с помощью пряника, надо и кнут применять! Но родители в ужасе руками махали: им казалось невозможным наказать собственное чадо, они страшились совершить непоправимое, загубить, испортить чистую детскую душу, боялись, что сын обидится на них навсегда. Если он просил о чем-то – всегда получал желаемое. Время было скудное, застойное, родители во многом себе отказывали ради сына, ради улыбки на его лице. Он обожал клубнику, и едва на рынке появлялись первые ягоды, очень дорогие, перед Игорьком оказывалась тарелка, полная спелых сочных плодов. «А ты, мама, разве ты не хочешь?» – спрашивал он, удивленно заглядывая матери в глаза. И слышал в ответ: «Нет. Может, одну ягодку…»
Ему снилось, как он идет с матерью – она, такая юная, симпатичная, в цветастом коротеньком платье по тогдашней моде, ведет его за руку. Солнце сплошным потоком льется на них, он жмурится, черный асфальт плавится под ногами, за кирпичной стеной шумит старый рынок. «Подожди здесь, – говорит она. – Я быстро, а то тебя там затолкают».
Он остается возле ворот – в те времена еще было можно оставлять детей одних – и ходит, скучая и томясь, вдоль кирпичной стены, разглядывая собственные сандалии. В стене низенькая дверь, вся покрытая трещинами. Игорек не помнил, чтобы когда-нибудь эта дверь открывалась, на ней висит огромный ржавый замок. Из любопытства он дергает ручку – дверь вросла в землю намертво, она даже не отзывается на толчок. Внизу рассыпана щебенка, растут чертополох и какие-то мелкие городские цветы желтого цвета, чахлые и полузатоптанные…
Пожилой татарин Ахмет Саидович метет асфальт перед рынком, потом останавливается перед мальчиком и строго глядит. Лицо дворника абсолютно непроницаемо и неподвижно, но Игорь не чувствует страха.
«Своя мама ждешь?»
«Да».
«На конфетка».
Это почти ритуал – каждый раз дворник дает ему дешевую карамельку с приторным липким запахом, но Игорек, закормленный бабаевским шоколадом, никогда не отказывается от нее. Очень ему не хочется огорчать Ахмеда Саидовича, хоть у него и такое строгое лицо.
Наконец появляется мама. В руках у нее авоська, полная картошки, и небольшой пакет – сквозь целлофан видно красные ягоды. «Это тебе! – говорит он, протягивая матери сорванный цветок. – С праздником Восьмого марта!» Восьмое марта было тысячу лет назад, но мама чуть не плачет от умиления: «Спасибо, золотце…»
Родителей уже нет в живых, старый рынок снесли, на его месте давно стоит длинный сарай из стекла и бетона, но до сих пор Игорю хочется знать, что там, за старой дверью, было.
…В квартиру резко позвонили. Игорь вскочил и, путаясь спросонья, стал открывать замки.
– Поставили, да? – весело спросила Лара, влетая в коридор, нагруженная сумками и пакетами. – Больше не стали просить заплатить?
– Нет, все, как и договаривались…
– Что это с тобой?
– А я спал. Представляешь, мне приснилось детство, как мы тогда с мамой…
– И коробки не разобрал? – огорчилась Лара, заглядывая в комнату. – Эх ты, сон Обломова… Нельзя так бездарно тратить с трудом заработанный отгул!
– Ларчик, если ты будешь ругаться, у меня настроение испортится. Мне такой сон…
Лара начала молча раздеваться, напустив на лицо выражение мученицы, терпеливо принимающей все страдания.
– Отнеси сумки на кухню, – кротко сказала она. – Я буду ужин готовить.
– Хочешь, я картошку почищу?
– Спасибо, но я специально купила рис…
Она крутилась возле плиты, а Игорь сидел за столом и, подперев голову рукой, наблюдал за женой. Неопределенная, мечтательная улыбка все еще играла у него на губах.
– Лара, ты помнишь, как мы познакомились? – вдруг спросил он.
– Конечно, – спокойно ответила она. – У меня зонтик открылся в переполненном троллейбусе, а ты помог мне его закрыть.
– Ты им какой-то даме умудрилась порвать колготки, и она страшно ругалась, но я выступил в роли миротворца.
– Послушай, а я не помню никакой дамы!
– Была, была! Ты знаешь, я до сих пор уверен, что ты нарочно нажала кнопку на зонтике – тебе был нужен повод, чтобы со мной познакомиться.
– Конечно! – засмеялась Лара. – А то стоит рядом симпатичный юноша, глазеет, и все. Хотя нет, на кнопку я нажала случайно.
– У тебя подсознание сработало, инстинкт. Ты всегда сначала делаешь, а потом думаешь.
Тогда он и влюбился в Лару. Сразу, не раздумывая, бросился в любовь, как в море, сомнения нисколько его не терзали – Лара была очень похожа на маму. Не внешне – нет, но внутренней своей сущностью, жертвенной и бескорыстной, горячим, бездумным желанием отдать все, не прося ничего взамен.
Через две недели после знакомства они понесли заявление в загс, поражая всех своим легкомыслием. Помнится, Ларина мать, почтенная матрона, весящая центнер с лишним, рыдала на свадьбе, предчувствуя какие-то неведомые, но очень страшные беды, которые должен принести ее дочери столь скоропалительный брак. Ни одно из ее туманных и жутких пророчеств не сбылось. Но тем не менее до сих пор она с подозрением поглядывала на зятя. Даже когда прошлой осенью Лара сообщила ей, что они собираются покупать новую квартиру, мамаша поджала губы и многозначительно произнесла: «Ну-ну…»
* * *В начале апреля вдруг как-то резко потеплело. Из прогретой земли проклюнулись первые бледно-зеленые ростки будущей травы, сизый воздух над лесом рассеялся, оживились утки на Яузе. Они плавали под мостом и крякали на людей, попрошайничая крошки; изумрудный селезень, с бешеной скоростью взмахивая крыльями и подымая тучу брызг, налетал на своего соперника…
– Только что встретил Костика, – сказал Игорь, возвращаясь с утренней пробежки, румяный и запыхавшийся, от толстого шерстяного свитера даже шел пар. – Звал нас к себе в гости. Пойдем?
– Вот так, просто? – удивилась Лара. Она еще ни разу не была у соседей и даже толком не общалась с ними – все как-то некогда было. Но Игорь на удивление быстро сошелся с Костей.
– Что-то вроде новоселья… – равнодушно сказал Игорь.
– О господи, надо же было заранее предупредить!
– Ларка, брось, к чему все эти церемонии…
– Без подарка на новоселье?!
Она ужасно разволновалась, хотела послать мужа в ближайший магазин, но тут же вспомнила, что в кладовой лежит новенькая чудо-швабра, еще не распечатанная из целлофана.
– Как ты думаешь, – обеспокоенно спросила она. – Швабра им подойдет?
– Что ж, вещь в хозяйстве нужная, – засмеялся Игорь.
Пока он плескался в душе и пил кофе, она придумывала себе наряд. Если она явится в вечернем платье, с макияжем, наложенным по всем правилам, будет смешно – приглашение соседей было каким-то скороспелым, будничным, ничего торжественного в нем не заключалось. Но идти в гости в домашнем свитере, с бледным скучным личиком тоже не очень-то прилично.
Она надела черные шелковые брючки, у которых был вполне домашний, но очень эффектный вид, черную простенькую водолазку, лишь слегка припудрила личико, а губы… Сначала она хотела воспользоваться бледной, светло-коричневой помадой, но не удержалась – на подзеркальнике, перед которым она прихорашивалась, лежал тюбик с новой помадой. Ярко-вишневый цвет, цвет густой крови, легко лег на губы, Лара в один момент превратилась в роковую женщину-вамп.
– Класс! – произнес Игорь, заходя в комнату. – Это новая?
– Да, только вчера купила, не могу не обновить…
– Очень хорошо, только как мы теперь будем целоваться? – Он обнял ее, потерся щекой о ее плечи, даже замурлыкал…
– Она устойчивая, можно и целоваться, если, конечно, реклама не врет.
– Ну-ка я попробую…
– А когда нас ждут?
– Сейчас, наверное.
– Ладно, помаду потом тестировать будем, бери швабру…
Лара была не прочь поближе познакомиться с соседями. Она вообще была человеком очень общительным, легко сходилась с людьми, но сейчас что-то смутное тревожило ее. И только когда они уже звонили в соседнюю квартиру, поняла, что именно ее тревожило, – ей не нравилась Елена.
Костик сердечно похлопал по плечу Игоря, искренне восхитился шваброй. На Лару он произвел хорошее впечатление. Они уже сталкивались пару раз в лифте и успели перекинуться несколькими дежурными фразами, но сейчас он галантно поцеловал ей руку и произнес что-то витиевато-изысканное.
В большой комнате их ждала Елена. Она даже приподнялась, чтобы поприветствовать гостей, но потом тут же опустилась обратно в кресло, словно королева, которой мешает двигаться собственное величие.
– У вас очень мило! – воскликнула Лара, оглядывая комнату. – И обои какие замечательные!
– Елена выбирала, – важно пояснил Костик, – с художественной точки зрения… Идемте, я вам все покажу!
Он повел Лару с Игорем по всем комнатам, с воодушевлением объясняя, что и как они переделали, а что оставили нетронутым. Похвастался финской сантехникой и вдруг в коридоре наклонился к Лариному уху и шепнул заговорщицки:
– Ужасные обои, правда?
– Вовсе нет, мне кажется… – энергично запротестовала она, машинально тоже шепотом, но хозяин не дал ей договорить:
– Художественный вкус – это фикция.
Потом они сидели в комнате и пили вермут со льдом. К нему Елена подала фрукты и пирожные с кремом – все было просто, приятно и вкусно. Лара даже почувствовала к Елене некоторое уважение – пожалуй, она и сама устроила бы подобные посиделки, без излишних роскошеств с неизменным оливье и водкой, после которых наутро болит голова, в желудке остается тяжесть, а сердце терзает раскаяние.
– На той неделе заходите к нам, – сказал Игорь, бросая себе в бокал еще льда. – Нам тоже есть чем похвастаться.
– А диван… Как вам диван? – Костик даже подпрыгнул на нем. – Авторская работа! Внутри – синтепух.
Синтепух ничего не значил для Игоря, но он с уважением посмотрел на диван, довольно простой с виду, узнав, что тот авторский.
– Ты думаешь, он дорогой? – хихикнула Елена из своего кресла, очищая банан. – Мне он достался почти бесплатно, ведь автор – мой бывший однокурсник.
– Зато когда-нибудь лет через пятьдесят, на аукционе Сотби, этот авторский диванчик…
– Брось, Костик, это полосатое чудовище развалится лет через пять, потому что Крестовский работает только на ближайшее будущее. Даже в мебельной промышленности он не прославится, какой уж там Сотби… Крестовский – тот самый мой сокурсник, – пояснила Елена гостям.
– Неужели вас учили делать мебель? – простодушно удивилась Лара.
– О нет! Но если у человека нет таланта рисовать, писать картины, то куда ж ему еще податься? – важно произнесла хозяйка. По всему было видно, что себе она в таланте не отказывала.
– Лялька, ты бы показала что-нибудь свое, – попросил Костик жену и подмигнул при этом Ларе заговорщицки.
– Ах да… – Елена опять озабоченно приподнялась с кресла, но тут же вновь в него опустилась. – Ах, нет. Увы, дома почти ничего не осталось из того, что можно было бы показать, – через две недели выставка, я все увезла…
– Какая жалость, – серьезно сказала Лара.
– Лялька, а что у тебя там на мольберте стоит? – Костя вдруг вскочил и развернул мольберт, стоявший в углу.
– Костя, но это несерьезно… – поморщилась его жена. – Всего-навсего набросок, первое приближение…
Лара догадывалась, что наброски у художников – вещь очень условная. Она знала, что в любом деле задумка и конечный результат довольно далеки друг от друга, но она не подозревала, что до такой степени. То, что она увидела на белом толстом листе ватмана, пришпиленном к мольберту, сильно удивило ее. Это был не набросок и даже не рисунок, а какие-то размазанные по листу черные линии, хаос, в котором не заключалось и намека на искусство. Подобные корявые линии чертят совсем маленькие дети, неуклюже зажав в руке карандаш.
Лара невольно взглянула на Костика – теперь она поняла его. Вероятно, ее взгляд невольно отразил это, Костик пересел к ней поближе и принялся ловко чистить ананас, колючая шкурка лентой вилась в его руках.
– А вы ведь, я знаю, – с добродушной хитрецой в голосе произнес он, – тоже в некотором роде художник…
– Я? Я обычная парикмахерша. Делаю стрижки, завивки, мелирование и все такое, – снисходительно произнесла Лара. – Можно на «ты», кстати.
– А разве это не искусство? – с восторгом произнес Костя. – Мне кажется, куафюр близок к скульптуре, к тому же дизайну. Надо ведь разбираться и в цвете, и в линиях!
– Куафюр… – расхохоталась от души Лара. – Надо же, какое старомодное слово вы откопали!
– На «ты», мы же договорились на «ты»! Эх, под ананас хорошо бы шампанское. Лялька, у нас есть шампанское? Как там – ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний…
Игорь смеялся вместе со всеми, не отрывая взгляда от странного рисунка, который повернул к нему Костя. Сначала Игорю тоже показалось, что это и не рисунок даже, а какая-то нелепица, как будто художница просто произвольно водила углем по бумаге, пробуя его свойства, а не пытаясь что-то изобразить. Но потом ему показалось, что изломанные линии образуют… нечто.
– Писал я недавно статью, – рассказывал тем временем Константин, расхаживая вокруг стола. – Знаете, о чем? О счастье!
– Боже мой! Но о таком же невозможно писать! Счастье – это все равно как смысл жизни, его и не определишь даже… – удивилась Лара. – Или – кто виноват и что делать.
– Нет, есть, конечно, разные определения счастья, – возразила задумчиво Елена, – с философской точки зрения, с психологической, с социальной…
– О, у меня все гораздо проще – журнал молодежный, нужна какая-нибудь беллетристика плюс немного наукообразия. Господи, на самом деле все даже слишком просто: счастье – это когда тебе семнадцать лет, вся жизнь впереди, как белый чистый лист бумаги, что хочешь, можно на нем написать, гормоны в крови играют, есть силы влюбляться хоть каждый день! Нет, я, естественно, поэтизировал все это, но на самом деле истина тривиальна, груба.
– Костя, что же тогда получается? – с ужасом произнесла Лара. – Что только в юности можно быть счастливым? А нам что делать – людям, близким к зрелости? А пожилым? Стариков я и вовсе не упоминаю, гормоны у них только в таблетках, влюбляться они уже не могут, тем более каждый день. У них все мысли: лишь бы не было войны да пенсии бы до следующего месяца хватило…
– Ларочка, это очаровательно, – умиленно засмеялся Константин и чмокнул у нее ручку. – Но на самом деле вы… ох! На самом деле ты очень близка к истине.
– Истины нет, – холодно возразила Елена, – ты же сам об этом постоянно твердишь.
– К моей, к моей истине!
– Она у каждого своя?
– Да, у каждого. У каждого возраста, у каждой социальной группы, в разные времена… А какой из этого можно сделать вывод?
– Строго индивидуальный подход? – усмехнулся Игорь, все еще продолжая машинально вглядываться в странный лабиринт линий, нарисованный Еленой.
– А вот и не угадал! – Костик обвел всех пылающим взором и сделал паузу для усиления эффекта. – Счастья нет!
– Я так и знала, – расстроилась Лара. – Я так и знала, что мы до чего-нибудь такого договоримся… Если ты вздумаешь сейчас доказать мне, что счастья нет, то я умру прямо вот на этом самом месте, на этом авторском диване!
– О боже, я не хотел пугать! Впрочем, вместо какого-то призрачного, эфемерного понятия я собираюсь предложить нечто большее. Вспомним классику – счастья нет, а есть покой и воля. Покой и воля!
– Логично, – пробормотала Елена, снисходительно глядя на своего мужа. – Костик, я тебя умоляю, не морочь людям голову.
– Нет-нет, это очень интересно! – вдруг с жаром возразила Лара. Ей действительно стало интересно – в первый раз она задумалась о том, что есть счастье. «Эфемерное», как выразился ее новый сосед, ощущение давно жило в ней, она не сомневалась, что счастлива, но от чего именно у нее выросли крылья за спиной, она не вполне осознавала. Для нее смысл жизни заключался в любви, в Игоре, в новой квартире, работе, здоровье, красоте, в желании и возможности иметь детей… Больше всего, пожалуй, в любви. Но при чем тут покой и воля?
– Деньги и свобода выбора, – торжественно возгласил Константин. – На деньги мы покупаем покой…
– Круиз вокруг света на роскошном теплоходе, – с улыбкой вставил Игорь.
– Главное, чтобы это был не «Титаник»! – фыркнула Елена.
– А свобода выбора – это свобода от страстей. От всяких страстей, – закончил свою мысль журналист. – Свободный человек может делать что угодно, не подвергая себя риску саморазрушения.
Все вдруг разом замолчали, пытаясь понять сказанное Константином. И только спустя несколько мгновений Лара с удивлением спросила:
– А любовь?
– Так она же и есть то, что мешает быть человеку счастливым! – с восторгом возопил тот – всклокоченный, румяный, разбрызгивая из бокала вермут. – Любовь – это оковы, это несчастье!
– Костик, ты меня любишь? – лениво спросила Елена.
– Да, – не задумываясь, бросил тот.
– Значит, ты несчастен?
– Я болен. Любовь – это болезнь. – Он упал перед женой на колени и, изображая собачку, стал клянчить у нее из рук виноград. – Сейчас я вам расскажу свою следующую теорию…
– Костик, ты просто демагог! – захохотала Елена, бросая ему в рот виноградинки. Лара тоже от души смеялась, а Игорь вдруг подумал, что разговор о счастье действительно бессмысленный: человеку ничего не надо, только покой и воля.
– Может быть, поговорим еще о творчестве? – предложил он, когда все наконец отсмеялись. – Что за выставка у тебя будет, Елена?
– Да, правда, я бы сходила… Обожаю ходить в музеи, на выставки! – горячо поддержала его Лара.
– Через две недели, недалеко от «Парка культуры»… Приходите.
– В Доме современного искусства? Обязательно!
– Да, если есть желание, можете купить какую-нибудь из картин, – великодушно предложил Костя. – «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать…» Быть в наше время творческим человеком довольно выгодно, на любой товар всегда найдется купец.
– О да! – кивнула Елена. – Костик, еще бутылочку открой…
– Уж такой купец… – надул щеки хозяин, вероятно, изображая купца. – Федор Терещенко, один из владельцев нефтеперерабатывающей компании!
– Ой, а я знаю! – обрадовалась Лара. – Я про него где-то читала, в «Коммерсанте», кажется… Только не помню, о чем конкретно там было.
– Он – меценат. Ну, за искусство! – пояснил Константин. Чокаясь, все опять расхохотались.
– Так этот Терещенко – твой поклонник?
– Поклонник моего творчества, – поправила Лару Елена. – Покупает у меня постоянно. Что-то ему нравится в моих картинах…
– И ведь хорошо платит! – упоенно подтвердил Костик. – Вот, посмотрите, – он обвел вокруг себя рукой, – все это заработано непосильным трудом Елены! На прошлой выставке Терещенко купил у нее целую коллекцию картин, которые развесил в своем офисе. И, кажется, еще хочет что-то заказать.
– Костя! – одернула недовольно мужа Елена, лениво потягиваясь, словно кошка. – Труд у меня вовсе не непосильный. И потом – мы же вдвоем все это покупали, фифти-фифти, так сказать…
– Станцуем? – вдруг предложил хозяин, уже ошалевший от выпитого, и включил музыкальный центр. – Ларочка, прошу…
Лара не любила ломаться – это было не в ее характере, да и потанцевать она была не прочь. Взяв протянутую Костиком руку, она легко встала, улыбнулась мужу – дескать, не возражай, милый, раз просят, отказать не могу – и под бурную латиноамериканскую мелодию стала танцевать. Игорь и не думал возражать – ответил жене улыбкой и даже принялся хлопать в такт музыке. Ему и в голову не пришло, что Елену тоже можно пригласить, – она так основательно и уютно сидела в своем кресле, что, казалось, никакая сила ее оттуда не выманит.
Костик больше дурачился, чем танцевал. От природы он был неуклюж да и великоват. И, видимо, с давних пор в нем сидела боязнь нечаянно уронить что-нибудь или сломать, поэтому он просто топтался и припрыгивал на одном месте, как медведь в цирке. Но с его лица не сходила блаженная и веселая улыбка – он был сейчас, вопреки всем своим теориям, воплощением счастья. Рядом с ним Лара не казалась такой уж высокой. Зато она танцевала по-настоящему, ее грация и легкость контрастировали с неуклюжими движениями партнера.
Она была так проста и мила, что Игорь не мог не восхититься ею – и продолжал самозабвенно хлопать в ладоши. Черный шелк расклешенных книзу брюк крутился вокруг тонких и сильных Лариных лодыжек, спина была пряма, как у балерины, черные блестящие волосы острыми углами обрамляли щеки – Лара была похожа на ласточку, стремительная и очень женственная, ею нельзя было не любоваться. Вероятно, Костик, топчась перед ней, ощущал то же самое – выражение безудержного счастья на его лице усилилось и стало граничить с идиотизмом. Игорь засмеялся, встретился глазами с Еленой и указал на танцующую парочку – мол, славно они пляшут! – и Елена кивнула ему в ответ.